Языковой знак – это внешняя форма мысли, превращённая форма

Особую теорию о сущности языкового знака предложил Комаров [Комаров : 1988].

а) «Значение по своей природе идеально. Будучи таковым, оно не может оторваться от материального субстрата – звука. ... Он становится необходимым условием абстрагирующих процессов человеческого мышления, существования идеального». [Комаров 1988 : 60 ]. Для общения необходим язык, который был бы одновременно чувственной и рациональной природы. Такими свойствами обладает язык» [Комаров 1788 : 17 - 18 ]. В воспринимаемом сознании идеальное порождается не в чистом виде, как считает Комаров, оно не освобождается от материи слова. Иначе и быть не может, ведь в принимающем сознании идеальное порождено мозгом, но оно присутствует в материальном звучании, иногда говорят – в превращённой форме. Комаров пишет, что идеальное обнаруживается в идеальном виде своих следов – акустических образов. Материальное может присутствовать в идеальном, лишь превратившись в акустический образ, который есть представитель материального в идеальном, посредник между ними. Акустический образ потому и посредник между ними, что он обладает признаками обеих противоположностей: моментом идеального, поскольку он есть образ, и моментом материального, поскольку он – образ материального звучания. Звуковой образ есть превращённая форма материального – он идеален [Комаров 1988 : 82].

По Комарову, звуковая природная материя становится звуковой материей языка, лишь будучи «одухотворённой» идеальным значением, находящимся в мозгу. Перерождение природного звука в языковую материю обусловлено значением, т.е. понятием. Это перерождение происходит диалектично: значение (понятие) в данном случае и есть то условие, при котором одно явление превращается в другое, т.е. звук в мысль, а мысль в звук. Природная материя, оставаясь природной, становится неприродной, материей языка.

В связи со своей теорией Комаров считает, что идеальное тождественно материальному, ибо первое порождено вторым. А материальное тождественно идеальному, ибо второе порождено первым. Тождество идеального и материального обнаруживается в языке, где эти противоположности синтезируются в тождество. Язык – это то новое, в котором противоположности образуют его сущность. Каждая из противоположностей – лишь момент языка, результат самораздвоения, оба понятия равноправны, равнозначны [Комаров 1988 : 66 ]. В материи звука есть форма, которая сближает материю с идеей, одухотворяющую язык. Идеальное также имеет свою основу – материю звука, т.е. содержит в себе черты материального. Акустический образ (фонема, – А. К.) есть то материальное, которое существует в превращённой форме, т.е. в форме идеального и тем самым сочетает в себе свойства обеих противоположностей. Обе противоположности выступают в двойственной ипостати: материальное – как звук (конкретное) и как образ звука (абстрактное), а идеальное – как идеальное в голове субъекта и как идеальное в материи звука в качестве своего следа. Каждая из противоположностей совпадает в самой себе со своей противоположностью [Комаров 1988 : 83 ].

б) Знак содержит в себе материю и следы идеального, которое находится в мозгу. Знак, по его мнению, ­– двухсторонен: в нём заключена и материя, и идеальное, но только в виде следов идеального, которое находится в мозгу. В знаке присутствует материя звука и её идеальная форма, как превращённая форма материального. Звук неизменен и постоянен по своей физической природе, человек лишь изменяет субъективно его идеальную форму. Так и вся человеческая деятельность касается лишь изменения материальной формы вещества в её идеальные формы. Только идеальная форма вещества есть порождение человеческого труда, именно в этой форме человек запечатлел своё сознание (машины, техника, здания, Египетские пирамиды и т.д.).

в) Утверждение, что форма материи знака есть внешняя, превращённая форма самой мысли, Комаров обосновывает теорией Ленина: «Сознание человека не только отражает объективный мир, но и творит его» [Ленин, т. 29 : 194 ]. «Деятельность человека ... изменяет внешнюю действительность» [Там же : 199]. Но человек творит не материю объективного мира, а лишь форму его предметов, пишет Комаров. И далее Комаров пишет: «Мысль превращается в форму вещества и иначе существовать не может. Форма вещества есть внешняя форма самой мысли. Поэтому тезис: форма языкового звучания есть проявление идеального – не представляется нам столь уж одиозным» [Комаров 1988 : 77 - 78 ].

