Какая армия нужна России Александр Гольц

Эти традиции и предрассудки восходят к самому началу 18 столетия, когда Петр I одновременно создавал и регулярные вооруженные силы, и империю. Фактически петровское государство формировалось на основе указов, целью которых было максимальное обеспечение армии в ходе длившейся больше двух десятилетий Северной войны. Это обстоятельство привело к тому, что в умах российской правящей элиты укоренилось ощущение: государство служит армии, а не наоборот. Это заблуждение господствует по сей день в многочисленных рассуждения о «государствообразущей» роли Вооруженных сил.

Второй родовой травмой российской армии стало то, что Петр перенял у своих противников – шведов систему рекрутского набора, соединив ее с системой крепостного права. С этого момента русские императоры получили колоссальное военное превосходство над любым военным противником в Европе. В то, время как монархи других государств перед тем, как начать войну, были обречены учитывать необходимость платить войску, русским царям было достаточно росчерка пера под указом, чтобы направить в армию новые десятки тысяч крепостных крестьян. Правители страны всегда обладали гигантским численным преимуществом над противником. Именно это превосходство и обеспечило победы наших Вооруженных сил над весьма мощными противниками от Фридриха Великого и Наполеона до Гитлера. «Российская отсталость была источником огромной военной мощи. Как раз обстоятельства, которые делали Россию отсталой и менее развитой чем Западная Европа – самодержавие, крепостное право, бедность – парадоксальным образом превращались в источники военной мощи, – пишет американский историк Уильям Фуллер. – Безжалостное самодержавие могло мобилизовать российскую экономику для ведения войны. Режим несвободы позволял полностью выкачивать людскую силу и материальные ресурсы из деревни. И неважно, что рекруты были плохо обучены, и что их плохо кормили. Новобранцы из крестьян привыкли к лишениям»¹. Весьма показательно, что создание массовой мобилизационной армии в 1930-х годах прошлого века шло параллельно с закабалением крестьян в сталинском государстве.

Однако оборотной стороной побед стало то, что практически никогда за более чем триста лет существования регулярной армии в нашей стране, служба в ней не была добровольной. Эта служба до сих пор является не профессией, а налогом. Это породило чрезвычайно специфические взаимоотношения между гражданами и государством в военной сфере. С одной стороны, общество, незнакомое в возможностью другой системы организации обороны страны, соглашается с тем, что государство вправе распоряжаться жизнями граждан. С другой, общество не осуждает тех, кто, как может, пытается избежать этого налога.

Между тем, российская армия представляет собой одну из самых острых социальных проблем нашей страны. В течение всех 22 лет существования российской армии ее генералитету до недавнего времени удавалось сохранить уменьшенную пусть в два (по одним подсчетам) или даже в три раза (по другим), но сугубо советскую модель Вооруженных сил. Такая армия, может быть, и могла бы быть эффективной, но только в том случае, если на нее работала бы вся экономика страны, и если все мужское население считалось бы так называемым «мобилизационным резервом», который можно, по крайней мере, в теории, призвать под знамена в любой момент.

Стоило отказаться от тоталитарной модели государственного устройства, как стала разлагаться и соответствовавшая ему модель организации Вооруженных сил. Дедовщина и коррупция разъедали ее. К этому следует прибавить постоянное падение боеспособности, что лишало Вооруженные силы смысла их существования. Все это стало толчком к нескольким попыткам военной реформы, которые предпринимал очередной глава военного ведомства.

Фактически каждый из министров обороны предлагал свой вариант решения проблем Вооруженных сил. Павел Грачев предлагал поднять их боеготовность, создав Мобильные силы. Ему же принадлежит первая попытка массового перевода Вооруженных сил на контракт. Из-за финансовых проблем попытка захлебнулась. Игорь Родионов считал Советскую армию идеалом организации Вооруженных сил. Под видом реформы он пытался сохранять эту армию. Игорь Сергеев, первый кто пошел на радикальные сокращения Вооруженных сил – с 1,7 млн военнослужащих до 1,2 млн, в 2 раза уменьшил число военно-учебных заведений. Его план предполагал сохранить в Сухопутных войсках всего 12 полноценных дивизий. Однако реализовать эти планы не удалось из-за финансового кризиса и второй чеченской войны. Сергей Иванов предложил сформировать свыше 70 частей и соединений исключительно из контрактников, коих предполагалось набрать 130–140 тыс. контрактников. Программа провалилась из-за последовательного саботажа Генерального штаба. Военные чиновники добились разрешения на заключение контракта с солдатами-срочниками, в результате чего была создана гигантская коррупционная структура, позволявшая командирам получать деньги за подчиненных давно покинувших воинскую часть. Казалось бы у каждого очередного краха военной реформы собственные причины: финансовые кризисы, военные действия, саботаж генералитета. Однако в действительности базовая причина одна: попытка «реформаторов» сохранить концепцию массовой мобилизационной армии. Концепцию, согласно которой надо ежегодно прогонять через службу в армии несколько сот солдат срочной службы, дабы создать так называемый мобилизационный резерв: несколько миллионов людей, прошедших военную подготовку, которых можно призвать в армию накануне войны.

