1.4. Национально-культурный аспект
коммуникации
Культурно-специфические особенности коммуникации проявляются в нашем представлении во всех её вышеперечисленных формах (межличностной, массовой, групповой и организационной), в комплексе вербального и невербального поведения, в реализации разных уровней как лингвистического, так и экстралингвистического планов.
Отметим, что выявлению и изучению национально-культурной составляющей дискурса посвящены различного рода исследования отечественных и зарубежных учёных. В предлагаемом ниже обзоре представлены некоторые подходы к данной проблеме современных авторов, которые так или иначе пересекаются с нашим подходом к анализу коммуникативного стиля в контексте межкультурного общения и, соответственно, диалектики культуры и коммуникации.
Лингво-когнитивная концепция (Красных, 2002: 20) позволяет выделять и анализировать два плана коммуникации. Прежде всего, речь идёт об общелингвистическом аспекте, релевантном для любой формы коммуникации, любого дискурса, любого языка, на котором осуществляется общение. Иначе говоря, объектом анализа становятся коммуникативные универсалии, о которых мы писали выше, вся совокупность факторов, структурирующих саму коммуникацию и влияющих на её протекание. Особый интерес для нас представляет второй план как культурно-детерминированный компонент, актуальный для коммуникативного пространства каждой лингвокультуры, в котором реализуются все типы дискурсов. Это тот компонент, который определяет особенности национального языкового сознания, специфику того, что хранится в сознании человека и проявляется в коммуникации. Изучение культурно-детерминированного компонента позволяет исследовать национальное в коммуникации, выявлять и описывать национально-специфические составляющие, в частности, феномены, которые обусловливают национально-культурную специфику дискурса, в том числе национальный коммуникативный стиль как центральное понятие нашей работы.
Упоминавшиеся в связи с необходимыми условиями коммуникации термины «когнитивная база» и «пресуппозиция» разрабатываются в русле теории лингво-когнитивного подхода и, являясь национально-культурно-детерминированными сущностями, требуют более детального рассмотрения.
Итак, каждая языковая личность, каждый человек, общающийся как субъект коммуникации, обладает определённым образом структурированным набором знаний и представлений, обозначаемым индивидуальным когнитивным пространством. При этом существует некая совокупность знаний и представлений, которыми владеют все представители того или иного социума (профессионального, конфессионального и т. д.), выделяемая как коллективное когнитивное пространство. Определённым же образом структурированная совокупность знаний и национально-детеминированных и минимизированных представлений того или иного лингво-культурного сообщества, которыми обладают все носители того или иного национально-культурного менталитета, определяется как когнитивная база (Гудков, 2003: 91; Красных, 2003: 61). Безусловно, разные лингвокультуры имеют разные когнитивные базы, что связано с различиями в «языковых картинах мира», разной категоризацией и классификацией окружающей людей реальности. Причём, как отмечает Д.Б. Гудков, основными составляющими когнитивной базы являются не личные знания и представления тех или иных индивидов о «культурных предметах» (термин Н.В. Уфимцевой), но национально-детерминированные минимизированные инварианты этих представлений (там же: 98).
