Попытки <подогнать> гипотезу к экспериментальным условиям
приводят к тому, что социальные психологи все больше склонны ис-
пользовать манипулятивный лабораторный эксперимент не для про-
верки гипотезы, а для подтверждения ее истинности. <Мы склонны
начинать с гипотезы, которая, очевидно, истинна и которую мы не
намерены отвергать независимо от исхода эксперимента> [McGuire,
1973, р. 37]. Беря в качестве примера эксперименты по межличнос-
тной аттракции, Макгайр справедливо отмечает, что проверка гипо-
тезы (типа <чем больше кто-либо воспринимает установки другого че-
ловека как сходные со своими, тем больше он склонен симпатизиро-
вать этому человеку>)^ превращается фактически в ее иллюстрацию.
В конечном итоге, если гипотеза не подтверждается, то, как это ни
странно, виноватым оказывается экспериментатор, как плохой ре-
жиссер, который не смог создать достаточно умелую ситуацию, в ко-
торой заранее очевидная гипотеза могла бы вновь доказать свою ис-
тинность. <Именно поэтому, - говорит Макгайр, - мы фактически
готовим из наших студентов в первую очередь хороших специалистов
по инсценировкам> [Op.Cit, р. 38], а <по меньшей мере 90% времени
наших курсов по методологии посвящены способам проверки гипоте-
зы, в то время как более важному и первоочередному процессу порож-
дения гипотез уделяется слишком мало времени> [Op.Cit, р. 40].
Вполне понятно, что молодой (хотя и не только) исследователь
заботится больше о том, чтобы доказать свою способность поставить
эксперимент не хуже других. Тот факт, что и он и другие ставят <одну
и ту же пьесу>, его не смущает.
Макгайр справедливо замечает, что бесплодность исследований в
лаборатории не может быть уравновешена внесением более социально
Метод. Судьба лабораторного экснсрн.чентицоплних 9.5
релевантных проблем и совершенствованием поиска гипотез, он счита-
ет, что необходимо отказаться от явно неадекватного понимания зави-
симости между переменными как прямой и односторонней, призыва-
ет к более активному развитию полевых исследований^ к созданию
информационных банков для того, чтобы иметь возможность исследо-
вать динамику тех или иных процессов, применению более совершен-
ных математических методов для моделирования социально-психо-
логических явлений и статистической обработки получаемых данных.
Все это совершенно правильно, но опять же больше касается тех-
ники исследования, в то время как необходимо изменение содержания
подхода к социально-психологическому исследованию как исследова-
нию человека, а не физического объекта.
К такому изменению неумолимо ведет сама <человечность>, соци-
альность изучаемого объекта. Она дает о себе знать весьма ощутимо,
хотя и воспринимается пока как некая дополнительная (а не сущно-
стная) специфика. Эта <человечность> проявляется в виде различных
артефактов, беспокоит как этическая проблема вторжения экспери-
ментатора в интимную сферу переживаний, необходимости обманы-
вать испытуемых и т. п.
Американские социальные психологи хорошо понимают сложно-
сти исследования, связанные с тем, что человек является одновремен-
но и объектом и субъектом познания [McDavid J., 1974, р. 20]. Вмес-
те с тем все эти сложности расцениваются как связанные с несовер-
шенством процедуры исследования.
Обычно они рассматриваются с трех сторон: как вызванные свой-
ствами экспериментатора, испытуемого и ситуацией их общения.
Начало исследованию этого вопроса было положено работами Р. Ро-
зенталя. В одном из экспериментов испытуемым было поручено про-
вести опыт над крысами из одной популяции. Крыса должна была
научиться проходить лабиринт. В одном случае <экспериментатору>
было сказано, что крыса - умная, в другом - глупая. Были получены
статистически значимые данные, подтверждающие эту <опережаю-
щую> гипотезу. Оказалось, что с <умной> крысой экспериментатор
обращался более ласково, гладил ее, создавая тем самым неосознан-
но дополнительное положительное подкрепление.
Впоследствии этот эксперимент был повторен в школах, где роль
<экспериментатора> выполняли учителя. В двух экспериментах <спо-
собные ученики> (предположительно по той же причине) добились
большего успеха [Rosenthal, 1968].
Это явление получило название^ <эффекта предубежденности (bias)
экспериментатора> и впоследствии исследовалось довольно детально.
