Класс небо-земля я тишина. Темнота. Затем раздается голос Моро. Голос, звучащий так
Алика. А то, что всегда терпел? Моро
жүктеу/скачать 173 Kb.
|
Алика. А то, что всегда терпел? Моро. Теперь этих сил не чувствую. Конец, завершение. Сейчас или никогда. Обман, и тебя не будет. Опять не появишься. Обман и опять в кусты. Мы оба поскольку чуждые. До встречи уже чужды. И ненавидим друг друга. (пауза) Я это не переживу. Не может такого быть. Откуда здесь комары? Секунду назад их не было. Моро отмахивается от них. Откуда они взялись? Алика. Наверное, где-то лето. Оттуда они летят. Наверно, неподалеку. Моро. Наверное, раз летят. Мне нравится их жужжание. Укусы приятны их. Приятные – прямо в сердце. Иголка с полметра где-то. Молчат. Алика. Ее нет. Моро. Но откуда тогда эта рана? Алика. Она от той, кого нет. Именно за то, что ее нет. Моро. …И старая женщина – это просто слепая женщина. Алика. Точно так и мужчина. Моро. Точно так и мужчина. Пошедшие не по тому пути. Это развилка просто. Жизнь как лиса. Жизнь как охота. Собака побежала по гораздо сильнее пахнущему следу. Она теперь в тупике. А все потому, что лиса вернулась по своим следам и побежала в другую сторону. Моро. Как я чувствую нашу боль. Она переливается между нами. Алика. Всеми цветами радуги. Моро. Ей некуда деться. То твоя, то моя. То практически поровну. Если на ровном месте. Алика. Здесь таковых не видела. Моро. Поистине я неволен в своей любви. Женщины, крысы в одной любви. В одном ведре, моем сердце. Ведро уже все в крови. Пожирают друг друга. Я не думал о тебе вообще. Как о своей не думал. Понимал, что близка. Недосягаема. Как о живой не думал. Думал о ней, о Дине. Алика. Динах? Моро. Ну, можно так. И возвращался к ней. Образ ее хранил. До последнего дня. Но когда я притронулся, он рассыпался весь, он провалился внутрь. Перестал быть во мне. Вдруг не стало его. В нем находилась ты. И облизывалась. Как тогда, ты же помнишь. До нашей встречи ты. Предвкушая еду, новую и мою. Алика (очень скромно). Просто была голодной. Сидит, опустив глаза. Моро. Ты обещалась быть. Уничтожение. Цель за окном и в окнах. Села передо мной. Я не посвящал никому своих пьес, не выводил в них реальных лиц. Та, кто сильней всех почувствовала, что они про нее, она и будет ее. Значит, они про нее. Значит, внутри мы вместе. Алика. Я читала Уэльса. Моро. Разве не плавала? Алика. Нет, я читала книгу. Он, этот Моро, гибнет. Уничтожают опыты, которые он проводит. Тебя убивают тоже. Но ты остаешься жить. Твой опыт остался здесь. И где-то набрался сил. Хотел их набраться вовсе. Моро. Здесь я говорю о бессмертии. Реальном как бы земном. Алика. На что ты живешь? Моро. Когда? Давно уже ни на что. Алика. Вот в этом и весь прикол. Моро. Все ждут от меня смирения. Хотят меня заземлить. Как будто я в небе ползаю. Но кто это создал небо и кто сотворил людей. Кто создал такой закон. Алика. А как иначе? Моро. Никак. Сегодня везде никак. Иначе все будет следующим: я всем сказал, что я лучший, мне равных нет и я первый. И все послушно работают – работают надо мной. И мне тупо платят деньги. Я должен теперь смириться. Работать, жениться и… тогда и другое будет. Но разве я против был? И кем бы я был теперь? Меня бы сегодня не было. Все требуют: будь как все. Тогда никого бы не было. Алика. Тогда, ну а мы сейчас. Моро. Та сила меня влечет. Программа стоит внутри. Алика. Перепрограммировать? Моро. Зачем мне другому жить? Я делаю то, что я. Здесь ненависти так