В разработанной авторами концепции не только когнитивная база, но и когнитивные пространства (индивидуальные и коллективные) являются культурно-маркированными. Кроме того, совокупность последних образует национальное культурное пространство, понимаемое как информационно-эмоциональное («этническое») поле, как всё многообразие реально существующих и потенциально возможных знаний и представлений носителей национального ментально-лингвального комплекса. Когнитивная база входит в культурное пространство как его «ядерная» часть (Красных, 2002: 23). Например, в немецком культурном пространстве особую ментальную нишу занимает концепт «Стена» (die Mauer) как символический знак разъединения и объединения страны. При этом индивидуальные когнитивные пространства жителей немецких Земель включают в себя разные, по природе своей субъективные, оценки и коннотации, связанные с событиями вокруг Берлинской стены. Активизируемый в коммуникации определённый набор дифференциальных признаков этой реалии у немецких коммуникантов имеет как более, так и менее личностный вектор: «sie lebten jenseits von Mauer» 1; «wir waren die Zonenkinder hinter der Mauer» 2; «man richtete sich darauf ein, im Schatten der Mauer zu leben», «Mauerstaat» 3 usw. На основе государственного и политико-культурного деления Германии на протяжении ряда лет можно говорить, видимо, о специфике коллективных когнитивных пространств восточных и западных немцев, эксплицитно или имплицитно актуализирующих в своём речевом поведении свой комплекс представлений о «стене» и объединении: «wir im Westen wussten zu wenig von ihrer Vergangenheit, ihrer Empfindungen, ihren Beziehungen zu uns», «der Osten ist nicht über einen Kamm zu scheren» 1. Безусловно, существует национальный инвариант знания и представления о культурном феномене «Mauer», хранящийся в минимизированном, редуцированном виде в когнитивной базе немецкой лингвокультуры. Оформленный как некий «пакет информации», этот инвариант не часто вербализуется в полной мере в связи с его предполагаемой общеизвестностью для носителей языка. Одной из возможных речевых экспликаций, отражающих фрагмент когнитивной базы, связанный с концептом «стена», является, например, фраза «neue Mauer in den Köpfen».
Все когнитивные совокупности реализуются в пресупозиции, которая, в свою очередь, актуализируется в процессе коммуникации, релевантна «здесь» и «сейчас». В.В. Красных выделяет три типа пресуппозиций, соотносимых со структурами индивидуальных и коллективных знаний и представлений (Красных, 2002: 24). Когнитивная база как наиболее консервативный корпус знаний и представлений человека, точнее тот её фрагмент, который значим для осуществляемого акта коммуникации, соотносим с макропресуппозицией. Её актуализация возможна только в случае общения коммуникантов, обладающих одной когнитивной базой, или в случае, когда коммуникант-иностранец знаком с когнитивной базой той лингвокультуры, на языке которой ведётся общение.
Здесь, однако, возникает следующий вопрос. Реалии современной жизни таковы, что всё чаще в ситуациях межкультурной коммуникации языком общения становится так называемый linqua franca, язык-посредник, неродной для коммуникативных партнёров (см., напр., Quirk, 1982; Firth, 1996; Crystal, 1999; Bouton, 1999; Seidlhofer, 2001). В этом случае трудно сказать без специального исследования, фрагменты чьей когнитивной базы будут актуализироваться в макропресуппозиции, нормы какого коммуникативного стиля будут выбраны общающимися, создавая тем самым платформу для коммуникации.
С фрагментом коллективного когнитивного пространства, проявляемого в коммуникации, соотносится социумная пресуппозиция. Последняя актуализируется при общении людей, относящихся к одному социуму. Как макропресуппозиция, так и социумная пресуппозиция не всегда имеют место. Они явно отсутствуют, если участники коммуникации не принадлежат к какому-либо одному социуму и/или к одному национально-лингво-культурному сообществу. В качестве краткой иллюстрации вышесказанного приведём типичное немецкое объявление, вывешанное накануне Рождества у входа в одном из кафе:
Unsere Öffnungszeiten an den Feiertagen:
Heilig Abend
10 bis 17 Uhr
21 bis 24 Uhr
25. und 26.12.
10 bis 24 Uhr
Gans- und Entenessen
wir bitten um rechtzeitige Reservierung!
