Lubishvk doc Конспект книги


Уже изложенного, казалось бы, достаточно, чтобы



бет14/18
Дата18.06.2016
өлшемі1.86 Mb.
#144965
түріКонспект
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   18

6.12. Уже изложенного, казалось бы, достаточно, чтобы прийти к убеждению, что система Коперника вовсе не была "вызовом", брошенным великим ученым церковному суеверию согласно хорошо известному выражению Энгельса. Учение Коперника не имеет и следа материалистического или атеистического мировоззрения. Но ввиду исключительного интереса и важности вопроса, полезно отношение Коперника к религии и, в частности, к католической церкви, разобрать детально.

Во всей своей деятельности Коперник проявлял себя как верный сын католической церкви, но, видимо, не проявлял большого интереса специально к теологическим вопросам. Мне неизвестно, чтобы, при всем разнообразии его деятельности, он оставил специально теологические сочинения. В этом он отличается от активных теологов, Николая Кузанского и Исаака Ньютона. Ревзин (1949), как и следует ожидать от советского писателя, пытается усомниться в том, что Коперник был "добрым католиком". Основанием для такого сомнения являются два соображения: 1) современниками Коперника были развратные папы

\297\

Иннокентий VIII (умер в 1492г.) и знаменитый своим распутством и вероломством Александр VI Борджиа (1492-1603). По Ревэину: "Жить по соседству с развратным, алчным, лишенным малейшей тени добродетели Ватиканом и не преисполниться скептическим отношением к церкви мог только ленивый разумом и чувствами человек. Коперник не был таковым"; 2) резкая критика Коперником одного из отцов церкви, Лактанция, что потом вызвало гнев инквизиторов. Равзин пишет: "Не поразительно ли, что человек, проживший тридцать лет в тени собора, сорок лет бывший каноником, мог в таких выражениях отозваться о Лактанции, этом "христианском Цицероне", "Григории Богослове Западной церкви"? Как можно после этого говорить о Копернике, как о "добром канонике**, что делают многие буржуазные исследователи? Он им никогда не был". Разберем оба этих довода.



Конечно, распущенность Римской церкви, длившаяся столетиями, сыграла немалую роль в кризисе католичества, но из этого вовсе не следует, что только ленивые разумом и чувствами люди могли оставаться верными католиками. Когда мощное идейное направление переживает кризис, в частности - из-за недостойного поведения руководящих деятелей этого направления, то в зависимости от темперамента и иных качеств современников можно различить три основных формы реакции на кризис: 1. Крайние заключают из недостойного поведения руководителей, что все это направление основано на обмане и подлежит ликвидации. В случае с религиями оно выражается в полной антирелигиозности. Пример: знаменитый антирелигиозный трактат Средневековья: "О трех обманщиках", под которыми подразумевались Моисей, Христос и Магомет; 2. Другие сохраняют верность основам учения, но считают, что распущенность возникла как следствие отказа от "истинного" учения, которое необходимо восстановить: разные формы реформации, или ревизии; 3. Наконец, многие считают, что дело не в основах учения, которые они не считают нужным ревизовать, а в организационных формах общества и в человеческих слабостях, с которыми должна идти борьба.

И это ортодоксальное направление опять распадается на три ветви, по крайней мере: а) если считают кризис следствием ревизионистских попыток и потакания человеческим слабостям, то с ними надо вести беспощадную борьбу в интересах спасения от гибели большинства: на католической почве это направление в особенно яркой форме выразилось в Ордене доминиканцев, основатели и главные представители которого были, несомненно, людьми, твердо верившими в правоту своих взглядов, не только гнавшими на костер тех, кого они считали врагами

\298\

церкви, но и сами готовые бестрепетно взойти на костер во имя своих убеждений; б) другое направление, родственное первому, считает недостаточным борьбу с инакомяслящими, но требует крупных общественных реформ, не отступая и от подлинно революционных мероприятий. Наиболее ярким примером здесь является доминиканец Савонарола; в) и, наконец, третье направление, может быть, самое обширное, считает, что исправление недостатков может быть достигнуто медленной и упорной борьбой без эффектных жестокостей и без революционных потрясений. Светлым примером этого рода можем считать уже разобранного в конце четвертой главы Николая Кузанского. Кузанский работал и как философ, и как богослов, политический, общественный и научный деятель. Другие сосредотачиваются на более узком диапазоне: дела милосердия (Франциск Ассизский и др.). научная деятельность и проч. У Коперника, как мы видели, дел было по горло (и по общественной жизни).