Материя предмета, в том числе и знака, есть превращённая форма идеального, мысли. В языковом звучании присутствует материя звука и её идеальная форма, которая есть превращённая форма материального. Материальное в знаке – звук, идеальное в знаке – идеальная форма звука. Формированный сознанием звук есть не только звук, но и мысль как его идеальная форма. При восприятии слушатель распредмечивает форму звучания, преобразуя её в значение, в идею. Форма звука переходит в идею, в мысль. Это и есть объективная диалектика взаимодействия материального и идеального, которые по отношению друг к другу относительны. Сознание, как идеальное, реализует себя как форма материального. «Слово как звучащее исчезает во времени ... Истинной же конкретной отрицательностью речевого знака является интеллигенция (идеальное, – А.К.), ибо посредством её он превращается из чего-то внешнего во что-то внутреннее и сохраняется уже в этой преобразованной форме» [Гегель 1956, т. 3 : 273 ].

г) Мысль перешла в форму звука. Комаров ставит себе вопрос: каким образом происходит слияние звучания и значения в единство? Звук тоже имеет форму и скульптором этой формы является сознание, в виде следа, своего отпечатка. Идеальное заключается в своём продукте, сохраняется в нём. Если на духе с самого начала лежит проклятие быть отягощённым её материей, то действительно и обратное – на материи звука лежит проклятие быть отягощённым её духом. Следовательно, звук знака, материя содержит в себе и материю и её форму в виде отпечатка духа, идеальное в материи звука – её членораздельность. Именно такое звучание принадлежит языку. Идеальное перешло в материю. Форма звучания, следовательно, есть превращённая форма идеального. Поэтому диалог в форме звучания есть «обмен мыслями». Мысль отрывается от своей материи, которая мыслит, выходит наружу, встаёт между субъектами. Иначе идеальное не могло бы возникнуть и существовать, мысль вышла наружу. Если бы мысль не выходила наружу, не встала бы между говорящим и слушающим, не было бы коммуникации и не было бы вообще мышления. Идеальное вообще не могло бы возникнуть. «Мы ... говорим об изображениях, начертанных чёрным по белому (книга, журнал, газета), что в них есть глубокая, возвышенная, тривиальная или какая-либо другая мысль. Мысль перешла в форму звуков, а затем в графическую субстанцию» [Комаров 1988 : 73].

д) Идеальное находится и в сознании, и вне сознания. Знак – идеально-материальное изваяние, материальное изваяно идеальным, поэтому оно и находится в материи. Это диалектика взаимодействия материального и идеального. Идеальное одновременно и присутствует в материи знака, и отсутствует, потому что его место только в мозгу. Ни в какой иной материи идеальное существовать не может. «Но диалектика взаимодействия материального и идеального как раз и заключается в том, что идеальное одновременно присутствует и в материальном знаке. Доказательство: идеальное в материи знака содержится в виде его следов, которые и индуцируют, порождают в материи знака идеальное. Если бы этих следов не было, то невозможно было бы понимание слов» [Комаров 1988 : 70 ]. Но К. Маркс, вопреки Комарову, пишет: «Нельзя отделить мысль от той материи, которая мыслит» [Маркс, Энгельс т. 3 : 168 ].

Как происходит единство знака и значения, как сливаются материя и идеальное в знаке? Звук в знаке не природная материя, она «изваяна» идеальным, материя в звуковой форме несёт в себе печать идеального, т.е. звук содержит в себе идеальное в виде следов его присутствия. Поэтому язык и является средством общения, обмена мыслями, потому что идеальное содержится в материальном знаке. [Комаров 1988 : 68 ]. Значение идеально. Будучи таковым, оно не может оторваться от материального субстрата – звука. Благодаря этому обстоятельству значение есть обязательный компонент языковой единицы. Природный звук становится знаковым звуком лишь в случае его использования мыслящим субъектом в несвойственной ему функции – обозначать находящиеся вне знака явления, т.е. «в случае приобретения звуком значения, отражающего не его собственное абстрактное бытие, а бытие представляемых им явлений. ... Материя звука становится материей языка». ... Значение есть тот трансформатор, который преобразует природную материю в материю языка». [ Там же : 58 ].