много. Добавил ее еще. Помножил во много раз. И всем стало вдруг смешно. Она обратилась в чудо. Она перешла себя. Довел ее до добра. И взял на себя так много. Все видят теперь меня. Пороки мои помножены. И множат их все глаза. Теперь надо стать мне лучше. Я вижу теперь себя. Дала передышку сила. По правилам все, как надо. Мне жаловаться нельзя. Мне не на что просто жаловаться. На личное только, да… Но что там такое личное? Моро морщится от боли в груди. Сдерживает себя. Встает, ходит перед костром. Сильней надо быть его. Сжигать, выжигать из плоти. Изгнать, как евреев, вон. Понятно тебе? Алика. Ну да. Моро. Но я не могу иначе. Работать всегда был рад. Но смысла я в том не видел. Еда, что поддержит тело. А больше не многим платят. Но нужно работать мне. Ведь отдых не для меня. Любая нужна работа. Во имя вас всех, во имя. Хочу ли я дальше жить? Ведь в тексте пишу одно, но чувствую я другое. Хочу ли пытаться в теле? Вариться в своем соку? Пишу, например, о женщинах, о славе и о деньгах. Нужны они мне? Не знаю. Совсем не уверен в том. Я их выношу наружу, желания этих денег. Внутри не осталось их. А сам остаюсь я пуст. Гляжу с равнодушием. И я не желаю денег. Они заменители. Я за натуральное. Они замечательны, но я за естественность. И я не желаю женщин, давно не желаю тел. И тело свое не вижу, не слышу, не чувствую. А слава она всегда. Меня знали все, не ведая. И люди – моя Голгофа. Иначе никак нельзя. Давление стало больше. И я подавляюсь им. А выдержу, то отвечу. И сброшу тот груз с себя. Хочу ли его я сбросить? Быть может, просесть хочу? Просесть, провалиться, лопнуть. Хочу быть не сломанным? Хочу вообще ли быть? Алика. Но ты говоришь, что хочешь. И будешь теперь всегда. Моро. Смущает меня мой текст. Смущают меня все тексты. Пугают, когда бы мог. Мне трудно теперь и больно. Две крайности мне даны. И если бы вверх не рвался, лежал бы теперь в грязи. Но мертвым, давно как мертвым. Не вынес бы жизни той. Ведь если бы мог, то жил. А значит, никак не мог. И что означало жить, продуктами торговать? Мне всюду казалось больше. Мне всюду казалось так. О, как тяжело, враждебно. О, как мне покинуть вечность. Ведь джинном в кувшине я. То дух человека в плоти. Вот так умещается. И он теперь вырвался. Я что-то такое сделал? Алика. Не ты, а тот, кто открыл его. Моро. Я должен был уже сдохнуть. Обратно уйти в кувшин. И мне уже много лет. Я должен был, но не смог. Здесь что-то пошло не так. Не так, а по сути – так. Пошла огромная сила. А значит, дошла до дна. Ведь все в это время гибли. Подобные мне, как я. Свой черный альбом записывали. Алика. И черного человека? Моро. Ведь умер же год назад? Ну так почему я жив?! Алика. Наверное, время есть. Моро. Но старше намного я. Скончаться еще успеем. Молчат. Моро кидает ветки в костер. Алика. Ты не забыл ничего? Моро. Осталось одно лишь: женщина. О ней страшно думать мне. Она как синоним боли. Она даже больше мне. Осталась одна лишь ты. Тебя точно так же нет, как тех, что уже не помню. Нет Дин, ну а где же ты? Ни первых нет, ни второй. Где ночь вековой любви. И что такое Россия? Алика (потупив взор). Россия – большая задница… нефть и газ она несет в мир – все, что из нее выходит…. Моро. Это красивая задница, женская и упругая. Все мое творчество – это секс с этой задницей, поцелуи на ней, мои слезы. Женщина балансирует между задницей и душой. Она хочет, чтобы ее душу любили, как задницу. Хотели ее, туда. Женщина идет между ними. Поскальзывается