Всё перечисленные направлениям вполне могут совмещаться с честностью, т.е. твердой убежденностью проповедника тех или иных взгядов в истине своих убеждений. Но наряду с этим имеется большое число приспособленцев, лицемеров и просто жуликов. Известна фраза, приписываемая папе Льву X Медичи: "Будем пользоваться панством, раз Господь Бог нам его дал**. Такие фигуры как Александр VI, Лев X и другие, конечно, производят впечатление, что в Ватикане живут только развратные, алчные, лишенные малейшей добродетели деятели, но, как я постараюсь дальше показать, это первое впечатление совершенно неверно. Всякая власть благоприятствует развращению и, если исходить из конкретных носителей власти, то легко прийти к самому крайнему анархизму, но, как нас учит история, крайние анархисты сплошь и рядом обладают теми же пороками, что и критикуемые ими носители власти. Как бы то аи было, внешние и внутренние факторы привели к тому, что за последующие столетия католическая церковь избавилась от многих пороков времен Возрождения и сейчас представляется вполне жизнеспособным организмом.

5.13. Так же нет оснований сомневаться в добром католичестве Коперника на основании довода "от Лактанция". Лактанций был ранний богослов (IV век), перешедший в христианство из язычества. Коперник его упоминает в посвящении пане Павлу III: "Не дабы убедить ученых и неученых в том, что я не боюсь суждений, я посвящаю мои исследования никому другому, как твоему святейшеству, досточтимому и в обитаемом мною отдаленном уголке земли как по высокому твоему званию, так равно и по любви твоей к математике и прочим наукам, в

\299\

надежде, что влияние и суждение твое легко защитят меня от придирок завистников, хотя по пословице, против укушевия интриганов и нет средств. Если бы нашлись пустые болтуны, которые, хотя вовсе не сведущие в математических науках, дозволили бы себе осуждать или опровергать мое предприятие, вамеренно искажая какое-либо место Священного Писания, то я не стану на них обращать внимания, а, напротив, буду пренебрегать подобным неразумным суждением, ибо небезызвестно, что знаменитый Лактанций, не особенно, впрочем, сведущий в математике, довольно ребячески рассуждал о фигуре Земли, насмехаясь над теми, которые ее считали шаровидною. Потому люди науки и не должны удивляться тому, что мыслящие таким образом станут насмехаться над ними. Математические предметы пишутся для одних математиков, а последние, если я не совершенно ошибаюсь, будут того мнения, что мои исследования могут приносить пользу церкви, тобою управляемой. Ибо когда несколько лет тому назад, во время Льва X, рассуждалось на Латеранском соборе об исправлении церковного летоисчисления, то задача эта осталась в то время не решенною и именно по той причине, что тогда еще не были в состоянии точно определить продолжительность года и месяца, а равяо и движение Солнца и Луны. С тех пор,' побуждаемый к тому' досточтимым Павлом Фоссомбрийскии, на которого было возложено это дело, я старался подробнее исследовать вопрос. Что удалось мне сделать в этом отношении, представляю судить твоему святейшеству и прочим ученым математикам..."



Из этого посвящения ясно, что Коперник считает Павла III не только почтенным папой, во и ученым математиком, и вряд ли последний эпитет йог быть направлен в виде лести. Мы знаем, что противники внедрения математики в науке существуют и в наше время. С другой стороны, ясно, что если бы критика Лактанция была указанием на "недоброе католичество**, то вряд ли умный Коперник мог совершить такую глупость, чтобы поместить критику в посвящении, адресованном главе Католической церкви. Но кто такой был Лактанций? Как уже было указано, это был ранний богослов. Как новообращенный христианин, он, естественно, основную свою задачу видел в пропаганде богословских и этических основ христианства. В этом отношении он и его сторонники возобновляли в еще более решительной форме мнение Сократа, что единственно ценная философия та, которая учит нас нашим нравственным обязанностям и религиозным надеждам (Уэвелл,1867).

Лактанций и считал, что вся философия других людей суетная и ложная. "Разыскивать причины естественных вещей, исследовать, так

\300\

ли велико Солнце, как оно кажется, выпукла Луна или вогнута, остаются ли звезды неподвижны на небе или плавают свободно в воздухе, как велико небо н из чего оно сделано, остается ли оно в покое или движется, как велика Земля, на каких основаниях она повешена и находится в равновесии - спорить и делать предположения об этих предметах значит совершенно то же, как если бы мы стали рассуждать, что мы думаем о каком-нибудь городе в отдаленной стране, о котором мы не знаем ничего, кроме того, что он есть". Как было показано ранее, такой обскурантизм был характерен не для христианской церкви, а лишь для части ее дредставителей, причем, обскурантами были не только религиозные мыслители.