Отказаться от этой концепции решили Анатолий Сердюков и его начальник Генерального штаба Николай Макаров. Их реформа представляла собой наиболее радикальную попытку модернизации Вооруженных сил за последнее столетие. Фактически это была попытка окончательного отказа от концепции массовой мобилизационной армии. Таким образом, речь идет об отказе от концепции, которая реализовывалась в строительстве российских Вооруженных сил последние полтораста лет.

Добровольческая (иногда ее называют профессиональной) – когда военная служба является такой же свободно выбираемой профессией, как и все прочие. В настоящее время практически все развитые государства имеют добровольческие вооруженные силы. К положительным сторонам относится высокая степень боеспособности войск. К отрицательным – неспособность за короткий период резко увеличить размеры армии.

Призывная – когда все мужчины в стране должны отслужить в армии и получить военную подготовку, после чего они пополняют мобилизационный резерв. Эта армия может увеличиться в несколько раз в течение одного-двух месяцев (при наличии достаточного количества офицерских кадров и заранее складированного вооружения)

Милиционная (существует в Швейцарии и Израиле) – когда жители страны – в Швейцарии это только мужчины, в еврейском государстве и женщины тоже – проходят военную службу большую часть жизни, регулярно призываясь в Вооруженные силы.

Нельзя однозначно сказать, какая из этих моделей комплектования является наилучшей. Все зависит от конкретной ситуации. Так милиционная система, когда все граждане – солдаты, была принята Израилем в ситуации, когда он окружен странами – потенциальными противниками, численность армий которых многократно превосходит численность Вооруженных сил Израиля.
Вооруженные силы каждой страны являются результатом ее исторического развития, общественно-политического строя и, в немалой степени национального характера и традиций. Примером здесь может служить швейцарская армия, чей опыт вряд ли может быть повторен в каком-то другом государстве.
В Европе осталось не больше дюжины стран, где считают нужным призывать юношей на военную службу на несколько месяцев или один год. Но даже в этих армиях основу составляют профессиональные офицеры и сержанты. В Швейцарии же – на 120-тысячную армию приходится всего около 10 тыс. профессионалов: пилоты современных истребителей F-18 (на устаревших F-5 летают резервисты), несколько подразделений спецназа, участники миротворческих операций, а также по несколько офицеров и сержантов в каждом соединении. Так в артиллерийской бригаде, всего пять «постоянных» офицеров и сержантов. Все остальные – от рядовых до старших офицеров – вполне мирные швейцарские бюргеры. При этом в момент полной мобилизации бригада должна насчитывать около 8 тысяч военнослужащих. В мирное же время в соединение каждые три недели прибывает полторы тысячи резервистов, которые проходят регулярные сборы.

Каждый гражданин мужского пола этой страны должен отслужить один–два года (срок службы зависит от воинской специальности и звания). При этом служба эта растягивается на 20 лет. Большинство призывников предпочитают начать службу после окончания школы и перед поступлением в университет или получением профессионального образования. Все начинается с двух-трехдневных сборов, в ходе которых медики и психологи оценивают способности призывника. Если юноша не может служить по состоянию здоровья, то его направляют в формирования гражданской обороны. Те же, кто не хочет служить в армии по моральным или религиозным соображениям, отправляются на гражданскую службу – работу в больницах, домах престарелых и т.д., – срок которой в полтора раза длиннее срока армейской службы. В результате в армию попадает около 60% молодых людей.

Все швейцарские «срочники» в обязательном порядке проходят через четырехмесячную рекрутскую школу, где, собственно, и получают свое главное военное образование. За время обучения командование решает: кто станет офицером и сержантом (тому придется служить дольше), а кто так и останется рядовым. Ну, а затем раз в два года их будут призывать на три недели, пока они не выслужат положенный срок. Рядовые завершают «активную» службу к 30–32 годам. Но офицеры служат дольше, и их чаще дергают на сборы, всевозможные курсы переподготовки. Однако никому это не мешает.

Это весьма затратная система, однако она целиком и полностью отвечает представлениям швейцарцев о патриотизме и долге гражданина. При этом воинские части превращаются своего рода клуб, объединяющий людей разных возрастов и разного образования.

Однако в нынешней ситуации призывная армия в России неоднократно демонстрировала полную неэффективность. Об этом еще в 2006 году вполне откровенно говорил Владимир Путин: «Для эффективного ответа террористам нужно было собрать группировку численностью не менее 65 тыс. человек, а во всех сухопутных войсках в боеготовых подразделениях – 55 тысяч, и те разбросаны по всей стране. Армия – 1400 тыс. человек, а воевать некому. Вот и посылали необстрелянных пацанов под пули. Никогда этого не забуду. И наша с вами задача в том, чтобы это никогда больше не повторилось»².

Важнейшим из факторов, который определяет состояние Вооруженных сил – является демографический фактор: в 2011 году в стране было 648 тыс. восемнадцатилетних, в 2012 году – 662 тысячи, в 2013 году – 641 тыс., в 2014 году – 613, в 2015 году – 590, и далее по нисходящей (при этом не менее трети призывников не могут быть признаны годными)³. Количество 18-летних начнет незначительно расти лишь в 2022–2023 годах. Это означает, что требование Владимира Путина о 100-процентном укомплектовании к 2014 году армии численностью в 1 млн военнослужащих не может быть выполнено ни при каких условиях.