В первой части объявления указаны часы работы кафе днем и вечером в сочельник, накануне Рождества. Знание о том, почему сделан перерыв между 17 и 21 часами, относится непосредственно к когнитивной базе немецкого лингво-культурного сообщества. Это знание в рамках своей культуры воспринимается как нечто всем хорошо известное и само собой разумеющееся. И вряд ли хозяину немецкого кафе придёт в голову выражать вербально, что этот период вечернего времени в сочельник считается праздником в кругу семьи с традиционными подарками и ёлкой. При этом у любого иностранца, незнакомого с немецкими рождественскими обычаями, такое расписание может вызвать удивление и непонимание. Примерно также можно проинтерпретировать вторую часть объявления, в которой имплицитно в пресуппозиции подразумеваются культурные знания о том, что в последующие праздничные дни, как правило, многие немецкие семьи в кругу родственников и друзей посещают кафе и поэтому необходимо заказывать места заранее.
Третий тип пресуппозиции, имеющий место в любой ситуации общения, определяется как микропресуппозиция, или общий фонд знаний коммуникантов о конкретной ситуации, в которой осуществляется конкретный акт коммуникации. Это спонтанно возникающая «здесь и сейчас» зона пересечения индивидуальных когнитивных пространств общающихся.
Забегая вперёд, отметим, что в рамках нашего подхода с макропресуппозицией и, соответственно, с когнитивной базой лингво-культурного сообщества коррелирует национальный коммуникативный стиль. Как представляется, отражённые в когнитивной базе культурно обусловленные знания, представления и установки определяют предпочтения носителей языка в отборе коммуникативных средств для организации адекватного общения. Если соотнести социумную пресуппозицию и коллективное когнитивное пространство с определённым видом институции, которому свойственен конкретный институциональный тип дискурса, то можно говорить об особенностях коммуникативного стиля данного локального или частного дискурса. С нашей точки зрения, присущий каждому общающемуся человеку индивидуальный личностный стиль так или иначе детерминирован национальным и дискурсивным стилем коммуникации в данной лингвокультуре. Отсутствие пресуппозиции, а значит, в том числе, представления о коммуникативном стиле инокультурного партнёра по общению, предполагает возникновение недоразумений в коммуникативном взаимодействии.
Значимой для анализа национально-культурной составляющей коммуникации в рамках лингво-когнитивного подхода представляется также концепция прецедентных феноменов, являющихся ядерными элементами когнитивной базы (Гудков, 2003: 99; Красных, 2003: 169). Сам феномен прецедентности в разных аспектах неоднократно обсуждался в научной отечественной литературе, а именно, прецедентный текст (Караулов, 1987: 216; Сорокин, 1987; Сорокин, Михалёва, 1993), прецедентное высказывание (Костомаров, Бурвикова, 1994; Захаренко, 1997), прецедентные текстовые реминисценции (Прохоров, 1996), прецедентное имя (Гудков, 1997). Модифицируя определение Ю.Н. Караулова в отношении прецедентного текста, В.В. Красных относит к числу прецедентных феномены (Красных, 2003: 170):
-
хорошо известные всем представителям национально-лингво-культурного сообщества («имеющие сверхличностный характер»);
-
актуальные в когнитивном (познавательном и эмоциональном) плане;
-
обращение (апелляция) к которым постоянно возобновляется в речи представителей того или иного национально-лингво-культурного сообщества.
Прецедентные феномены могут быть как вербальными, так и невербальными. К первым относятся самые разнообразные тексты как продукты речемыслительной деятельности, ко вторым – произведения живописи, архитектуры, музыкальные произведения и т. д. В составе прецедентных феноменов выделяют прецедентный текст, прецедентную ситуацию, прецедентное имя и прецедентное высказывание, подробно раскрываемые в монографии В.В. Красных (там же). Интерес для нашей работы, в которой моделируется национальный коммуникативный стиль, представляют любые из названных типов феноменов, относящихся к национальному уровню прецедентности. А именно феномены, известные обыкновенному среднестатистическому представителю той или иной лингвокультуры и входящие в национальную когнитивную базу.
