Формально-семантический анализ предложения

В современных работах, связанных с исследованием смыслового содержания предложения-высказывания, можно заметить две противоположно направленные тенденции. Как пишут Т.В.Булыгина и А.Д.Шмелев, одна из них состоит в том, чтобы насытить семантическое описание максимально. В него включаются все знания о мире, аккумулированные в значениях входящих в высказывание единиц, а также все то, что передается данным высказыванием в пределах коммуникативного взаимодействия. Это так называемый “радикально-семантический” подход, или “семантицизм”.

Другая же тенденция предполагает максимальную разгрузку семантического описания. Из него удаляются все “энциклопедические” сведения, а также все то, что имеет какое-либо отношение к функционированию высказывания как единицы общения (Булыгина, Шмелев 1997:8). Думается, оба эти подхода в определенной степени полезны для получения нового знания о системе предложения естественного языка.

Исследователи семантики простого предложения исходят из признания того, что оно имеет как формальную, так и смысловую структуру, взаимодействие которых представляет собой сложный процесс. Учет формальной и смысловой сторон предложения очень важен для адекватного его описания. При этом признается то, что исследование лексических и грамматических значений полностью подчинено задаче описания семантики предложения в целом.

Такой двусторонний характер имеют не только предложения, но и другие языковые единицы. При их изучении необходим учет формы и содержания. Целесообразность такого диалектического подхода к языку уже давно осознается лингвистами. Так, в ряде работ подчеркиваетcя, что учет соотношения формы и содержания остается одной из центральных ключевых проблем в языкознании. Как пишет Р.А.Будагов, “проблема взаимодействия формы и значения - центральная проблема лингвистики” (Будагов 1983:56). На это обращают большое внимание и другие языковеды (Климов 1983:12; Плотников 1989:5). Решение этой задачи особенно важно для тюркологии, в которой в основном отдается дань традиционному описанию языка. В частности, при изучении синтаксических единиц тюркологи в большинстве случаев опираются на формальные критерии, на что неоднократно указывалось в специальной лингвистической литературе (Ахматов 1988: 211-215).

Соотношение между формой и содержанием предложения сложно и неоднозначно. Хотя форма и содержание его соотносятся друг с другом, между ними нет полной симметрии, параллелизма. Асимметрия, т.е. несоответствие “плана выражения (формы) и плана содержания (значений)” - одна из причин сложностей теоретического осмысления языкового материала (Гак 1998:16). Тем не менее, при изучении предложения необходимо исходить из принципа единства формы и содержания, которые диалектически связаны между собой.

Таким образом, между формой и содержанием синтаксических конструкций не существует четкой, определенной границы, ибо синтаксис по своей сути семантичен. Исследовать предложения, не обращаясь к их семантике, “это все равно, что изучать дорожные знаки с точки зрения их физических характеристик” (Вежбицкая 1999:3). По этой причине в целях адекватного описания предложения необходимо учитывать и его смысловую сторону. Как пишет В.А.Звегинцев, “смысл есть принадлежность предложения, - если смысл наличествует в последовательности слов или даже в одном слове, есть и предложение, если нет смысла, то нет и предложения” (Звегинцев 2001: 177).

О семантизации лингвистических исследований свидетельствуют многие работы, опубликованные в последнее время (см., например: Алисова 1971; Богданов 1977; Золотова 1982; Золотова, Онипенко, Сидорова 1998 и др.). При этом появляются и дискуссионные вопросы, что проявляется и в различных подходах к анализу смысла предложения. Как справедливо отмечает Н.Д.Арутюнова, наиболее широкое распространение получила денотативная, или референтная, концепция семантики предложения (Арутюнова 1976:6). Считается, что указанная концепция определяет отношения между высказыванием (предложением) и отражаемой им внеязыковой ситуацией. Согласно этому подходу, описанию семантики предложения предшествует определение понятия ситуации и классификация ситуаций, каждой из которых ставится в соответствие определенная семантическая структура или семантическое представление, т.е. указанная теория ориентирована на экстралингвистический мир (см.: Гак 1969; Сусов 1973; Абдуразаков 1978, 1985 и др.). Понятию ситуации разные исследователи придают различные значения (Гак 1973:358; Сильницкий l973:373; Москальская 1981:12).

В изучении семантики синтаксических единиц возможны пойти разные подходы. С одной стороны, можно идти по пути анализа готовых языковых форм и, наблюдая их поведение, поставить вопрос о том, какова их семантика. С другой же стороны, представляется целесообразным выделить заинтересовавшее нас определенное значение, а затем обратиться к тем же реальным единицам языка, могущим выразить и передать его. “Ситуацию в первом случае называют анализом семасиологическим, ситуацию во втором - ономасиологическим анализом” (Кубрякова 1986:33). На это в свое время указывал еще О.Есперсен. По его мнению, всякое языковое явление необходимо рассматривать или исходя из его внешней формы, или же из его внутреннего значения. В первом случае мы идем от формы к значению, во втором “отправляемся от значения и задаем себе вопрос, какое формальное выражение это значение находит в данном конкретном языке” (Есперсен 1958:32-33).