Еще одним объективным фактором является происходящая сейчас революция в военном деле. Суть этой революции в том, что помимо суши, моря, воздушного и космического пространства появилась новая среда военного противоборства – информационная. Информационные технологии дают их обладателю исчерпывающие данные о действиях противника, позволяют наносить удары по врагу с помощью высокоточного оружия, находясь за сотни и тысячи километров от зоны конфликта. Интенсивно развиваются роботизированные средства вооружённой борьбы. Наиболее ярко это направление проявляется в боевом применении самолетов – беспилотников. О том, какие возможности открывает революция в военном деле, говорит опыт войн в Югославии, Афганистане и Ираке. Неудачи сил западных коалиций в двух последних войнах вызваны ошибочными решениями политиками, поставившими перед Вооруженными силами в принципе невыполнимые задачи по насильственной «демократизации» оккупированных стран. Однако это отнюдь не перечеркивает успехов Вооруженных сил США, достигнутых непосредственно на поле боя.

Но вот задачи операции в Ираке были сформулированы президентом США таким образом, что американские военные были вынуждены отказаться от стратегии многодневных воздушных ударов и были обречены приступить к наземным операциям прямо с началом боевых действий. Дело в том, что массированные бомбардировки не слишком годились для войны, целью которой было объявлено освобождение, а не уничтожение иракского народа. Кроме этого, бесплодно потратив несколько месяцев на то, чтобы получить мандат международного сообщества на проведение антииракской операции, США не успевали создать абсолютное количественное превосходство над противником до наступления периода жары. Поэтому они атаковали его относительно небольшими силами. Против 400-тысячной иракской армии на земле действовало чуть больше 100 тыс. американских войск. 3-я механизированная дивизия, совершившая бросок к Багдаду, обходила крупные иракские соединения, оставляя их у себя в тылу. Иракские генералы получали возможность для того, чтобы наносить удары в тыл американцам. Наконец, растянутые коммуникации представляли собой удобную мишень для диверсий. Как раз так рекомендовали российские военные действовать югославам в 1999 году.

Однако ничего подобного не произошло. Иракская оборона развалилась как карточный домик. По сути дела там противоборствовали армии, принадлежащие к разным технологическим эпохам. В Ираке Пентагоном была создана гигантская разноуровневая объединенная информационная система, которая включает в себя разведывательные спутники, спутники связи, самолеты-разведчики U-2, а также самолеты системы определения целей (Джоинт СТАРС), самолеты системы раннего обнаружения АВАКС. Кроме того, американцы использовали десять типов беспилотных самолетов от высотного «Глобал хок» до складного «Драгон ай».

В результате передовой штаб Центрального командования, развернутый в Дохе (Катар) в режиме реального времени контролировал всю территорию Ирака. Даже во время самых сильных песчаных бурь у иракцев не было возможности незамеченными сконцентрировать резервы.

Практически абсолютное знание о ситуации на поле боя и способность мгновенно реагировать на любое изменение боевой обстановки оказывает сильнейший психологический эффект на противника. У вражеских командиров появляется ощущение, что некто способен предугадывать или даже направлять их действия. А у рядовых бойцов развивается нечто вроде шизофрении – им начинает казаться, что американские самолеты охотятся непосредственно за ними. Как показывает опыт, трех-четырех недель таких боевых действий оказывается достаточно, чтобы оставили позиции и побежали даже такие хорошо мотивированные бойцы, какими были талибы. Иракские солдаты и офицеры были мотивированы куда слабее, посему оборона начала разваливаться уже после двух недель операции.
В этих условиях строительство вооруженных сил в соответствии с научно-техническими достижениями требует высокого уровня образования и боевой подготовки всех военнослужащих. Поэтому армия, отвечающая таким требованиям, физически не может быть столь многочисленной, как это планирует сегодня, российское руководство. Ни сейчас, ни в ближайшие годы в России просто не будет миллиона человек, обладающих необходимыми знаниями и навыками.

Объективным фактором является и то, что унаследованный от СССР ракетно-ядерный потенциал останется на обозримую перспективу надежной гарантией того, что ни одно из государств не рискнет совершить агрессию против нашей страны. России достаточно заявить (как это уже сделано в Военной доктрине), что в случае агрессии, которую она не сможет остановить с помощью обычных вооруженных сил, Москва готова применить ядерное оружие первой. И это способно обеспечить надежное сдерживание любого потенциального агрессора.

В этих условиях ключевым вопросом является вопрос о системе комплектования. Совершенно очевидно, что реформы ныне всеми проклинаемого Анатолия Сердюкова вплотную подвели российское государство к отказу от призывной армии и переходу к добровольческой.
В ходе реформы из 355 тыс. офицерских должностей осталось 220 тыс. В Сухопутных войсках ликвидированы все части и соединения сокращенного состава. В результате их количество в Сухопутных войсках уменьшилось в 11 раз. Из 1187 частей и соединений в настоящее время осталось 189. Всего же из 26 тыс. отдельных частей в Вооруженных силах осталось 6 тыс. Созданы объединенные стратегические командования, которым подчинены разнородные силы: сухопутные войска, ВВС и ВМФ. Организационно Вооруженные силы перешли с дивизионной структуры на бригадную.

