Йосеф Бар-Йосеф

РАХЕЛЬ. Саймон, прекрати.

САЙМОН. Ты сказала ему правду, да? Что тебе сорок четыре года? Какая грандиозная правда! Тоже мне вечная истина! А ведь через год это будет уже неправда, потому что через год тебе стукнет сорок пять. Это будет ложь, ложь! (Наклоняется, вскрикивает от боли и хватается рукой за спину.) Ой!.. А вся правда - и только правда - состоит в том, что ты хочешь видеть его своим мужем. И никакой другой правды нет. Но из-за того, что ты сказала "сорок четыре", ты все испортила. Это как если бы ты сказала ему: "Ты мне не нужен". Большей лжи нельзя себе представить!

РАХЕЛЬ (подымаясь). Я больше не могу этого вынести.

САЙМОН. Чего ты не можешь вынести?

РАХЕЛЬ. Всего этого. Я не вынесу.

САЙМОН. Тебе и не нужно ничего выносить. Сядь и сиди спокойно. (Оборачивается к Лейзеру.) С таким болваном в доме ты можешь позволить себе сидеть спокойно. Несчастный правдоискатель! Твое правдоискательство на этот раз тебя как следует надуло! Твоя правда натянула тебе нос! Ты сам себе поставил клизму! Ты убиваешь ее, ты проливаешь ее кровь, но сам... Ты сам упускаешь свой жизненный шанс! Ты теряешь единственную женщину, которая будет тебе верна и не обманет. Сам Бог велел обмануть такого болвана, как ты! Но ты не понимаешь своего счастья, ты теряешь ту единственную, которую даже ты способен обвести вокруг пальца! Кусок поскребыша, бандит несчастный!

ЛЕЙЗЕР. Я не из-за возраста.

САЙМОН (не слышит его). Тебя обманули? Да наша ложь рядом с твоей правдой... Грудной несмышленыш! Спроси нашу праматерь Сарру, спроси Реввеку, спроси Лею, спроси маленькую Рахель - спроси их, зачем они обманывали! Сколько же они все лгали и обманывали! Весь наш народ вышел из вранья - и ты, и она, и я. Ложь - это порой молитва. И принять такую ложь тихо, смиренно - это милосердие. Милостыня, поданная втайне. Щедрость, спасающая от смерти... Паршивый ревнитель истины и справедливости! Душегуб! Мерзавец! А... А!.. (Чихает.) А, черт! Где ты? Пропало понапрасну. С кем я вообще разговариваю? К кому обращаюсь? Все впустую.

Наступает молчание.

ЛЕЙЗЕР (во весь голос). Можете вы поверить, что я играл в футбол на глазах у моего отца в Судный День? В этот святой для него день? Ведь в такой день играть в футбол - это смертный грех!

САЙМОН. О чем это он?

ЛЕЙЗЕР. Я спросил вас: верите ли вы, что я играл в футбол? Вы можете мне ответить?

САЙМОН. Нет, мы не можем тебе ответить.

ЛЕЙЗЕР. Тогда я скажу сам. Играл. Из-за товарищей. Товарищи втянули меня. Я не хотел и я сказал им, что отец может пройти возле футбольного поля по дороге в синагогу. Но они уговорили меня. Они сказали, что я трус. Что я предатель. Они заставили меня. Они устроили вокруг меня целое представление. Они грозили и умоляли. И я пошел и играл в футбол в Судный День.

САЙМОН. Я, кажется, от него чокнусь.

ЛЕЙЗЕР. И отец в самом деле прошел мимо футбольного поля по дороге в синагогу и увидел меня. Но я не знал, что он видел. Когда человек играет с товарищами, он становится как слепой. И что, вы думаете, он сказал мне, когда вернулся вечером домой? Когда вернулся из синагоги? Что, вы думаете, он сказал?

САЙМОН. Мы ничего не думаем.

ЛЕЙЗЕР. Он ничего не сказал. Он... (Стягивает с себя пиджак, засучивает рукава рубахи, подвертывает штанины и принимается изображать футбольного вратаря. Ловит воображаемый мяч, подпрыгивает с растопыренными руками и т.п.) Он сделал вид, что он вратарь. Он проделал то, что я проделывал там, на поле. Я играл в футбол в этот святой для него день, и вот что он мне устроил. (Снова подпрыгивает, словно за мячом, отбивает воображаемый гол) Вот так.

САЙМОН (Рахели). Пусть он прекратит! Где, он думает, он находится?!

РАХЕЛЬ (останавливает его). Оставь его.