В лингвистике налицо тенденция противопоставления семасиологии и ономасиологии. Однако они являются двумя взаимосвязанными разделами семантики, основной задачей которой признается исследование значений языковых знаков (Новиков 1982:181). Говоря о равноправии отмеченных подходов в грамматике, В.С.Храковский подчеркивает, что описание “от смысла к форме” логически предшествует описанию “от формы к смыслу”, так как “кодирование говорящим в своей речевой продукции определенного смыслового содержания начинается раньше, чем его декодирование слушающим. В то же время описание “от формы к смыслу” эмпирически и исторически предшествует описанию “от смысла к форме”, ибо именно формы, а не смыслы даются исследователю в непосредственном наблюдении” (Храковский1985:67). В.П.Даниленко же говорит, что семасиологическая грамматика предшествует ономасиологической не только эмпирически и исторически, но и логически. Ономасиологическая грамматика не обходится без семасиологической, так как последняя снабжает первую категориями семасиологического типа, которые преобразуются в ней в ономасиологические категории (Даниленко 1990:42).

Выбор пути анализа языковых единиц нередко предопределяется целью и задачами исследования. Думается, что наибольший эффект ономасиологический подход дает при изучении отдельных функционально-семантических категорий. Этот подход “в конечном итоге, если он доведен до своего логического конца, стирает грани между уровнями языка, показывая, как средства разных уровней дополняют друг друга и взаимодействуют друг с другом при выражении определенных значений” (Гак 1985:14). Примером тому служат исследования, вылившиеся в целую серию “Теория функциональной грамматики” (ТФГ 1990, 1991, 1992, 1996).

Ономасиологическая грамматика межуровневого типа в отечественном языкознании активно разрабатывается А.В.Бондарко и его группой. А.В.Бондарко исходит из положения о том, что для репрезентации одной и той же ономасиологической категории в процессе речевого акта коммуникант использует единицы, относящиеся к различным уровням языка: “В конкретном акте речи морфологические, синтаксические, словообразовательные, лексические элементы переплетаются и взаимодействуют, включаясь в выражение смысла высказывания” (Бондарко 1981:493).

Однако это не значит, что указанные элементы не берутся во внимание при анализе языковых единиц от формы к содержанию. Так, семантическая структура предложения определяется лексическим наполнением его компонентов. В именных локативных предложениях место сказуемого занимает лексика со значением места, пространства. Выражению пpocтранственных отношений способствует и оформление слов аффиксами дательно-направительного, местного и исходного падежей. Застывшие формы этих падежей образуют наречия с локативными значениями. Все это ориентировано на выражение конструкциями общего типового значения. Они передают или значение местонахождения, или направление движения. Примеры: Ала ёргедедиле (М.Т.) “Они (находятся) наверху”; Ишчилерибиз юйдедиле (З.) “Наши рабочие (находятся) дома”; Сиз шахаргъасыз (Ш.) “Вы (идете) в город”. Таким образом, анализ синтаксических единиц от формы к содержанию не отрицает возможность взаимодействия средств разных уровней языка при выражении того или иного значения.

В семантических исследованиях постоянно затрагивается вопрос о роли семасиологического и ономасиологического аспектов в функциональном подходе к языковым явлениям. Если при семасиологическом подходе анализу подвергаются функции языковых форм, то ономасиологический подход предполагает разработку функционально-ономасиологической грамматики языка. Анализ лингвистической литературы показывает, что функциональной признается именно ономасиологическая точка зрения. В.Г.Гак пишет о том, что все чаще говорят об ономасиологии как о функциональной лингвистике. Но, по его мнению, “подлинно функциональным является в первую очередь семасиологический подход, потому что он изучает функции языковых форм. И если ономасиологический подход трактуют как функциональный, то это, по-видимому, потому, что он делает упор на коммуникативную значимость языковых форм” (Гак 1998:200).

Многие синтаксисты-тюркологи при анализе предложения считают более приемлемым идти от формы к содержанию, поскольку “содержание в языке представлено не иначе как в тех или иных языковых формах, естественно, наблюдение и измерение его необходимо начинать именно с языковой формы” (Плотников 1989:85). Это позволяет проследить процесс лексического наполнения “мест” формальной структуры предложения, что в свою очередь помогает установить закономерности взаимодейстия лексики и семантики. Анализ предложения от формы к содержанию обусловлен прежде всего тем, что оно имеет самодостаточное значение и представляет собой формально организованную единицу.

Обращаясь к данному вопросу, мы не можем не принять во внимание следующее меткое замечание М.З.Закиева: “Итак, синтаксис, как часть грамматической науки, ведет исследование системы строения речи в двух направлениях: 1) от формы к содержанию, от синтаксических средств (членов предложения, средств связи, порядка слов, просодических элементов, редупликации, конситуации и т.д.) к их значению; 2) от содержания к форме, от значений к средствам их выражения. Эти два направления должны всегда дополнять друг друга, только при этом условии синтаксису как науке удастся адекватно описать систему строения речи. Увлечение лишь одним из направлений изучения строения речи обычно приводило к отрыву содержания от формы, синтаксических значений от синтаксических средств” (Закиев 1995:11). Думается, указанное мнение не нуждается в особых комментариях.

Синтаксисты до сих пор ограничивались изучением в основном глагольных предложений. Что же касается вопросов, связанных с выявлением и описанием формально-семантической структуры именных предложений, то они пока изучены недостаточно. Правда, в последние годы начали появляться исследования, посвященные именным предложениям. Так, на материале тувинского языка Н.Ч.Серээдар подвергает семантическому анализу основные типы предложений с именным сказуемым. Она описывает лишь локально-бытийные предложения со значением наличия, количественной характеристики, отсутствия и местонахождения, а также характеризующие предложения со значением включения в класс и качественной характеристики (Серээдар 1995). Однако значение именных предложений гораздо шире означенного и вопрос об их количестве и качестве не находит окончательного решения. Они занимают большое место в языке, и их формально-семантический анализ представляет значительный интерес для лингвистики. В выполнении этой задачи большая роль отводится понятию валентности. Это объясняется тем, что форма и содержание предложения определяются валентностью его предиката и характером лексического наполнения открываемых им синтаксических позиций, т.е. именные предложения, как и глагольные, имеют свою валентностную структуру (рамку). В некоторых работах отмечается, что “валентностная структура предложений с именным сказуемым существенно иная, чем у глагольных предложений. Имена не имеют собственных валентностей. Отношения между именным предикатом и именем субъекта (подлежащего) определяются другими закономерностями” (Серээдар 1995:8). С этим мнением вряд ли можно безоговорочно согласиться.