Ликвидация соединений сокращенного состава, увольнение избыточного количества офицеров означает, что российское политическое руководство решило отказаться от идеи массовой мобилизации. Если еще недавно защищать страну в случае агрессии предполагалось, мобилизовав от 4 до 8 млн резервистов, то сегодня Сухопутные войска по словам их бывшего главнокомандующего Владимира Болдырева предполагают развернуть всего лишь 60 бригад (около 300 тыс. человек)⁴. А, по словам бывшего начальника Генерального штаба Николая Макарова, во время войны предполагается мобилизовать всего 700 тыс. резервистов⁵.

В результате «сердюковских» реформ Вооруженные силы России вплотную приблизились к тому, чтобы перейти от призывной армии к добровольческой. Ведь главный смысл существования призывной армии – подготовка обученного резерва, за счет которого в момент военной угрозы можно увеличить численность Вооруженных сил в несколько раз. В ситуации, когда количество резервистов составляет всего лишь около двух третей от численности армии мирного времени (что характерно как раз для добровольческих, а не призывных Вооруженных сил) практический смысл сохранения призыва исчезает вовсе. Если в случае военных действий предполагается призвать всего 700 тыс. резервистов, зачем расходовать огромные ресурсы на обучение 750 солдат срочной службы ежегодно, если никто не планирует призывать их даже в период войны?

Разумной действующей моделью призывной армии является, например, армия Финляндии. Ежегодно на одногодичную службу призывается около 30 тыс. срочников. Мобилизационный резерв составляет 300 тыс. человек (заранее складировано вооружение, военная техника, амуниция, чтобы обеспечить именно эти 300 тыс., которые составляют максимальную численность Вооруженных сил в момент военных действий). В момент, когда из армии увольняются очередные 30 тыс. срочников, такое же количество резервистов, служивших 10 лет назад исключается из резерва.
Кроме того очевидно, что при сохранении одногодичного срока службы по призыву боеспособность российской армии будет более, чем сомнительна. Каждые полгода личный состав обновляется наполовину, то есть в каждый конкретный момент значительная часть военнослужащих состоит из неподготовленных новобранцев. Это означает, что объявленная важнейшей целью реформы «постоянная готовность» каждой части и соединения (бывший начальник Генерального штаба Николай Макаров утверждал даже, что теперь любое соединение готово выполнить приказ через час после его получения) сводится к тому, что оно количественно полностью укомплектовано в соответствии со штатным расписанием. Причем более чем сомнительно, что из-за демографической ситуации, все части будут укомплектованы. Министр обороны Шойгу признает: в настоящее время Вооруженные силы укомплектованы всего лишь на 80%⁶

Тем не менее, вопреки логике военного строительства, руководство военного ведомства настаивает: призыв не может быть отменен. Еще недавно была надежда: призыв начнет отмирать сам собой по мере реализации принятого при Сердюкове решения о наборе 425 тыс. контрактников к началу 2018 года. Однако, столкнувшись с трудностями на этом пути, нынешнее руководство Министерства обороны заявило, что эта цифра не обоснована с научной точки зрения и должна быть пересмотрена. Для того чтобы обеспечить комплектование Вооруженных сил в условиях резкого сокращения призывного контингента представители Генштаба, предлагают ряд драконовских мер: увеличить предельный призывной возраст с нынешних 27 до 30 лет, лишить большую часть вузов права предоставления отсрочки от призыва (что позволит «забрить лбы» студентам 1 и 2 курсов), отказаться от практики, когда каждому потенциальному рекруту надо лично расписаться на врученной ему повестке (предлагается посылать им смс-уведомления, а в случае неявки в военкомат подвергать их уголовному преследованию). Уже сейчас время весеннего призыва продлено до 1 августа (что делает призывную кампанию фактически круглогодичной).

Такие меры вряд ли позволят пополнить армейские ряды, но сохранение существующей системы призыва неизбежно обернется коллапсом комплектования Вооруженных сил. Это позволит генералитету, отвергающему реформы, обосновать перед президентом возвращение к советскому мобилизационному подходу, возврат к двух-, а лучше, с точки зрения военного лобби, к трехгодичной службе по призыву.

Некоторый оптимизм внушают, правда, недавние рассуждения Шойгу о том, что военное ведомство намерено сократить призыв на десятки тысяч человек. Однако конкретные цифры обещают назвать только в будущем. На мой взгляд, для такой модели более всего подходит такой вариант структуры Вооруженных сил: 220 тыс. офицеров, 425 тыс. контрактников и 100–150 тыс. солдат срочной службы. В этих условиях призыв становится фактически добровольным. В Вооруженные силы призываются те, кто хочет стать профессиональными военными, а также те, кто рассчитывает, что служба в армии предоставит преференции при поступлении в вуз или на госслужбу.

К сожалению, это в принципе невозможно, если Минобороны будет пытаться сохранить миллионную численность Вооруженных сил. Вероятнее всего, путинское государство возьмет курс на ограниченную контрреформу. Власть сконцентрируются на достижении неких формальных показателей и характеристик: численность Вооруженных сил, количество частей и соединений, новая структура и т.д. В то же время попытается избежать решений, реализация которых требует радикальных перемен в политической и социальной жизни.

