§ 5. Теория «языковой картины мира»

Теорию «лингвистической относительности» переименовали в «языковую картину мира», увидев, что лингвистичесая относительность уже устарела и надо что-то новое, перелицевав лишь счтарое название, но оставив за ней прежнюю теоретическую сущность: язык отражает мир, сколько языков, столько и миров. Хотя все видели, переводимость с языа на язык – реальность, но не хотели даже вникнуть: а на какой основе происходит этот перевод, почему люди с разными языками отлично понимают друг друга?

В чём суть теории «языковой картины мира»

Язык есть орудия упорядочения окружающей действительности и общества, он накладывается на мир, рассматриваемый как «реальный» и, следовательно, отражает «реальный» мир. Но каждый язык это делает по-своему, членит реальность на свой особый лад. Различные членения и сегментации одного и того же мира в разных языках приняли за отдельную «логику» каждого языка, т.е. в семантико-грамматичекой струтуре каждого отдельного языка увидели его национальную логику, что не могло не привести к следующенму выводу: люди каждой нации видят и отражают внешний мир по-своему, по структуре своего языка. Но «национальная» логика каждого народа не может оцениваться с точки зрения общечеловеческой логики. Семантико-грамматическая структура отдельного, национального языка вытеснила и заменила общечеловеческую логику.

Предстаители этой теории наделяют язык функцией мышления и вследствие этого сам язык, оказывается формирует наше мышление. «Язык есть орган, образующий мысль». Цель языка – вынести идеи за пределы мозга. Между нами и миром стоит не язык, а мышление. Язык не навязывает нам способ мышления. Суть теории «языковой картины мира» представлена в статьях на эту тему размытой, неопределённой. Язык – это «не мир в зеркале языка», это не мировидение. Сам этот термин неопределён и полон произвольного толкования. Правильно пишет об этом лингвистическом направлении, например, Васильева: 1) «языковая картина мира» – это система логических понятий, знаний о мире, это материализованная мысль об объективном мире, оформленная в соответствии с национальными законами языка. «Языковая картина мира» – это устройство языка, а не мира. 2) Язык объективирует логические понятия, он сегментирует действительность. Эти сегменты оформляются на морфологическом, синтаксическом и других уровнях. 3) «Языковая картина мира» - не картина мира, а материализация мысли. [Васильева, 2009 :22 – 31].

Если бы каждый язык, поскольку только с его помощью можно отразить мир, заключал в себе свою особую картину реального мира, то невозможно было бы говорить ни на языке, ни о языке. И тем не менее все языки различаются своими грамматическими и семантическими системами. Но чем детерминировано различие между языками, между их различной грамматикой и семантикой? Почему объективная картина мира должна быть запечатлена в каждом языке различным образом, в то время как мышление и сознание всех людей одинаково и носят общечеловеческий характер? Это что – особенность каждого народа или это лишь специфика языка, если это последнее, то чем она вызвана при одном и том же общечеловеческом мышлении и единым для всех реальным миром?

Сторонники теории «языковой картины мира» опирается лишь на специфику языкового кодирования мыслей, опираясь при этом исключительно на сравнениях отдельных слов и выражений в различных языках. И не учитывают целостный, всеобщий результат восприятия мыслей в этом речевом контексте. Мышление как процесс отражения выброшено, сознание как склад идеальных образов реалий мира игнорируется. То общее, что есть во всех языках, не может быть исследовано без общих закономерностей познания, мыслительной деятельности человека.

Некоторые лингвисты допускают существование языковой картины мира в виде глубинного слоя общей картины мира у человека. Язык, пронизывая все акты человеческой деятельности, глубочайшим образом связан с её базисным регулятором – картиной мира, т.е. с глобальным образом мира, возникающем у человека в ходе всей его духовной деятельности. Язык не представляет собой прямого отражения мира. В нем всегда осуществляется двойная интерпретация мира: мышление отражает мир, а язык конкретизирует мышление, «овнешняет» его, приспосабливает полученные мышлением знания о мире к конкретным коммуникативным условиям. В этом смысле язык есть скорее не особое мировидение, а «мыслевидение». [

Идея о наличии особой картины мира до сих пор не получила достаточного подтверждения и относится к числу лингвистических гипотез, попытка обоснования которых наталкивается на серьёзные трудности теоретического характера. Обоснование данной гипотезы невозможно без осмысления всех аргументов, подвергающих сомнению её правомерность. Вопрос о том, существует ли у человека особая картина мира, наряду с концептуальной картиной мира, является предметом широкой дискуссии в философии и лингвистике.

Понятие «картина мира» синонимично содержанию выражения «совокупность знаний о мире», обобщённым представлением здесь является философское понимание этого мира. Но язык не познаёт мир, следовательно, и не создаёт никакой картины мира. В языке находит своё отражение многообразие творческой познавательной деятельности человека, результаты которой закрепляются в языковых знаках. Познавательное творчество человека состоит в том, что в зависимости от условий жизни он выбирает и закрепляет одно из бесчисленных свойств предметов и их связей. Именно этот принцип заключён во всех языковых образованиях. Но этот фактор языковой знаковой системы не превращается в силу, управляющую миром с его законами, создавая «языковую картину мира».

Суть термина «языковая картина мира», как его понимают некоторые лингвисты, заключается в следующем: язык является действенной, определяющей силой сознательного охвата действительности, объективного мира. Будто каждый национальный язык определяет, формирует, упорядочивает наше видение мира и, следовательно, становится между человеком и миром, своеобразным фильтром восприятия. Как будто мы живём только в языковом мире и наше восприятие его происходит только через зеркало языка.
2) Экспериментальные исследования не подтвердили и не могли

подтвердить существование различных «языковых картин

мира».

Русские люди спокон веков говорят Солнце всходит, заходит, садится, встаёт, скрылось за горизонтом и др. И говорят неспроста: они видели, что Солнце, действительно, садится, потому что воочию видели его закат, видели, что оно само заходит за линию горизонта, который вечно остаётся недвижим. Видя этот процесс ежедневно, люди назвали его как садится, встаёт, заходит и т.д., т.е. само активно действует. Язык, таким образом, встал на место мышления, стал отражать материальный процесс движения мира. Но Н. Коперник (1473 – 1543) нанёс смертельный удар по теории движения планет К. Птоломея (90 – 160 н.э.). Хотя теория Н. Коперника была подтверждена практикой, но люди до сих пор продолжают утверждать, что «солнце с а м о всходит и заходит». Так и понятие «язык» для многих лингвистов продолжает оставаться живым существом, которое не только отражает мир, но и строит мир. Отсюда – «языковая картина мира». Но подтверждают ли факты языка существование «языковой картины мира»?