5.14. Возьмем например, суждение Лактанция об антиподах (Уэвелл): "Возможно ли людям быть столь безумными, чтобы верить, что жатвы и деревья на другой стороне Земли висят вниз, и что у людей ноги выше их голов? Бели вы спросите вх, как они защищают подобные нелепости? Как вещи не падают с Земли на той стороне? Они ответят, что по природе вещей тяжелые тела стремятся к центру, подобные ступицам колеса, тогда как легкие тела, например, облака, дым, огонь, стремятся от центра к небу во всех сторонах. Но я действительно не могу придумать, что сказать о людях, которые, впавши раз в ошибку, упрямо продолжают заблуждаться и одно нелепое мнение защищают другим нелепым мнением".

Поразительно, как совпадает мнение об антиподах у христианского богослова и атеиста Лукреция. С другой стороны, даже у разных христианских богословов не было единого мнения ни о форме Земли, ни об антиподах. Тот же Уэвелл указывает, что, например, Августин не отрицал шарообразность Земли (а авторитет Августине стоял неизмеримо выше авторитета Лактанция, и заслуженно), но отрицал существование антиподов просто потому, что о них не упоминается в Писании, а Иероним, видимо, использовал доводы того же Писания (о двух херувимах с четырьмя лицами) в пользу существования антиподов. Спор продолжался и, например, в восьмом столетии Бонифаций, архиепископ Майнцский, узнав, что епископ Виргилий принимал существование антиподов, вознегодовал на это мнение, включающее мир человеческих существ, которые должны находиться вне спасения, и просил палу Захария наказать человека, который держался столь опасного учения. Но Виргилий не только не был лишев епископства, о чем неправильно говорят Кеплер и другие новейшие писатели (Уэвелл), но даже вместе со своими обличителем Бонифацием был причислен к лику святых.

\301\

Споры продолжались, и Тостат (Tostado) отмечает мнение о шарообразности Земли как "небезопасное" учение еще только за несколько лет до того, как Колумб посетил другое полушарие. И вот существование таких фигур как Тостат, отнюдь не типичных для передовых мыслителей средневековья, и дало повод к легенде, что шарообразность Земли отрицалась католической церковью и подчиненными ей учеными. В науке господствовала тогда философия Аристотеля, а Аристотель превосходно обосновал шарообразность Земли. Папский престол занимали люди самого разнообразного характера, во Павел III был образованным человеком, и в обращении к нему ссылка на языческих мыслителей И критика Лактанция не представляли чего-либо нового и сомнительного, с точки зрения католической ортодоксии. Существование обскурантов, подобных Тостату, в 1б-м или 16-м веках не вызывает удивления.



Гораздо более удивительно, что подобного рода обскуранты в середине 20-го века могут быть достаточно многочисленными и влиятельными. Достаточно сослаться на статью А.И.Попова (Попов, 1959) о возможности приложения математических методов в биологии, с точки зрения диалектического материализма. Были советские философы, а к ним охотно примыкали по этому вопросу и многие биологи, которые, ссылаясь на одну заметку Ф.Энгельса, отрицали отсутствие каких-либо возможностей для математических приложений в биологии и в соответствии с этим просто запрещали такие работы. Интересующее нас замечание Ф.Энгельса гласит: "Применение математики в механике твердых тел абсолютное, в механике газов приблизительное, в механике жидкостей уже труднее; в физике больше в виде попыток и относительно, в химии простейшие уравнения первой степени, в биологии = 0". По этому поводу А.И.Попов пишет: "Все это совершенно соответствует положению дела с применением математики в различных отделах науки во времена Энгельса, и даже далеко не в самом его конце деятельности, так как упомянутые записки относятся, как известно, к началу-середине 70-х годов, т.е. к тому времени, когда очень многие отделы физики были еще мало математизированы, а в биологии применение математики действительно было равно нулю".

Можно заметить: 1) конечно, Ф.Энгельс и предвидеть не мог, что его не по разуму усердные почитатели превратят все его высказывания, даже совершенно отрывочные, в догмат, не подлежащий никакой критике, и в руководство к действию на все времена; 2) даже наиболее продуманные высказывания Энгельса нередко не стоят на уровне современной ему науки; это в особенности будет ясно из его