и падает. Куда-то, в одну лишь сторону. Редкая, та дойдет. Моро встает, обращаясь к Алике, в ночь и к звездам. Но никто, слышите, никто не смеет отнимать у меня женский зад. Это самое близкое моей душе, нет греха в женской заднице. Пусть я ее не трогаю, ведь искусство мое бесплотно. Но никто не вправе отнимать ее у меня – у меня, сидящего перед ней на стуле, стоящего перед ней на коленях, обнимающего и целующего ее словами. И целующего ее слезами. И здесь нет ничего смешного. Моро будто бы плачет. Не смешно смеяться над нами. Надо мной и над задницами. Женщины, вы жестоки. Перед вами голодный человек, просто голодный человек, который не ел две тысячи лет. Вы узнали об этом. Вы узнали его еду. Ту, что он сильно любит. Привязали меня к столбу. И проносите еду на подносах – задницы мимо рта. Вы проносите мимо. За что, ну за что, за что?! Сгниет без меня ведь – выкинете. Сгниют без меня продукты. Я печь и я холодильник. Я все приготовлю сам, а после увековечу. Он склоняется над костром. Алика встает, подходит к нему, у нее на лице противоречивые чувства. Она гладит его волосы, затем оборачивается к нему спиной, медленно опускает простыню. Моро поднимает голову, замирает, после чего целует ее полушария. Утыкается в них, молчит. Должны отдаваться мне. Всегда, даже мертвые. Та задница, которую я любил, душа, которую обожал, бессмертны со мной, всегда. Всегда, на века, навеки. Алика. Зачем ты говоришь обо мне во множественном числе? Моро внезапно трезвеет. Моро. Действительно, что вдруг я? Всегда обращенный к целому? Моро замолкает, затем кладет голову на задницу Алики, затихая на какое-то время. Испражнение и старение. Есть червоточина в теле – та, что не дает очароваться им, замкнуться на нем, в его круге. Есть выход из него, телескоп, глаз, уходящий в космос. Чисто гулять пока. На поводке: я скоро. После чего уйдет. Дальше и дальше в небо. Отстраняется. Отвращение движет духом. Разлад приводит в движение. В телах есть отверстия. Взгляды из стороны. Но борьба за души идет. Главный самец духа отбивает самок у более слабых, борьба идет за спасение. Мои – это лучшие мужчины и женщины. Но не крысы, ничуть. Отсюда в мире борьба, отсюда в мире движения. Вербовка идет по-крупному. Алика. После твоей гибели, Моро, борьба ожесточилась. Твоих вытесняли круто. Тьма хлынула просто дико. Чувствовала опасность. Моро. Кто же погиб тогда? Он поворачивает ее к себе, встает. Он чуть не падает, хватается за нее. Кружится голова. Алика. Кружишь меня? Моро. Я падаю. Алика. Может, наш дом вот так? Падают на кровать. Встанешь со мной. Моро. Я твой. Алика. Когда мы с тобой вдвоем. Любимы, а не враждебны. Так важно такими быть. Моро. Скорее, необходимо. Алика. Но сразу нельзя двоим. Иначе цены не будет. Богатым рождаться плохо, а не становиться им. Не знаю, но так мне кажется. Смотря для чего все то. Моро. Не видел тебя тогда, глаза были мне закрыты. Любил на дистанции. Не чувствовал я тебя. Но зол был, не знал, на что. Наверное, чувствовал. Такую несправедливость. Я знал тебя, а не ты. Не жалуюсь. Алика. Не на что. Моро. Должно было так случиться. Алика. Случилось, оно пришло. Страдать должны были оба. Чтоб цену узнать тому. Моро. Тому, что сейчас мы сто́им. Тому, что внутри теперь. И выползает наружу. Уже не боится вылезти. Почувствовало свое. Алика. Ценить, что дано трудом, что полито нашим потом. Слезами еще. Взошло. Она улыбается сквозь солнце и слезы как. Между ними что-то начинается.