О наличии валентности у именных лексем свидетельствуют многочисленные исследования, в которых рассматриваются проблемы становления и развития теории валентности (см., например: Степанова, Хельбиг 1978). В научно-теоретической литературе подчеркивается, что валентностные свойства прилагательных развились под воздействием грамматической структуры предложения, т.е. семантико-синтаксическая валентность - это потенциальная сочетаемость прилагательных со своими зависимыми единицами. “При реализованной валентности возникает адъективная конструкция, основанная на подчинении члена окружения ядерному слову - прилагательному” (Газизова 1984:59). Это подтверждается и материалом карачаево-балкарского языка. В адъективных предложениях предикаты-прилагательные имеют окружение различной мощности, разного качества. Ср. конструкцию Ала манга бек игидиле (Н.) “Они очень хорошо ко мне относятся”, где предикативное прилагательное характеризуется со стороны адресата и со стороны степени проявления признака. Валентности его замещаются различными частями речи.

В определении основного носителя валентности среди лингвистов нет единого мнения. Так, М.Д.Степанова и Г.Хельбиг считают, что здесь возможны три варианта:

1) основным носителем валентности в предложении является только глагол в личной форме;

2) основной носитель валентности в предложении - глагол как в личной, так и в неличной форме;

3) основным носителем валентности в предложении является предикат в целом (Степанова, Хельбиг 1978:187).

На наш взгляд, более приемлемым является третий вариант, так как в роли предиката в предложении, наряду с глаголами, выступают и именные части речи: 1) Аслан къызгъанчды (К.С.) “Аслан скупой”; 2) Тауда салкъынды (К.) “В горах прохладно”; 3) Аслан устазды (Л.б.) “Аслан - учителЬ” и т.д.

За последние десятилетия в отечественном и зарубежном яэыкознании можно заметить рост исследований по теории валентности. Среди них имеются и диссертационные работы, построенные на материале разноструктурных языков (Амбарцумян 1977; Долинина 1982; Юшина 1986; Кибардина 1988; Цалкаламанидзе 1989 и др.). Вопросы валентности обсуждались и на XII Международном съезде лингвистов. Это говорит не только о популярности теории валентности, но и о его важности. В лингвистике под валентностью “подразумеваются основные закономерности синтагматических связей языковых единиц, их необходимое или возможное контекстуальное окружение” (Сойко 1983:177). На данном этапе развития языкознания у теории валентности сложилась своя разработанная терминология и она (валентность) получила статус современного общенаучного понятия (Лосев 1989:9).

Теория валентности сначала разрабатывалась на основе глагольных предложений. Однако, как показали отдельные исследования, сочетательная потенция присуща не только глаголу, но и другим частям речи. Например, Б.А.Абрамов различает потенцию центробежную (способность главного слова присоединять к себе другие слова) и центростремительную (способность зависимых слов присоединяться к главному). Автор отмечает, что глагол обладает только центробежной потенцией, а другие части речи характеризуются и центростремительной потенцией (Абрамов 1966:35).

В некоторых исследованиях понятие валентности понимается широко. В них говорится не только о валентности отдельных слов, но и о валентности всех языковых элементов: морфем, предложений и т.д. (Степанова 1967:13-19; Пелащенко 1977).

В отечественном языкознании появление термина “валентность” связывается с именем С.Д.Кацнельсона, который определяет ее как “свойство слова определенным образом реализоваться в предложении и вступать в определенные комбинации с другими словами” (Кацнельсон 1948:132). В начале 50-х годов прошлого столетия теория валентности разрабатывается Л.Теньером, который рассматривает ее на примере глагола. Число актантов, которыми может управлять глагол и считается у него валентностью (Теньер 1988:250). Вместе с тем необходимо отметить и тот факт, что истоки теории валентности имелись и в языкознании более раннего периода (см. об этом подробно: Кибардина 1985:181-209; Храковский 1983:110-117).

В настоящее время опубликованы работы, в которых проводится обзор развития и становления теории валентности (Филичева 1967:118-125; Локштанова 1971:21-31; Страхова 1972:211-222; Степанова 1973:12-22). Знакомство с ними показывает, что в теории валентности весьма существенными и спорными признаются вопросы, связанные с разграничением валентности и сочетаемости, факультативной и обязательной валентности, ее уровней, с соотношением значения слова и его валентности и ряд других (Кибардина 1979:4).