Свои общетеоретические и философские выводы учёные делают на основе реальных языковых фактов – случаев семантического расхождения между языками: лексическим единицам и грамматическим формам одних языков соответствуют иные слова и грамматические формы в других языках. Некоторые учёные бьются над вопросом о том, сколько различных цветовых оттенков различает человек в зависимости от того, каким языком он владеет. В ряде скотоводческих племён, отсутствуют отдельные слова для обозначения некоторых основных цветов, но зато у них есть тридцать два слова для обозначения цвета рогатого скота. Некоторые исследователи пишут, что фиксирование различий между цветами определяется наличием названий к ним. В этом, якобы, состоит влияние языковых структур на восприятие мира.

Никто не знает названий всех цветов, но все их различают, хотя и не всегда одинаково устанавливают их границы. Эти цветовые материальные воздействия на чувственный уровень мышления и есть основа различения цветов в мозгу, а не язык сам по себе различает эти цветовые впечатления. Их фиксирует не язык, а чувственное восприятие, чувственный уровень мышления, а абстрактное мышление устанавливает границы между цветовыми гаммами и даёт им названия. Человеческий организм может различать тысячи цветовых впечатлений. В английском языке имеется почти 4000 названий цветов, но только 8 часто употребительны, т.е. для кодирования 7.5 млн. материальных, цветовых впечатлений в распоряжении человека имеется 4000 слов, и только 8 он употребляет. В якутском языке есть лишь одно слово для обозначения синего и зелёного цвета. Не существует физических оснований для маркирования в языке тех или других цветов: существующие сотни цветов говорят лишь о том, что они существуют реально и английскому языку нет до этого никакого дела. Ему достаточно оперировать лишь восемью цветами [Hörmann 1967 : 342-343].

Несмотря на принципиально одинаковое человеческое восприятие цветов, эти цвета говорящими на разных языках представлены по-разному. Имеются, таким образом, внеязыковые возможности сравнения, которые доступны всем говорящим на разных языках. О сравнении чисто языковом нельзя говорить, это бесполезно. Такие эксперименты ни о чём не говорят. Не язык, а законы нервной системы служат средством различения границ цветов, средством классификации различных видов действий. Знание языка не даёт преимущества в различении цветов, действий, физических звуков: их различает мышление человека, а не языковые знаки.

Сколько бы экспериментов о восприятии цвета, снега, льда, оленей, коров, рыбы и т.д. лингвисты и психологи не проводили, они ничего не выяснят, кроме того, что все языки – по-разному структурированы (это было известно уже за 2500 лет до нас). И узреть особый вид мышления и восприятия через призму своего языка у разных наций не удастся, это Сизифов труд: в любом развитом языке всегда найдётся логическое понятие, которое будет соответствовать любому членению солнечного спектра, любому типу снега и любому цвету коров. Следовательно, здесь кончается действие языковых знаков и вступает в силу мышление, и никакие эксперименты здесь не помогут.

Об этом говорит также структура семантических значений слов. Существуют огромные расхождения в объёме передаваемых значений слов в разных языках. Например, в русском языке дерево – растение и материал (сделано из дерева, мебель красного дерева); фр. arbre, нем. Baum и англ. tree употребляются только в значении «растение». Для понятия «материала» существуют, соответственно, во фр. bois, в нем. Holz, в англ. wood. Однако фр. вois означает также «лес» (как совокупность деревьев) с параллельным синонимом forét. Если bois во фр. может быть употреблено в значении «строительный лес», иногда с уточнением bois de construction, bois de charpente, то в англ. эта сфера значений распределена между двумя лексемами: wood «лес» (как совокупность деревьев) синонимичное англ. forest и англ. timber как «строительный лес». Нем. Wald как «совокупность деревьев» не имеет значения материала, которое передаётся по-немецки словом Bauholz («строительный лес»).

Это, так сказать, лишь видимая часть айсберга, единичные примеры из десятков тысяч и тысяч несоответствий между всеми языками мира, их различными частями речи. В этом нет никакого спора. Но этот вопрос в языкознании решается не прямо, с опорой на реальные факты, а путём различных ухищрений и терминологических вывертов вроде «языковой картины мира», придуманной за границей и перекочевавшей в Россию. Но эти языковые факты слишком очевидны, чтобы придумывать для них новые термины вроде «третьего, языкового знания», как это делают некоторые лингвисты, передав языку функции мышления.

О чём свидетельствуют все эти эксперименты? Они не доказали ведущую и тем более единственную роль языка в познании и отражении действительности, а лишь констатировали тесную связь мышления и языка как некоего сплава, а авторы этих экспериментов не увидели, что ведущим в этом «сплаве» является мышление, которое выбирает себе нужную языковую форму и ровно столько форм, сколько нужно для мышления. А оно, в свою очередь, руководствуется целесообразной деятельностью людей, владеющих этим мышлением.
3) Различная сегментация мира в структурах разных языков

есть следствие условий жизни нации.

Какие же это условия, породившие различное структурирование мира

в разных языках, почему языки разные, что толкает каждый язык на различные способы репрезентации мира? Только и только мышление, высший повелитель данного языка, т.е. то мышление, вне которого не существуют эти различия между языками в сегментации мира, не может существовать ни одна из выше указанных особенностей языков. Их причины – не внутриязыковые процессы, а следствия м ы ш л е н и я человека, которое находит отражение в соответствующих структурах языка.

Это различие в членении действительности складывалось в языке исторически и обусловлено не только самой действительностью и направленной на её осмысление деятельностью мышления, но и закономерностью развития языка. Не одинаковы физические и общественные условия познавательной деятельности, сознания, результаты которой фиксируются в языке. Существует зависимость образования разных лексических систем и их структурного членения от того, какие явления находятся в центре внимания общественной жизни народа. Национальное своеобразие лексических значений слова складывается исторически, в результате особых в каждом случае отношений системы языка к предметам и явлениям действительности, которые составляют содержание осуществляющихся в языковых формах процессов мышления. Языковая картина мира не есть собственно языковая, она есть выражение познавательной деятельности людей, обусловлена историческими, географическими, культурными и другими факторами в пределах единого объективного материального мира.

Грамматические категории оказываются, в конечном счёте, тоже продуктом жизни людей, их трудовой деятельности. Они – слепок целесообразной познавательной деятельности и представления мира. Прогресс знания приходит к осознанию того, что они – лишь внешняя языковая оболочка, неадекватная не только миру, но даже нашему субъективному представлению о мире. Ахманова пишет: « ... словарь языка должен соответствовать тому, что есть в жизни данного человеческого коллектива». Если народ живёт рыбной ловлей, то и словарный состав их языка должен обладать этой спецификой и т.д.» [Ахманова 1957 : 41]. Первые языковые наименования, наречения и обобщения были вызваны о б щ е с т в е н н о й необходимостью и п р о и з в о д с т в е н н о й деятельностью людей. В этих условиях н а з в а н и е предметов ... родовыми наименованиями было как бы частью борьбы за эти предметы, оно само становилось той ... деятельностью, с помощью которой человек «осваивал эти предметы» [Абаев 1970 : 251 - 252].