е) Мысль получает форму предметности. Идеальное, значение – в мозгу человека. «Если бы не было материальных средств реализовать его вне мозга, между людьми, выйти в интерсубъектную область, то оно не могло бы даже возникнуть. Следовательно, как пишет Комаров, значение, как идеальное, находится в знаке, и в то же время вне знака, в сознании. Мыслящий субъект преобразует идеальное, значение в звук, а звук – в идею. Так совпадают противоположности, так образуется их тождество, субъект есть то условие, при котором одно явление превращается в свою противоположность: мысль становится звуком, а звук – мыслью» [Комаров 1988 : 69 ].

Если, как пишет Комаров, мысль превращается во внешнюю форму вещества, в данном случае звука языка, если форма языкового звучания есть проявление идеального, и сама форма языка есть внешняя форма самой мысли, то перед нами те же «теории лингвистической относительности» и «языковой картины мира», с той лишь разницей, что идеальное, по Комарову, не только в материи языка, но оно остаётся и в сознании. В форме языка присутствует превращённая форма идеального. Материальное в знаке – звук, идеальное в знаке – форма звука. Звук – не только звук, но и мысль. Слушатель распредмечивает форму звучания, преобразуя её в значение, мысль. Это и есть объективная диалектика взаимодействия материального и идеального. Материя и значение переходят друг в друга.. Сознание как идеальное реализует себя как форма звука.

Какие выводы следуют из знаковой теории Комарова? Неверно, что мысль получает форму внемозговой предметности: идеальное, мысль в голове говорящего нашла для себя нужную, но условную, случайную материю знака, а органы речи, под руководством мозга, продуцировали эту материю вовне. Слушающий по психической ассоциации узнал звук и связал с ним значение, оно родилось в голове слушающего по ассоциации. Значения нет между собеседниками, оно в головах того и другого. Между ними – звук, материя как материальный посредник между двумя одними и теми же значенями, но в разных головах.

Но всё дело в том, что идеального между собеседниками нет, поэтому идеальное у говорящего переходит в идеальное у слушающего не непосредственно, а только через то же материальное, которое ассоциативно вызывает в мозгу у слушающего соответствующее идеальное значение. Это не одно и то же, эти идеальные образы у собеседников могут быть разными, у каждого своё понимание мира. Здесь нет никакого взаимоперехода, эти идеальные значения от предметов и идеальные образы от материальных знаков – в разных головах. Здесь ничто не превращается в свою противоположность.

Итак, по Комарову, идеальное выступает в трёх точках: в слове, в мозгу и в речедвижениях как химических и электрических процессах. Приписывать материи слова превращённые формы идеального Комарову якобы «помогает» Маркс своим высказыванием: «Непосредственная действительность мысли есть язык». Но Маркс имеет в виду совсем иное, а именно: о мыслях человека мы узнаём только через материю языка, но это не значит, что материя языка – это и есть мышление, или что в материи содержится отпечаток мысли.

Таким образом, звуковая материя, согласно Комарову, есть мыслящее существо, как и живой человеческий мозг. Здесь идеальное, мысль подменяется материей звука. На самом же деле звук ( 1 ), через превратившийся в мозгу в его идеальный образ, фонему ( 2 ), вызывает идеальную, психическую ассоциацию, понятие ( 3 ) о материальном внешнем предмете ( 4 ), как мною и показано в «Модели знака» (см. выше). Звук так и остался внешней материей, тем же звуком, а идеальное, якобы «перешедшее в него из мозга», есть на самом деле мысленная, идеальная, психическая ассоциация с внешним предметом, т.е. ассоциация как психическое, идеальное или логическое явление, живущее только в живом мозгу человека, и кроме как в живом мозгу человека никакой идеальной ассоциации в каких-либо иных материальных предметах, в том числе и в звуке, осуществляться не может. Утверждение Комарова о том, что «звук формован идеальным», т.е. приобретает форму идеального, есть не что иное как «узнавание» нашей памятью, нашим мозгом конкретного звука в виде идеальной, логической фонемы, и структуры фонем в виде логического понятия, ассоциативно соотнесённых с данными материальными звуками. Однако идеальное – не формирует материию звука.