\302\

высказываний о Ньютоне, о чем будет речь в свое время; 3) цитированное место Энгельса явно было им написано второпях, так как говорить о том, что в физике 20-х годов применение математики было в виде попыток и относительно, значит просто закрывать глаза на современное состояние науки (оптика, акустика, учение об электричестве и магнетизме и проч.); поэтому мнение Попова, что Энгельс для своего времени был прав, вызывает только недоумение; 4) мнение Энгельса было неверно и для биологии его времени, но тут ошибка более простительная, так как во второй половине 19-го века под влиянием взгляда на биологию как на чисто историческую дисциплину (исключая физиологию) многие интереснейшие попытки применения математики в биологии (начиная с Галилея, Борелли и проч.) были основательны забыты, но нашему современнику непростительно писать, что тогда применение математики в биологии было равно нулю, так как законы Менделя были опубликованы в шестидесятых годах 19-го века. Но А.И.Попов как официальный философ не решается ревизовать догмат непогрешимости Маркса и Энгельса и потому защищает возможность применения математики, стараясь показать, что Энгельс не ошибался, во был неправильно понят.



Таким образом, все сомнения в "добром католичестве" Коперника могут считаться совершенно необоснованными, и я рад констатировать, что это правильное суждение высказывают не только так называемые "буржуазные" исследователи, как полагает Ревзин, но и компетентные советские астрономы. Неоднократно цитированный Идельсон пишет: "Несомненно, что он верный сын Католической церкви", и неужели Ревзин и другие советские писатели полагают, что они воздают дань уважения Копернику, доказывая, что он всю свою жизнь лицемерил и был приспособленцем. Конечно, бывали случаи, что выдающиеся ученые говорили не то, что они думали, но это явление и в настоящее время имеет место, во всяком случае - не реже, чем в 16-м веке.

5.15. Изложенное, мне кажется, ясно показывает, что Коперник не питал никаких опасений в отношении главы Католической церкви. Но, может быть, Копернику и тут повезло, н в момент опублик...



(здесь рукопись, по свидетельству Р.Г.Баранцева, обрывается).

\303\


Из статьи "Уроки истории науки"

Более полным и точным названием настоящей работы было бы: "О некоторых уроках истории наук, полезных для биологов, размышляющих об общих и философских вопросах биологии". Такими общими вопросами являются, с одной стороны, уже имеющее солидный возраст эволюционное учение, а с другой - детище 20-го века - общая теория систем. Понятие системы имеется в обоих идейных построениях, но далеко не всеми принимается наличие некоторой общности понятия Система.

Факты и истина. Являются ли синонимом слова факт и истина? Вспомним А.С.Пушкина:

Движенья нет, - сказал мудрец брадатый.

Другой смолчал и стал пред ним ходить.

Сильнее бы не мог он возразить;

Хвалили все ответ замысловатый.

Но, господа, забавный случай сей

Другой пример на память мне приводит:

Ведь каждый день пред нами солнце ходит,

Однако ж прав упрямый Галилей.

Движение солнца - факт или не факт, истина или не истина? Как же можно сомневаться в его движении, когда факт зарегистрирован наблюдениями всего человечества. Но этот факт оказался лишь относительной истиной, и мы перестали безусловно верить показаниям наших глаз. Больше веры издревле прилагается осязанию. Вспомним апостола Фому: "Аще не вложу персты свои в язвы гвоздиные, не имам веры". Но давно известен простой опыт, приписываемый Аристотелю, где скрещенными пальцами (средний и указательный) один шарик отчетливо воспринимается как два шарика. "Осязаемые" факты тоже имеют только относительную истинность. Осязаемость не является достаточным условием для признания факта достоверным. Но она не является и необходимым условием. Всемирное тяготение - факт или не факт? Мы признаем его фактически существующим, хотя непосредственно осязать его невозможно. А является ли непосредственное ощущение достаточным основанием для признания реальности? Тоже нет. В свое время великий философ и математик Декарт провозгласил: "Я мыслю, значит я существую". Допуская сомнение во всем, он не мог допустить сомнений в собственном существовании. Декарт пользуется заслуженной славой как ученый и философ; его механистический метод способствовал образованию