Например, различение синего и голубого цвета в о с п р и н и м а е т с я всеми людьми одинаково в силу единства органов чувств и мышления, но не для всех это различие одинаково актуально и потому не у всех оно поднимается от ступени чувственного восприятия до ступени абстрактного осознания-наречения. Синий и голубой цвета у некоторых народов не различаются потому, что это различение в данных условиях хозяйства не является, как пишет Абаев, «о б щ е с т в е н н о й н е о б х о д и м о с т ь ю. Наоборот, хозяйственно важные оттенки ... получают точную и дифференцированную терминологию». Эти различия являются не выражением мистического духа народа, «народного духа», а результатом своеобразия исторической жизни народа. «Невозможно найти два народа, которые формировались и развивались бы в совершено идентичных условиях природы, хозяйства, быта, культуры, общественных и этнических отношений. Откуда же взяться тождеству лексико-семантических систем? Такое тождество было бы чудом, а чудес не бывает». «Так общественные условия формируют сознание людей, а вместе с ним и распределение языковых значений и языковых обобщений» [Абаев 1970 : 348, 253, 256]. Различное «членение мира» в разных языках – не есть выражение национального духа, якобы присущего каждому народу. «В этих явлениях нет никакой национальной идеологии. “Национальный дух“ здесь просто порождение национализма или результат недоразумения. « ... Различие состоит лишь в технике номинации. Техника номинации не даёт возможности судить о степени развитости мышления того или иного народа» [Серебренников 1983 : 140].

Наличие в разных языках р а з н ы х т и п о в с о о т н о ш е н и й с объективной действительностью – факт абсолютно бесспорный и не требующий никаких доказательств. Национальную специфику следует искать не в «языковой картине мира», а в особенностях познавательной деятельности человека, связанной с различными географическими, историческими, производственными и другими факторами. Можно условно указать на четыре причины различной сегментации одних и тех же отрезков мира в естественных языках:

а) Социальные условия развития каждого народа, говорящего на данном языке – географические, культурные, исторические, экономические. Своеобразие каждого языка состоит в том, что некоторые сферы реальной действительности более точно и детально вербализованы в одном языке и менее детально – в другом языке, что некоторые мысли и идеи находят сравнительно лучшее языковое выражение в данном языке и менее привлекательны эстетически, менее лаконичны и точны – в другом языке. Сегментация, квантификация, толкование, членение объективной действительности происходит в каждом языке по-своему. Если бы этот процесс происходил одинаково во всех языках, то это означало бы, что условия существования всех языков и, следовательно, народов одинаковы, а это, в первую очередь, вело бы к тому, что в таком случае возможен был бы только один язык – единый для всего человечества.

б) Особенности функционирования человеческого мышления, сознания, специфика которых состоит в том, что познание приводит к истине через извилистый путь, с ошибками, заблуждениями, что и фиксируется в языке. Сознание не есть безошибочно действующий механизм, путь познания действительности извилист, тернист, связан с заблуждениями и всё это фиксирует язык. Ленин пишет: «Подход ума (человека) к отдельной вещи, снятие слепка (= понятия) с неё н е е с т ь простой, непосредственный, зеркальный акт, а сложный, раздвоенный, зигзагообразный, включающий в себя возможность отлёта фантазии от жизни. ... Ибо и в самом простом обобщении, в элементарнейшей общей идее («стол» вообще) е с т ь известный кусочек фантазии» [Ленин 1947 : 308].

в) Большую роль при образовании новых слов играют психологические факторы, в частности ассоциации. Разнообразие звуковых оболочек слов в значительной степени зависит от особенностей ассоциаций. Ассоциации в некотором отношении случайны и произвольны. Мы не можем заранее сказать определённо, какую ассоциацию использует человек при создании слова. Ассоциации требуют известной инициативы и имеют определённую направленность. У разных людей, тем более в разных точках земного шара, не может быть одинаковых ассоциаций. Этим и объясняется неодинаковое членение в разных языках континуума окружающего нас мира [Серебренников 1983 : 141].

г) Многообразие признаков в самих предметах мира, событиях, явлениях, которые могут входить одновременно в множество классификационных классов. Семантическое и количественное расхождение слов в разных языках порождено не субъективным «произволом» языков, не какой-то мистической «внутренней творческой силой» языков, а реальным многообразием признаков в самих предметах, явлениях, событиях, благодаря чему одни и те же предметы одновременно входят в большое количество различных классов.

Некоторые лингвисты указывают ещё на одну причину существования различных «языковых картин мира» – конструктивные особенности самого языка, элементы которого связаны закономерными внутренними отношениями, т.е. язык развивается по своим собственным законам. Н е т у я з ы к а, и не может быть, с в о и х с о б с т в е н н ы х з а к о н о в, е с т ь т о л ь к о з а к о н ы м ы ш л е н и я, и история развития языка есть история развития языкового семантического мышления, языкового сознания. Язык развивается не по «своим собственным законам», а по законам «своего собственного мышления», т.е. коллективного мышления народа, носителя данного языка, говорящего на данном языке. А само мышление зависит от быта народа, его географического положения, экономического и семейного уклада и многих других факторов, обусловливающих мышление человека, его черты характера, привязанности и наклонности и т.д. Когда говорят, что язык, якобы, развивается «по своим собственным» или даже «внутренним» законам, то это должно фактически означать: язык – живой организм, действующий субъект, природное явление, независимая от мышления и даже самого человека сущность, непосредственно связанная с реальной действительностью в обход мышления и вообще в обход человека (сравни сб. «Язык о языке», М. 2000, под. ред. Арутююновой). Но язык – принадлежность человека и человек сам, через свой мозг и его функцию – мышление п р а в и т з а к о н а м и развития языка, а не язык сам по себе, самостоятельно, без вмешательства мышления вершит проблемы своего собственного, т.е. внутреннего развития. Многие выверты и заблуждения современного языкознания и философии берут своё начало в том единственном источнике, в сути которого языкознание и философия не поняли и с т и н н о г о соотношения и взаимодействия мира – мышления – сознания – логики – языка – речи – текста.