Оно входит в более широкую группу артефактов, именуемых эффекта-
96 Опыт США: парадигма объяснения
ми свойств экспериментатора. В 1966 г. они были суммированы Розен-
талем в следующем перечне наиболее распространенных свойств:
1. Ожидания экспериментатора определяют характер получаемых
им данных.
2. Осознание экспериментатором своей собственной склонности
находить ожидаемые данные может привести к противоположному
эффекту: заставить искать столь же предубежденно иные факты, что-
бы не казаться предубежденным.
3. Экспериментаторы, которые получают <хорошие> данные в са-
мом начале, впоследствии <улучшают> их; те же, кто вначале полу-
чают <плохие>, склонны получать еще хуже.
4. Эффект предубежденности объясняется не фальсификацией,
подтасовкой данных или подсказкой испытуемым; по-видимому, эк-
спериментатор, сам того не осознавая, вербально или иным имплицит-
ным способом подкрепляет определенные виды поведения испытуе-
мых.
5. Предубежденность может передаваться интонацией, а также
визуально, когда экспериментатор и испытуемый видят друг друга во
время эксперимента.
6. Эффект предубежденности сильнее у тех экспериментаторов, для
которых характерны стремление к одобрению, склонность к жестику-
ляции, дружественное и заинтересованное отношение к испытуемым.
7. Эффект экспериментатора выражен сильнее, когда эксперимен-
татор и испытуемый хорошо знакомы.
8. Эффект экспериментатора выражен больше у экспериментато-
ров-женщин по сравнению с экспериментаторами-мужчинами
[Rosenthal, 1966].
Чтобы избежать действия перечисленных свойств, Розенталь пред-
лагает ряд мер, в том числе увеличивать число экспериментаторов,
наблюдать за их поведением, проводить специальную тренировку с
ними, в ряде случаев скрывать от самих экспериментаторов основную
гипотезу, добиваясь тем самым двойной маскировки, сводить к мини-
муму контакты экспериментатора и испытуемого и т. п.
Помимо рекомендаций, направленных на нейтрализацию свойств
экспериментатора как участника процесса межличностного общения,
исследуется и поведение испытуемого с этой же точки зрения. К насто-
ящему времени рядом исследователей разработана подробная типоло-
гия испытуемых по характеру их реакций на ситуацию эксперимента
и способу объяснения целей эксперимента. Так, <услужливые> испы-
туемые стараются угодить экспериментатору, они готовы выполнять
нудную, длительную и бессмысленную работу [Orne, 1962]; <осторож-
Метод. Судьба лабораторного экспериментирования 97
ные> заботятся главным образом о том, чтобы предстать в лучшем свете
[Rosenberg, 1965]; <определенные> выполняют прихоти эксперимента-
тора, чтобы показать свое доверие [Fillenbaum, 1966]; <прозрачные>
сотрудничают, получая удовольствие, выставляя напоказ свои личные
переживания [Hood, et а1, 1971]; <эгоисты> участвуют с тем, чтобы
убедиться в правильности самооценки [Sigall, et а1, 1970]; <подозри-
тельные> пытаются скрыть свои подлинные реакции [Rotter, 1967].
Специально изучались свойства испытуемых, связанные с фактом
их желания добровольно участвовать в экспериментах. Эти <доброволь-
цы>, как правило, - студенты первых курсов, слушатели вводных кур-
сов по психологии. Оказывается, <доброволец> воспринимает участие
в эксперименте как социально одобряемый поступок, склонен подда-
ваться решению других участвовать в эксперименте, обычно курит,
пьет кофе, употребляет другие стимуляторы, ищет одобрения окружа-
ющих, подвержен колебаниям настроения и склонен к самобичеванию,
интроверт, умен, хочет принадлежать к <элите>, нуждается в группе,
стремится к успеху, обычно первый ребенок в семье, обнаруживает сим-
птомы общего невротизма, принадлежит к относительно высокой соци-
ально-экономической категории [Otto, 1965, Jang, 1971, McDavid W.,
1965, Rosenthal, et а1., 1969, Rosnow, et а1., 1970].
Нетрудно заметить, что <доброволец> - это типичный представи-
тель так называемого <среднего класса>, <белых воротничков>.
Специфика исследования, вызванная тем фактом, что социально-
психологический эксперимент есть не что иное, как частный, хотя и
весьма специализированный вид межличностного общения, т. е. об-
щения двух людей, выражается еще в одной исключительно важной
проблеме - этической. Она непосредственно вытекает из подхода к
человеку, который можно было бы определить как <презумпцию лжи-
вости> испытуемого или убежденность в том, что испытуемый не
может, не знает, не способен или не хочет выразить свою подлинную
реакцию. В этом находит свое косвенное выражение признание лице-
мерия (расхождения публично декларируемого и лично разделяемого)
как неотъемлемой черты социального поведения каждого человека.