\304\

материалистического мировоззрения, но сейчас большинством ученых отвергается его дуализм, а его учение о непосредственной достоверности самосознания считается идеалистическим заблуждением. А что же пришло на смеау взглядам Декарта, как соответствующее современной науке? В 19-м веке таким было мировоззрение, едва ли не наиболее ярким представителем которого был выдающийся фязик Л.Больцман. Его взгляды изложены, например, в двух статьях: "Второй закон механической теории тепла" (1886) и "О статистической механике" (1904), помещенных в сборнике под ред. А.К.Тимирязева: Философия науки. Естественно-научные основы материализма. 4.1. Физика.1923. Больцман отрекся от дуализма Декарта. И так как атомы во всех областях физики и химии сослужили верную службу, то возникает вопрос: мыслима ля надежда явлениями в атомах объяснить также явления животной жизни, именно мышление и ощущение? Он пишет: "Я сомневаюсь, чтобы в настоящее время нашелся кто-нибудь, кому непосредственное создание с несомненностью говорило бы, что наше "Я" есть некоторая простая сущность. Но ощущения, элементы нашего мышления, действительно ведь представляют собою нечто простое! Относительно этого тоже ничего нельзя сказать; познание не может ничего сказать, являются ли ощущения простыми элементами или сложными размещениями бесчисленных атомов. Нашему чувству может быть противоречит, если мы станем говорить, что то, что нам было дано прежде, чем мы начали думать, ощущение, есть нечто составное, умозаключение* достигнутое большими умственными усилиями, а атом есть нечто простое. Но современники Коперника были непосредственно убеждены, что Земле не вращается. Самым прямым путем было бы исходить из наших ощущений в показать, как с их помощью мы достигли познания мира, но так как это. к сожалению, не приводит к цели, то мы должны пойти в обратном направлении. Создаем гипотезу, будто образовались комплексы атомов, которые были в состоянии размножаться: наиболее жизнеспособными из них оказались те, которые были способны приспосабливаться; восприимчивость к раздражениям повела за собой развитие чувствительных нервов, подвижность - к развитию двигательных нервов. Ощущение, с которыми благодаря передаче по наследству связаны длящиеся сигналы нервной системы, мы называем болью; дальше развилось сознание". Мы видим, что Больцман вовсе не догматик: он даже сожалеет, что невозможно путем сочетания наших ощущений постичь познание мира, он не отрицает гипотетичности взгляда, что все можно свести к игре атомов: его доводы - продуктивность атомной теории в физике, аналогия с теорией



\305\

Коперника (приходится верить не очевидному) и поддержка учения об естественном отборе Дарвина, которого, как известно, он чрезвычайно высоко ценил. Ои вполне признает гипотетичным и существование других людей, допуская, что на смену современным теориям небесных явлений и атомной теории придут другие взгляды, но прибавляет: "может быть, но невероятно". Основой его мировоззрения является его продуктивность в науке, использование суждений по аналогии селекциониэма и невероятность противоположных допущений. Значит он пользуется только вероятными противоположениями? Не совсем так. В конце второй статьи он пишет: "Основной гипотезой всей теории следует считать исходное чрезвычайно маловероятное состояние; причина этого столь же мало известна, как и вообще причина, почему мир такой, каков он есть. Но может быть и другое предположение: состояние, связанное с большой разностью скоростей, является не абсолютно невозможным, но только маловероятным: предполагая мир достаточно великим мы, согласно с теорией вероятности, можем получить места, размерами с ваш звездный мир, с маловероятным распределением состояний."

Отвергая одни гипотезы, как маловероятные, Больцман предлагает новые, пожалуй, еще менее вероятные. Мало того, он предполагал мир достаточно большим (многие считали даже мир бесконечно большим): апеллируя к бесконечности, можно принять и очень маловероятные события. Современная физика базируется на римановской геометрии: мир безграничен, но не бесконечен, и принимаемое число атомов Вселенной абсолютно недостаточно для нахождения вне мира Больцмана. Развившись в 18-м веке и достигнув вершины во времена Больцмана и Дарвина, механистический материализм сейчас потерпел поражение в физике; но в середине 19-го века популяризаторы материализма считали это учение абсолютной истиной в последней инстанции (Молешот, Бюхнер, у нас Писарев, Чернышевский), и это мнение было широко распространено в образованном обществе. "Дар напрасный, дар случайный, жизнь, зачем ты мне дана". Сообразно с этим вся наука рассматривалась как нечто, только разрушающее старые иллюзии о красоте бытия и не создающее новых. Это прекрасно выражено в известном стихотворении Б.Баратынского "Истина". Поэт вдруг узрел Истину перед собой. И она:

"Светильник мой укажет путь ко счастью! -

Вещала - Захочу — и, страстного, отрадному бесстрастью

Тебя я научу.

\306\


Пускай со мной ты сердца жар погубишь, Пускай, узнав людей,

Ты, может быть, испуганный, разлюбишь, И ближних и друзей.

Я бытия все прелести разрушу, Но ум наставлю твой;

Я оболью суровым хладом душу,

Но дам душе покой".