«Языковая картина мира – это особое образование, постоянно участвующее в п о з н а н и и и мира и задающее образцы интерпретации воспринимаемого. Это своеобразная сетка, накидываемая на наше в о с п р и я т и е ... через призму языка ...». Но тут же она, вопреки сказанному выше, допускает и участие «нашего знания»: «В то же время языковая картина мира – это проекция концептуальной системы нашего знания ...» (разр. моя, - А.К.) [Кубрякова 1997 : 47]. В соответствии с этим Кубрякова находит два совершенно разных термина для обозначения одного и того же явления – «язык членит действительность» и «языковая картина мира» [Кубрякова 1977 : 14, 22]. Если «язык членит», то это верно, каждый язык набрасывает на мир свою структурно-семантическую сетку, т.е. членит мир сообразно своей структуре или иначе: мир находит своё членение в каждом языке сообразно его структуре. Каждый язык лишь по-разному «структурирует» одни и те же отрезки мира, т.е. в семантическом значении одних и тех же слов зафиксированы разные отрезки материального мира. Именно это и есть с е м а н т и к о – г р а м м а т и ч е с к а я с т р у к т у р а данного языка ! Если считать верным утверждение «языковая картина мира», то мы придаём языку статус субъекта, мыслящего мозга, который «логически» познаёт мир и как результат этого познания соответствующим образом членит мир.

Иногда у лингвистов происходит подмена терминов. «Но оказывается, что разные языки тоже могут различаться точно так же, как разные люди. В каждом языке отражено своё представление о мире – и о том, что такое «вода», и о том, что такое «быстро», и о том, что такое, например, «понимать»... Язык как бы отражает общие представления всех говорящих на нём людей – представления о том, как устроен мир. А эти представления ... будут лишь одной из возможных «картин мира», и будут в разных языках различаться...» [Плунгян 1996 : 226 – 227]. «Так что язык – это своего рода зеркало, которое стоит между нами и миром; оно отражает не все свойства мира, а только те, которые нашим далёким предкам почему-то казались особенно важными. Конечно, зеркало это, так сказать, прозрачное. Зеркало – не каменная стена. Мы можем выучить другой язык и посмотреть на мир глазами другого народа» [Плунгян 1996 : 227]. Это напоминает «языковой круг» каждой нации у В. Гумбольдта, выйти из которого можно, «только вступив в другой языковой круг».

«Каждый народ видит и н в а р и а н т б ы т и я в своей особой, неповторимой п р о е к ц и и. Специфика этой проекции заключается в я з ы к е, образуя языковую картину мира национального языка, и передаётся вместе с ней от поколения к поколению. В процессе этой передачи « ...человеку в языковой форме вводится программа, определяющая бессознательное моделирование им окружающего мира» [Иванов 1962 : 18].

Борщев пишет, что «язык, о т р а ж а я у с т р о й с т в о м и р а (разр. моя, – А.К.), выступает ... в роли наивной «математики» [Борщев 1996 : 217]. «Каждый народ видит инвариант бытия в своей особой, неповторимой проекции. Специфика этой проекции запечатлевается в языке, образуя языковую картину мира национального языка, и передаётся вместе с ней от поколения к поколению. ... Национальный язык – это как раз то «стекло», через которое этнос видит единый инвариант бытия и которое определяет конкретные черты национально-специфической проекции этого инварианта бытия. ... Любой образ мира – это всего лишь одна из возможных точек зрения на мир ... Что касается стремления «докопаться до образа истинной реальности», то пусть этим занимаются учёные-естествоиспытатели, постоянно уточняя, достраивая и перестраивая научную картину мира. Истинная реальность – поле приложения именно их усилий. Те же, кто связал свои интересы с языком, должны «смириться» с субъективностью любой из языковых реальностей, с тем, что ... всё зависит от граней стекла, через которое смотрят» [Корнилов 1999 : 315 – 316].

Королёв пишет о языковой картине мира как «образе мира, исторически сложившегося у конкретного языкового коллектива, свои представления о мире, зафиксированные языком. ... Выражаемые в языке значения складываются в единую систему взглядов, своего рода коллективную философию. ... Носители разных языков воспринимают мир по-своему ...». Королёв, правда, пишет, что язык не формирует физическую реальность, он только проецирует эту реальность в социум, инсталлируя образ мироздания. Королёв поддерживает идеи Э. Сепира о том, что «было бы ошибкой полагать, что мы можем полностью познать действительность, не прибегая к помощи языка». В выражении Л. Витгенштейна «Границы моего языка определяют границы моего мира» Королёв находит философский смысл: «реальность посредствуется языком, который пересоздаёт её внутри себя и тем самым творит образ мира, уникальный для конкретного языка ... Иными словами, язык конструирует реальность» [Королёв 2003 : 5 - 6].

Иногда противопоставляют две реально существующие картины мира: «языковую картину мира» и «научную картину мира». Урысон пишет: «Известно, что каждый естественный язык по-своему членит мир, т.е. имеет свой специфический способ его концептуализации. Иными словами, в основе каждого конкретного языка лежит особая модель или картина мира, и говорящий обязан организовать содержание высказывания в соответствии с этой моделью... Языковую картину мира принято противопоставлять научной [Урысон 1998 : 3]. Апресян пишет об «идее наивной модели мира»: «В каждом естественном языке отражается определённый способ восприятия мира, навязываемый в качестве обязательного всем носителям языка. В способе мыслить мир воплощается цельная коллективная философия, своя для каждого языка» [Апресян 1986 : 5].

Поскольку существует «языковая картина мира», отражающая картину или устройство мира, а на Земле существует 3500 языков, следовательно, существует столько же национальных «языковых картин мира», т.е. существует русская, немецкая и т.д. языковые картины мира. Об этом так и пишут: – «балканская языковая картина мира», «русская языковая картина мира».

Что значит «посмотреть на мир глазами другого народа»? Это значит п о д ч и н и т ь структуры мира и его законы структурам соответствующих языков. Но никакого «нового, национального мира» в каждом языке мы не обнаружим: мы на мир «смотрим» мозгом, а не языком, и мозг распоряжается тем, какую н а ц и о н а л ь н у ю форму языкового, знакового, т.е. с е м а н т и ч е с к о г о мышления он выберет для одного и того же отрезка действительности, в зависимости от того, какой знаковой системой вооружён этот мозг.

Каждое предложение одето в строго определённые н а ц и о н а л ь н ы е формы, значит существует русская, немецкая, французская, татарская и т.д. с е м а н т и ч е с к и е формы или национальные языковые способы выражения л о г и ч е с к о г о мышления, но не русская, немецкая и т.д. «языковые картины мира». Один и тот же материальный мир отражён в л о г и ч е с к о й к а р т и н е м и р а, о д н о й и т о й ж е, е д и н о й для всех людей. «Феномен языковой картины мира» вовсе не открыт В. Гумбольдтом, потому что её вообще не существует, а существует единый материальный мир для людей всех наций, одинаково понимаемый и интерпретируемый мышлением человека. Существует лишь различное языковое членение, сегментирование, квантование мира, т.е. существуют тысячи разноструктурных языков, нигде, никак, ни в чём не отражающих «картину мира», потому что не язык, а мозг обладает отражательной способностью. Существует та известная ещё с античных времён а к с и о м а, что каждый язык скроен по своей собственной грамматической и семантической мерке, которая накладывается на единый для всех людей реальный мир и, следовательно, фиксирует в себе одни и те же участки по-разному, различающиеся от языка к языку.