В рамках такой контрреформы скорее произойдет наращивание количества офицеров: в условиях, когда свыше 40 тыс. командиров уже находятся за штатом, в военные вузы набирают 15 тыс. курсантов и слушателей (это решение явно было принято под давлением военно-научного лобби, которое всерьез опасалось сокращения нескольких десятков военных вузов до 10 военно-учебных центров). Очевидно, что избыточное количество офицеров, которое неизбежно возникнет после выпуска новых командиров (до сих по не меньше 10 тыс. лейтенантов находятся на сержантских должностях) будет подталкивать руководство страны к возвращению к мобилизационной модели, требующей избыточного количества офицеров.

Призыв будет сохранен. Некоторое время его будут поддерживать как сейчас, «выбирая» молодых людей старших возрастов – выпускников вузов, «уклонистов» и т.д. Однако на рубеже 2013–2014 годов весь призывной резерв будет полностью исчерпан даже с чисто количественной точки зрения (см. График из презентации В. Цимбала на конференции «Гражданин и общество»).

Если будет принят именно такой вариант, Президент будет обречен радикально сокращать количество отсрочек от службы из-за болезней и вовсе ликвидировать отсрочки для получения высшего образования. Таким образом, военно-политическое руководство будет пытаться максимально ужесточить последствия уклонения от призыва. Например, запретить прием на работу или в вузы (за исключением нескольких, официально – чрезвычайно важных для государства, фактически – для освобождения от службы в армии детей высокопоставленных чиновников) молодых людей, не прошедших армейскую «школу жизни». Кроме того, не исключено, что будет реализовано предложение Генштаба, звучащее пока что неофициально – запретить выдачу заграничных паспортов всем, у кого нет военного билета (это потребует либо изменения визового режима с рядом стран СНГ, либо заключения соглашения об экстрадиции, но уже не преступников, а призывников). Правоохранительным органам (которые пока что изо всех сил этому противятся) будет вменен в обязанность розыск уклонистов и дезертиров.

Понятно, что никаких положительных результатов (даже с точки зрения комплектования армии) подобные меры дать не смогут. Произойдет лишь многократный рост размеров взяток. При этом государству волей-неволей придется отказаться от немногих оставшихся еще атрибутов демократии, например свободы передвижения. Однако даже в этом случае демографическая ситуация не позволит сформировать миллионную армию.

В результате сокращение Вооруженных сил все равно произойдет. Но оно будет носить «секретный» характер. В условиях фактического выхода России из Договора об обычных вооруженных силах в Европе, единственным источником данных об армии является само российское Министерство обороны, что дает самые широкие возможности для манипуляций с цифрами. Официально можно утверждать, что численность Вооруженных сил сохраняется на уровне в миллион военнослужащих. В действительности же численность сокращается до реальных 500–600 тыс., из которых 200–300 тыс. – солдаты, проходящие срочную службу. Формируемые из призывников соединения фактически небоеспособны.

Реальная безопасность страны обеспечивается за счет ракетных войск стратегического назначения (РВСН), где преобладает офицерский состав. При этом, пользуясь введенными новым Договором СНВ правилами зачета стратегических вооружений и обмена данными, Россия стремится создать иллюзию количественного паритета с США и иллюзию того, что Москва способна осуществлять ядерное сдерживание Вашингтона. Для достижения как внутриполитических, так и внешнеполитических целей российские руководители периодически прибегают к милитаристской риторике.

Способность парировать риски, возникающие на локальном и региональном уровне, обеспечивается силами быстрого реагирования, которые будут состоять из Воздушно-десантных войск, соединений морской пехоты и бригад спецназа ГРУ (приблизительно 50–60 тыс. военнослужащих), сформированных из контрактников. Задача создать такие силы установлена на 2015 год.

Кроме того, лучшие офицеры и профессиональные сержанты направляются в ограниченное количество «элитных» частей и соединений. Туда же направляются сравнительно новые вооружения и военная техника. Таким образом, в силах общего назначения формируется «ядро»: 4 дивизии ВДВ, 2–3 бригады морской пехоты, 8–9 бригад спецназа, 3–4 бригады сухопутных войск, несколько эскадрилий многофункциональных истребителей Су-34, группировки ВМФ, флагманом которых являются вертолетоносцы типа «Мистраль». Эти соединения предназначены для того, чтобы одержать победу в локальном конфликте, подобном грузинскому или чеченскому. Определенное развитие получат также военно-космические силы, чья спутниковая группировка должна обеспечить эффективность как РВСН, так и ударных группировок сил общего назначения. Эта часть российской армии будет более-менее нормально существовать и развиваться.

Остальная же, большая часть Вооруженных сил, будет находиться в ситуации полузастоя. Если удастся реализовать идеи Сердюкова, которые поддерживает Шойгу о гуманизации срочной службы (два выходных еженедельно, освобождение от нарядов по обслуживанию воинских частей и даже от караулов), а также об усиленной физподготовке, то порядки в воинских частях будут больше напоминать режим спортивного лагеря, нежели режим тюрьмы.