ЛЕЙЗЕР. Мама не могла понять, что происходит. Почему мой отец, пожилой уважаемый человек, которому уже за шестьдесят, ни с того ни с сего сделался вдруг как сумасшедший. Она умоляла, чтобы он прекратил, она плакала, она рыдала, она рвала на себе волосы!.. В нашем доме все пошло кувырком. Вот такое он устроил мне, вот как высказал!.. (Снова ловит воображаемый мяч, прижимает его к животу, сгибается пополам и стонет.) Товарищи втравили меня в эту игру. Для них пустяк, через минуту они забыли обо мне, а для отца - крах!

САЙМОН (тихо, ни к кому не обращаясь). Ты ненормальный.

ЛЕЙЗЕР. Был ненормальный, да, но теперь - нет.

САЙМОН. Хорошо, хорошо! Теперь я ненормальный. Я1 Но объясни все же, что ты хотел сказать этим... Этим представлением. Чего ты добивался?

ЛЕЙЗЕР (Рахели). Я хотел объяснить вам, почему я не хочу. Почему я решил вернуться. Я не хочу, чтобы вы думали, что я не хочу из-за ваших лет. Есть другая причина. Товарищи - это как водка. Пока ее пьешь, тебе хорошо и весело. А потом тебя рвет и трещит башка. Товарищи - это как барабан. Много бума и шума, а внутри пусто. Товарищи - это кафе. Приятные разговоры и красиво вокруг, а под столом - сражение, один против другого, обман и грабеж. Под столом мужчины кладут руку на колено чужой женщины и проливают кровь ее мужа. Товарищи тянут тебя за собой не ради тебя, а только ради собственного удовольствия, они выкуривают тебя, как сигарету, гасят и забывают о тебе. Семья - это другое дело. Семья - это как свеча и пламя - одно.

САЙМОН. При чем тут все это, черт побери!

ЛЕЙЗЕР. Вы для меня - не семья. Вы не говорите мне правды.

САЙМОН (хватает Рахель за руку). Она, вот эта дура, сказала тебе правду!

ЛЕЙЗЕР. Этого недостаточно. Я много думал об этом. Вы не сказали мне правды, а вы ее брат. Я знаю, что значит - брат и сестра. Их невозможно разделить. Вы двое - семья. Я - чужой.

САЙМОН. Мерзкий праведник! Святоша! Ехидна поганая! Ты вынудил ее сказать правду и после этого смеешь заявлять, что этого еще недостаточно! (От злости с силой толкает Рахель Лейзеру в объятия.)

ЛЕЙЗЕР (Рахели, отстраняясь от нее). Я спрашивал не для того, чтобы проверить вас. Я спрашивал, чтобы проверить, говорят ли мне правду. Я здесь один, без родных, не знаю города, мне некому даже сказать "здрасте". А ведь я был болен, ненормален, как выразился ваш брат, я и теперь еще не совсем окреп. Я не хочу опять стать сумасшедшим. Этого я не хочу ни в коем случае. Я обязан быть осторожным. Поэтому мне невозможно оставаться с вами в таком положении. Я должен вернуться в Иерусалим.

САЙМОН. Возвращайся! Возвращайся и женись там на своем отце! На своей драгоценной мишпухе! (Подступает к Лейзеру и одновременно, будто ненароком снова подталкивает к нему Рахель.) Пусть, пусть катится! Ты спаслась от чумы, от холеры, от язвы, от потопа! От десяти казней! Спаслась от самого большого идиота, какого носила земля! От чистопородного дурака с прививками от всех здравых мыслей! Ты спаслась от динозавра! От осла, на котором восседает Мессия! (Поворачиваясь к Лейзеру.) Ступай, будь здоров и береги себя для собственного употребления! Огрызок свечи с пламенем!.. Сгинь, пропади пропадом со своей паршивой мишпухой! (Подпихивает Рахель к Лейзеру.) Ему нужна семья! Как же!.. Семью не подносят на блюдечке! Семью нужно создать. А... А!.. (Чихает.) Все! Катись ко всем чертям, куда хочешь. И чтоб глаза мои тебя не видели! Убирайся! Сгинь!

ЛЕЙЗЕР. Мне нужны деньги, чтобы купить билет.

Молчание.

САЙМОН. Что ты сказал?

ЛЕЙЗЕР. Чтобы купить обратный билет, нужны деньги.

САЙМОН. Нужны деньги? Тебе нужны деньги? Он еще смеет...

ЛЕЙЗЕР. Я не явился сюда сам по себе, вы привезли меня.

САЙМОН. О, мама! Нет, ко всем чертям! Поганец, поскребыш престарелый!.. Попрошайка несчастная! Жена сбежала от него в чем была, лишь бы не видеть его! Я ее очень понимаю. Прекрасно понимаю! Да я бы оставил тебе и последнюю рубаху, лишь бы от тебя избавиться!