В термине «языковая картина мира» речь фактически идёт не об устройстве мира, не о картине мира, потому что отражательной способностью обладает только мозг, мышление, а об устройстве языка, его структуре, свойственной только данному языку, лишь членящего или сегментирующего мир по своему образу и подобию. Авторы, обнаружившие различные «языковые картины мира», думали удивить лингвистический мир научной сенсацией, а изобрели абракадабру, которая перевернула всю теорию познания, поставив её с ног на голову, заменила мышление человека его языком, т.е. материальной знаковой системой (звуками и буквами), приписав ей чудодейственную силу отражения мира. Если называть обычное языковое сегментирование мира, устройство языка, т.е. то, что с покон веков называлось семантико-грамматической структурой языка, а сейчас – «языковой картиной мира», то мы извращаем понятие «картины мира», потому что есть только одна «картина мира» – «реальная, физическая, и её абстрактная, вторая, находящаяся в сознании «логическая картина мира», познаваемая не языком, а мышлением, в распоряжении которого находится данная система конвенциональных знаков, подчиняющаяся своему хозяину – мышлению.
5) Теория «языковой картины мира» – это передача языковым

знакам функций мышления.

Под стать понятию «языковой картины мира» выходит масса

лингвистической макулатуры типа «Образ человека в современной немецкой языковой картине мира» (Генералова), «Психолингвистический подход к пониманию образа мира носителей русского языка» (Малюченко), [обе статьи в сборнике о «языковой картине мира»: Язык и мышление: психолингвистические и лингвистические аспекты. Москва – Пенза, 2004; Ср. также название сборника «Человеческий фактор в языке. Язык и порождение речи». Под ред. Кубряковой, М., 1991]. Эти названия говорят о том, что главное – «язык», а «человек» – его подчинённый, вся его сущность зависит от структуры языка, на котором он говорит, язык управляет человеком. Но самым удивительным является то, что некоторые авторы [Серебренников. Роль человеческого фактора в языке. Язык и мышление. М., 1988], не только в названии книги подчинили человека языку, т.е. «материализм» поставили с ног на голову, но и первую главу книги так и озаглавили: «Роль грамматического строя в отображении языковой картины мира», ликвидировав живую мыслящую материю мозга человека и напрямую связав материю знаков и их грамматических форм с другой материей – материей мира. При этом надо отметить, что тем же автором в 1983 году опубликована книга [Серебренников. О материалистическом подходе к явлениям языка. М., 1983], которая своей философско- материалистической направленностью уже по названию должна была бы отрицать всё то, что написано тем же автором в 1988 году.

В одной из книг, в названии которой вся теория материализма поставлена с ног на голову [Языки как образ мира. М.– Спб., 2003], в аннотации, комментирующей высказывание Л. Виттгенштейна «Границы моего языка определяют границы моего мира» составитель сборника Королёв соглашается с Виттгенштейном и добавляет: «нельзя говорить о том, что язык формирует физическую реальность, он только проецирует эту реальность в социум, инсталлируя образ мироздания [Языки как образ мира 2003 : 3]. И тут же приводит слова Э. Сепира: «было бы ошибкой полагать, что мы можем полностью осознать действительность, не прибегая к помощи языка».

Все эти сочинения есть продолжение попытки подчинить человека, его мышление языку, заставить нас всех поверить, что мы думаем и отражаем мир только языковыми знаками. В этой теории всё перевёрнуто и поставлено вверх ногами. Например, Никитина [Никитина. Образ homo sapiens в русской языковой картине мира. Омск, 2003; см. также: «Язык. Человек. Картина мира». Часть 1, Омск, 2000; «Человек. Культура. Слово». Омск, 1994, Вып. 2], ссылаясь в своей книге на, как она выражается, «первооткрывателей языковой картины мира» Серебренникова, Апресяна, Арутюнову, Колшанского, Караулова, пишет не о сущности языка, а о социальной сущности человека как о множестве лиц, властелине мира, творце и преобразователе мира, судье и пророке, как о человеке, тождественного миру, воплощению и средоточию противоположностей, добра и зла. Со ссылкой на Одинцову [ Одинцова. Язык. Человек. Картина мира, Часть 1, Омск, 2000] она пишет: «Образ человека в «языковой картине мира» – это концентрированное воплощение сути тех представлений человека о человеке, которые объективированы всей системой семантических единиц, структур и правил того или иного языка» [Никитина 2003 : 15]. И вербальная память и всякая иная связаны с речью, это плод той речевой среды, которая детерминирует все психические функции мозга. Все высшие функции, в том числе «мышление, являются производными от речевых функций. Не речь – орудие мышления ... , но мышление – плод речи. Все высшие психические функции человека ... – ветви и плоды одного дерева, ствол и корень которого – речь» [Поршнев 1974 : 151].

Тому, кто полагает, что естественный язык, его структуры и формы, надо называть не «языком», «структурой языка», а «языковой картиной мира», надо напомнить: язык всегда был, есть и будет характеризоваться тем же свойством, что и до нашей эры, – каждый язык имеет свою, независимую от мира, грамматическую и семантическую структуру. Некоторые лингвисты выбросили мышление, связующее звено между миром и знаковой системой, называемой языком, приписав этой системе знаков божественную силу отражения мира под соусом «языковой картины мира».

Как доказали психологи, мышление и языковые знаки изначально имеют разные источники происхождения, они в з а и м о н е з а в и с и м ы. Но по мере становления отдельного человека мышление и язык всё больше и больше сливаются и превращаются в очень тесно, до неразрывности связанное одно с другим единство. Однако чем совершеннее становится владение языком, тем свободнее становится связь между мышлением и языковыми знаками, вплоть до способности мозга мыслить без них (внеязыковое, невербальное мышление). Слова, язык дают нашим мыслям и чувствам опору, чтобы их обозначить и однозначно выразить, структурировать их и привести в логическую систему. В этом случае мы не только выражаем, но и лучше владеем своими собственными мыслями. В этом и состоит активная роль языка, но не более – язык не подменяет собою ни мышление, ни мир.

Итак, не существует прямой связи «язык – действительность» и, следовательно, «языковой картины мира». Язык не обладает отражательной способностью. Следовательно, не существует никакой теории «языковой картины мира», её постулирование означало бы лишь одно – мышление исчезло. Когда пишут о том, что каждый человек имеет две «картины мира» – языковую и мыслительную, понятийную, концептуальную (Колшанский), то и в этом случае роль мышления принижается, а языку приписывается сверхъестественная сила, заключающаяся в том, что язык, в обход мышления, может отражать мир н а п р я м у ю. На самом же деле в мозгу человека есть только одна «картина мира» – его с о з н а н и е («со + знание» как накопленное знание о мире и о самом себе), существующее в логических формах как идеальная, «понятийная или логическая картина мира», а инструментом этого сознания служат языковые материальные знаки, которые можно назвать «языковым сознанием» как записанной в этом сознании семантико-грамматической структуры языка. Существует лишь материальный мир и наше сознание как мыслительное, идеальное отражение этого мира. Роль языка как инструмента мышления – вторичная материализация мышления и вынос его за пределы мозга (первичная материализация мышления – это материальные, физиологические процессы в самом мозгу).