Но если наука не могла дать энтузиазма, то откуда же энтузиазм у защитников нового мировоззрения, основанного, как они думали, целиком на науке. Величайшими ценностями человечества были с отдаленных времен: Истина, Добро (или Справедливость) и Красота. В старом пифагорейском мировоззрении они были едины. Новое ликвидировало Красоту и дало полный развод Правде-Инстине и Правде-Добру. Это прекрасное выражено в стихотворении в прозе И.С.Тургенева "Истина и правда": "В состоянии ли вы представить себе следующую сцену? Собрались несколько молодых людей, толкуют между собою.. И вдруг вбегает один их товарищ: глаза его блестят необычайным блеском, он задыхается от восторга, едва может говорить. "Что такое? Что такое?". - "Друзья мои, послушайте, что я узнал, какую истину! Угол падения равен углу отражения! Или вот еще: между двумя точками самый краткий путь - прямая линия!". - "О, какое блаженство!" - кричат все молодые люди и с умалением бросаются друг другу в объятья. Вы не в состоянии себе представить подобную сцену? Вы смеетесь... В том-то и дело: Истина не может доставить блаженства... Вот правда может: это человеческое, наше земное дело... Правда и справедливость! За правду и умереть согласен. Вся жизнь на знании истины построена; но как это "обладатье ею"? Да еще находить в этом блаженство".

И.С.Тургенев был, несомненно, не только великим писателем, но очень умным я культурным человеком и, однако, в стихе выражено глубочайшее непонимание того духа научного исследования, который двигал науку, начиная с античности. Вспомним знаменитую легенду об Архимеде. Когда он в бане открыл свой великий закон, то в восторге, голый побежал он по улицам Сиракуз, крича "эврика", т.е. нашел! Он же завещал поставить на его могиле фигуру шара, вписанного в цилиндр (что было выполнено даже противниками его, римлянами, взявшими Сиракузы). Так бит он поражен найденным им соотношением: объем шара в точности равен 2/3 объема цилиндра, а поверхности шара в выпуклой части цилиндра в точности равны.

\307\


Великий Кеплер руководился не "трезвым" стремлением к исследованию природы, им руководило "интуитивное чувство удивления перед всем космосом, материально и духовно глубокая связь со всеми столь таинственными созданиями человеческого ума как теория чисел, геометрия, музыка" (Паннекук. История Астрономии, 1966). С величайшим восторгом перед своей удачей проникнуть в тайны мироздания, он пишет: "Я писал свою книгу для того, чтобы ее прочли, теперь или после - не все ли равно? Она может сотни лет ждать своего читателя, ведь даже самому богу пришлось 6000 лет дожидаться того, кто постиг его работу". Необузданная фантазия Кеплера удивляла "трезвых" мыслителей 18-го века, например, Лапласа. Он писал (Уэвелл, 1867): "Печально за человеческий ум видеть, как этот великий человек даже в своих последних произведениях с наслаждением предается своим химерическим умствованиям и считает их душой и жизнью астрономии". Уэвелл, однако, не соглашается с Лапласом и его сторонниками и полагает, что "мистические стороны его мнений, как например, его вера в астрологию, его убеждение, что земля есть животное, и множество туманных нравственных, духовных и материальных представлений о силах, управлявших, по его мнению, вселенной, по-видимому, не только не мешали его открытию, но, скорее, подталкивали его изобретательность и воодушевляли его труды". •

Я.Бернулли был (совершенно подобно Архимеду) так потрясен одним своим математическим открытием, касающимся логарифмической спирали, что завещал изобразить ее на своей могиле, как символ воскресения. Это отношение среди виднейших представителей точных наук сохранилось до настоящего времени: почитайте рассуждения Эйнштейна о космической религии, как движущей силе ученого. Но математики часто не решаются высказывать его, боясь "крика беотийцев", а иногда просто цензурных запретов. При недостатке бдительности такие высказывания попадают в печать. Так, С.А.Богомолов, в интересной книжке "Эволюция геометрической мысли" (Ленинград, 1928) пишет: "такая систематизация знаний не только удовлетворяет эстетическим требованиям, которые, к слову сказать, всегда были сильны у настоящих математиков, но и дает возможность лучше усвоить материал и предугадать дальнейшие возможности". Еще любопытнее следующее его замечание: "Прежде всего заметим, что все мистическое в вопросе о четырехмерном пространстве - и, надо сознаться, самое интересное в нем - уже выходит за пределы математики".