Комаров ищет спасения своей теории у Маркса: «На духе с самого начала лежит проклятие – быть «отягощённым» материей, которая выступает здесь в виде движущихся слоёв воздуха, звуков – словом, в виде языка» [Маркс, Энгельс т. 3 : 29 ]. По Комарову, верно и обратное: «материя» звука отягощается «духом», т.е. идеальным. Поэтому, по Комарову, диалог в форме звучания есть «обмен мыслями». Мысль, якобы, отрывается от своей материи – мозга, которая мыслит, выходит наружу в образе звука, встаёт между субъектами, который совершает «обмен мыслями». Но Маркс имеет в виду совсем другое: «о мыслях человека, о «духе» мы можем узнать только по внешней материи звука», которая в идеальной форме записана в мозгу, но не о том, что идеальное находится в материи звука и «формовано» этим звуком.

По теории Маркса и Ленина, ни в какой иной материи, кроме материи мозга, идеальное присутствовать не может. Но Комаров, ссылаясь на них, пишет, что «согласно диалектике», идеальное одновременно присутствует и в материальном знаке, и в сознании. Следовательно, диалектика доказывает, что любая материя, в том числе и неживая материя, как и мозг человека, может мыслить. Как же примирить «диалектику» Комарова с диалектикой Маркса: «Нельзя отделить мысль от той материи, которая мыслит»? Материя звуков и букв только для того и служит, чтобы, выполняя функции инструмента мозга, чтобы вынести за пределы мозга, материализовать вовне мозга идеальное, ассоциативно связанное с этой материей знака в мзгу, которое по той же ассоциации узнаётся чужим мозгом. Гегель пишет: «Слова становятся ... наличным бытием, оживлённым мыслью. Это наличное бытие для наших мыслей абсолютно необходимо. О наших мыслях мы знаем только тогда ... , когда мы даём им форму предметности, различенности от нашего внутреннего существа, следовательно, форму внешности – и при том такой внешности, которая в то же время носит на себе печать нашей внутренности. Таким нашим внутренним является единственно только членораздельный звук, слово. Мыслить без слов ... есть поэтому затея неразумная» [Гегель 1956, т. 3 : 273 ].

Как, оказывается, можно быть легко введённым в заблуждение автоматической, бессознательной «неразрывностью» знака и значения, звука и идеального. Сто раз сказано и это исходит от Гегеля, Маркса, Энгельса и Ленина, что идеальное вне мозга не живёт, свойством идеального неживая материя обладать не может. То, что Комаров считает «мысль перешла в форму звуков», что «звук изваян идеальным», и, следовательно, «идеальное есть следствие материи звука, слова», то это есть не что иное, как субъективное впечатление от постоянного совместного употребления слова и его значения, от того, что звук и смысл скреплены намертво, что одно обязательно тянет за собою другое в силу того договора, который освящён обществом и человек впитал эту связь с молоком матери. На самом же деле происходит лишь ассоциативная, но твёрдо усвоенная связь материи знака и его идеальным отпечатком в сознании.

*

Итак, перед изумлённым взором читателя промелькнул калейдоскоп самых различных точек зрения относительно теории двухсторонности языкового знака. Что же такое двухсторонность знака, и как неживая материя может содержать в себе идеальное, и как это идеалное уживается в неживой материи? Любая материя, кроме живой материи мозга, не может мыслить и, следовательно, сама по себе иметь значение, вызывать ассоциации, выражать идею, значение, содержание, которое многими авторами приписывается материальному знаку как его вторая сторона. Если говорят о неразрывности знака и его значения в одном и том же знаке, то она, действительно, существует, но она существует лишь как условная, произвольная, установленная данным обществом связь звука, буквы с понятием, живущим в сознании, а не в самом знаке. Поэтому хотя эта связь и условна, однако она неразрывна, и неразрывна лишь в силу общественного договора, который никто не может нарушить, не рискуя вызвать непонимание. Если мы договоримся, что с завтрашнего дня корову будем называть лошадью, то мы сделаем новое неразрывное закрепление материи знака вне мозга с её идеей в мозгу. Однако ни реальная корова, ни реальная лошадь от перемены их произвольных названий не изменятся, ибо эти животные не имеют ничего общего с их материальными языковыми знаками, которые не похожи ни на реальную корову, ни на реальную лошадь.