Слово служит мостиком между чувственным и абстрактным мышлением, от чувственного восприятия к абстрактной мысли. Осознание какого-либо понятия и его наименования, наречения в данном языке – это д е я т е л ь н о с т ь абстрактного мышления, а не чувственное созерцание, и тем более не деятельность языка как системы условных знаков, превратившихся в одночасье в демиурга в виде «языковой картины мира». Никакой «языковой картины мира», якобы дополняющей нашу «логическую картину мира», в мозгу человека не возникает и возникнуть не может. Человек видит мир не через призму языка, не через его структуры, а через мышление, через логические формы мысли. Если представить себе, что существует некая «языковая картина мира», то это означало бы, что мир воспринимается т о л ь к о языком в обход мышления, что существует прямая связь «язык – действительность» и мышление, следовательно, исчезло. Это всё равно, что русскому, не знакомому с китайским языком, дали бы книгу на китайском языке о строении и функционировании реального мира, и сказали: вот это и есть твоя «языковая картина мира». Но это было бы «понимание» мира с выключенным сознанием, без мышления, это была бы «безмозглая картина мира», в создании которой мозг никакого участия не принимает.

В отрезке речевой цепи между говорящим и слушающим содержится только материя языковых знаков в виде звуковых волн. Не включая в себя идеальной стороны, речь несёт ассоциативную информацию, в результате чего в мозгу слушающего (читающего) возникают те же, что и у говорящего (пишущего) образы как идеальная сторона соответствующих языковых единиц. Сама по себе мысль нематериальна, она не дана органам чувств: её нельзя ни увидеть ни услышать, ни осязать, ни попробовать на вкус. Никакого «обмена» мыслями не происходит. Процесс коммуникации осуществляется в форме взаимного материального воздействия словами, которые ассоциативно, психически возбуждают, вызывают в мозгу собеседника соответствующие мысли. Слушающий воспринимает материальный облик слов и их связь, а сознаёт то, что ими выражается. «Художник произносимыми или начертаемыми словами как бы играет на клавиатуре мозга своего читателя или слушателя» [А.Толстой 1943 : 353].

Вопрос о «языковой картине мира», есть основной вопрос философии – о соотношении материального и идеального, вопрос о первичности или вторичности сознания и мышления по отношению к реальной действительности и в то же время вопрос о первичности или вторичности языка, т.е. условных материальных знаков, по отношению и к действительности, и к мышлению.
6) «Картину мира» творит мышление, языковые знаки – лишь

строительный материал для него.

Ни о какой «языковой картине мира» не может идти речь, если языковые знаки не отражают мир, этой функцией ведает мозг. Только наивные люди могут вообразить себе, что существует некая «языковая картина мира», если не понимать под этим некую метафору. Изобретатели этого «языкового мира», заменившего мир реальный, не поняли сущности языка, да его и нельзя понять в самом себе, не выходя за пределы языковых знаков. Эти «первооткрыватели» бросили клич, который эхом отозвался во всём мире, подобно теории «лингвистической относительности», а их апологеты, не разобравшись в сущности взаимоотношения языка и мышления, подхватили этот термин как знамя новейшего научного открытия и начали размахивать им на всех лингвистических, психологических и философских перекрёстках, обнаружив вдруг немецкую, русскую, китайскую, славянскую и прочие «языковые картины мира», увидев в них некую надъязыковую сущность, отражающую мир, которую будто бы не разглядели все жившие до них лингвисты, психологи, философы.

Как бы реально выглядел мир, если бы он был «языковой картиной»? Точно так же, как и в теории «лингвистической относительности»: сколько языков – столько и миров. Посредством словесных знаков сооружена языковая модель действительности, варьирующая от языка к языку. Понятие «языковая картина мира» надо понимать как совершенно неудачную метафору, претендующую на какой-то «новый» подход к языку, но вводящую читателя в заблуждение. Это не познанная мышлением физическая картина мира, а семантико-грамматические структуры соответствующего языка. Язык, в обход мышления, не создаёт свой мир.

Понятие «языковая картина мира» абсурдно, так как, во-первых, сами по себе материаальные языковые знаки не могут творить мир, они безмозглы, во-вторых, языком обладает не сам материальный мир, а мозг человека. Поскольку язык – это знаковая система, следовательно, знаковой системой, якобы, должен обладать сам мир. Мы имеем дело, таким образом, с «знаковыми системами 3500 различных миров». Некоторые марксистские лингвисты, так и новая поросль отечественных лингвистов, клюнувшая на заграничную приманку о мнимой реальности «языковой картины мира», в конечном счёте пришли к одному и тому же – к элиминации мышления в соотношении «мир – мышление – язык», полагая, что язык и есть «физическая картина мира», что мир о т р а ж ё н в языковой структуре. Они проигнорировали тот факт, что язык не может функционировать без участия мышления, мысли, что не существует языков, отражающих мир непосредственно своей структурой, в обход мышления.

Объективная картина мира сегментирована в разных языках в различных семантико-грамматических структурах, которые отражают не структуру мира, а лишь его членение на соответствующие формальные, немотивированные отрезки. Не языки сами по себе образуют разные «картины мира», а разное отражение в языках картин объективного мира обусловлено человеческим сознанием и объективной действительностью. Будучи посредником, языковые знаки не управляют развитием человеческого сознания, не указывает мышлению определённый путь развития. Но язык – знаковый посредник в том смысле, что без его участия невозможна познавательная деятельность, нет процесса мышления. При чтении текста логическое содержание возникает как результат мыслительного акта, посредством которого человек ставит усвоенное содержание, т.е. семантическую форму мысли предложения, в связь со своей внутренней логической моделью, со своим сознанием, а через посредство языка – с моделями сознания других людей. Так возникает единая логическая модель мира, которая только по ассоциации с логическими формами может быть обнаружена в структуре любого языка.

Язык не имеет непосредственной, органической связи с объективным миом и, следовательно, не может сопоставляться с миром в той же плоскости, в какой стоит мышление и мир. Язык – средство, замещающее в сознании человека предметы, связи и отношения мира, он – созданный мышлением инструмент с целью постижения мира. Нельзя говорить о «языковой картине мира», заменившей понятие «логической картины мира». Внутри себя, в своём интеллекте человек строит знаковую систему с целью адекватного отражения мира, ориентации в окружающей среде и регуляции своего поведения. Но это отражение действительности субъективно в каждом национальном языке, но в общем и целом объективно, так как детерминировано одним и тем же общечеловеческим мышлеием, отражающем одну и ту же предметную действительность.