Страна, год 90-ый, в ней: одежда, пустые бутылки, самокат, кукла, игрушечный самолет, сигареты и прочее, в центре – мальчик и диктофон. Мальчик. Разум был просто солнцем. Нет, не землей уже. Детство – его земля. Тело двигалось вокруг солнца, кружилось вокруг него, как белка в колесе, но не более. После раздался взрыв. Когда закончилось топливо. Он упал и лежал, не было больше сил: так раздавался взрыв. Он теперь после взрыва. Он его унаследовал. Частицы раскаленного солнца прошили все мое тело, стали частью его. Теперь в голове пульсар. Теперь сознание вращается и за тело, обретая двойную скорость. Нет, помноженную. Скорость и плотность в ней. И производство смыслов. Брызжется ими мозг. После придет дыра, что называют черной. Просто гигантская. Тело двинется к центру, всасываясь умом. Двинутся и другие. Двинутся и энергии. Будет огромный шар. Новое производство. Имя ему квазар. Думаю, так и будет. Диктофон. Пуля летит в еврея, и если она вместо его головы встречает голову армянина, она не сворачивает с пути. Армяне втянули голову. Но нельзя так все время. Нельзя всегда под водой. Болтаться все время между. Мальчик. Отец – это я только со срезанной верхушкой. Выше желудка нет его. Меня в этом смысле двое. Может быть, даже больше. Кто это наверху? Кто это там и здесь? Диктофон. Черные дыры армян и евреев, они впитали в себя, втянули в себя все. Особые в них частицы. Их пытаются вырезать, так они неизвестны. Неизвестность пугает. Монстр черной дыры. Так говорят ученые. Мальчик. Человеку, который хочет все, не хочет части, которому плохо сейчас и он рвется в будущее, если дать это все, если дать это будущее, не станет от того лучше. Дело совсем не в этом, а в том, что такие люди – двигатели. Двигатели в прямом смысле. Удовольствие и не удовольствие движут нами. Не удовольствие движет быстрей. Электродвигатель или ДВС – модели души человеческой. Не все так просто, понятно. Убери физические законы, убери психические законы – зачем тогда жить, скажи. Диктофон. Говорят, кто только не захватывал Армению. Каких только нет кровей в армянах. Что плохого есть в этом? Армянин – это выведение новой породы, и я горжусь ею. И время ее пришло. Пусть так. И оно прекрасно. Мальчик. Поэт – он пульсар, прозаик – пульсар пусть тоже. А пьесы – частицы солнца вокруг. Когда уже сила солнца не сдерживает их, и они удаляются. Они могут быть и поэзией. Это взгляд со стороны: себя самого на себя. Поэт – имеется в виду суть и мировидение, а не письмо его. Муза – Владимир Ворошилов в 91 году – показала лицо. Мальчик. Почему же разные жанры? Диктофон. Рак есть механизм самоуничтожения. Переизбыток тела. Значит, есть другой механизм. Он полярен ему. Метастазы по всей земле. Очаги далеко. Очаги, то есть родины. Очаги, их же резали. Метастазы спасали. Метастазы, их резали. Очаги выручали. Разжигали костер и кидали поленья. Очаги – в них спасение, что лучами расходится. Там, где смерть, - там, где вечность. Величайшее зло – величайшее благо. Рак: деление клеток в духовном пространстве. Что в телесном есть смерть, то в духовном спасение. Нужно найти лишь способ. Переверни часы. Время песку быть сверху. Мальчик. Высочайшая плотность при небольшом объеме – не это ли есть, к примеру, Армения, скрещенная в свое время с персами и с евреями, не из ее материи ли должен быть возникнуть пульсар на самом свободном и расчищенном для нее месте после взрыва звезды – в России, в постСССР. Чтоб перевернуть вселенную, вывернуть ее наизнанку. Эта гигантская животная и божественная энергия, как минимум – эти обе. Эта энергия, говорящая так: «Ебал я в очко, причем всю вселенную. Этого следовало ожидать, когда меня вгоняли, словно джинна в кувшин, сюда, во время, живьем в пространство. Отсюда и мой ответ, мое потрясение. Пусть ты весишь сто килограмм, но ведь бросок прогибом никто не отменял. Если ты приземлишься на свою голову, твои сто килограмм станут ее могильщиком, а не моим». Диктофон повторяет последние слова мальчика.