У многих лингвистов понимание природы знака и языка в целом есть практическое, обиходное понимание. Оно годно лишь для эмпирического языкознания, которому достаточно видеть и слышать слова и исследовать их только такими, какими оно их видит и слышит, не задумываясь об их истинной сущности, об их месте и роли в познании, в отражении мира, в общении с себе подобными, в теории взаимоотношения «действительность – мышление – сознание – логика – язык – речь – текст», где и раскрывается и с т и н н а я с у щ н о с т ь з н а к а и его роль в функционировании языка.

Действительно, вопрос о языковом знаке – главный в теории языка. Может ли значение, т.е. идеальное существовать в какой-либо иной материи (звуках, буквах, светофоре, флажках, мимике, телодвижениях) кроме живой материи мозга? Если бы знак был двухсторонним, то мышление человека было бы излишним и все мыслительные процессы человека, в том числе и отражение мира, решались бы самим языком.

Если сущность языка якобы «не сводится к его знаковой стороне», не исчерпывается его «знаковостью» и эта теория гиперболизации системы знаков якобы ведёт к «непознаваемости объективной действительности», то зададим автору этой теории Филину вопрос: а что в языке главное, если не его знаки? Что такое язык вообще? Может ли мышление и, следовательно, сознание и общение обходиться без знаков, за счёт чего оно выносится вовне мозга и что служит ассоциативным идеальным накопителем человеческих знаний, передаваемых из поколения в поколение? Филин постоянно пишет о том, что «марксизм - ленинизм – единственно правильный компас», и в то же время отрицает роль знаков – сердцевину того, что у Маркса, Энгельса относится к понятию «языка» (в его теории прибавочной стоимости), но ни один «марксист» этого и не заметил. В знаке заложена вся сущность знакового, оречевлённого, живущего в нейронных клетках, но ассоциативно вынесенного за пределы мозга мышления, т.е. того мышления, которое в сознании протекает в логических формах мысли, на основе которого люди думают, познают, общаются. Признать главным в языке знак – не значит заниматься формальными, чисто бессодержательными операциями, как это делают многие логики, оторванные от конкретного языка, а, напротив, признать, что мы, если мы правильно поймём суть знака, то мы глубоко проникнем в суть мышления и его связей с материей знаков и реальной действительностью.

Филин обвиняет теорию языковых знаков в том, что «в основе этой теории – сначала мысль, знание, затем условное закрепление за ними произвольно выбранных символов». Но так оно и есть на самом деле ! Знает ли история наук хоть один случай, чтобы люди сперва изобрели слово, ни с чем не связанное, ни с внешним, ни с внутренним миром человека, а потом мучительно бы ломали себе голову над тем, какую бы идею, смысл, значение втиснуть в этот знак? Психологи показали (Выготский), что мышление и язык, т.е. знаки, независимы одно от другого, прежде рождается мысль, понятие, а затем оно одевается в знаковую форму. По мере автоматического овладения языком эта связь укрепляется до автоматизма, кажется неразрывной, до того неразрывной, что переходит в свою противоположность – мышление становится возможным и без слов языка, нерасторжимая связь между знаками и мышлением разрывается, что и проявляется в феномене «авербального» мышления.

Связь между звучанием и графикой слова с обозначаемым предметом не прямая и непосредственная, звучание и написание связано с отображением предмета в сознании через определённые уровни знака (четыре уровня, см. выше). Поэтому материя слова не есть «чистый природный знак», наподобие свиста ветра, как некое чистое звучание, как нечто только внешнее по отношению к значению, к отражению действительности в мозгу человека, с которым это слово связано условно, а есть её идеальный образ в сознании – фонема. Общепринятое понятие «значение слова» не есть его собственное значение – это идеальное отражение действительности, совершающееся в мозгу. Значение, мысль лишь условно связано со словом, это психическая ассоциативная связь материи знака с её идеальным образом в мозгу. Язык – это смысловая сфера, а материальные знаки в этом языке – лишь внешние материальные символы, рабочие инструменты, и «свою значимость» они получают в мозгу для тех или иных предметов, которые они обозначают по психической ассоциации. Предметы эти, бывшие неизвестными, туманными или вообще не существующими для сознания, только в сознании впервые получают свой чёткий смысл, хотя этот смысл был им дан мозгом условно, собразуясь со свойствами предметов.