Проблема национальной специфики коммуникации очень активно и плодотворно разрабатывается в аспекте сопоставительного исследования коммуникативного поведения разных народов (см. Стернин, 1996; 2001; 2002; 2003а; 2003б; Прохоров, Стернин, 2002; Стернин, Ларина, 2003). При этом коммуникативное поведение определяется как совокупность норм и традиций общения определённой лингвокультурной общности – народа, группы, а также отдельной языковой личности (Стернин, 2003б: 63). Коммуникативное поведение обусловлено как национальным менталитетом, так и национальным характером. Важно отметить, что при описании коммуникативного поведения речь идёт только лишь о наличии выявленных коммуникативных образцов в национальной культуре, в её фонде, концептосфере, а не об обязательном обладании этими образцами поведения каждым. Можно только утверждать, что многие носители данной культуры и данного языка владеют этими образцами (Стернин, Ларина, 2003: 20).
В рамках названной теории предлагаются три основные модели – ситуативная, аспектная, параметрическая – как комплекс описания национального коммуникативного поведения.
Ситуативная модель отражает коммуникативное поведение в рамках коммуникативных сфер и стандартных коммуникативных ситуаций (приветствие, извинение, благодарность, вступление в контакт, выход из общения, общение в гостях, общение в коллективе, по телефону, общение с детьми, национальная невербальная система и т. д.). Ситуативная модель строится на эмпирическом материале. В ней отдельно рассматривается и описывается вербальное и невербальное коммуникативное поведение.
Аспектная модель предполагает описание коммуникативного поведения в фокусе выделенных исследователем априори аспектов, основные из которых – вербальный и невербальный, а также продуктивный, рецептивный, нормативный и реактивный (описание коммуникативной реакции).
Параметрическая модель представляет собой достаточно формализованное системное описание коммуникативного поведения на основе некоторой заданной исследователем совокупности факторов. В рамках параметрической модели И.А. Стернин выделяет коммуникативные факторы, параметры и признаки. Последние являются основой описания, так как накапливаются эмпирически, из фактического материала. Признаки систематизируются в параметры, а параметры – в факторы. Таким образом, получается обобщённая модель коммуникативного поведения лингвокультурной общности как систематизированное, упорядоченное сочетание выявленных особенностей национального коммуникативного поведения (см. Стернин, 2003а: 5,6). Среди основных факторов, входящих в модель параметрического описания коммуникативного поведения, подчеркнём следующие, релевантные также с точки зрения анализа коммуникативного стиля: формальность/неформальность общения; коммуникативная самопрезентация; отношение к разногласиям; общительность; содержание общения, в том числе коммуникативные табу речевого и тематического характера; ориентация на собеседника; роль устного и письменного общения; невербальная организация общения (ср. там же: 7–13).
Отметим, что мы рассматриваем коммуникативный стиль как основу национального коммуникативного поведения.
В исследованиях зарубежных авторов последних лет, изучающих источники культурной маркированности в коммуникации, обращают на себя внимание концепции в русле парадигмы «культура в языке». Как представляется, они инспирированы, прежде всего, многими идеями Э. Сепира, одна из которых: «лексика – очень чувствительный показатель культуры народа» (Sapir, 1949: 27). Кроме того, резонансом работ А. Вежбицкой, обосновывающих теорию «ключевых слов» культуры (Вежбицкая, 2001). Термины, именующие эти концепции, не так просто перевести на русский язык, например: Rich Points – как проблемные «узлы» культуры, места коммуникативного напряжения, «rich, with the connotations of tasty, thick, and wealthy all intended» (Agar, 1994: 100), или Hotwords – как слова-конденсаторы культурного смысла, коннотативный фон которых, как правило, невозможно определить по словарю (Heringer, 2004: 174). Немецкие авторы используют для обозначения данных речевых феноменов понятие Stolperstein, что