ЛЕЙЗЕР. Вы не должны говорить мне этого. Я вам сам признался в своем несчастьи.

САЙМОН. Что с того, что ты сам признался? Знаешь, кто ты? Ты тот нищий, что ходит по рынку и показывает всем свои гноящиеся раны. Ты думаешь, если ты обнажаешь свои раны, так уже стал святым? Ты прокатился в Англию задарма, на мой счет! На мой счет!

ЛЕЙЗЕР. Мне не нужна Англия.

САЙМОН. Какое счастье для Англии, что она тебе не нужна!

ЛЕЙЗЕР. Вы затащили меня сюда обманом и вы обязаны вернуть меня обратно.

САЙМОН. Послушай-ка, что я тебе скажу: я не только не дам тебе ни единого пенни, я взыщу с тебя все мои расходы - до последнего шиллинга! Более того, я взыщу с тебя компенсацию за душевную травму -мою и моей сестры. Ты обещал жениться. Теперь отказываешься. Изволь платить! И можешь рассказать в суде, как тебя обманули. Как невеста скрыла от тебя свой истинный возраст! Можешь рассказать!

ЛЕЙЗЕР. Она сказала правду. Это вы не сказали мне правды. Вот она где - ложь! Значит, была еще - и будет. Вот что главное!

РАХЕЛЬ (выступая из угла, куда ее загнал Саймон). Это верно - то, что он говорит. Это очень верно. Есть еще ложь. Еще много лжи. Так много, что ему следует бежать отсюда! В чем мать родила. Например, эта квартира: она никогда не была моей. И ты вовсе никакой не преуспевающий делец. Чтобы поехать в Иерусалим, тебе пришлось взять деньги у меня. А я одолжила эти деньги у Бени.

САЙМОН. Ты что, рехнулась?.. Молчи!

РАХЕЛЬ. И я не сорокачетырехлетняя старая дева - это, может, и подошло бы кое для кого из Иерусалима, - он, наверно, думал, что я берегла себя для замужества, что я хранила для него свою девичью честь. А я не хранила! Я сорокачетырехлетняя холостячка. Я сорокачетырехлетняя грешная холостячка!

САЙМОН. Замолчи сейчас же!

РАХЕЛЬ (вытаскивает откуда-то корзину с чистым бельем и ставит на стол). У меня были мужчины. Я жила с ними, как жены живут с мужьями. Но без свадьбы и без благословения. И я любила их, да, я их очень любила. Я имела от них много утех. Да, много утех! Ой, сколько утех!.. Но они обманули меня и бросили. Все как один! Все мужчины обманули мена и бросили. Какая разница, было их двое или сто? Двое - это даже больше, чем сто. Причем покинули, когда шел дождь. Никакой дождь не остановил их. Они готовы были промокнуть до нитки, лишь бы уйти от меня. Я осталась тут, в тепле, а они ушли в холод и дождь. Разве это не ужасно?

САЙМОН. Ты сошла с ума. Ты заразилась от него!

РАХЕЛЬ. Нужна очень серьезная причина, чтобы мужчины бросили женщину, которая предана им, как собака. Да еще в дождь!.. Может, у меня изо рта пахнет? Может, поэтому?

САЙМОН. Зачем ты унижаешь себя? Зачем?

РАХЕЛЬ. А теперь я хочу, чтобы и он оставил меня. Он еще не спал со мной, еще не обманул меня, так, по крайней мере, пусть оставит. Никаких утех от него я еще не имела. Но он последний, кто мог на меня позариться. Последний! А последний, будь он даже круглый идиот, вынимает из женщины всю душу. И не просто вынимает, он высасывает ее по капле. Вот, теперь у меня уже ничего не осталось, никаких обманов, я все отдала ему.

САЙМОН. Хватит! Хватит! Хватит!!!

РАХЕЛЬ. Он для того сюда прибыл - чтобы разоблачить ложь. Так пусть берет. Пусть берет и уходит! Все. Больше ничего не осталось. Больше я бы не смогла таскать. Всему есть предел. Если я вспомню еще что-нибудь, я вышлю ему в Иерусалим. Обещаю. А теперь пусть уходит. Он сказал, что хочет уйти. (Лейзеру.) Почему же ты не уходишь? (Надвигается на него.) Тебе нужно что-то еще? Еще я сижу в кафе! В трех сразу! Сплю до полудня! Иногда до вечера! Обедаю в постели! И я... Я выливаю масло в раковину! Целую сковороду масла! Жарю капельку картошки в целой сковороде масла и все выплескиваю в раковину! Оно шипит и скворчит в раковине - вот так: ц-юц, ц-юц!.. Я обожаю слушать, как оно скворчит! Еще я курю трубку! (Отворачивается к корзине.)