Но это безусловное достижение с точки зрения обеспечения гражданских прав лишь незначительно отразится на уровне боеспособности частей и соединений, сформированных из солдат срочной службы. Очевидно, что за один год службы срочники смогут освоить лишь самые простые элементы воинской специальности. Заявления военных руководителей о том, что обучением военным специальностям начнется еще со школьной скамьи в системе ДОСААФ, не представляются убедительными. Не существует механизма обязательного военного обучения школьников (даже, если властям удастся возродить советскую систему начальной военной подготовки, это обернется лишь профанацией такой подготовки). Сохранение призыва извращает и смысл службы офицеров, которые обречены каждый год (хорошо, если не каждые полгода) повторять с новобранцами самые примитивные элементы боевой подготовки. У младших офицеров не будет возможности доказывать свою профессиональную состоятельность. Да и желание совершенствоваться вряд ли появится у командира взвода, если он обречен ходить по кругу самых примитивных элементов боевой подготовки. При этом в Вооруженных силах вновь создаются диспропорции в соотношении между числом офицеров и рядовых солдат: один офицер – на 2–3 рядовых.

Если иметь в виду весьма низкий уровень образования новобранцев (даже по официальным данным количество призывников со средним образованием не превышает 70%), то это означает: никакие достижения революции в военном деле не могут быть применены в подавляющем большинстве частей и соединений российской армии.

Сохранение призывной армии также не позволит реализовать современные подходы к организации Вооруженных сил. Ведь при создании четырех стратегических командований военные округа сохраняются. За последние 150 лет важнейшей функцией военных округов является проведение в случае военной опасности массовой мобилизации на подчиненной им территории и последующем руководстве сформированными войсками. Если военное планирование предполагает массовую мобилизацию и эта функция передается стратегическому командованию, это означает, что новая структура будет столь же неповоротлива, как и нынешние военные округа.

Несмотря на то, что количество резервистов составляет всего лишь две трети от численности частей и соединений мирного времени, войска, подчиненные стратегическому командованию до завершения формирования резервных частей будут неспособны к военным действиям. Ведь план применения войск, скорее всего, привязан к моменту начала мобилизации. И он вряд ли может быть реализован до завершения формирования резервных частей.

Реалии таковы, что при отсутствии реальной военной угрозы Вооруженные силы могут лишь чрезвычайно медленно эволюционировать. Но риск в том, что любое военное столкновение продемонстрирует слабость российской армии. И как следствие, последует полное отрицание нынешних реформ, возвращение к наиболее заскорузлым формам военной организации. В этом случае российская армия окончательно утратит боеготовность и останется лишь неким милитаристским символом российской государственности.
Что делать?

Ничто не мешает нам перейти к 2018 году к формированию Вооруженных сил на добровольческой основе. Так как идея в значительной степени дискредитирована предыдущими неудачными попытками реформ, необходимо сделать такой переход максимально гласным, доказать, что на сей раз они обеспечены необходимыми ресурсами. Военные расходы следует установить, по нашим оценкам, на уровне не меньше чем 3,5% ВВП, но установить законом требование расходовать заранее оговоренную их часть на цели военной реформы. При этом численность Вооруженных сил установить около 700 тыс. военнослужащих (220 тыс. офицеров, 425 тыс. контрактников, а также курсанты военно-учебных заведений).

Для того чтобы не лишить армию солдат срочной службы в переходный период, следует создать систему не отрицательных (основанных на принуждении и наказании), а позитивных стимулов. Срочникам необходимо гарантировать льготы при получении образования, кредит для старта бизнеса. Кроме того, все время службы они должны получать денежное содержание не меньшее, чем средняя заработная плата.

На базе нынешних военных училищ следует развернуть несколько десятков учебных центров, подобных уже существующему настоящее время Центру подготовки сержантов при рязанском воздушно-десантном училище. В них акцент должен быть сделан не столько на преподавании военно-технических дисциплин, сколько на основы управления, психологии, педагогики. При этом все будущие сержанты должны получать базовое среднее специальное образование. В результате Вооруженные силы каждый год пополнятся несколькими тысячами профессиональных младших командиров.

Необходимо разработаны положения, четко устанавливающие систему прохождения сержантской службы, иерархию званий и должностей, что позволяет этой категории военнослужащих не останавливаться в профессиональном и служебном росте. При таком подходе к 2017 году в Вооруженных силах служили бы 50–60 тыс. профессиональных сержантов. Именно на их плечи ляжет поддержание дисциплины в казарме. Именно они должны стать носителями профессиональной этики и морали для солдат-добровольцев. Это чрезвычайно важно, так как мировой опыт подсказывает: в течение нескольких лет после отказа от призыва в Вооруженные силы идут далеко не самые лучшие представители молодого поколения. Чтобы сделать из них профессиональных солдат, и нужно подготовить заранее десятки тысяч сержантов.
Здесь принципиально важно создать систему, в рамках которой сержант будет не «недоофицером», а военным профессионалом, отвечающим за конкретные направления боевой подготовки: обеспечение дисциплины личного состава и непосредственное его обучение. Как и в других профессиональных армиях должна быть создана иерархия сержантских званий, параллельная офицерской. Так в Вооруженных силах США эта градация идет от сержанта роты до сержанта вида вооруженных сил. По почету и привилегиям последние ничем не отличаются от генералов, работающих в Объединенном комитете начальников штабов. Их кабинеты находятся на том же этаже в здании Пентагона, где сидят начальники штабов армии, ВВС, ВМФ и главнокомандующего морской пехоты.
Кардинальным образом должна измениться система военного образования и прохождения службы офицерами. Следует разработать принципиально иные учебные программы для военных вузов. В военно-учебных центрах курсанты и слушатели должны получать фундаментальное гуманитарное и естественнонаучное образование. Первое позволяет командирам понять свое место в быстроменяющемся мире, осознать ответственность за своих подчиненных. А естественнонаучное образование позволит осваивать любые современные системы вооружений. Система продвижения по служебной лестнице, порядок назначения на вышестоящие должности должны стать конкурсными и прозрачными.