можно трактовать как «камень коммуникативного преткновения», о который «запинаешься» в процессе общения при непонимании или неадекватной интерпретации сказанного из-за отсутствия необходимых культурно-фоновых знаний или пресуппозиций, что особенно явно проявляется в ситуациях межкультурного общения. Культурно-«нагруженные» коммуникативно-языковые явления Rich Points и Hotwords прежде всего закреплены за словами, кристаллизуются в лексических единицах (хотя в их объём включаются также грамматические и прагматические моменты). Позволив себе условно назвать эти слова принятым в русском научном употреблении термином лингвоспецифичные слова, рассмотрим одну из таких лингвоспецифичных лексем, а именно понятие из австрийской культуры, являющееся подлинным «камнем преткновения» для иностранцев. Значение слова Schmäh, часто употребляемое в Вене в телевизионных передачах, в газетных статьях, просто в разговорах, вряд ли можно понять из словарных изданий и, соответственно, в адекватном смысле употреблять или интерпретировать в коммуникации. Многочисленные попытки на основе интервью и бесед выяснить все те компоненты значения (культурные семы), которые укоренились в слове, помогли создать следующий образ. Данное понятие передаёт определённый образ жизни и мировоззрения, общую манеру вести себя, связанную с юмором и ироничным отношением к действительности, помогающую легче преодолевать жизненные проблемы. Такой вот своего рода «чёрный юмор», эксплицирующийся в коммуникации, например, в форме остроумного комментария к ситуации или в хитрой лжи в целях собственной выгоды. Подобное речевое поведение свойственно, однако, не любому австрийцу, поскольку соотносится с уровнем воспитанности и интеллигентности. При этом сами носители языка затруднялись в определении точной дефиниции этого слова, высказывая спорные и неоднозначные мнения. По крайней мере, сложно было определить, имеет это понятие перевес в пользу положительных или отрицательных коннотаций, что также подтверждает его культурную насыщенность и специфичность (ср: Agar, 1994: 101). Для сравнения с выявленным толкованием приведём достаточно лаконичные немецкую и русскую словарные статьи, где, кстати, ключевое слово представлено только в форме глагола, при отсутствии соответствующего существительного:
-
«Schmähen – поносить, хулить, оскорблять» (Большой немецко-русский словарь: Т.2, 1980: 311).
-
«Schmähen: verächtlich behandeln, schimpfen, lästern: Schmährede; Schmähschrift; Schmähsucht; schmähsüchtig» (Das neue deutsche Wörterbuch, 1997: 816).
Подобные «культурно нагруженные» единицы, с трудом поддающиеся объяснению человеку из другой лингвокультуры, в огромном количестве присутствуют и в русском коммуникативном пространстве: «авось», «душевный», «поговорить по душам», «интеллигент» и т. д., а также в любом другом. В немецком это могут быть слова «Verein», «Feierabend», «Wessi-Ossi», «Wendehals» и др. Яркий пример национально-культурной специфичности демонстрирует приводимый далее отрывок из газетного текста: «Затрудняюсь объяснить русскому читателю, что такое «ртвели». Если очень коротко, то это несколько недель в сентябре-октябре, когда в виноградарских деревнях Грузии собирают и перерабатывают урожай. Одни называют «ртвели» работой, другие – праздником, но, наверно, это и то, и другое. Короче и проще объяснить не могу, боюсь, так разольюсь в описаниях, что и о главном, пожалуй, не скажу. Как объяснить, что такое грузинская деревня без «ртвели»? (Мамаладзе, 1982; цит. по: Попова, Стернин, 2003: 75).
В расширительном значении как речевые проблемы (par excellence) вышеназванные подходы трансформируются в концепцию Hotspots (Heringer, 2004: 165) – «горячие» точки межкультурной коммуникации. К таковым немецкий автор относит, например, грамматическую (du-Sie-Ihr-System) и прагматическую (употребление титулов Herr, Frau, Dr. перед именем) нормы обращения в немецком языке или обращение по имени и отчеству в русском языке, что часто вызывает коммуникативную заминку у иноязычных партнёров. Перечислим ещё несколько потенциальных «горячих» моментов общения, полное число которых достаточно трудно охватить.