САЙМОН (берет ее за руку и пытается успокоить). Он не стоит этого. Перестань! Это я тебе говорю, я, твой брат Саймон...

РАХЕЛЬ. Он не уйдет, пока я не дам ему денег. Такая моя судьба - я должна давать им деньги. Тем я давала, чтобы они остались, а этому должна дать, чтоб ушел. (Достает из шкафа кошелек и высыпает его содержимое на стол.) Это все, что у меня есть. Вся моя зарплата. И если этого недостаточно, чтобы добраться до Иерусалима, то пусть едет до Гибралтара! Но пусть, наконец, сдвинется с места!

САЙМОН (накрывает деньги рукой). Он не получит ни пенни!

РАХЕЛЬ (Лейзеру). Берн! Бери все - и деньги, и обманы! Все, что у меня есть - бери! Я тебе даю.

САЙМОН. Пока я здесь, он не получит ни пенни!

РАХЕЛЬ (Саймону). Значит и ты не будешь здесь! Катись вместе с ним! (Отбрасывает его руку прочь от денег.)

САЙМОН. Ты никогда со мной так не разговаривала...

РАХЕЛЬ. Руки прочь от моих денег! Слышишь?! Прочь руки от моей души! Слышишь? Я душу себя на этой дурацкой работе - ты сам так говоришь! - ради этих денег. Прочь! Ты каждый день приходишь повидать меня, каждый день! Потому что тебе делать нечего! Ты указываешь мне, что мне любить и чего не любить, что стоит делать и что глупо. Надоело! Не приходи и не указывай! У тебя нет права поучать меня. У меня были утехи, у тебя - нет. О, какие были утехи!

САЙМОН. Никогда... . Никогда!..

РАХЕЛЬ (складывая белье). Пусть они оба берут эти деньги. Пусть берут, что хотят. Нашлись два умника! Пусть оставят меня в покое. У меня есть моя комната, есть полная корзина белья, которое нужно перегладить. Я не могу показаться на работе нечесанной растрепой - не могу!

БЕНИ (врывается в комнату и сует Рахели в руки пачку денег). Ему на билет! Я слышал... Гибралтар - это недостаточно! В Иерусалим! (Выскакивает.)

РАХЕЛЬ смотрит на деньги в своей руке и разражается рыданиями. Кладет деньги на стол, берет корзину и зачем-то протягивает ее ЛЕЙЗЕРУ. Он приближается как лунатик и останавливается против Рахели.

САЙМОН. Мы дадим ему денег. Не ты! Я. Мы с Бени. Вместе. Да, я ошибся. Это было безумие. Нельзя предаваться иллюзиям. Мы дадим ему вдвойне, пусть только уедет. Он не стоит твоего мизинца - вместе со всем своим Иерусалимом. Одной твоей слезы...

Оборачивается и видит РАХЕЛЬ и ЛЕЙЗЕРА, стоящих друг против друга. Замолкает.

РАХЕЛЬ (Лейзеру). Что вам от меня надо?

ЛЕЙЗЕР. Если вы позволите... Вы несете корзину... (Берется за корзину с другой стороны.)

РАХЕЛЬ. Что вам не нравится?

ЛЕЙЗЕР. Почему же... Напротив, мне это очень нравится. Эта корзина. В Иерусалиме стирают в таких тяжелых медных тазах. И высохшее белье тоже кладут в эти тазы. Знаете, там как огня боятся всего нового. Как креста. Это очень хорошо, что вы держите белье в плетеной корзине.

РАХЕЛЬ. Что из этого?

ЛЕЙЗЕР. Ничего... То есть, наоборот... Это хорошо. Если вы позволите, я помогу отнести корзину. Куда вы хотите. Я хочу помочь вам.

РАХЕЛЬ. Вы понесете корзину и тем временем будете разглядывать, хорошо ли постирано. Достаточно ли чисто. Так ли, как у вас в Иерусалиме. А потом скажете, что вы не хотите, потому что я не умею стирать. (Пытается отобрать у него корзину.)

ЛЕЙЗЕР (не отдает корзину, тянет ее к себе). Нет, я больше ничего не буду разглядывать. Я многое понял. Понял, о чем вы сказали. И то, чего вы не сказали. И то, что вы сказали нарочно. Теперь я знаю, что душа ваша чиста. Что вы не умеете лгать.

РАХЕЛЬ (тянет корзину к себе). Вы меня мучаете. Вы берете и бросаете, и снова берете. Как будто я мячик... Но ведь и для мячика должен быть предел!