Необходимо сформировать систему непрерывного образования офицерских кадров, когда обязательным условием получения очередного воинского звания станет не выслуга лет, а рост квалификации. Любой участник конкурса на вышестоящую должность будет знать, что предпочтение отдается тому, кто повысил квалификацию и добился успехов в подготовке своего подразделения или части.

В рамках военной реформы целесообразно разделить функции Министерства обороны, Генерального штаба и Вооруженных сил в целом. Министерство обороны должно постепенно превратиться в ведомство, формируемое в основном за счет компетентных гражданских чиновников. Их предназначение – «перевод» задач Вооруженных сил, формулируемые политическим руководством страны, на язык военных приказов. Эти же гражданские чиновники должны реализовывать военно-техническую политику Минобороны, осуществляют закупки вооружений и военной техники. Они же проводят финансовый аудит, сбор и анализ статистических данных.

Руководство вооруженными силами должно осуществляться приказами, которые следуют от министра обороны непосредственно четырем объединенным стратегическим командованиям Вооруженных сил. При такой организации у Генерального штаба не будет функций непосредственного оперативного управления войсками. Его задачи должны ограничиться стратегическим планированием и предоставлением рекомендаций министру обороны и политическому руководству страны.

Генштаб будет участвовать в оценке военных угроз, а главное, – в выработке предложений по противодействию им, предотвращению войны. При этом оценка военно-политической ситуации, планов и возможностей вероятного противника осуществляется на основе информации, получаемой Главным разведывательным управлением, подчиненным непосредственно министру обороны, а также Службой внешней разведки во взаимодействии с Советом безопасности.
Более того, их функции жестко ограничиваются лишь военным планированием и предоставлением рекомендаций высшему руководству страны. Такое положение дел возникло не случайно. Накануне Первой мировой войны генштабы великих держав объединили под своим контролем как стратегическое планирование, так и оперативное руководство войсками. Говоря попросту, генеральные штабы сами планировали, в каких ситуациях начинаются боевые действия и как их надлежит вести, и сами же руководили войсками в ходе войны.

В результате и монархи, и президенты оказались, по существу, заложниками своих военных планировщиков: как только после выстрелов в Сараево были запущены механизмы всеобщей мобилизации, срок начала войны определяла не воля верховных правителей, а железнодорожное расписание, в соответствии с которым в районы формирования доставляли резервистов. И в ходе Первой мировой войны генеральные штабы всегда настаивали на том, что военное решение любой проблемы — наилучшее. Скажем, немецкий генштаб несколько раз срывал попытки начать переговоры между противоборствующими сторонами.

Генеральный штаб, который берет на себя все управление вооруженными силами, неизбежно служит источником милитаристского влияния на все сферы жизни государства. Надо сказать, что политики ведущих мировых держав увидели и осознали эту опасность. В тех же США Комитет начальников штабов является органом, который разрабатывает стратегические концепции. Он же выступает коллективным советником президента по военным вопросам. И не более того. Оперативное же управление вооруженными силами осуществляется Министерством обороны через оперативные командования. Так, все руководство боевыми действиями в Афганистане идет через Центральное командование, ответственное за Большой Ближний Восток.
Отказ от массовой мобилизационной армии должен привести к кардинальным изменениям в структуре Вооруженных сил. Оборона территории страны будет обеспечиваться не численностью вооруженных сил, а способностью войск к быстрому развертыванию и передислокации, техническими средствами оперативной переброски сил и, конечно же, современными средствами высокоточного поражения. Чтобы обеспечить такое развертывание и возможность переброски войск, должны быть созданы боеготовые соединения, а также заблаговременно развернуты склады тяжелых вооружений на угрожаемых направлениях (речь прежде всего о кавказском регионе и областях, прилегающих к российско-казахской и российско-китайской границам).
Революция в военном деле обеспечила новый уровень мобильности вооруженных сил. В прошлом способность США быстро отреагировать на возможный конфликт как в Европе, так и в Азии поддерживалась за счет сети крупных баз, где были размещены довольно значительные контингенты войск. Как раз они должны были не только принять на себя первый удар, но и обеспечить условия для высадки и развертывания войск, перебрасываемых с американской территории. Вокруг Афганистана таких баз просто не было, а во время иракской операции Турция, как известно, не разрешила американцам осуществить развертывание на своей территории.

Но Пентагон продемонстрировал, что сегодня ему более чем достаточно временных или весьма небольших баз, где складировано все необходимое тяжелое вооружение. Такие склады были заблаговременно созданы в Кувейте. Такой уровень мобильности обеспечивает невиданную доселе скорость в проведении операции, а также инициативу в ее проведении. Противник просто не успевает реагировать на стремительное изменение обстановки.