Итак, это может быть этап установления контакта (подавать или не подавать руку для пожатия, как ответить на звонок по телефону и т. д.). В китайской культуре готовность начать разговор подтверждается часто ответом на вопрос «chi guo-le ma?» (Вы уже поели?). Отрицательный ответ грозит прерыванием общения. Известное американское речевое клише «How do you do?» требует не прямого ответа, а лишь зеркального повторения (Echo-Feedback). В японской лингвокультуре важной процедурой при знакомстве является обмен визитными карточками, которые выполняют функцию идентификации личности в отношении её социального статуса.
Поддержание контакта (алгоритм мены коммуникативных ролей, возможность прерывания собеседника, стимулирующие разговор модальные частицы, приемлемая длительность пауз и т. д.). Например, как известно, в разных языковых культурах коммуникативная значимость молчания неодинакова. В американском, немецком, французском, арабском контекстах молчание вызывает чаще негативную реакцию. В восточной Азии, Японии, Финляндии молчание как ответ воспринимается почти как норма. Китайская пословица подчёркивает: «Знающий молчит, незнающий болтает».
Традиции слушания (принятые сигналы проявления внимания и коммуникативного участия во взаимодействии: зрительный, переспрос, молчаливое слушание, смех и т. д.).
По сути, многое из перечисленного в отношении оформления общения в разных культурах имеет непосредственное отношение к проявлению коммуникативного стиля как явления детерминированного той или иной культурой.
Справедливости ради отметим, что представленные выше концепции имеют полные или частичные аналогии в отечественных исследованиях разных лет, посвящённых проблематике взаимодействия языка и культуры в коммуникации. В целом, подобные подходы соответствуют лингвокульторологической (Телия, 1996; Воробьёв, 1997; Маслова, 2001; и др.), этнолингвистической (Толстой, 1995; Гердт, 1995; и др.) и лингвострановедческой (Верещагин, Костомаров, 1980) парадигмам. Национально-культурное своеобразие номинативных единиц, релевантные для определённого народа коммуникативные характеристики разрабатывались отечественными авторами в терминах лакун (Сорокин, Морковина, 1989), культурных концептов (Степанов, 1997; Карасик, 2002; Слышкин, 2000; и др.), прецедентных имён (Гудков, 1999 и др.), безэквивалентной лексики (Верещагин, Костомаров, 1990), коммуникативных концептов и национального коммуникативного поведения (Стернин, 2001).
Говоря о культурной специфике коммуникации, нельзя обойти вниманием дискурсивные конвенции или стратегии в разных лингвокультурах, а также разнообразные речевые акты как культурно обусловленные явления. Например, в деловых переговорах между представителями французских и немецких фирм французские участники часто начинают разговор шуткой или остроумным комментарием по поводу ситуации, контекста и темы встречи. Большинство немецких партнёров оценивает данное речевое поведение французов как неуместное («деплацированное»): «Das ist jetzt nicht an der Zeit, Witze zu machen». При этом речь не идёт о полном неприятии юмора как такового, а лишь о том, что он неуместен в структуре дискурса в данный момент. Кроме того, обоюдно раздражающими являются стратегии аргументации обеих сторон. С точки зрения французов, немецкие объяснения избыточны и слишком деталированны, а аргументы французских коллег строятся в немецком восприятии на постоянных отклонениях от темы, ассоциациях и намёках (Helmolt, Müller, 1991: 531).
В повседневном бытовом дискурсе также распознаётся своеобразный культурно-специфичный алгоритм. Так, коммуникативный акт «предложение услуги – принятие услуги» реализуется в немецкой лингвокультуре посредством трёх реплик или обменов:
A: Hier ist ein Stuhl, bitte.
B: Danke!
A: Bitte.