Понятие «совокупность знаний о мире», «логическая картина мира», «материалистическое понимание мира» как философское понимание мира подменяется «языковой картиной мира», а это значит – семантико-грамматической с т р у к т у р о й, реально существующей в каждом из великого множества самых разных языков и якобы и д е н т и ч н о й миру ! В каком языке? Конечно, в том, на котором говорят авторы теории «языковой картины мир». Но это не «языковая картина мира», а «языковая картина мозга» или структура моего языкового сознания.

Но откуда появились слова чёрт, ведьма, дьявол, русалка, леший, рай, ад, ангел и др., ведь предметов, отражённых в указанных понятиях, в мире не существует? Как же вписываются эти слова (а это ведь слова языка, который якобы отражает мир, это ведь «языковая картина мира» !) в «языковую картину мира»? А очень просто, т.е. н и к а к, их тоже изобрело мышление и придало им соответствующую языковую форму. Никакого искажения мира здесь не происходит: мышление как абстрактная форма отражения мира в логических формах, изучая законы движения мира и общества, изобрело, из своих собственных законов познания, эти фантастические логические понятия, отсутствующие в реальности, и придало им форму понятий, облачённых в языковые знаки со всеми им свойственными грамматическими структурами. Значит, такие слова – не изобретение языка, они отражают не «языковую картину мира», а «логическую картину мира», в том числе и фантазии, они – плод мышления, а не материального мира. Связь между словом, названием предмета и его природой не может выступать как непосредственная, она опосредована категориями м ы ш л е н и я, логическими конструкциями, которые выступают как абстрактные аналоги действительности.

Логика и н д и ф ф е р е н т н а к языковым способам членения этого мира. Различие в языковой форме выражения любой мысли также никакой познавательной роли не играет. Мы членим мир п о - р а з н о м у в разной структуре каждого языка, но при этом м ы с л и м, понимаем мир о д и н а к о в о (перед нами одни и те же предметы, и мы вооружены одними и теми же психофизиологическими механизмами). Следовательно, существуй «языковая картина мира», мы бы «понимали» мир без участия нашего мышления, что является абсурдом. Существует лишь «мыслительная», «логическая» картина мира, содержащаяся в нашем мозгу в виде нашего сознания как накопленного знания о мире и о нас самих (со + знание), а не фантастическая «языковая картина мира» как система условных материальных знаков.

Язык не отражает мир и, следовательно, не служит зеркалом, отражающем этот мир, не служит «языковой картиной мира», язык – лишь строительный материал для картины мира, но иной картины – мыслительной, логической, т.е. картины нашего сознания. Человек мыслит формами логики, но он не мыслит так, как ему предписывает структура его родного языка, это его семантическая, языковая форма мышления, аналогичная семантико-грамматической структуре его языка, которая не служит средством отражения мира. Человек мыслит и, следовательно, познаёт мир так, как ему велят логические формы и их связи, заложенные в семантических формах мысли, опосредованных семантико-грамматической структурой его языка. Простейшим аргументом, опровергающим «познавательный» характер того или иного языка, т.е. реальность «языковой картины мира», служит, во-первых, объём словарного фонда в каждом языке: в языке с малым запасом слов мир представлен половинчатым, но таков якобы и есть мир для людей данной нации. Во – вторых, круг логических понятий гораздо шире, но ещё больше реальных предметов, чем слов для их выражения. Как же могут быть отражены предметы и их понятия, если они не имеют материального языкового знака?

С одной стороны, мышление человека не ограничено никакими жёсткими рамками и формами языка, оно свободно и независимо от него, о чём свидетельствует наличие множества национальных языков, реальность невербального мышления, а также возможность выразить смысл одного и того же содержания самым различным образом в одном и том же языке. Это п е р в и ч н ы й уровень материализации мышления, он полностью находится во власти нейронных клеток. Но, с другой стороны, хотя мышление и свободно, независимо от языка, но его независимость относительна, ограничена: она ограничена законом «муки слова», т.е. удержанием в оперативной памяти лишь ограниченного количества слов, она ограничена тем, что невозможно бесконечно хранить в мышлении накопившиеся мысли в виде невербального мышления, т.е. они требуют своей реализации в знаковом, семантическом мышлении, вынесенном за пределы мозга. Это и служит основой для передачи интеллектуальных знаний от поколения к поколению в формах условных материальных языковых знаков. Мысли должны найти выход вовне, в какой-либо материальной форме (звуковой или графической), в какой-либо системе произвольных знаков. Для этого и существуют материальные знаки, через которые мышление материализуется в т о р и ч н о, вовне мозга. Эти знаки выступают своего рода «передатчиком» из мозга во внешнюю среду семантических форм мысли, в которых ассоциативно закодированы их логические формы. Материальная знаковая система во внешней среде воспринимается, фиксируется, дешифруется в систему фонем (графем) как самыми низкими формами логики и в этой форме передаётся из поколения в поколение.

Таким образом, можно сказать, что без физически воспринимаемых знаков языка познание и коммуникация невозможны, хотя без материи знаков в сознании человека постоянно формируются обобщённые, логические отражения действительности, т.е. мысли. Но сами по себе они не могут быть переданы за пределы мозга без посредничества материальных знаков ни собеседнику, ни поколениям людей. Мышление, с одной стороны, есть, таким образом, тихий, неслышимый, невидимый нейродинамический процесс формирования мыслительных, понятийных абстракций (первичный уровень материализации мышления) и, с другой стороны, оперирование материально оформленными конвенциональными знаками, ассоциативно символизирующими эти мыслительные абстракции (вторичный уровень материализации мышления). Хотя Маркс и Энгельс пишут, что «Идеи не существуют изолированно от языка» [Маркс, Энгельс. «Архив Маркса и Энгельса», т. 4, 1935 : 99], однако это надо понимать лишь в том смысле, что генератором мыслей служит мозг, а материальной формой их экспликации служат знаки. Когда Маркс и Энгельс пишут, что «Язык есть непосредственная действительность мысли» [т. 3 : 448], то это надо понимать в буквальном смысле: мысли нельзя видеть, слышать, осязать, читать через черепную коробку, их можно извлечь только с помощью языковых знаков, которые, будучи вынесенными вовне как вторичный уровень его материализации, воспринимаются чужим мозгом.