Детская площадка. Горизонтальное деревянное колесо типа центрифуги. На нем раскинут Моро. Он привязан к нему. Он одет полностью в черное. Моро. Придет. Не придет она. В пространстве ищи ее. В пустом и своем, бездушном. Падение камнем вниз. В два года примерно раз. Но я не искал судьбы. И я не искал преград. Они меня выбрали. Они меня создали. Откорректировали. Мне надо себя собрать. Вопрос, для чего здесь быть. Теперь навсегда понять. Появляется Алика в костюме госпожи. В руках у нее хлыст. Она медленно подходит к нему, начинает медленно вращать колесо. Во имя любви ты здесь? Алика. Я здесь. Моро. Тебя рядом нет. Ты снова во мне обман. Поверить опять в мираж. И текст из него писать. Алика. Ты пишешь уже. Моро. Реву – как зверь и ребенок я. Два голоса, два письма. Они образуют нить. То нить пуповины, что питает из звезд меня. И тянет меня, крутясь. Накручивает меня. Теперь надо мне понять. Теперь, для чего здесь быть. Себя продолжать, давать. Понять, то есть сжать кулак. Или наконец разжать. Чтоб вновь не развеяться. Или не бояться так. Спокойно развеяться. Расслабиться – и поплыть. На дно не идя опять. Чтоб не потерять себя. Возникшего из трудов, не только моих – и прочих. Алика. Теперь надо сжать кулак? Моро. Не знаю еще. Посмотрим. Кулак или же в кулак. Не знаю еще, посмотрим. Когда бы хотел я денег, то делал бы все для них. Когда бы хотел я женщин, то делал бы все для них. А слава – она всегда. Повсюду, всегда известен. Воспоминание я. Меня знали все всегда. Лишь имя мое меняли. Теперь оно здесь другое. Из разных звучит позиций. Из разных позиций бьет. По одному все объекту, из разных домов – по центру. Теперь уже близко цель. Хорошие пули вылетели, влетели по адресу. Надежно вошли, уверенно. Колесо останавливается. Моро поднимает голову, смотрит на Алику. То есть, грубо говоря, есть дворы, есть мат, есть разборки. Какие-то местные люди – как местный наркоз земли. И где-то обсерватории. И выходы к звездам там. И все на одной земле. Алика. И кто-то их должен связывать? Моро. А связывать их не нужно. Их нужно соединять. Иначе нам жизни нет. (пауза) К человеку, который не хочет жить, нужно поднести пистолет и выстрелить ему в голову. Тогда он наконец оживет. Других вариантов нет. Алика. А как же тогда любовь? Моро. А я тебе что сказал? Алика бьет его легонько хлыстом и продолжает вращать колесо. Ведь я здесь намного старше. Лермонтов не смирил их. Этих страстей порыв. Как же теперь враждебно. Алика. Жизнь после гибели. Это кино кончается. Ты почему не гибнешь? Моро. Эта огромна мысль. Я – эта мысль в реалии. То, что я не погиб. Я ухожу аллеей. Песня моя звучит. Не остаюсь в траве. Ногу на грудь не ставлю. Алика. Да, а Тальков лежит. Моро. Эта глобальна мысль. Как и возмездие. Алика. Блоковское? Моро. Ну да. Я как шестеренка, которая вращалась в другую от земли сторону и не была сломана. Время вращается быстро, вращая землю через редуктор. Как остановить землю, как развернуть, скажем, время? Никто не просит хвататься за землю саму, за колесо Камаза, летящего мимо. Доберись до двигателя. Это сложно, он спрятан. Но его можно и пальцами остановить. Алика. Попробуй, останови. Она чуть быстрее крутит колесо. Моро. Об этом и говорил Блок в своем предисловии. Моро читает отрывок из Пролога поэмы Возмездие. Колесо еще чуть быстрее крутится. Сыны отражены в отцах: Коротенький обрывок рода – Два три звена, - и уж ясны Заветы темной старины: Созрела новая порода, - Угль превращается в алмаз. Колесо останавливается. Здесь благоговение. Здесь необычный дым. Из нашей усталой пропасти. Понятно теперь: возмездие. Алика. Целую тебя. Молчу. Моро. Не верю. Я сросся с болью. Алика. Вот с этой? Алика бьет Моро хлыстом. Моро. Не верю, что. Алика. Не веришь, что разлучу? Придется тебе поверить. Алика повторяет удар хлыстом. Колесо снова вращается, разгоняясь. Алика. Об этом тогда улыбка. Бессмысленность драки той. О жизни самой, об этой. Такая улыбка та. Она не прошла – ей некуда. Ты вверх запрокинул голову. Тот смех лег потом в альбом. В последний альбом, он черный. Такой беспредельный, твой. Моро. Я в нем следил за тобой. Алика. Собой. Перечислил страхи. Ну, там: самолеты, мины. Хирурги, болезни, опасности. Отгадка одна была. Спасение наше было. Моро. То, что я назвал дырой? Алика. Альбомом своим: он черный. Это черный альбом, он твой: в кольце там вращается солнце. Узнал и приблизился. Колесо резко останавливается. Моро. Вот и все, сознание сломано. Разломано об колено. На две половинки, части. Два куска, две ладони. Вместе сжимают голову. С разных сторон, снаружи. Завтра опять война. Алика. Хочешь уже забвения? Хочешь уже уснуть? Пьян, но тогда ты где? Где ты? Моро. Уже уснул. Алика. Левой ногой вперед? Моро. Левой своей и правой. Правой рождаю путь. Моро, ведь я погиб. Я не сделал из животных людей. Они меня уничтожили. Алика. Руки и облака. Моро. Вижу тебя поспешную. Тоже ударилась? Алика. Нет, ничего не чувствую. Моро. Больно? Алика. Не знаю я. Моро. Больно тебе? Алика. Без разницы. Моро. Что теперь с нами будет. Что теперь сбудется. Что-то большое будет. Маленькое исчерпано. Страшно теперь вдвоем. Если внутри одни, а снаружи раздельны. Страшно от трещины. С трещиной дом стоит. Алика. Может наш дом прилечь. Если зима и ветры. Моро. Будем с тобой вертеться. К ветру стоять спиной. Моро поднимает вверх голову. Ты видишь, я снова здесь. Ведь что говорили? Гибель. Не надо, не надо нас. На этом, пожалуй, умер. Алика. Наверное, был не правильно. Моро. Но крайне был нужен отдых. К больнице я шел тогда. Алика. Зачем умирать – мы здесь. Зачем тебя ждать – ты здесь. Моро. Ждала? Алика. Но теперь не буду. Моро. Мне жарко. Алика. Не холодно. Прости, для чего ты мне? Моро. Кино, ты его не будешь. Поверь навсегда теперь. Алика. Уйду, ты меня забудешь. Стою, для меня ты здесь. Подходишь спокойно сзади. Целуешь меня вот здесь. Алика указывает на свою шею. Целуешь меня туда. Показывает себе на грудь. По очереди их целуешь. Потом отойдешь, уйдешь. Они без тебя решат, с которой твой рот был слаще. С обиженной рядом ляжешь. Проступок заглаживать. Она ложится с ним рядом, улыбается так, как хочет. Он поворачивает голову к ней, гладит ее рукой. Целует через одежду ей грудь. Моро. Простила меня? Алика. Вот здесь. Она показывает в области сердца. Моро целует ее туда. Моро. Ты ночью ко мне придешь. И на ночь еще останешься. На завтрак с тобой отправимся. Алика. Не женщина, а компромисс. Имя уже есть зов. Зовет кто-то нас по имени. Моро. Будем по обе стороны памятника двоим. Алика. Ты слаб, а ты еще ранен. Рана твоя жива. Дышит, болит и любит. Моро. В плане своей души я похож на человека, которого привязали к коню, так он с конем и едет. Телом прокладывая дорогу, ребрами изучая путь. Каждое из них бредит. Обнимает ее предельно. Как по тебе скучаю, даже когда ты рядом. Как же теперь не пошло так говорить тебе. Встали с тобой над пошлостью. Раньше считалось пошло. Как же не так теперь. Как не бывает ближе. Ближе уже куда? Моро думает, что сказать. Я тебя даже в туалет отпускать не буду. Алика улыбается его выдумке. В целом она спокойна. Мой дух кружит вокруг места, словно собака вокруг цепи. Понимаешь ли ты меня. Так за сколько берем мы вечность? Раздели вкус жизни на всю ее полноту – много ли ты получишь. Если добавить вкус. Если добавлен вкус. жүктеу/скачать 173 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|