ЛЕЙЗЕР (тянет корзину к себе). Меня не пугает - что у вас были романы. И что вас обманули и бросили. Совсем не пугает. Наоборот. Пусть им будет стыдно! Я только боялся обмана. Теперь я знаю, что вы ничего от меня не скрыли. И еще я знаю, что вы одиноки. Гораздо более одиноки, чем я думал. Я тоже более одинок, чем я думал. Я сожалею о том, что сказал раньше - что я хочу вернуться. Я прошу вас согласиться выйти за меня замуж.

Наступает молчание. РАХЕЛЬ выпускает корзину из рук, белье падает на пол, другой край корзины остается в руках у ЛЕЙЗЕРА.

РАХЕЛЬ. Я приготовлю чай. (Помолчав, повторяет.) Да, я приготовлю чай. (Отходит к плите.)

ЛЕЙЗЕР собирает белье в корзину. САЙМОН стоит, пораженный, и смотрит, как РАХЕЛЬ несет к столу поднос с двумя чашками чаю.

РАХЕЛЬ (замечает Саймона). Я налью тебе тоже. (Помолчав.) Ты не просил...

САЙМОН отодвигается в сторону, РАХЕЛЬ и ЛЕЙЗЕР усаживаются за стол.

РАХЕЛЬ (Лейзеру). Пейте. Чай не горячий.

ЛЕЙЗЕР. А вы ешьте шоколад.

РАХЕЛЬ. Мне теперь не хочется.

ЛЕЙЗЕР (помолчав). Хорошо. Как вам угодно. (Пьет чай.)

САЙМОН в растерянности топчется возле стола.

ЛЕЙЗЕР (обращаясь к Рахели, неожиданно громко). Я вам расскажу кое-что интересное. В старых районах Иерусалима белье сушат на веревках, протянутых между домами - от одного балкона к другому. И веревки эти движутся по таким маленьким колесикам. В четверг, если вы проходите по улице, вы буквально не видите неба из-за белья, которое висит на веревках. И почти все белье белое. Там, в этих районах, так одеваются - или белое, или черное. Но белое приходится стирать чаще, поэтому висит - всегда белое.

САЙМОН (останавливается возле Лейзера и спрашивает вдруг как будто без всякой цели). Вы любите музыку?

ЛЕЙЗЕР. Простите?

САЙМОН. Я спрашиваю, любите ли вы музыку?

ЛЕЙЗЕР. Почему вы спрашиваете?

САЙМОН, Почему? Просто так. Люблю знать. Собираю информацию по разным вопросам.

ЛЕЙЗЕР. Иногда.

САЙМОН. Вот как! Прекрасно! А какую?

ЛЕЙЗЕР. Простите?

САЙМОН. Какую музыку вы любите?

ЛЕЙЗЕР. Марши.

САЙМОН. Марши?

РАХЕЛЬ (Саймону). Марши.

ЛЕЙЗЕР. Да.

САЙМОН. Послушайте! Это интересно, очень интересно. Это несколько необычный вкус. Военные или похоронные?

ЛЕЙЗЕР. Я не разбираюсь. Марши и все. Почему вы спрашиваете?

САЙМОН. Почему я спрашиваю? Вы не поверите! Это именно то, что любит моя сестра. Браки совершаются на небесах! Я просто так спросил, наудачу. И попал в точку! Вы видите этот буфет? Он полон пластинок. Сплошь одни марши! Она не согласна слушать никакой другой музыки, кроме маршей. Она спать не ляжет без какого-нибудь марша. Два-три марша перед сном. Удивительно! (Остается стоять в стороне.)

ЛЕЙЗЕР. Я продолжу рассказывать, о чем начал. Если вы хотите.

РАХЕЛЬ. Да, конечно.

ЛЕЙЗЕР. Вы помните Лею-Двору Вильман?

РАХЕЛЬ. С бородавкой на кончике носа?

ЛЕЙЗЕР. Да, это все помнят.

РАХЕЛЬ. Да. (Чуть помолчав.) Так что вы хотели рассказать? Вы остановились на бельевых веревках.

ЛЕЙЗЕР. Это связано. Когда она была молоденькой девушкой, она вела тайную любовную переписку с Нахманом Фридманом - из "Фридман и сыновья". Они обменивались записочками, которые подвешивали на эти самые веревки и подтягивали по колесикам. И когда ему сватали какую-нибудь даже очень хорошую партию, он отказывался.

САЙМОН (снова останавливается против Лейзера и неожиданно спрашивает). Она покупает журналы?

ЛЕЙЗЕР. Кто?

САЙМОН. Ну, она... Эта, как ее... Лея-Хана, Хана-Лея, Зисель-Кисель, не все ли равно?

ЛЕЙЗЕР. Лея-Двора Вильман.

САЙМОН. Именно! Хана-Двора! Как я мог забыть? Так она покупает журналы?