В английской языковой культуре подобная интеракция состоит обычно из двух репликовых шагов (turns):
A: Here’s a chair, please.
B: Thanks!
A: – –
Речевой акт комплимента сопровождается, как правило, в большинстве европейских культур вербальным выражением благодарности, тогда как в Японии реакцией на комплимент будет извинение. Так, на комплимент по поводу вкусной еды хозяин-японец ответит: «Извините, у меня было очень мало времени для подготовки» (Andree, 2004: 154).
К национальной составляющей дискурса исследователи относят также краткие нарративные формы (фразеологизмы, пословицы, поговорки, шутки, анекдоты), осознанно или неосознанно употребляемые в общении (Roth, 1996: 68). В идиоматическом фонде языка отражаются ценностные установки и культурно обусловленные нормы народа. «Система образов, закреплённых во фразеологическом составе языка, служит своего рода «нишей» для кумуляции мировидения и так или иначе связана с материальной, социальной или духовной культурой данной языковой общности, а потому может свидетельствовать о её культурно-национальном опыте и традициях» (Телия, 1996: 215). Именно это делает пословицы, поговорки и подобные им краткие «нарративные единицы дискурса» (в терминологии Müller, 1995) важным источником информации о различных сторонах жизни людей. В этой связи представляется возможным проследить отражение в идиоматике определённого языка особенностей коммуникативного стиля носителей этого языка, рассматривая краткие нарративные формы как метакоммуникативное сообщение о принятых в лингвокультуре коммуникативных правилах и предпочтениях. Например, по данным русской фразеологии, можно говорить о разных аспектах общения, принятых в русской среде: высоком уровне языковой компетенции (язык хорошо подвешен, за словом в карман не лезет, пальца в рот не клади), искренности и правдивости (говорить без обиняков, называть вещи своими именами, хлеб-соль ешь, а правду режь), отрицательном отношении к отсутствию информативности в разного рода праздноречевых жанрах (переливать из пустого в порожнее, разводить тары- бары, точить лясы) и т. д. (см. Леонтович, 2002: 194; Балашова, 2003: 95). Известные немецкие пословицы «Mit Verwandten sing` und lach`, aber nie Geschäfte mach», «Ordnung ist das halbe Leben», «Wie einer redet, so ist er», «An der Red erkennt man den Mann» отражают приоритеты коммуникативного поведения носителей немецкого языка и значимость речевого стиля для общей характеристики человека.
Национально-маркированными в дискурсивной деятельности языковой личности являются, наряду с вербальными, также невербальные и паравербальные элементы. Напомним, что термин «невербальное» понимается обычно как «несловесный язык», объединяющий большой круг явлений: движения тела человека, звуковую модальность речи, мимику, прикосновения, различные элементы окружающей среды и т. д. Известно, что во многих культурах Среднего и Дальнего Востока люди уделяют больше внимания именно невербальной коммуникации (в широком смысле – невербальному поведению), в том числе паралингвистическим средствам общения. Приведём некоторые примеры, иллюстрирующие значимость невербальной составляющей в коммуникативных взаимодействиях.
Предметом обсуждения и интерпретаций культурологов и политологов некоторое время назад стала встреча британского премьер-министра Т. Блэйера и одного из лидеров арабского мира М. Каддафи. На вербальном уровне разговор прошёл достаточно ровно, но невербальное поведение ливийского политика (по оценке международных экспертов) свидетельствовало о выражении пренебрежения и неуважения к английскому собеседнику. М. Каддафи сидел во время переговоров, сложив ногу на ногу и развернув ступню в сторону Т. Блэйера, что является в арабской культуре оскорбительным знаком (Новости НТВ, 27.03.04). Безусловно, понимая культурную специфику этого невербального знака, специалисты проявили тревогу и обеспокоенность по поводу фактических результатов и последствий этой встречи.