Раз есть знак, значит есть и тот предмет, который им обозначен, реальный или вымышленный. Идеальный образ всякого материального знака, отражённый в сознании, предполагает материального носителя, т.е. звуки и буквы а также человеческие материальные органы: мозг, органы артикуляции, руки. Звуки, буквы не исчерпываются их материей, воздушными волнами и чернилами. Взятые сами по себе они представляют только самих себя. Это физика. Кроме физической субстанции вся область обозначения, познания и коммуникации имеет ещё и главную специфику – идеальную сторону, хранящуюся в нейронах мозга. Знак есть носитель смысла, хранящегося в мозгу, а предмет, обозначенный знаком, получает осмысленное содержание.

Лингвистические фантазёры утверждают, что слово (знак) есть материально-идеальное образование, т.е. соединение в материи слова и материального, и идеального, и что вроде бы без значения нет слов. Могут ли существовать какие-либо материально - идеальные образования вообще? Такие гибриды невозможны. Есть, с одной стороны, материальные образования, а с другой – идеальные образы и отношения между ними. Идеальное есть отражение в сознании человека материального, существующего вне и независимо от сознания. Принятие тезиса о материально - идеальном характере языка приводит к сфере расширения языка и несвойственных ему функций, функций отражения реального мира. Мышление оказывается в таком случае частью языка и, следовательно гносеология и логика должны стать лингвистическими дисциплинами.

Развитие этого тезиса приводит к тому, что языку приписывают функцию отражения действительности. При этом опираются на марксистскую формулу о «единстве языка и мышления», которую Маркс нигде в таком виде не высказал. Его формула: «На духе с самого начала лежит проклятие быть отягощённым материей языка». Но это не «единство», а условное, произвольное объединение двух разнородных явлений – материального (в слове) и идеального (в сознании). Формы мышления не могут включаться в языковую материю как её составные части. Поэтому следовало бы говорить не о познавательной и коммуникативной функции знаков, а лишь об их «звуковой или графической оболочке», служащей этим целям, не о выражении мысли в языке, а об ассоциативной связи внешней материи с внутримозговым идеальным образом, не об обозначении понятия словом, а об ассоциативной соотнесённости идеального понятия со звуковым комплексом слова. В самом теле знака, в его материале, никакого значения нет, а у идеального значения совершенно иной адрес: в человеческой голове. Экспонентом знака будет только восприятие тела знака, ибо всё происходит через него, находящегося вне человеческой головы, а идеальный образ этого тела живёт в голове.

Многие определяют язык как неразрывное единство материального и

идеального. Но как представить себе, чтобы существовал знак, слово как нечто целое, частями которого являются мысль и звук? Где локализуется такое целое и где локализуются части этого целого? Если звуки и слова, поступив в мозг, превращаются в идеальное от этих звуков и слов – в фонемы ( 2 ) и понятия ( 3 ), то лингвисты были бы правы, назвав весь знак «психической сущностью». Звук и мысль не могут быть неотделимы друг от друга, это разные уровни – материальное и идеальное. Это разнородные явления, поскольку для их тесного, «неразрывного» существования невозможно представить себе какое-либо конкретное место для их локализации. Нельзя считать материальное и идеальное (значение) неразрывным, потому что это была бы совершенно неопределённая связь двух совершенно разнородных сущностей – материальной субстанции и идеального понятия. Соссюр считал эти две стороны в знаке неразрывными, подобно единству двух страниц листа бумаги. Эта точка зрения ведёт к тому, что мы должны будем принять также тезис: на той и другой стороне листа бумаги оказались разрезанными в одиноковой мере и материя знаков (вне мозга), и идеальное понятие (в мозгу). Эта точка зрения приводит к тому, что материя знака есть носитель, вместилище идеальных содержаний мысли. «Неразрывными» могут быть только идеальное от материи знака (уровень в знаке 2 ) и идеальное от реального внешнего предмета в нейронах мозга (уровень в знаке 3 ), которые объединяются условно, немотивировано, по общественному договору, значит нерасторжимо, потому что то и другое есть одно и то же лишь по названию, а не по природе, по сущности, и то только потому, что два идеальных образа (фонема и понятие) освящены одним и тем же человеческим органом – нейронными связями мозга.