При изучении валентности и сочетаемости слова наметились два основных направления. Одни лингвисты исходят из того, что валентность и сочетаемость слов - понятия идентичные (Засорина, Берков 1961:133-139; Степанова 1973), другие же считают, что это тесно связанные между собой различные понятия (Аракин 1972:5-12; Лейкина 1961:11-15). Мы придерживаемся последней точки зрения и считаем вполне правомерным следующее замечание Б.М.Лейкиной: “Валентность - это факт языка. В речи же выступают не возможности связей, а сами связи - реализация валентности” (Лейкина 1961:1). Разграничивая рассматриваемые понятия, мы приходим к выводу, что валентность представляет собой потенциальную способность слова устанавливать связи с другими словами, а “сочетаемость - это реализация валентности слова, его связь с другими словами в предложении” (Лисина 1970:91; Пшегусова 1985:20). Вместе с тем нельзя не отметить и то, что они тесно связаны между собой, так как это “две стороны одного явления - речевой деятельности” (Страхова 1972: 215).

Говоря о проблемах теории валентности, Г.Хельбиг подчеркивает наличие трех уровней валентности - логической, семантической и синтаксической. Они определяются в плане диалектической связи между действительностью, мышлением и языком. При этом явления внеязыковой реальности представляют собой объект мысленного отображения и одновременно мотивацию языковых структур (Степанова, Хельбиг 1978:154). Выделяемые автором уровни определяются следующим образом: “логическая валентность - это внеязыковое отношение между понятийными содержаниями, семантическая валентность выявляется на основе совместимости и сочетаемости семантических компонентов (признаков, сем); синтаксическая валентность предусматривает облигаторную или факультативную заполняемость открытых позиций определенного числа и вида, различную в разных языках” (Степанова, Хельбиг 1978:157).

М.Д.Степанова считает, что в структуре суждения логическим отношениям соответствуют семантические отношения внутри предложения. Так как между валентностью логической и валентностью семантической имеется смысловая связь (близость), то их целесообразно подвести под понятие логико-семантического уровня валентности (Степанова 1982:19-20). Далее она считает, что синтаксический уровень валентности предопределяется логико-семантическим уровнем валентности и реализуется в предложении на основе его грамматической правильности (Степанова 1982:20).

Содержательную и формальную валентность разграничивает и С.Д. Кацнельсон, который отмечает, что содержательная валентность глагола с типологической точки зрения универсальна и зависит от глагольного значения. Глагольная лексема открывает “вакантные позиции”, подлежащие заполнению, формальная валентность определяет форму выражения слов, занимающих открытые позиции, и варьируется от языка к языку (Кацнельсон 1972:47).

Валентностная концепция С.М.Кибардиной зиждется на разработках С.Д.Кацнельсона и предпочтение ею отдается семантической теории, основным положением которой является непосредственная связь валентности глагола с его лексическим значением (Кибардина 1977:4, 1988:4).

Таким образом, можно сделать вывод, что большинство лингвистов исследование валентности связывает с ее семантической обусловленностью и различает два или три уровня валентности, соотношение между которыми сложно и неоднозначно (Амбарцумян 1977; Кибардина 1985).

Разграничение обязательной и факультативной валентности является одной из важных проблем синтаксиса, и она не раз становилась предметом обсуждения (Адмони 1958:111-117; Абрамов 1966; Холодович 1979: 228-243). Ее решение помогает установить завершенность или незавершенность синтаксической структуры предложения, связь смысла предложения с его лексическим наполнением.

В языкознании встречается различное понимание структурной обязательности компонентов предложения. Е.А.Иванчикова пишет, что “структурная обязательность проявляется в том, что данный элемент синтаксической конструкции обладает потенциальной синтаксической валентностью и требует для реализации этой валентности (т.е. завершенности данной конструкции) обязательного присутствия определенной формы слова, словосочетания или предложения” (Иванчикова 1965:85).

Г.Г.Почепцов выступает против того, чтобы считать “потенциальную синтаксическую валентность” признаком структурной обязательности, так как это характерно и для структурной факультативности (Почепцов 1968:146). У него понятие факультативной валентности сводится к тому, что “присутствие одного элемента делает лишь возможным, на основе его валентных свойств, наличие другого элемента, не предопределяя, однако, его употребления” (Почепцов 1971:72). Если опустить элемент обязательного окружения, то он, как правило, восстановим из контекста, очевиден из ситуации. Подобные элементы предложения, как справедливо отмечается в литературе, “находятся в кругу мысли говорящего (и слушающего)” (Адмони 1958:113), поэтому не могут быть опущены без ущерба для смысла предложения. К такому мнению приходят и зарубежные лингвисты, разрабатывающие проблемы, связанные с валентностью предиката предложения. Например, П.Адамец считает, что невозможно построить нормальное предложение без конституентов, связанных с его глагольным сказуемым обязательной (облигаторной) валентностью. Он оставляет в стороне случаи эллипсиса. Под факультативной им понимается такая валентность, при которой конституенты предложения не обязательно, но часто могут сочетаться с соответствующим глаголом (Адамец 1984:113).

Особый интерес представляет для языковедов проблема факультативной валентности. Об этом свидетельствуют материалы сборника “Восточное языкознание: факультативность” (1982). Его авторы связывают факультативность с избыточностью компонентов предложения, с их актуализацией и другими языковыми явлениями. Сам факт посвящения отдельного сборника одной лишь этой проблеме говорит о том, что в понимании факультативности не наблюдается единообразия.

С.Кароляк выделяет у глагола писать пять аргументов: “1) название исполнителя действия, 2) название вспомогательного предмета (инструмента), 3) название места, на котором ставятся знаки (буквы и буквенные сочетания), 4) название содержания текста, 5) название производимых знаков” (Кароляк 1974:152). Полное предложение можно представить так: Петр пишет записку на бумаге буквами авторучкой. Его компоненты буквами, на бумаге, авторучкой можно признать факультативными. Однако в анализируемой конструкции отсутствует адресат.

Ю.Д.Апресян выделяет у того же глагола два значения: сложное и простое. Если брать сложное значение, то предикат в предложении шестивалентен, т.е. к выделенным выше пяти значениям добавляется и адресат. Если же брать простое, то предикат трехвалентен. При этом мы имеем следующее предложение: Он пишет другу письмо. Ю.Д.Апресян полагает, что здесь более приемлемым является второе мнение. По его мнению, нельзя сформулировать общего правила определения валентности подобных глаголов, и в разных случаях необходимо выбирать разные варианты (Апресян 1974:123-125). На наш взгляд, с этим нельзя не согласиться. В приведенных примерах валентность предиката зависит от “угла зрения” участника речи (см. об этом подробно: Ахматов 1983:169).

Рассмотрим предложение Жаш игиди (И.Б.) “Парень в хорошем состоянии”. Оно является полным, законченным и передает значение состояния личного субъекта. Однако прилагательные нередко открывают и объектные позиции, замещаемые существительными и их субститутами в дательно-направительном и исходном падежах. При этом смысл конструкций меняется, так как в них реализуются различные объектные значения (отношения, сравнения и т.д.): Ол санга игиди (К.ж.) “Он к тебе хорошо относится”; Азиз Асхатдан игиди (З.) “Азиз лучше Асхата”. Данные построения можно усложнить за счет других компонентов со значением объекта и причины, но они могут быть факультативными: Ол санга кесини малларын кютгенинг ючюн игиди (Ф.) “Он к тебе хорошо относится из-за того, что пасешь его скот”; Ол сенден эсе манга игиди (Н.К.) “Он относится ко мне лучше, чем к тебе”.

Обзор лингвистической литературы показывает, что на уровне предложения опущение обязательного члена предложения приводит к его неграмматичности и смысловой незаконченности, тогда как при опущении факультативного члена этого не наблюдается (Степанова 1982:22).

Разграничение обязательности и факультативности аргументов предиката, установление номинативного минимума предложения тесно связаны с моделированием предложения. Для выявления и формально-семантической характеристики моделей предложения необходимо определить факультативные и обязательные компоненты, установить минимум структурной схемы предложения и изучить лексическое наполнение его синтаксических позиций. Решая эти задачи, при изучении предложения большее внимание, на наш взгляд, целесообразно уделить отношениям между его семантической и формально-грамматической структурой. Подобное описание синтаксических единиц вызывает различные трудности, вызванные несимметричным характером отмеченных отношений. Два предложения, имея одинаковое значение, могут различаться формально-грамматической организацией и наоборот, одна и та же семантика может передаваться предложениями различной структуры. Учет этого позволяет говорить о формальной и смысловой структуре предложения, которые могут быть изучены отдельно и во взаимосвязи. Такой двусторонний подход к изучению предложения связан прежде всего с тем, что интерес к формально-семантическому анализу предложения возрос. Тем не менее, лингвистика не обходится без перекосов и “золотая эра равномерного и симметричного подхода к форме через содержание и к содержанию через форму в науке о языке еще не наступила” (Плотников 1989:10).

Выявляя формально-семантические модели предложения, мы обращаемся к его грамматической и семантической структуре. Это помогает более детально определить соотношения между семантикой предложения и формой его выражения, мышлением и внеязыковой реальностью (Арват 1976:3-18). Формальную и семантическую структуру предложения необходимо сначала изучить расчлененно. При таком подходе семантика предложения квалифицируется как производное от его структурной схемы (РГ, т.2:87). Общее значение предложения складывается из смысла его структурной схемы и значений, входящих в нее слов. В ряде случаев данная семантика трактуется как “общее значение множества предложений, представляющих данную модель” (Золотова 1973:25). Ее нередко называют типовым значением структурной схемы. Такие и близкие к ним идеи встречаются во многих исследованиях, в которых отмечается, что “систематизация смысла предложения начинается с систематизации его структурных схем и всецело подчинено ей” (см.: Богданов 1984:4).

При структурно-семантическом анализе предложения возникает необходимость обращения к понятиям “формальная (структурная) схема предложения”, “семантическая структура предложения”, “формально-семантическая структура (модель) предложения”, “семантика (смысл) предложения”. Предполагается исходить из того, что формальная схема предложения представляет собой “последовательность форм слов, которая отображает структуру информации, выражаемой предложением” (Ломтев 1979:56). Семантическая структура предложения создается взаимодействием его семантических компонентов. Она не простая сумма, входящих в предложение единиц, организованных на определенной основе. Семантическая структура предложения - это сложное языковое явление, “организованный на предикативной основе смысловой комплекс, представляющий собой результат взаимодействия семантических компонентов и отражающий взаимосвязь типизированных элементов предложения” (Арват 1984:33).

Понятие “модель” уже давно фигурирует в других отраслях науки: в математике, социологии, механике и др. Оно уже нашло свое место и в языкознании, в системе современных общенаучных понятий и получило “права гражданства” (Гулыга 1973:21). По мнению многих лингвистов, это понятие помогает систематизировать языковые факты и четко классифицировать предложения (см., например: Москальская 1981:23-24; Золотова 1973:25-27, 1982:33). Именно поэтому теория моделей получила широкое распространение в языкознании вообще и в синтаксисе в частности.

Модель предложения в самом общем виде представляет собой ту же структуру предложения, репрезентируемую при помощи различных знаков. “Структура предложения, представленная в виде специальных символов, является формулой структуры предложения, или иначе, моделью предложения” (Ломтев 1979:61).