Подобный пример, со ссылкой на работы Г. Триандиса (Triandis, 1994), приводит Н.М. Лебедева (Лебедева, 1999: 33). Речь идет о встрече министра иностранных дел Ирака Азиза и госсекретаря США Бейкера, темой которой стала попытка найти компромисс и избежать военного столкновения. В переговорах принимал участие брат президента Ирака Саддама Хусейна, в функции которого входило информировать президента о ходе встречи. Используя только вербальный способ коммуникации, Бейкер прямо и ясно дал понять, что если Ирак не покинет Кувейт, США применят военную силу против Ирака. Брат Хусейна, обратив минимум внимания на то, что сказал Бейкер, но максимум – на то, как он это сказал, доложил в Багдад следующее: «Американцы не станут нападать. Они спокойные, они не сердятся, они только говорят». Итогом этой кросс-культурной ошибки стала жестокая операция «Буря в пустыне», принёсшая тысячи жертв населению Ирака. Очевидно, что одной из причин этой ошибки была культурно обусловленная интерпретация паралингвистических компонентов невербальной коммуникации в решающем переговорном процессе.
Самую большую группу среди невербальных знаков составляют жесты, значительное число которых конвенционально. Традиционный, казалось бы, для многих культур жест «до свидания» в Японии имеет значение «подойди сюда». Классический американский «o´kay» -жест является оскорбительным в Италии, несёт в себе вульгарное сексуальное домогательство в Греции и в Турции, выражает смысл «ты – ноль, ничтожество» во Франции. Дружеское похлопывание по плечу может расцениваться как оскорбление в Японии, особенно если этот жест исходит от коммуникативного партнёра младшего по возрасту и имеющего более низкий социальный статус.
Национальная специфика заметно проявляется и в области социального символизма. Социальные символы непосредственно не участвуют в коммуникации, но они несут коммуникативно-релевантную информацию, тем самым опосредованно включаясь в процесс взаимодействия между людьми (Стернин, 2001: 91). Разное символическое значение имеют, например, цвета в разных культурах. Зелёный цвет, имеющий в европейских странах положительные коннотации как цвет природы, чистоты и свежести, связан с болезненными ассоциациями в странах, где большую площадь занимают дикие джунгли. Кроме того, зелёные оттенки практически запрещены во многих частях мусульманской Индонезии. Чёрный, как известно, не универсальный знак траура, в большинстве азиатских культур траурным является белый цвет, в Бразилии – пурпурно-красный, а в Мексике – жёлтый. Число 13 считается несчастливым не везде, в Японии несчастье символизирует цифра 4, в Кении и Сингапуре – 7. Полным коммуникативным фиаско в Сингапуре будет подарок родителям к рождению ребёнка, имеющий какую-либо связь с аистом, поскольку аист в этой культуре символ детской смерти. Запах лимона (например, в используемых косметических средствах) может стать помехой общения на Филиппинах, где он ассоциируется с болезненным состоянием.
Культурно обусловленным в коммуникативном взаимодействии является также его пространственная организация, приемлемая и комфортная дистанция в общении между партнёрами. Проксемика как область, изучающая один из аспектов невербальной коммуникации, разработана американским антропологом Э. Холлом. Подробнее этот вопрос освещается далее.
Итак, все процессы коммуникации происходят в определённом культурном контексте и, соответственно, детерминированы им. Таким образом, коммуникативно значимое поведение индивида обусловлено его принадлежностью к определённой социокультурной и языковой общности. Расмотренные в данном параграфе концепции изучения национальной специфики коммуникации и некоторые иллюстрирующие эту специфику примеры объединены единством подхода к исследованию коммуникативного стиля и его особенностей в рамках разных лингвокультур. В следующем параграфе представлен взгляд на коммуникативный процесс с точки зрения категоризации межкультурных феноменов, развиваемый в теории и практике достаточно новой для научного гуманитарного знания дисциплины «межкультурная коммуникация».
|