Отказавшись от химеры коммунизма и стремясь построить открытую и конкурентную экономику, Россия вынуждена будет идти на сближения с западными странами. В этих условиях России следует отказывается от дорогостоящих попыток поддержания ядерного паритета с США. Ее ядерный потенциал необходимо сократить до 100–200 носителей и 400–600 боеголовок. Москве нужно принять посильное участие в создании глобальной противоракетной обороны, задействовав в ней свои системы предупреждения о ракетном нападении и комплексы ПВО. Сотрудничество с Западом должно распространиться и на предотвращение вооруженных конфликтов в Средней Азии (где ситуация наверняка обострится после вывода в 2014 году войск США и НАТО из Афганистана), и на Кавказе.

Чтобы предлагаемая военная реформа была успешной, она должна сопровождаться демилитаризацией всех остальных так называемых силовых структур. Тогда она ознаменует решительный разрыв не только с советской традицией строительства Вооруженных сил, но и со всей сформировавшейся за три столетия российской военной культурой, основанной на идее принудительной военной службы. Эта реформа, кардинально поменяет отношения гражданина и государства. Но она неизбежно вызовет сопротивление не только командного состава всех «силовых структур», но и большей части офицерского корпуса.

Политическая воля к реформам может быть реализована только через гражданский контроль, основой которого является контроль парламентский (что, разумеется, невозможно при существующей системе власти, предполагающей импотенцию представительных органов). Необходим закон «О гражданском контроле». Этот закон должен устанавливать «позитивный» контроль над сферой обороны и безопасности, когда парламент будет критически оценивать предложения министерства обороны, правоохранительных ведомств, специальных служб и разрешает финансирование только тех программ, которые отвечают, по мнению народных избранников, интересам страны и ее возможностям.

О дискуссиях в парламенте должны регулярно информировать СМИ. Открыто публиковать протоколы, посвященных вопросам обороны заседаний и слушаний Государственной Думы, ее профильных комитетов. Таким образом, открыто и гласно произойдет формирование государственной политики в области обороны и безопасности.

Оборонные расходы следует максимально детализировать и сделать открытыми, для чего потребуется кардинально пересмотреть некоторые законы, в частности, Бюджетный кодекс и Закон «О государственной тайне», а также ряд подзаконных актов. Военный бюджет должен не только соответствовать стандарту ООН о военных расходах государств, но и быть гораздо обширнее, подробнее, чтобы парламентарии и привлечённые ими эксперты имели возможность понять и оценить основные тенденции развития Вооруженных сил, их оснащения оружием и обеспечения военнослужащих всеми видами довольствия. Важно, чтобы отечественная классификация военных расходов соответствовала бы стандарту ООН, содержала нечто большее, чем самые общие, неконкретные формулировки. И сам отчет РФ о военных расходах отправляется в ООН, минуя Государственную Думу.

Парламент должен быть наделен и функцией «негативного» контроля, то есть законодательно закрепленным правом контроля над тем, как именно расходуются ранее выделенные средства.

Гражданский контроль не ограничивается парламентским. Представляется необходимым учреждение должности уполномоченного по правам военнослужащих, в зону ответственности которого входил бы контроль за соблюдением социальных и политических прав военнослужащих.

Кроме того, принципиальным является создание институтов независимой экспертизы в области обороны и безопасности. Эти научные центры должны обеспечить объективный анализ процессов, происходящих в этой сфере, выработку рекомендаций, не продиктованных заинтересованными министерствами. Параллельно такие научные центры должны создать и учебные заведения, которые будут готовить не только будущих исследователей, но и гражданских специалистов, компетентных в области обороны и безопасности. Именно эти специалисты должны будут должны составить аппарат гражданских служащих Министерства обороны.

Разумеется, этот вариант может быть реализован при кардинальной смене политической системы. Неслучайно то, что «сердюковские» реформы были остановлены после того, как прошли этап количественных сокращений. Серьезные качественные изменения в военной сфере неизбежно приходят в противоречие с базовыми принципами путинского государства. Так переход к добровольческой комплектации Вооруженных сил неизбежно вступает в противоречие со стремлением нынешнего руководства страны иметь армию численностью в один миллион военнослужащих. Не существует серьезных аргументов, почему боеспособность Вооруженных сил определяется магической цифрой в 1 млн военнослужащих. Вероятнее всего, эта цифра появилась как некий милитаристский образ: великая держава не может иметь армию меньшей численности. Однако сейчас это требование способно остановить реформы. Российская армия практически вплотную подошла к отказу от призыва. Этому мешает представление о том, что «армия – школа жизни». А именно институт, где значительная часть российских юношей проходит школу отрицательной социализации. Армия – это тот институт, очутившись в котором юноши осознают, что писанные законы ничего не значат. Наоборот, следование «понятиям», неписаным правилам поведения дает надежду на выживание. Такая социализация молодого поколения чрезвычайно важна для российской власти.

Не менее показателен и вопрос о военном образовании офицеров и прохождении ими военной службы. Вот уже больше 150 лет российские военные руководители мечтают об инициативных, самостоятельных младших командирах. Однако, совершенно непонятно, почему инициативные и ответственные люди поставлены в положение, когда они должны выполнить любой приказ старших начальников, включая и тот, который считают преступным.

Нынешняя система российского государства глубоко милитаристская по своей сути. В этой системе для гражданских институтов в качестве идеальной модели предлагали некую «вертикаль власти», соответствующую, по представлениям Кремля, армейской вертикали. Если иметь в виду эту специфическую, глубоко милитаристскую сущность нынешней системы власти, описанные выше реформы и должны стать одним важнейших элементов политических преобразований.