Это сложный гносеологический вопрос: каким образом идеальное, которое есть функция мозга, может существовать на базе неживой материи звуков, букв? Но если материя знака имеет значение, то как оно там возникло? Если значение – в мозгу, то как я узнаю звук, буквы, производимые другими людьми – в мозг входят звуки и буквы живьём? Никакой аргументации авторы этой теории не дают. Открытыми остались также вопросы: 1) каким образом значение локализуется в структуре языка, в знаках и 2) как эта семантика реализуется в сознании, отражающем объективную действительность. Изменение значения слова, как некоторым кажется, зависит от структуры предложения, обусловлено якобы поведением слова в данной знаковой системе, но фактичкески изменение значения слова обусловлено изменением структуры мышления, так как по своей структуре знаки рождены сознанием и связаны с сознанием. Структура предложения становится индикатором изменения значения слова только потому, что предложение лишь регистрирует плоды работы мозга. Знаки развиваются не в силу языковой структуры, а в силу закономерностей развития в структуре мышления, которое и руководит языковой структурой. Формы взаимоотношения материи знаков и их ассоциативных значений в мозгу (полисемия, антонимия, омонимия, синонимия) являются результатом логического анализа, т.е. осуществляются не на «внутренней логике» языка (мёртвая языковая знаковая система лигики не имеет), не на основе «семантической системы самого языка», а есть логические операции мышления, опирающиеся на материальные знаки. Разные «значения» одного и того же знака – это приёмы и способы мышления, давно известные из Аристотелевской формальной логики. Разумеется, этих приёмов сейчас значительно больше, чем во времена Аристотеля. Это результат развития семантического и логического уровня сознания, именно сознания, а не языка. Поэтому когда пишут или говорят «История немецкого языка», «История английского языка», то это не история немецких и английских языковых знаков, а история мышлеия людей этих наций, или конкретнее – история их семантического мышления, отражённого в их национальных знаках.

В символической логике и в математике эти операции осуществляются более точно, чем в языкознании, но ни логики, ни математики не выступают с заявлениями, будто логические и математические значения являются внутренним свойством самих математических и логических знаков, будто математические и логические знаки есть «вместилище», «оболочка» математических или логических значений. Человеческое мышление не сделало бы никакого прогресса, если бы люди считали, что знаки языка, химии, физики, логики и др. символы имеют «значение», заключённое в них самих. В суждениях Солнце вращается вокруг Земли, Солнце всходит и заходит на уровне науки, а не на житейском уровне, т.е. на уровне логического мышления доказано, что эти знаки имеют прямо противоположное значение. История идеального значения и его формирования лежит за пределами самой знаковой системы.

А где же, и на каком этапе работы знака вступает в свои права мышление?

За высокими марксистскими фразами механизм знака остался не раскрытым. Догмы марксизма повторяются по наследству всеми марксистскими лингвистами. Идеальное «в знаке», которого в нём нет, не тождественно материи знака, потому что и материя знака, и его идеальный образ, как и образ внешнего предмета, произвольны. Идеальное порождено материей мозга, но оно тоже произвольно, независимо от материи знака. Оно зависит лишь от материи мозга, но лишь в том смысле, что оно есть продукт работы мозга. Поэтому язык не есть «то новое», в котором противоположности образуют его сущность, идеальное и материальное в языке не есть «результат саморазвития». Происходит «раздвоение» на материальное и идеальное не в знаке, а в мозгу.

Языковой знак не может быть двухсторонним. Если объявить знак

двухсторонней сущностью, то это означало бы, что в знаке содержится одновременно и материальное, и идеальное, т.е. между ними существует какое-то «соотношение». Это, далее, означало бы, что в одном и том же знаке существуют два разных объекта – и материальное, и идеальное. Если допустить, что знак имеет значение, то остаётся загадкой, как неживая материя может обладать своим собственым идеальным значением. Эта теория основана лишь на «здравом смысле», и не имеет под собой научного основания: в каком смысле понимается эта соотнесённость противоположных сущностей, в чём механизм вхождения значения в материю знака?