ЛЕЙЗЕР. Вы смеетесь над ней. У нее нет денег, и у нее нет на уме никаких журналов. У нее нет свободной минуты поднять голову от работы. Она не помнит, есть ли еще звезды на небе. Она вообще не нуждается в таких вещах как журналы. У нее есть дети. (Смотрит на Рахель.) А вы это делаете?

САЙМОН. Что именно?

ЛЕЙЗЕР (Рахели). Вы покупаете журналы?

САЙМОН. О. журналы!.. Не просто журналы, а медицинские журналы. Они в десять раз дороже! И главное, она ни слова в них не понимает. Но она их любит! А еще она покупает билеты на концерты. Самые дорогие. Есть дешевые билеты и есть дорогие. Так она покупает самые дорогие. Она отказывает себе в мясе и рыбе, но в этом - ни в коем случае! И еще: она любит смотреть на звезды. Стоит так иногда у окна и вдруг ни с того ни с сего вздыхает: "Смотри, звезды"... Ну, это хоть не стоит денег - звезды. Так, небольшая роскошь. Хотя если подумать, это глупо. Ведь ни одна звезда не скажет другой звезде: "Смотри: Рахель!"

ЛЕЙЗЕР (Рахели). Я спросил вас.

РАХЕЛЬ. Я всегда мечтала изучать медицину и стать врачом, но мне не пришлось. Я люблю медицину.

ЛЕЙЗЕР (вытаскивает из кошелька какую-то бумагу и раскладывает ее на столе перед Рахелью). Прочтите, пожалуйста.

САЙМОН. Что это, позвольте полюбопытствовать? (Тянется к бумаге.)

ЛЕЙЗЕР. Я сейчас разговариваю с ней. Пожалуйста. (Пододвигает бумагу к Рахели.)

РАХЕЛЬ. Скажите сами, что там написано.

ЛЕЙЗЕР. Это разрешение на сбор пожертвований в пользу старого детского дома в Иерусалиме. Если мне потребуется.

САЙМОН поражен, открывает рот, собираясь что-то сказать, но так ничего и не говорит. Отступает в сторону.

РАХЕЛЬ. Зачем вы показываете мне это?

ЛЕЙЗЕР. Я хочу, чтобы вы поняли, что мне придется нелегко. Я должен обеспечить нас обоих. Если я преуспею и у меня появятся средства, вы сможете покупать то, что вы любите. Как, например, эти журналы. Или еще что-нибудь такое, что вам нравится. Но только в пределах наших возможностей. Ничего не брать в долг. Долги - это мошенничество.

САЙМОН (вполголоса, не то Лейзеру, не то просто так вслух). Так ты еще представляешь детский дом!..

ЛЕЙЗЕР (Рахели). Я не собираюсь делать это основным своим занятием. Это только для начала. Только ради семьи. Я не соблюдаю заповедей, но детский дом, даже религиозный - это прежде всего детский дом. Они нуждаются в пожертвованьях. Они едят с жестяных тарелок и спят без простыней. У них нет ничего, кроме старых солдатских одеял. Может, они и не мерзнут, может, они спят так крепко, что не чувствуют, как кусаются эти одеяла, но это не годится. Нельзя, чтобы дети так жили. Тем более, сироты.

РАХЕЛЬ. Это верно. Это хорошо, что вы замечаете такие вещи.

ЛЕЙЗЕР. Они дадут мне пятьдесят процентов.

САЙМОН. Что?!

ЛЕЙЗЕР. Это самый большой процент, какой можно получить. Другие дают меньше. Но эти такие бедолаги, что им не приходится выбирать. Это старый детский дом, и они уже отчаялись поправить свои дела.

САЙМОН. Ты слышала? Пятьдесят процентов от пожертвований на этих сирот с жестяными одеялами!

ЛЕЙЗЕР. Это будет не так уж много - пятьдесят процентов от этих пожертвований. Люди не слишком щедро подают на сирот. Это вам не музей. Сегодня мало кто соглашается быть представителем детского дома. (Поворачивается к Рахели.) Я могу продолжить?

РАХЕЛЬ. Что?

ЛЕЙЗЕР. То, что я начал рассказывать.

РАХЕЛЬ. Да, конечно.

ЛЕЙЗЕР. Я уже сказал, что Нахман Фридман обменивался любовными записочками с Леей-Дворой Вильман и отклонял всех невест. Так вот. Семья недоумевала. Пока у него наконец не допытались, пока заставили его признаться, что он хочет именно Лею!.. Родители едва не сошли с ума. Представьте себе - эта Лея из бедной семьи и вообще ничем не отличается - ни умением вышивать, ни какой-нибудь особой добротой. Есть женщины, которые славятся такими вещами, она - нет.

САЙМОН приближается к столу и останавливается против Лейзера. ЛЕЙЗЕР умолкает.

САЙМОН. Продолжайте, продолжайте. Это просто наслаждение слушать - все эти истории. Жених рассказывает невесте преданья старины. Хронику родных мест! Какие тонкие наблюдения. У меня прямо трескается голова от этой тонкости. Я бы даже сказал, что у меня вместо одной головы сделалось две! И обе раскалываются от боли!

ЛЕЙЗЕР. У меня есть аспирин. (Вытаскивает из кармана пачку.) Вы можете выпить три сразу.

САЙМОН. Вы носите в кармане аспирин? (Рахели.) С таким мужем - с аспирином в кармане - ты можешь быть спокойна. Аспирин у тебя всегда будет под рукой. (Лейзеру.) Три сразу? Но у меня только две головы.

ЛЕЙЗЕР. Примите две таблетки.

САЙМОН. Хорошо. Нет, спасибо. Я вспомнил лучшее средство. Сейчас, сейчас... Вы себе сидите... Жених и невеста сидят и вкушают золотой бульон... Как сказано: "Пойди из земли твоей, от родства твоего и из дома отца твоего..." Это про меня. Не волнуйтесь, я сейчас вернусь... (Направляется к плите.)

ЛЕЙЗЕР (Рахели). Так я продолжу?

РАХЕЛЬ. Да, конечно.

ЛЕЙЗЕР. Родители в конце концов смирились. Моше-Хаим Фридман и сыновья.

РАХЕЛЬ. Вы сказали, ее фамилия Вильман.

ЛЕЙЗЕР (Речь его убыстряется, не то он взволнован близостью Рахели, не то просто сбит с толку). Да. В результате ничего из этого не вышло. Из-за нее. Родители согласились. И была уже назначена свадьба. Но она вдруг заявила, что не согласится обрезать волосы. Там так принято - перед свадьбой стричь невесту. А у нее были косы до пят - так говорят. Говорят, когда она спускалась по лестнице, косы подметали ступени. Весь Иерусалим поднялся на ноги, когда услышал, что она отказывается стричь косы. Но она заупрямилась. Она была из бедной семьи да еще с бородавкой на кончике носа. Говорят, он написал ей длинное письмо и послал по веревкам. Он писал, что она любит свои косы больше, чем его.

РАХЕЛЬ. Это ужасно.

ЛЕЙЗЕР. Нахман Фридман тотчас женился на Рахель Гвирцман. А она... Один только немой Шмуэль-Вольф согласился взять ее. Он был немой и не так уж молод. Он не настаивал, чтобы она отрезала косы. Она сама взяла и отрезала.

РАХЕЛЬ. Глупо женщине упрямиться из-за волос. Под конец у нее не осталось ни кос, ни вообще ничего. Это то, что вы хотели сказать?

ЛЕЙЗЕР. Как раз нет. Она как раз была счастлива со Шмуэлем-Вольфом. У них родилось восьмеро детей, и все красавцы. Когда иорданцы подстрелили его с Башни Давида, младшему, Эфраиму, было два месяца. И она подняла всех восьмерых, вырастила живыми-здоровыми, хоть они и маялись на крохотную пенсию и не видели ничего, кроме хлеба да постного масла с луком.

САЙМОН (возвращается с повязкой на лбу, поливает себе чаю и произносит задумчиво). Что за дивная жизнь! Что за идеал! И восемь детей, и столько луку!

РАХЕЛЬ, глядя па Саймона, не может сдержаться и смеется. Отворачивается от Лейзера, чтобы он не заметил ее смеха. ЛЕЙЗЕР смотрит на Саймона с недоумением.

САЙМОН (Лейзеру, указывая на повязку у себя на лбу). Картофель, порезанный ломтиками и подвязанный мокрой тряпкой. Вам известно это средство, не правда ли? Картошка вытягивает боль из головы. Иерусалимский патент. Ничуть не хуже аспирина. А кроме того, экономно. Потом можно пожарить. Иерусалим - бедный город. Бедность - не порок. Напротив - достоинство. Бедностью надо гордиться. Масло с луком! Объедение!

ЛЕЙЗЕР. Вы смеетесь надо мной. Вы смеетесь над старыми иерусалимскими женщинами. Вы смеетесь над моей матерью. Вы... (Замечает Рахель, давящуюся смехом.) Вы смеетесь!

РАХЕЛЬ продолжает смеяться, не в силах сдержать себя.

САЙМОН (глядя па Рахель, тоже разражается хохотом.). Ты слышала... Ты слышала, как он сказал: "Вы смеетесь!"? Да, она смеется! Она смеется!