Кроме того, важно учесть также и то, что подавляющее большин-
ство данных в социальной психологии по существу получены в резуль-
тате вербальных самоотчетов, основывались на невербальных данных,
другие 57 - на вербальных (из них 20 - на письменных) [Cannel, et
а1., 1968, р. 528].
Способность человека как существа, наделенного сознанием, хо-
теть одного, осознавать другое, говорить третье, поступать еще как-то,
представляет для социальной психологии проблему номер один. О
том, что она еще далека от хотя бы приблизительного решения, сви-
98 Опыт CUJA: парадигме! объяснения
детельствуют многочисленные исследования социальной установки,
в которых особенно наглядно видно расхождение между вербальны-
ми декларациями и реальным поведением. В самом деле, существует
огромное количество причин, по которым психологическое состояние
(например, социальная установка) выражается испытуемым неадек-
ватно. Он может не осознавать установку или осознавать недостаточно
ясно, не обладать способностью к ее объективации. Далее, испытуе-
мый может скрыть подлинную, реальную установку и выразить иную,
например, <социально принятую>, стереотипную и т. д. Иными сло-
вами, исследователь никогда не может быть вполне уверен в валидно-
сти метода, если он основан на вербальной реакции.
Надо сказать, что социальные психологи в США проделали колос-
сальную работу по решению этой проблемы. Накоплен большой опыт
по составлению шкал, вопросников, технике проведения интервью,
которые подчинены одной центральной цели: проникнуть <за> явля-
ющееся и видимое [Scott, 1968]. Однако, несмотря на все эти усилия,
уже сейчас можно констатировать, что хотя задача не решена, но
возможности в этом направлении, видимо, в основном исчерпаны. Не
случайно особенно бурно развиваются методы, которые минимально
связаны с вербальным самоотчетом испытуемых.
Во-первых, совершенствуются методы наблюдения, которые рань-
ше <применялись незаслуженно мало> [Weick, 1968, р. 380], разра-
батывается техника наблюдения за невербальным поведением (мими-
ка, обмен взглядами, движения тела, жесты), перемещениями в про-
странстве, паралингвистическим поведением (тональность голоса,
тембр, паузы и т. п.), лингвистическим поведением. Составляются
подробные шкалы, классификации мельчайших выражений внутрен-
него психологического состояния, изобретается новая аппаратура
[Op.Cit, р. 381-401].
Во-вторых, интенсивно изучаются методы психофизиологического
исследования сопиально-психологических феноменов [Shapiro, et al,
1970]. Помимо обычных психофизиологических измерений: кожно-
гальванической реакции, пульса, артериального давления, частоты
дыхания, фиксируются сокращения зрачков. Недавно был создан
ИПС (измеритель психологического стресса) - устройство, которое
может различать эмоциональные модуляции голоса (в том числе и по
телефону) [Lykken, 1974, р. 725]. По мнению Д. Шапиро и Г. Швар-
ца, <эта техника обеспечивает невербальные, объективные, относи-
тельно свободные от влияния предрасположенности показатели реак-
ции человека, которые обладают отчасти теми же преимуществами,
что жесты, кинестетика и другие индикаторы внешне наблюдаемого
поведения> [Shapiro, et al, 1970, р. 88]^.
Метод. Судьба лабораторного экспериментирования 99
Итак, проникновение в психологическую сущность восприятия
испытуемым социальной реальности идет следующими путями: 1)
созданием системы <фильтров>, очищающих <сырую> вербальную
реакцию от возможных помех (это направление исследований, по
мнению многих социальных психологов, исчерпало себя); 2) совер-
шенствования методов, позволяющих обойтись без вербального само-
отчета (наблюдение и психофизиологические методы), на эти методы
сейчас возлагаются большие надежды.
Вот тут и возникает проблема этики социально-психологического
исследования как проблема вроде бы неизбежная и объективно задан-
ная. Выход, казалось бы, прост, если испытуемый ради обеспечения
высокого качества исследования не должен знать об истинной его
цели, то его не только можно, но и надо обмануть, предложив другое
объяснение, скрыть суть эксперимента и т. п. Однако в таком случае
надо отказать человеку в праве быть (в том числе и в социально-пси-
хологическом эксперименте) человеком и низвести его до уровня по-
допытного животного. Только тогда этически возможны обман и <про-
никновение> в истинный смысл вербальных реакций, нарушающее
право человека на охрану личной тайны.
Все эти проблемы обсуждаются исключительно остро на страницах
американской научной печати. Опыты С. Милгрэма, в которых инс-
ценировалось наказание за ошибку в выполнении задания и испыту-
емым предлагалось увеличивать силу электротока, который якобы
применялся к человеку, находящемуся в соседней комнате. В других
опытах испытуемых заставляли заполнять по две тысячи страниц
бессмысленными цифрами, затем рвать их на клочки и начинать всю
работу сначала. Целью эксперимента было объявлено изучение вли-
яния монотонного труда [Crano, et а1,1972, p. 74].
<Пропитывание> общества социально-психологическими знания-
ми создает, таким образом, еще одну проблему, выявленную К. Гер-
геном, также весьма значимую для дальнейшего развития методов
социально-психологического исследования.
В какой степени допустим обман, столь необходимый для соблю-
дения чистоты эксперимента, а если он недопустим, то какие приемы
должны его заменить? Если учесть, что <сколько-нибудь значимые
исследования (как оказывается. - П. Ш.) неотделимы от обмана>
[Mixon, 1974, р. 73], то станет понятна озабоченность не только эти-
ческой стороной дела, но и практической судьбой эмпирического ис-
следования в американской социальной психологии^. Далее, обман
как необходимый прием вряд ли может способствовать авторитету
самой социальной психологии и, кроме того, вполне естественно вы-
зывает негативную реакцию у испытуемых. Осознавая себя объекта-
100
ми исследования, они более настороженно будут следить за всеми ма-
нипуляциями исследователя. Наконец, как это случилось в социоло-
гии^, появятся и рекомендации испытуемым о том, как себя вести в
том или ином социально-психологическом исследовании, а тем более
имеющем практическое значение (тестирование при приеме на рабо-
ту и т. п.). Учитывая, что популярные издания по социальной психо-
логии сейчас исключительно широко распространяются в США, эта
перспектива представляется весьма реальной.
ГЛАВА 6
АМЕРИКАНСКИЙ ВКЛАД В РАЗВИТИЕ
СОЦИАЛЬНОЙ ПСИХОЛОГИИ. ОСНОВНЫЕ
ОБЛАСТИ ИССЛЕДОВАНИЯ:
социальная установка и социальный стереотип,
обыденное сознание, внутригрупповые процессы
и межгрупповые отношения
6.1. Исследование конкретного объекта (социальная установка)
Исследования социальной установки (или аттитюда) - миниатюрная
копия американской социальной психологии и поэтому - именно тот
объект, на котором можно проследить и подвергнуть анализу почти
все затронутые выше проблемы, возникающие как на общетеорети-
ческом, так и на теоретико-методологическом уровне.
Понятие социальной установки было введено в 1918 г. У. Томасом
и С. Знанецким. Они определяли ее как психологический процесс,
рассматриваемый в отношениях к социальному миру и взятый прежде
всего в связи с социальными ценностями. <Ценность, - говорили
они, - есть объективная сторона установки. Следовательно, установ-
ка есть индивидуальная (субъективная) сторона социальной цен-
ности> . Томас и Знанецкий неоднократно подчеркивали значение для
понимания социальной установки того факта, что <она по своему су-
ществу остается чьим-то состоянием> [Thomas, Znaniecki, 1918-1920,
р. 21-23]. В этом определении социальная установка представлена как
психологическое переживание индивидом значения или ценности со-
циального объекта. Она функционирует одновременно как элемент
психологической структуры личности и как элемент социальной струк-
Американский вклад в развитие социальной психилигии ... 101
туры, поскольку содержание психологического переживания определя-
ется внешними, локализованными в социуме объектами.
Будучи обращенной одной своей гранью к социологии, а другой -
к психологии, объединяя аффекты, эмоции и их предметное содержа-
ние в единое целое, социальная установка представлялась именно тем
понятием, которое, казалось, могло лечь в основу теоретического
объяснения социально значимого поведения.
В социальной психологии она была принята с особой готовностью,
поскольку представлялась именно той исходной единицей, которая
сможет выполнить роль, подобную роли химического элемента в хи-
мии, атома в физике, клетки в биологии.
Попытки найти и предложить такой элемент в социальной психо-
логии многочисленны. К ним можно отнести концепцию МакДугал-
ла, у которого эту роль выполнял <инстинкт>, а также теории, пост-
роенные на таких единицах, как <привычки>, <чувства> и т. п. Эти
исходные элементы были отвергнуты как слишком умозрительные,
неопределенные и, главное, не поддающиеся эмпирическому исследо-
ванию. Поэтому, когда появился концепт, доступный для операцио-
нального определения и в то же время охватывающий содержание,
ранее определявшееся интуитивно^, то вполне естественно, что он
быстро завоевал всеобщее признание.
К концу 60-х годов социальная установка прочно закрепилась как
основное понятие при объяснении социально-психологических про-
цессов как на индивидуальном, так и на групповом уровне. По объе-
му исследований с ней может конкурировать только малая группа^, но
если исследование установки можно себе представить вне группово-
го процесса, то обратная картина просто немыслима.
Будучи одной из центральных областей исследования, социальная
установка пережила вместе со всей социально-психологической нау-
кой ее подъемы и спады. Первый период (1918-1940 гг.) отмечен
теоретическими дискуссиями о содержании самого понятия, развити-
ем техники измерения установки (начиная со шкалы Терстона, пред-
ложенной в 1928 г.). К концу этого периода был установлен один из
отличительных признаков социальной установки - <интенсивность
положительного или отрицательного аффекта относительно какого-
либо психологического объекта> [Thurstone, 1928]. В 1931 г. Парк
добавил еще два признака: латентность (т. е. недоступность для пря-
мого наблюдения) и происхождение из опыта [Attitudes. Jahoda, (ed.),
1966, p. 19]. В 1935 г. Г. Олпорт, проделав огромную работу по обоб-
щению имевшихся к тому времени определений, предложил свой
вариант, и до нынешнего времени <исполняющий обязанности> обще-
принятого: <Установка есть состояние психонервной готовности, сло-
102_________ ___ Опыт США: парадигма объяснения
жившееся на основе опыта и оказывающее направляющее и (или)
динамическое влияние на реакции индивида относительно всех объек-
тов или ситуаций, с которыми он связан> [Allport, 1935, р. 810]. В
этом определении основные признаки установки - ее предваряющее
и регулятивное действие.
Второй этап (1940-1950 гг.)-период относительного спада в ис-
следованиях социальной установки, который объясняется переклю-
чением интереса на динамику групповых процессов - область, сти-
мулированную идеями К. Левина; сказались и несбывшиеся надеж-
ды на точную квантификацию установки. Вместе с тем именно в этот
период (в 1947 г.) М. Смитом было предложено деление установки на
три компонента: когнитивный, аффективный и поведенческий^ , а
также было установлено, что эта структура обладает определенной ус-
тойчивостью. Акцентируя внимание на этой стороне установки, Д.
Кэмпбелл определяет ее как <синдром устойчивости реакции на соци-
альные объекты> [Campbell, 1950, р. 31].
Третий этап (середина 50-х-60-е годы) - период расцвета иссле-
дований установки. На это время приходятся исследования процесса
ее изменения, выполненные школой К. Ховлэнда и известные как
Иельские исследования. В них изучалась, в основном, связь между
когнитивным и аффективным компонентами установки. С 1957 г. с
появлением теории когнитивного диссонанса Л. Фестингера начались
исследования связей когнитивных компонентов разных установок В
это же время появились функциональные теории (или теории функ-
ций установки в структуре индивидуального поведения) Смита с со-
авторами [Smith, Brunei-, White, 1956], X. Келмэна [Kelman, 1958] и
Д. Каца [Katz, I960], теории изменения установки В. Мак Гайра
[McGuireW., 1968], Ж. CapHOBa[Sarnoff, I960], была усовершенство-
вана техника шкалирования, начали применяться психофизиологи-
ческие методы измерения установки [Coombs, 1964].
70-е годы - период явного застоя. На фоне затраченных усилий
довольно обескураживающе выглядят такие итоги, как обилие проти-
воречивых и несопоставимых фактов, отсутствие даже подобия общей
теоретической основы, пестрая мозаика различных гипотез, обладаю-
щих скорее ретроспективной, нежели перспективной объясняющей си-
лой, разногласия по каждому из пунктов, содержащихся в <сводном>
определении Г. Олпорта, наличие таких существенных пробелов, как
недостаточное исследование взаимосвязи установки и реального пове-
дения. Авторы обзорных работ по установке отмечали их <невысокий
теоретический уровень, неубедительное доказательств теоретических
посылок, неясность связи между теоретическими концептами, слабые
Достарыңызбен бөлісу: |