Поэтому неудивительно, что языкознание обнаруживает теснейшую связь с мышлением, сознанием, памятью, логикой, психологией, философией, нейрофизиологией, и это объясняется самой природой предмета лингвистики. Язык – обязательное в указанном выше смысле условие осуществления абстрактного, обобщённого мышления и л о г и ч е с к о й ступени человеческого п о з н а н и я. И в то же время язык нельзя абсолютизировать и превозносить его как единственную реальность, что и отражено в так называемой «языковой картине мира». Это означает, что для некоторых отражение мира сводится к его зеркальному, чисто языковому отображению, так как познание мира якобы заложено в языке. Однако я з ы к у ч а с т в у е т в о т о б р а ж е н и и м и р а лишь в качестве внемозгового переносчика или, точнее, индикатора ассоциативных связей с понятиями, хранящимися в сознании, но результаты отображения мира не входят в язык. Язык – лишь инструмент мозга, мышления, с п о м о щ ь ю которого формируется и оформляется мысль, но сам язык как знаковая система, не есть источник мысли, знания. Язык – это внешний, материально представленный инструмент, с помощью которого формируются рождённые в мозгу мысли, знания. Язык лишь участвует в отражении мира в качестве инструмента познания и его фиксации вовне и закрепляет вовне в своих знаках, которые расшифровываются аналогичным мозгом собеседника (читателя) как семантические значения, как семантическое мышление, в основе которого лежит мышление, осуществляющееся в л о г и ч е с к и х формах. Не в языке, а в мышлении фиксируются и процесс, и результаты отражения мира. Сам язык лишь устами (пером) человека о з в у ч и в а е т (запечатлевает графически) уже готовые знания о мире, полученные мышлением.

Действительно, результаты мышления, чтобы стать общественным, в том числе и своим собственным, личным достоянием, должны объективироваться в знаках, в формах языка и не более того. Можно сказать, что язык – это структурное семантико-грамматическое зеркало, в котором отражаются правила функционирования языковых знаковых структур, это структурный портрет языка, а не закодированное в этом языке мышление. В любом национальном языке также нет и живого человека, и его мышления – они только в сознании, структура которого передаётся материей знаков. Отображённые в этом зеркале языковые знаки должны быть ещё расшифрованы мозгом. Познание мира мышлением состоит в дешифровке связей и отношений в форме комбинации знаков языка. Всякая мысль, «вынесенная» в звучащей материи за пределы мозга, представлена в сложной знаковой форме, воспроизводящая определённую связь в их абстрактной, понятийной форме. Сам же знаковый материал не имеет значения

Язык не отражает картину и сущность природы, на это может претендовать только мышление. Если бы это мог делать язык, то отпала бы надобность в самом мышлении. О неадекватности структуры языка и структуры мира свидетельствует также критика естественного языка со стороны логиков, которые говорят о необходимости создания единого языка науки, который совпадал бы с миром, т.е. совпадал бы с л о г и к о й м и р а. Эта критика – недоверие не к информации, получаемой через формы естественного языка, потому что любая информация носит логический характер, а недоверие к формам языка, в которых представлено л и ш ь национальное, семантическое мышление, – ведь каждый язык имеет свои особые, уникальные формы, которым приписывают способность самостоятельно, без вмешательства мышления, «отражать» и, следовательно, искажать законы мира.

Введение понятия «языковой картины мира», – лишь переименование давно известного и вдоль и поперёк изученного другого понятия – семантико-грамматической структуры каждого национального языка, которая в них не совпадает и членит зафиксированные в них элементы мира на свой вкус и лад. То, что было известно давно под термином «структура национального языка», вдруг некоторым, далёким от теоретических проблем языка, лингвистам и философам захотелось ввести понятие, извращающее сущность взаимоотношения действительности, мышления и языка. Конечно, новый заграничный термин тут же был подхвачен Российским языкознанием, которое, долгие годы, вскармливаемое идеологическими штампами, выпорхнуло на волю и заменило марксистские догмы на побрякушку иностранного производства.

Хотя в жизни людей известна исключительная роль языков и специфика каждого из них, однако это не означает, что язык создаёт «языковую картину мира». У него совсем другая функция, состоящая именно в том, чтобы в т о р и ч н о материализовать наше мышление, вынести его за пределы мозга для слушателя (читателя) и для самого себя. Существует лишь независимый от человека реальный мир и наше сознание как идеальный образ отражённого мира. Это и есть «логическая картина мира», наше сознание (со + знание) как накопленные в нашем мозгу знания о мире и о самих себе.

«Картина мира» живёт в голове не в виде форм языка, а в виде форм логики, которые воплощаются в формах национального языка. Если бы языковые формы определяли наше воззрение на мир, то человечество оказалось бы, в лучшем случае, в тупике. Язык не познаёт мир и, следовательно, не создаёт никакой картины мира, он лишь ассоциативно закрепляет выработанные мышлением знаки за одним из свойств предметов. Язык – не «языковые очки», сквозь которые воспринимается окружающий мир. Отражательной способностью обладает только мозг, но не язык, поэтому о перичной отражательной картине мира можно говорить только, имея в виду мышление. Языковые знаки – вторичная, внемозговая, внешнематериальная форма существования мышления в виде ассоциативной связи между материей знаков и логичесими формами мысли. Если субстанцией мышления является мозг, то субстанцией языка, как системой знаков, служат тот же могз и внемозговые материальные знаки, звуки и буквы. Язык ассоциативно фиксирует в материальных знаках формы мышления, а мышление отражает действительность. Поэтому картина мира, т.е. знание о мире – это атрибут мыслительной деятельности, она создаётся сознанием, а не языком, а формой существования этой картины мира в сознании человека являются абстракции в виде понятий и их отношений. Вследствие этого языковая система не может трактоваться как «языковая картина мира».

В рамках самых разных семантических теорий обсуждалась одна общая тема, которую можно обозначить вопросом : «Что язык знает о мире»? или «Какие представления о мире лежат в нашем языковом сознании»? Некоторые лингвисты считают, что идея «наивной картины мира», формирующей наше языковое сознание, является фундаментальной. Некоторые авторы считают язык особым знаком, т.е. допускают третье знание, з н а н и е я з ы к о в о е рядом с двумя другими – со знанием интуитивным, созерцательным, непосредственным (т.е. чувственным), и знанием научным, теоретическим (т.е. логическим).

Сейчас, пишут некоторые лингвисты, это одно из доминирующих направлений. «Реконструкция цельной картины мира («образа мира по данным языка») становится сверхзадачей теоретической семантики и лексикографии» [Апресян 1999 : 52]. « ... Открытие феномена картины мира в различном его терминологическом оформлении стало основным теоретическим д о с т и ж е н и е м В. Гумбольдта, позволяющим отнести его к о т ц а м современной философии языка» [Радченко 2001 : 97 ].

Некоторые лингвисты и философы сожалеют, что вопрос о «языковой картине мира» так долго не был в поле их зрения. Надо было бы давно вспомнить о Гумбольдте. Лингвистика де слишком долго занималась своими внутренними проблемами и забыла о её связи с мышлением, как будто уже одно упоминание об этой связи окончательно решает вопрос о «языковой картине мира».