Идея о материально-идеальном свойстве языка запутывает проблему связи языка и мышления, слов и понятий, предложений и суждений. Следуя этому тезису, мы приходим к полному отождествлению языка и мышления. Если слово состоит из двух элементов – материальных звуков и идеального значения в этих звуках, то и язык есть материально-идеальное образование, где идеальный элемент – всё мышление в целом как система движущихся и изменяющихся языковых знаков. Следовательно, мышление – часть языка, т.е. включает в себя язык, а язык включает в себя мышление как свой элемент (свою составную часть). Следовательно, язык – не орудие мысли, средство обмена мыслями и сама мысль. Если язык включает в себя мышление, то может ли он быть средством выражения мысли, т.е. самого себя? Тогда мы обязаны заменить вопрос о соотношении языка и мышления вопросом о соотношении звукового комплекса с его значением в пределах самого языка, т.е тем самым мы постулируем теорию, будто мышление не может выйти за пределы системы языковых знаков. А так как языковые системы в разных языках разные, то мы обязаны утверждать, что нет общечеловеческого мышления и все народы живут за железным, т.е. языковым занавесом. Поэтому основной наукой о мышлении мы должны считать не теорию познания, философию, логику, психологию, а лингвистику. Если знак двухсторонен – звук и значение, а значение – это отражение реального мира в мозгу, то это ведёт к признанию тезиса о том, что язык, т.е. языковые знаки каждого национального языка есть сознание этого народа, т.е. каждый народ понимает мир как систему их языковых знаков. Это та же теория «лингвистической относительности» Сепира – Уорфа, та же современная теория «языковой картины мира».

Языковой знак не несёт в себе никакого семантического значения, никакой логики. Значение не в знаке, а в мозгу – это отражательная категория, понятие, т.е факт сознания. Значение может находиться только в головах людей, а материальный знак только вне человека. Если признать, что знак включает в себя значение, то это значит, что знак указывает на самого себя или одна часть знака указывает на другую его часть. «Звуки ... вообще чувственная, внешняя периферийная сторона, взятая сама по себе, ничего не значит» (Бодуэн).

Нет того, что мы называем «языком», без материальных знаков, которые и являются языковыми знаками потому, что они построены по четырёхуровневой модели, вобравшей в себя и материальное в знаке ( уровень – 1 ), и идеальное знака, фонемы (уровень – 2 ), и идеальное значение внешнего предмета, понятия (уровень – 3 ), и материя внешнего предмета ( уровень – 4 ). Для языкознания, таким образом, проблема природы знака, соотношения между знаком и значением, перерастает в важнейшую научную проблемы – основу всего языкознания, в проблему самого лингвистического объекта.

Идеальное – это факты сознания, отражения. Всё смысловое, т.е. идеальное, живущее в сознании, реально, и в то же время не есть нечто материальное. Идеальное является отражением материального и существует при условии своей отчуждённости от форм материального. Отражение предмета не есть отсутствие этого отражения. Это специфическое бытие предмета, а вовсе не полное отсутствия этого бытия. Иначе пришлось бы отменить и таблицу умножения, всю математику. Ведь таблица умножения отражает материальное бытие предметов, но не чувственно материальное, а нечто такое, что лежит в глубине этого материального. Знак – материален, он не может не быть материальным, иначе не было бы ни самого знака (звука, слова), ни реального предмета, которые присутствуют через материю этого знака в сознании человека. Идеальная сторона знака, как собственность сознания, есть максимальная обобщённость материи знака, означающая её всеприсутствие. Знак обязательно связан с тем внешним физическим предметом, который этим знаком обозначается как ассоциативный, идеальный образ этого знака (естествено, вместо физических предметов это могут быть и идеальные образования мозга, как предмет познания или коммуникации).

3. 
   
   жүктеу/скачать 4.29 Mb.
   
   Достарыңызбен бөлісу: