Никколо Макиавелли. Государь: сочинения ocr: Ихтик

400

XXIX

В башне дворца есть помещение размером во всю ее ширину, называемое

"гостиничка". Там и содержался Козимо, стеречь же его поручили Федериго

Малавольти. Оттуда Козимо мог слышать и все, что говорилось в собрании, и

бряцанье оружия на площади, и звон колокола, по которому собиралась на

заседание балия. Он стал уже опасаться за свою жизнь, но более всего боялся

он, как бы личные враги не умертвили его незаконным образом. Поэтому он все

время воздерживался от пищи и за четыре дня съел только немного хлеба.

Заметив это, Федериго сказал ему: "Козимо, ты боишься отравления и из-за

этого моришь себя голодом, мне же оказываешь весьма мало чести, если

полагаешь, что я способен приложить руку к такому гнусному делу. Не думаю,

чтобы тебе надо было опасаться за свою жизнь, имея столько друзей и во

дворце, и за его стенами. Но даже если бы тебе и грозила смерть, можешь быть

уверен, что не моими услугами, а каким-либо иным способом воспользуются,

чтобы отнять у тебя жизнь. Никогда я не замараю рук своих чьей-либо кровью,

особенно твоей, ибо от тебя никогда я не видел ничего худого. Успокойся же,

принимай обычную пищу и живи для друзей своих и для отечества. А чтобы у

тебя не оставалось никаких сомнений, я буду разделять вместе с тобой всю

еду, которую тебе будут приносить". Слова эти вернули Козимо мужество, со

слезами на глазах он обнял и поцеловал Федериго, горячо благодаря его за

сострадание и доброту и обещая воздать ему за них, если судьба когда-нибудь

предоставит такую возможность.

его дальнейшую судьбу, Федериго, чтобы развлечь его, привел разделить с ним

ужин некого Фарганаччо, приятеля гонфалоньера, человека веселого и

забавного. Козимо, отлично знавший его, решил использовать в своих целях

этого человека, и когда ужин подходил к концу, сделал Федериго знак

удалиться. Тот прекрасно понял, в чем дело, и под предлогом, что

намеревается принести еще какое-то угощение, оставил их вдвоем. Козимо,

дружественно поговорив некоторое время по своему обыкновению с Фарганаччо,

дал ему письменную доверенность на получение у казначея Санта Мария Нуова

тысячи ста дукатов: из них сто Фарганаччо должен был

401

взять себе, а тысячу передать гонфалоньеру с просьбой от Козимо прийти

к нему под каким-нибудь благовидным предлогом. Фарганаччо взялся за это

поручение, деньги были переданы Бернардо, который смягчился, и Козимо,

вопреки мессеру Ринальдо, требовавшему его смерти, был только изгнан в

Падую. То же самое выпало на долю Аверардо и многих других из дома Медичи, а

также Пуччо и Джованни Пуччи. А чтобы держать в страхе всех недовольных

изгнанием Козимо, правами балии наделены были комиссия Восьми по охране

государства и капитан народа.
После того как принято было это решение, 3 октября 1433 года Козимо

предстал перед членами Синьории, которые сообщили ему приговор об изгнании и

предложили добровольно подчиниться этому постановлению, если он не хочет,

чтобы в отношении его лично и его имущества приняли более жесткие меры.

Козимо выслушал приговор с безмятежным видом и только заявил, что охотно

отправится в любое место, какое назначит Синьория, но, поскольку ему

дарована жизнь, он просит, чтобы ее также и защитили, ибо ему хорошо

известно, что на площади собралось немало людей, желающих его смерти. В

заключение он добавил, что где бы ему ни пришлось находиться, он сам и все

его имущество находятся в полном распоряжении государства, народа

флорентийского и Синьории. Гонфалоньер успокоил его на этот счет и задержал

во дворце до наступления ночи, после чего привел его к себе в дом, угостил

ужином, а затем под сильной вооруженной охраной отправил к границе

республики. Всюду по пути Козимо встречали с великим почетом, а венецианцы

открыто посетили его, притом не как изгнанника, а как важного

государственного деятеля.

XXX

Когда Флоренция лишилась такого великого гражданина, так пламенно всеми

любимого, все оказались в растерянности, причем страхом охвачены были в

равной мере и победители, и побежденные. Мессер Ринальдо, предвидя уже свое

печальное будущее и решив до конца выполнить свой долг и перед самим собою,

и перед своей партией, собрал у себя многих дружественных ему граждан и

сказал им следующее: он ясно видит, что они сами

402

навлекли на себя грядущую гибель, поддавшись на мольбы, слезы и деньги

своих врагов и, не уразумев, что им самим вскоре придется умолять и плакать,

но тщетно - их слушать не станут, слезы их не вызовут жалости, деньги же,

ими полученные, им придется вернуть полностью, да еще заплатить

ростовщические проценты пытками, казнями и ссылками. Лучше им всем было

терпеть и молчать, чем оставить Козимо в живых, а его сторонников в стенах

Флоренции, ибо больших людей либо совсем не надо трогать, либо уж

по-настоящему кончать с ними. В настоящий момент единственное, что, по его

мнению, можно сделать, это вооружиться и быть начеку в городе, чтобы, когда

враги опомнятся - а это произойдет весьма скоро - их можно было изгнать

силой оружия, раз уж не оказалось возможности сделать это силою закона. Но

единственное спасительное средство - то, о котором он уже неоднократно

говорил: перетянуть на свою сторону грандов, вернув им все права на занятие

любых почетнейших должностей, и усилиться благодаря союзу с ними, как враги

усилились, опираясь на народные низы. Таким образом их партия станет куда

энергичнее - в нее вольется новая жизнь, новая доблесть, новое мужество, и

она обретет новых многочисленных сторонников. Если же не прибегнуть к этому

последнему и по-настоящему действенному средству, он лично просто не видит,

как можно будет спасти государство среди стольких врагов, и уже

предчувствует и их личную гибель и крушение республики. На эту речь Марьотто

Бандовинетти, один из присутствующих, решительно возразил, указав на

высокомерие грандов и вообще невыносимый их характер и добавив, что нет

нужды наверняка идти к ним в рабство, чтобы избежать сомнительной опасности

со стороны народных низов.
Тогда мессер Ринальдо, видя, что советы его отвергнуты, принялся горько

жаловаться на судьбу свою и своей партии, но при том все происходящее

приписывал скорее Воле Божьей, чем невежеству и слепоте человеческой. Между

тем, пока длилось это состояние нерешительности и бездействия, перехвачено

было письмо мессера Аньоло Аччаюоли к Козимо, в котором Аньоло сообщал

Козимо о том, как к нему относятся в городе, и побуждал его вызвать

интригами какую-нибудь войну против Флоренции и вступить в дружеские

отношения с Нери ди Джино, уве-