Есть ряд работ, посвященных моделированию простого предложения русского и других языков (Москальская 1981; Золотова 1973 и др.). Структурно-семантические модели простого предложения выявляются и описываются также на материале карачаево-балкарского, татарского, башкирского, алтайского, шорского, тувинского и других тюркских языков (Ахматов 1983; Закиев 1987; Тыбыкова 1991; Кетенчиев 1993; Телякова 1994; Серээдар 1995; Додуева 1997; Хуболов 1997; Байжанова 1999; Тикеев 1999).

Модель понимается как отвлеченный образец построения минимальных самостоятельных предложений. Но в методике их выделения и описания имеются расхождения. В силу универсальности человеческого мышления в разных языках в семантическом отношении могут быть одинаковые типы моделей предложений, но в силу специфики их выражения, грамматического строя в каждом языке набор моделей уникален (Почепцов 1971:53). Это свидетельствует о важности, актуальности и к тому же трудности выявления и описания моделей простого предложения языка. В лингвистике наличествует значительное количество теорий моделирования. Это объясняется тем, что критерии определения обязательного структурного минимума, количество моделеобразующих компонентов модели, способы описания модели и к тому же количество моделей у одной конструкции весьма разнообразны.

Среди лингвистов пока еще нет единого мнения в вопросе о минимальной схеме предложения. В понимании минимума предложения наметилось два направления. Одни лингвисты определяют структурную схему как “предикативную основу”, “предикативный минимум” предложения, другие же - как его “номинативный минимум”.

Понимание структурной схемы предложения как его предикативной основы представлено в работах Н.Ю.Шведовой (Шведова 1966 и др.). В структурную схему она включает лишь главные члены предложения. В “Грамматике русского литературного языка” (Грамматика-70) структурная схема рассматривается лишь как формально организованная единица с грамматическим значением предикативности. Такой подход к решению рассматриваемой проблемы не позволяет включить в структурную схему предложения не только факультативные, но и обязательные распространители, с чем нельзя согласиться.

О необходимости включения второстепенных членов предложения в структурную схему предложения пишут многие лингвисты. Так, В.В.Бабайцева считает, что нет полного параллелизма между семантическими компонентами и членами предложения. В предложении Дом строится плотниками значение деятеля выражается дополнением, хотя в большинстве случаев оно выражается подлежащим. Ср.: Плотники строят дом. Исходя из подобных фактов языка, она приходит к выводу о необходимости включения второстепенных членов предложения со значением деятеля, носителя признака, носителя состояния в структурную схему предложения и признания их структурно обязательными элементами предложения (Бабайцева 1983:14). Такое мнение не является новым в языкознании. Еще И.И.Мещанинов писал, что “структура предложения устанавливается всем его комплексом, в который включаются как главные, так и второстепенные его члены” (Мещанинов 1963:17).

Наряду с моделью предложения В.Г.Адмони вводит понятие его структурно-смыслового ядра. В это ядро включаются не только главные члены предложения, но и такие второстепенные члены, которые в структурно-смысловом отношении тесно связаны с главными (Адмони 1972:50). На материале неопределенно-личных предложений русского языка Г.Ф.Низяева убедительно показывает, что при опущении второстепенных членов эти конструкции не могут выступать в роли информативно достаточных предикативных синтаксических единиц (Низяева 1971:81).

В своих работах Г.А.Золотова оперирует понятием “модель предложения”. У нее модель определяется как “минимально достаточное сочетание взаимообусловленных синтаксических форм, образующее коммуникативную единицу с определенным типовым значением” (Золотова 1973:124). В русском языке она различает однокомпонентные, двукомпонентные и трехкомпонентные модели. Далее автор развивает это положение, и главный упор в определении роли главных компонентов модели делается на их необходимость и достаточность для существования самой модели без опоры на контекст (Золотова 1982:98-99).

И.Ф.Андерш также подчеркивает, что модель предложения представляет собой такую минимальную конструкцию (синтаксический образец), которая достаточна в структурном и информативном отношении (Андерш 1987:50). На необходимость информативной достаточности модели предложения указывает и Н.Л.Иваницкая (Иваницкая 1986).

В тюркском языкознании также имеется близкое к этому понимание модели элементарного простого предложения (ЭПП). ЭПП признается как “предложение, не содержащее компонентов, устранение которых сделало бы фразу структурно-семантически недостаточной” (Черемисина 1995:63).

Исходя из вышеизложенного, мы приходим к выводу о том, что формально-семантическая модель предложения не может быть построена только на основе его главных членов. Однако вопрос о том, какие из второстепенных членов предложения являются обязательными его элементами, пока остается спорным. Это касается в первую очередь вопроса о том, относятся обстоятельства к моделеобразующим членам предложения или нет. Н.Ю.Шведова не вводит их в структурную схему предложения (Шведова 1964,1968). Она говорит о так называемых детерминирующих членах предложения (детерминантах), которые, по ее мнению, являются субъектными, объектными и обстоятельственными распространителями предложения.

Полное развитие учение о детерминантах нашло в “Русской грамматике”, авторы которой не относят детерминанты к необходимым компонентам структурной схемы. Однако в ней можно встретить и случаи включения их в состав модели предложения (РГ, т.2:300 и далее). Это говорит о нечеткости разграничения “распространителей модели предложения и компонентов, организующих модель” (Золотова 1982:152).

Л.Теньер выводит структуру предложения из вербоцентрической теории предложения. Он проводит параллель между ним и драмой, в которой ведущее место принадлежит действию. В этой драме имеются действующие лица и обстоятельства. В плане синтаксической структуры действие - это глагол, действующие лица - актанты, а обстоятельства - сирконстанты (Теньер 1988:117).

Принято считать, что актанты являются обязательными, сирконстанты же (указатели места, времени, причины, условия и т.д.) - факультативными членами модели предложения (см., например, работы Н.Ю.Шведовой). Нельзя безоговорочно с этим согласиться, так как сирконстанты могут быть обязательными и входить в формально-семантическую структуру предложения (Никитин 1988:125). Ср.: 1) Алий юйге кирди (Ш.) “Алий вошел в дом”; 2) Тауда сууукъду (Ж.З.) “В горах холодно”; 3) Хамит элде жашайды (З.) “Хамит живет в сельской местности”. В этих предложениях сирконстанты обязательны, потому что при их опущении предложения станут явно неполными и информативно недостаточными. Этого нельзя сказать о сирконстанте школда “в школе”, употребленном в предложении Аслан школда анга письмо жазады “Аслан в школе пишет ему письмо”. Кроме того, в языке получили широкое распространение конструкции со сказуемыми, выраженными именами и их субститутами в пространственных падежах (дательно-направительном, местном, исходном). Они, предикативно оформившись, являются синонимами по отношению к глагольным предложениям с соответствующей семантикой. Каждый из сказуемых совмещает в себе значение локального конкретизатора и глагола движения или местонахождения: 1) Мен таугъама // Мен таугъа барама “Я иду в горы”; 2) Мен элдеме // Мен элде жашайма “Я живу в селе”; 3) Ол анданды // Ол андан келеди “Он идет оттуда”. Такие факты показывают, что обстоятельства (сирконстанты, семантические конкретизаторы) могут быть необходимыми и факультативными элементами предложения.

Как показывает материал языка, семантические конкретизаторы характеризуют непосредственно предикативный признак. Исследователи выделяют разное количество их семантических разрядов. А.С.Сафаев, например, в узбекском языке выделяет обстоятельства образа действия, места, времени, цели, причины, меры и степени, условия, уступительные и уподобления (Сафаев 1968:128). В карачаево-балкарском языке выделяются конкретизаторы локальные, темпоральные, причины, цели, ситуации, функции, образа действия, меры и степени, соответствия (Ахматов 1983:93). Данные компоненты предложения выделяются и в татарском языке. Но М.З.Закиев термин “конкретизатор” не считает удачным, так как к конкретизации понятия, выраженного господствующим членом, сводится общая семантика всех второстепенных членов синтаксической конструкции. Лучшим он признает термин “квалификатор” и выделяет квалификаторы меры и степени, времени, локальные, способа, сравнения, причины, цели, условия, уступительности (Закиев 1995:297-299).

Семантический атрибут, как и семантический конкретизатор, является зависимым компонентом семантической структуры предложения. В лингвистике принято считать, что атрибут не является валентностным компонентом структуры предложения, т.е. появление его не задается предикатом. С этим мнением нельзя не согласиться. Однако он может носить облигаторный характер. В ряде работ подчеркивается, что атрибут является таким компонентом предложения, который возник путем транспозиции какого-либо другого члена предложения, в первую очередь предикатива; деградированным предикатом (Данеш 1988:85).

Согласно В.С.Юрченко, для современного языкознания проблема атрибута едва ли не важнее проблемы предиката. Атрибут представляется амодальным членом синтаксической конструкции, поскольку не включен в сферу действия объективной модальности, выражаемой глагольным предикатом. Значит, он изначально является элементом структуры словосочетания. Но “корни” атрибута лежат в предложении. Он является не только “деградированным сказуемым, у него есть своя “экологическая ниша” в структуре предложения (позиция слева от предмета)” (Юрченко 1993:34). Предложения типа Ночь темная и словосочетания типа темная ночь, несмотря на то, что они противопоставляются одно другому как грамматическая единица общения и грамматическая единица именования, приближаются друг к другу. Они различаются только наличием в первой конструкции “скрытого модального компонента - нулевой связки” (Юрченко 1993:35). Вместе с тем в большинстве исследований он не признается компонентом семантической структуры предложения.

В карачаево-балкарском языкознании указывается на то, что семантический атрибут обозначает непредикативный признак понятия, функционирующего как семантический субъект, объект или конкретизатор. В его системе выделяются следующие разновидности: качественный, количественный, относительный, притяжательный, локальный, темпоральный и процессуальный атрибуты, каждый из которых имеет свои подкатегории (Ахматов 1983:94).

Указанные семантические компоненты конструкции варьируются и в других тюркских языках. Так, М.З.Закиев говорит о наличии в татарском языке атрибутов принадлежности, отношения, признака, присутствия/отсутствия, меры и степени. Каждый из них расписывается подробно. Им представлены следующие разновидности атрибутов принадлежности: принадлежность имущественная, определенному месту, времени, родственная, предмета объекту, предмета исполнителю, части целому, материала предмету (Закиев 1995:298). Конечно, возможна и более детальная их дифференциация.

Семантические атрибуты выполняют различные функции в системе предложения. Некоторые из них выполняют указательную функцию. Это характерно для атрибутов местоименного характера: Аллай жашла кёпдюле халкъыбызда (М.Т.) “Таких ребят много у нашего народа”; Бу китап меникиди (К.) “Эта книга моя”; Ол кюн эсимдеди (Ш.) “Этот день в моей памяти”. Они обычно обозначают те признаки понятий, которые аккумулируются в памяти как слушателя, так и говорящего или же они будут определены, пояснены для слушателя (читателя) в последующем.

Значительным функциональным потенциалом обладают и атрибуты, выражающие отдельные качества и свойства предметов. Это обычно прилагательные: Сууукъ кюнле къыш аслам болуучудула (Л.б.) “Холодных дней много бывает обычно зимой”; Ауур жюк кётюрюрге жарамайды ауругъаннга (К.ж.) “Больному нельзя поднимать тяжелый груз”; Бизни бахчада татыулу алмала битедиле (Н.) “В нашем саду растут вкусные яблоки”.

Атрибуты могут иметь и событийный тип значения, выражая при этом свернутую пропозицию и воспроизводя целое событие: Узакъдан аны ачыуланнган ауазы эшитиледи (Ф.) “Издалека слышен его сердитый голос”. В этом предложении атрибут характеризует ситуацию состояния лица. Выделение указанных и других значений атрибутов возможно при учете их связи с внелингвистическими факторами.

Как известно, определение существует в предложении только наряду со своим определяемым. Н.К.Дмитриев группу слов “определение - определяемое” не вводит в структурную рамку предложения (Дмитриев 1961:28). Этого же мнения придерживается и Н.А.Баскаков. В иерархии членов предложения у него определение занимает последнее место. Он считает, что смысл предложения не изменяется при изъятии из него определения, а только теряет конкретность тех понятий, о которых идет речь (Баскаков 1961:66). С таким мнением вполне можно согласиться. Вместе с тем необходимо учесть, что в языке встречаются и такие предложения, в которых атрибут невозможно опустить без ущерба для их смысла, информативной достаточности (Ахматов 1983:94). Например: 1) Ухолну орта орамы тикди (З.Т.) “Срединная дорога Ухола крутая”; 2) Тебердини агъачы кёпдю (Ж.З.) “В Теберде много леса” и т.д. Это подтверждается и на материале других языков. Так, например, В.В.Богданов выделяет в структуре предложения композитив, характеризующий “семантему аргумента как материал, вещество, состав или содержание какого-либо предмета, выступающего в роли другого аргумента” (Богданов 1977:54).

И.И.Мещанинов полагает, что определение и определяемое связаны между собой, и последнее может оставаться неясным в своем значении, если нет должного сопровождения внешним выразителем данного признака (Мещанинов 1978:147).

В одной из своих работ А.Н.Баскаков выделяет такие предложения, в которых семантическая связь определения с определяемым настолько тесная, что опущение этого определения искажает их семантическое значение (Баскаков 1984:87-88).

В пользу включения семантического атрибута в семантическую структуру предложения говорит и материал узбекского языка. А.С.Сафаев показывает невозможность исключения определения из системы членов предложения, делая его их придатком (Сафаев 1968:29).

Атрибуты можно разделить на две группы: притяжательные и непритяжательные. Притяжательный атрибут выражается лексическим, морфологическим или лексико-морфологическим способом. Например: 1) Мени эрим урушдады (Х.К.) “Мой муж на войне”; 2) Сени насыбынг мени къолумдады (О.Э.) “Твое счастье в моих руках”. При опущении притяжательных определений эти предложения не теряют своего смысла, информативной достаточности, так как в них при этом сохраняются морфологические средства выражения обладателя. Существует мнение, что факультативность имеет место тогда, когда информация, заключенная в том или ином компоненте, передана в этом же высказывании иным способом (Чеснокова 1973:40). Вышеприведенные предложения подтверждают справедливость этой точки зрения. Однако невозможно опущение притяжательного определения, выраженного местоимением 3-го лица. Например: Устазны жолу школгъады (Х.К.) “Дорога учителя в школу”. При опущении указанной словоформы синтаксические конструкции в смысловом отношении становятся неполными, информативно недостаточными.

Анализируя такие факты, мы приходим к выводу о том, что атрибуты в структуре предложения могут быть необходимыми и факультативными. Хотя наличие их может и не определяться предикатом, есть ряд причин, обусловливающих это:

1) ситуативное многообразие, проявляющееся в возможности употребления одного и того же слова для обозначения разнообразных предметов, определение называет признак, необходимый для конкретного случая;

2) широта лексического значения слов, которые требуют обязательной конкретизации;

3) наличие противопоставления;

4) требование указания на связь с предыдущим содержанием контекста;

5) конструктивная обязательность;

6) фразеологическая или терминологическая связанность (Полищук 1972:7).

Вышеизложенное позволяет сделать вывод о том, что семантический конкретизатор и семантический атрибут в определенных случаях могут быть, наряду с семантическим предикатом, семантическим субъектом и объектом, облигаторными членами семантической структуры (модели) предложения. Такие конституенты предложения принято называть моделеобразующими, а факультативные компоненты предложения - немоделеобразующими.

Опираясь на вышеуказанные теоретические положения, мы выявляем и описываем основные типы формально-семантических моделей простых именных предложений карачаево-балкарского языка, их структуру и семантику, что, безусловно, имеет большое научное и практическое значение.

В современной лингвистике утвердился определенный способ записи моделей предложения (см.: Почепцов 1973; Москальская 1981 и др.). Одни синтаксисты предпочитают только формальную запись модели, другие - семантическую, в ряде же работ модели отражают как формально-грамматическую, так и семантическую структуру модели предложения (Богданов 1977; Золотова 1982; Ахматов 1983). Мы считаем необходимым выявить формальную и смысловую модель предложения и показать их взаимодействие. Такой подход позволяет исследователю дать адекватное представление о системе языковых знаков, в данном случае о системе именного предложения.