\308\

Торжество механического материализма разорвало связь Истины, Красоты и Добра, характерную для пифагорейской линии в развитии культуры. Но энтузиазм, потерянный для наук, не связанных с математикой, возмещался энтузиазмом борьбы с мракобесием, догмагизмом, за свободу человеческого разума. Многочисленные преступления и заблуждения лицемерных представителей пифагорейской линии были перенесены на все мировоззрение. Двадцатый век показал, что мракобесие и догматизм уживаются с материализмом еще лучше, чем с идеализмом, и это возражение сейчас потеряло всякую силу. Но в широком общественном мнении и а отношении проблем, не допускающих еще строгого изложения, по прежнему господствует дух Левкиппа, Демокрита, Больцмана и Чернышевского. А так как наши величайшие писатели, как И.Тургенев или Л.Толстой, не были отягощены математическими познаниями, то и представление о науке вообще они черпали из своего знакомства с представителями демокритовского лагеря. Чтобы закончить рассуждение о писателях, вернемся к Пушкину.



"Тьмы низких истин вам дороже нас возвышающий обман". На современном языке это обозначает: тьме твердо установленных эмпирических фактов мы должны предпочесть стремление к общей Истине, хотя бы в несовершенной, предварительной, неверной форме. Низких истин существовать не может, а в силу взаимосвязанности истинных суждений можно говорить только об одной единой Истине.

Старое понимание истории науки: постепенное накопление окончательно установленных абсолютных положений, так называемых аподиктических. Кант в своей "Критике чистого разума" стремился основные положения установить аподиктически. Там же, где получалось противоречие, неразрешимая антиномия, он выделял диалектику чистого разума, недоступную для разрешения человеческим разумом. В противовес этому, Гегель утверждал, что аитиномичностыо, противоречием пронизано все наше познание, но эта антиномичность разрешается синтезом, приводящим к новой антиномии, и так далее в бесконечном стремлении к единой абсолютной Истине. Проповедником такой диалектики был и знаменитый биолог К-Э.фон Бэр, который по поводу мнения одного профессора конца 18-го века - что В 19-м веке ряд наук (математика, зоология и др.) будут закончены - высказал свое знаменитое изречение: "Наука вечна в своем стремлении, неисчерпаема в своем источнике, неизмерима в своем объеме и недостижима в своей цели".*

\309\

Но неисчерпаемость науки можно понимать двояко. Николай Кузанский сравнивал всю науку с кругом, а наши знания - со вписанными многоугольниками. Как бы ни было много сторон у многоугольника, он превратится в круг только в пределе. Но это понимание принимает, что достигнутое в науке находится прочно в многоугольнике, и к нему новое только прибавляется. Истинно диалектическое понимание сравнивает развитие науки с периодической затухающей кривой: она асимптотически приближается к нулевой линии (истине), но при этом происходят колебания, делающиеся все меньше и меньше. Такое сравнение я видел в небольшой статье А.Владимирского: "Диалектика в мире и науке". В широких кругах аподиктическое понимание развития пауки сохранилось до сего времени. Одним из выдающихся представителей такого понимания был Евг.Дюринг, который настаивал на постепенном накоплении "абсолютных истин в последней инстанции". Хорошо известно, что с решительной критикой Дюринга выступил Ф.Энгельс, по не довел эту критику до конца. Современное передовое естествознание и философия принимают все наше познание только вероятным, хотя бы с очень высокой степенью вероятности, но никогда не достигающей полной достоверности. Принятие же абсолютно достоверных положений в одной области обязательно приводит или к противоречивости (антиномии Канта), или к признанию, что мы существуем в совершенно невероятном мире (Больцмап). Старое понимание истории рассматривало прогресс как установление новых истин и окончательное ниспровержение старых ошибок. Сейчас история науки представляется иначе: прогресс идет не путем накопления и укладки все новых прочных кирпичей, а путем смены системы постулатов, подкрепляемых соответственно подобранными фактами. При такой смене нередко новое учение наряду с неверным устраняет и верное, которое вновь появляется при новой реконструкции науки. Это великолепно изложено в седьмой главе книги Дюгема, где он разбирает необыкновенно извилистую и сложную историю теории всемирного тяготения, окончательная формулировка которой составляет одну из бессмертных заслуг Ньютона. Широко распространено мнение, что линия Коп ерник-Кеплер-Галилей-Ньютон -это единая линия, постепенно преодолевавшая предрассудки лженауки: астрологии, средневековой схоластики и т.д. С одной стороны -прогрессисты, с другой - консерваторы и ретрограды. Забывают, что и Коперник, и Кеплер не чуждались астрологии, и что Ньютон реабилитировал в известной мере астрологию, полностью отвергаемую Галилеем: "Неоспоримо то, что именно астрологам принадлежит честь