ЛЕЙЗЕР. Вы смеетесь с ним вместе.

САЙМОН (Рахели, продолжая хохотать). Но как он это сказал! Еще бы! Ты ведь его тронула своим рассказом о сбежавших любовниках. Как они обманули тебя и бросили. Его тронуло твое унижение. Он хотел бы, чтобы ты всегда была такая - униженная и оплеванная. Загнанная серна! Прямо как он сам. Только несчастная и раздавленная ты будешь для него хороша. Чиста и невинна! Единственная роскошь, какую он готов тебе. позволить - это бородавка на кончике носа! Проклятый идиот! Фанатик! Любитель маршей!

РАХЕЛЬ (пытается сдержать смех). Ой, я не могу!.. Я не могу!..

САЙМОН. Понятно, что ты не можешь. Так нам положено -смеяться. Это удовольствие - смеяться. Это то. что нам по душе и по вкусу. Это - наш удел. Ты помолодела на десять лет. Да только ради того, чтобы ты рассмеялась, стоило затевать всю эту историю. Только ради этого!

ЛЕЙЗЕР. Я вам не нужен.

РАХЕЛЬ перестает смеяться.

САЙМОН (Лейзеру). Ты мне не нужен? (Рахели.) В нем есть шарм, не так ли?

ЛЕЙЗЕР. Ничего не поможет. По правде говоря, вы оба не хотите меня. Вы не нуждаетесь во мне. Я не смогу быть вашей семьей никогда. Это не для меня. (Встает, берет пальто.)

РАХЕЛЬ поражена, подымается и делает шаг к Лейзеру. САЙМОН тоже встает, как бы намереваясь задержать Лейзера, но останавливается.

ЛЕЙЗЕР (надевая пальто и шляпу). Но вы помогли мне принять важное решение. Я буду копить для моей дочери деньги на квартиру. Ее мать не позволяет мне видеть дочку. Но, может быть, она так и не узнает, что я существую на свете. Когда она вырастет и найдет себе человека по сердцу, пусть этот дом станет для нее подарком. И это благодаря мне. Я построю ей дом, в котором она будет счастлива. Я буду ей нужен. Прощайте. (Выходит.)

РАХЕЛЬ бессильно опускается на стул и тихонько плачет.

САЙМОН (с наигранной веселостью). Что ты об этом скажешь? Он отвалил! И без билета! Чистый выигрыш! Здесь стало легче дышать! И этот случай нас кое-чему научил: наука тоже немаловажная вещь, не правда ли? (Замолкает с утомленным и пришибленным видом.}

Звонок в дверь. Никто не шевелится. Снова звонок. РАХЕЛЬ встает открыть.

БЕНИ (стоя в дверях, протягивает Рахели туфли). Ваши туфли... Я их взял... Когда вас не было... Они теперь лучше, чем новые. Я буду чинить всегда... Все ваши туфли... Болейте себе на здоровье - я буду приносить все, что надо. Вы этого заслуживаете. (Замечает повязку у Саймона на лбу и замолкает от удивления.)

САЙМОН. Что же вы умолкли? На что вы уставились? (Рахели.) Что он уставился на меня?

БЕНИ. Ты слишком большой умник! Ты просто большой дурак! (Выходит.)

САЙМОН (ему вслед). Муц-муц! Муц-муц!..

Из-за стены доносится звук рожка, громкий и уверенный. РАХЕЛЬ наливает чай в чашки.

САЙМОН (Рахели). Он тоже не без шарма, если хочешь. Тут все не без шарма. Даже я. И все приходят к тебе. Трудные люди, да? (Замолкает.) А все из-за Израиля. Им там хорошо - и с утра веселятся. А почему им не веселиться? Все вокруг бело как снег. Она сводит меня с ума - Земля Обетованная. Лишает рассудка! Когда я встретил его, мне стукнуло в голову: я должен привезти кусок от этих щедрот, кусок от пирога радости, частичку света! На! Имей! (Стягивает со лба повязку. Видно, что он удручен и разбит.) Ты помнишь снег? Этот свет... Ослепительный как солнце... Это их снег... (Замолкает, но потом вдруг начинает с новой силой.) А ты достойна большего! Ты слышишь?! Ты достойна лучшего!. И никуда от этого не деться! Если тебе ничего не достанется, что ж - так тому и быть. Но чего ты достойна, того достойна! И я не позволю отнять это у тебя!.. (Сникает окончательно, будто из него вынули все кости.)

РАХЕЛЬ подымается, ставит чашки на поднос и уносит их к плите. За стеной раздаются звуки рожка.

Конец

129075, Москва, а/я № 2, тел. (095) 216 5995

только с письменного согласия автора