\310\

подготовки во всех частях ньютоновской теории приливов и отливов. Между тем, как сторонники рациональных научных методов (перипатетики, атомисты и картезианцы) первое время оспаривали ее". Необходимо было, конечно, отвергнуть астрологические приемы составления гороскопов и проч., но тут вместе с водой вылили и ребенка из ванны. Со времен античности было предложено мнсго разных объяснений приливов и отливов, но, например, знаменитый схоласт Фома Аквинат допускал возможность влияния звезд, отличного от влияния света. Галилей полиостью отверг астрологию и использовал новые принципы механики для объяснения явления приливов и отливов. Он пытался вернуться к теории Кальканьини (предшественника Коперника), пытавшегося объяснить приливы и отливы вращательным движением Земли. Объяснение явно неприемлемое, так как, согласно ему, интервал между двумя приливами должен быть равен половине солнечного дня, в то время как наблюдения показывали, что он равен половине лунного дня. Несмотря на это, Галилей продолжал выдавать это явление за одно из лучших доказательств вращения Земли (первоначально знаменитый "Диалог" и назывался "О приливах и отливах"). То же делали и его сторонники (Гассенди и др.), тогда как противники Коперника ссылались в объяснении приливов и отливов на притяжение Луны, так как это объяснение не предполагало вращения Земли. Из наиболее ожесточенных противников Коперника - Морен, стремившийся реставрировать астрологию, первый объяснил значительную разницу между сизигиальными и квадратурными приливами взаимодействием Солнца и. Луны. Мы видим, что своим упорством в защите неверной теории Галилей мешал торжеству коперниковской теории. Но его механика позволила преодолеть затруднение, перед которым останавливались предшественники Ньютона. Еще Роджер Бэкон высказал правильное предположение, что распространение тяготения должно идти по тому же закону, как и света, и если бы он был математиком, то сделал бы вывод об обратной пропорциональности квадрату расстояния. Кеплер тоже принимал аналогию света в тяготения, но он продолжал пользоваться античной динамикой Аристотеля, по которой сила, приводящая в движение тело, пропорциональна скорости этого тела. А это приводило к тому, что сила, которой подчиняется планета, изменяется пропорционально первой степени расстояния от Солнца. Таким образом, два гения-современника, которые были даже в переписке, и которых человечество справедливо чтит как предшественников Ньютона, не могли договориться по ряду первостепенных вопросов: они вовсе не были единомышленниками по некоторым кардинальным вопросам.

\311\

Кроме Галилея и Кеплера был ряд других выдающихся предшественников Ньютона, Борелли ввел понятие центробежной силы; Гук, Верен и Галлей дали закон обратной пропорциональности квадрату расстояний. Но все это были изолированные идеи, и лишь Ньютон все части объединил одним гениальным синтезом, не побоявшись вернуться к таким понятиям, которые многим его выдающимся современникам казались окончательно преодоленными суевериями. Любопытно, что и в наши дни мы часто встречаем отвержение тех или иных гипотез "с порога", так как они, якобы, возобновляют давно отвергнутые суеверия. Сейчас чисто астрологическое понимание связи деятельности Солнца и Луны и земных явлений асе более и более принимается: солнечные пятна, магнитные бури и северные сияния, периодичность годичных колец растений, откладка яиц червем палоло н многие другие явления, вплоть до социальных. Очень часто возражающие не допускают даже обсуждения таких вопросов, говоря, что это означает сведение социологии к неорганическим наукам. Тут, конечно, недоразумение: влияние Солнца может быть только разрешающим моментом, но не истинной причиной, но подробнее об этом следует поговорить при рассмотрении вопроса о причинности.



Резюмируя, можно сказать, что при всей важности фактов для построения тех или иных гипотез и теорий, не надо забывать, что мы всегда из практически бесконечного числа доступных нам фактов выбираем те, которые нам интересны. И при отсутствии строгости в построении теории мы всегда можем неугодные нам факты или игнорировать, или устранять их действие введением новых вспомогательных, специально для этого приспособленных дополнительных гипотез. Я закончу выводом, который делает Дюгем. При выборе гипотез не следует стеснять ученого какой-либо космологической и онтологической системой, индуктивным методом или точной проверкой каждой из гипотез. Логика выставляет только три требования:

1) гипотеза должна быть свободна от внутренних противоречий;

2) различные гипотезы не должны противоречить друг другу;

3) математические выводы всей системы гипотез должны символически воспроизводить с достаточным приближением всю систему экспериментальных законов. Так как мы не обладаем достоверной абсолютной истиной, то наше звание всегда бывает только приблизительным, и даже весьма совершенную на первый взгляд систему гипотез мы имеем право сменить новой системой, если она в тех или иных отношениях превосходит господствующую.

\312\



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   10   11   12   13   14   15   16   17   18




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет