ГЛАВА 9 ПСИХОФИЗИЧЕСКАЯ И ПСИХОФИЗИОЛОГИЧЕСКАЯ

Возможное соотношение психофизической и психофизиологической проблем • Постановка психофизической проблемы Р.Декартом и ее решение в духе взаимодействия души и тела • Психофизический (психофизиологический) параллелизм, его психологический смысл (Т.Гоббс, Г.В.Лейбниц, гештальтпсихология) • Возможность третьей точки зрения на решение психофизиологической проблемы (Б.Спиноза, И.М.Сеченов) • Концепция «физиологии активности» Н.А. Бернштейна • Критика Бернштейном классической физиологии

•  Понятия «рефлекторного кольца», двигательной задачи, сенсорных коррекций, «модели потребного будущего» • Проблема целевой детерминации в концепции Н.А.Бернштейна • Уровни построения движений по Н.А. Бернштейну» Значение идей Н.А. Бернштейна для психологии • Проблема мозговой локализации психических функций

• Узкий локализационизм, антилокализационизм, концепция А. Р. Лу-рия • Три блока мозга, выполняемые ими функции • Проблема физиологического редукционизма в психологии • Философская категория идеального и психика • Гносеологические и онтологические аспекты определения сознания через категорию «идеальное» • Решение психофизической и психофизиологической проблем в школе Выготского—Леонтьева—Лурия

Психологи, как и представители любой конкретной науки, всегда в той или иной мере должны решать проблему соотнесения той реальности, которую они изучают, и других, тесно связанных с ней форм действительности, определить в целом место изучаемых в психологии явлений в общей системе мироздания. Поэтому для психологической науки весьма важно решение двух проблем: психофизической и психофизиологической.

274

В связи с бурным развитием физиологии в последующее время, в частности в XVIII и особенно в XIX в., психофизическая проблема для многих ученых трансформировалась в психофизиологическую, что не могло не отразиться, по мнению многих историков психологии и методологов психологической науки, на конкретных способах решения собственно психофизической проблемы. В частности, М. Г.Ярошевский подчеркивал, что, понимая связь между психическим и физическим только как связь между психическим и физиологическим, ученые неизбежно сужают свой исследовательский горизонт: «На место зависимостей психики от всеобщих сил и законов природы была поставлена ее зависимость от процессов, которые происходят в нервном субстрате» [143, 140]. Все это привело к тому, что весьма сложная и неоднозначная обусловленность психического различными сферами действительности оказалась сведенной (редуцированной) к одной — весьма значимой, но все-таки одной — взаимосвязи психического с физиологическим. Это мешает, в свою очередь, решить адекватно и психофизическую проблему.

Как говорилось ранее, уже в античной философии обсуждались проблемы соотношения души как субъекта психических процессов и тела, которое, по мнению древнегреческих философов, не может чувствовать и мыслить. Однако автором психофизической проблемы (т.е. проблемы соотношения психического, духовного и телесного, физического) считается Р.Декарт. Он поставил ее как проблему соотношения двух субстанций (мыслящей субстанции — души — и протяженной субстанции — тела), не имеющих между собой никаких общих свойств. Никто из предшествующих мыслителей не доходил до такого противопоставления физического и психического, и поэтому в его творчестве тут же встала проблема соотнесения между собой этих разделенных миров, которые тем не менее каким-то образом в человеке взаимодействуют¹. Взаимодействие двух названных субстанций, по Р.Декарту,

275

Таким образом, решая психофизическую (и уже — психофизиологическую) проблему в духе психофизического взаимодействия, Р.Декарт тем самым считает психическое (к тому же отождествляемое им с сознанием) находящимся «по ту сторону» материального мира, никак с ним не связанным, разве что провоцируемым в душе «животными духами» (причем в этом последнем случае речь идет о самых примитивных психических, т. е. душевных, процессах — восприятиях и страстях). Высшие же психические процессы истоком своим имеют только саму душу и ведут себя согласно свободе воли души, т.е. непредсказуемо и необъяснимо с позиций детерминизма, который, как мы говорили, является принципом научного познания мира. Тем не менее в позиции Р.Декарта есть своя «правда»: он справедливо полагал, что высшие психические процессы не могут быть прямо выведены из физиологических (телесных) процессов или тем более сведены к ним (отождествлены с ними).

Решение психофизической проблемы в духе взаимодействия встречается и в более позднее время. Однако необходимо учесть, что психофизическая проблема начиная с XVIII в. сужается до психофизиологической. Позицию психофизического (психофизиологического) взаимодействия защищал, например, английский физиолог Дж. Экклз, автор известных работ по природе синапти-ческой передачи, писавший о том, что дух действует на мозг, а

¹ По Р.Декарту, вся работа тела обеспечивается движениями этих «животных духов», которые перемещаются по «нервным трубочкам» в мышцы, отвечая своими движениями на воздействия из внешней среды (т.е. тело работает по рефлекторному принципу).

276

Однако решение психофизической проблемы в духе взаимодействия не соответствует, на наш взгляд, современному уровню развития психологической и физиологической наук, возрождая представления о психическом как самостоятельной субстанции, как абсолютно отличном от иных реальностей объективного мира образовании.

Иное решение психофизической (психофизиологической) проблемы предложил современник Р.Декарта английский философ Томас Гоббс (Hobbes, 1588— 1679). С его точки зрения, существует только одна субстанция — телесная, или материальная, которая является также мыслящей субстанцией. Однако мышление (являющееся, как и у Р.Декарта, синонимом любого психического процесса вообще), по Т. Гоббсу, производно от телесных процессов, и поэтому его изучение должно сводиться к изучению разнообразных движений тела и в теле. Так, в начале своего главного произведения «Левиафан» Т. Гоббс определял мысль (в том числе ощущение, представление и т.п.) как «призрак» (кажущееся), т.е. как субъективное явление. Объективно, в реальности, существуют лишь определенные телесные движения, имеющие своим истоком какое-либо воздействие внешнего объекта на органы чувств: «Объект действует на глаза, уши и другие части человеческого тела и в зависимости от разнообразия своих действий производит разнообразные призраки. Начало всех призраков есть то, что мы называем ощущением (sense) (ибо нет ни одного понятия в человеческом уме (mind), которое не было бы порождено первоначально, целиком или частично, в органах ощущения). Все остальное есть производное от него» [23, 10].

Т.Гоббс

Таким образом, Т. Гоббс пытался объяснить возникающий в нас образ мира процессами в нашем теле, возникающими в ответ на воздействие объекта (т. е. такого же тела) на наши органы чувств, однако в этом взаимодействии образ как таковой теряет свою значимость — это всего только «кажимость», лишь переживаемая субъектом. Если довести эту мысль до своего логического конца, окажется, что психическое (отождествляемое с образом) — бесполезный придаток физиологического, оно существует только для субъекта, т.е. психика есть эпифеномен¹. Точку зрения Т. Гоббса о том, что за любым психическим явлением всегда лежит телесный процесс и именно его в реальности и надо изучать, разделяли значительное число философов и психологов в последующие века. К тому времени психофизическая проблема была уже сведена к психофизиологической.

Так называемые вульгарные материалисты XIX в. — немецкие философы Л.Бюхнер, К.Фогт, Я.Молешотт — утверждали, что мозг выделяет мысль почти так же, как печень — желчь. Из верного положения о том, что никакой психический процесс не может существовать без мозга, был сделан неадекватный вывод о том, что исследовать мысль можно, только изучая мозговые процессы. Логическим следствием этого вывода были попытки ликвидировать психологию как науку, заменив ее физиологией.

Подобные попытки реально предпринимались в нашей стране некоторыми последователями И.П.Павлова в 50-е гг. XX в. На печально знаменитой «сессии двух академий» — Академии наук СССР и Академии медицинских наук СССР — в 1950 г., посвященной проблемам физиологического учения И. П. Павлова, прямо утверждалось, что область исследования психологии идентична области физиологии высшей нервной деятельности, что нет никаких особых психологических закономерностей, что признание специфики психического есть «замаскированный» вариант дуалистического решения психофизиологической проблемы и т.п.

Изложенный в данном параграфе вариант решения психофизической и психофизиологической проблем обычно называется психофизическим параллелизмом, так как он предполагает сосуществование двух реальностей — физической, редуцированной до физиологической (как объективной), и психической (понимаемой как субъективная реальность) — так, как будто они взаимно-однозначно соответствуют друг другу, при этом не пересекаясь: как только случается событие в одной реальности, так тут же случается событие в другой. Однако тот вид психофизического па-

¹ Термин был предложен гораздо позднее немецким психологом Г. Мюнстер-бергом [32]. Происходит от греч. слов epi (над, сверху) и phainomenon (явление) и означает явление, индифферентное по отношению к процессу, которому оно сопутствует.

278

Субъективная реальность в таком случае может быть сравнима с тенью, отбрасываемой реальным предметом, всюду следующей за ним и являющейся иной реальностью, чем сам предмет, но зависимой от него, повторяющей его контуры, форму и какие-то еще свойства объективного реального предмета. В силу того что субъективное (отождествляемое здесь с психическим) — с этой точки зрения — всего лишь «отблеск» объективного, строго научным может быть признано изучение лишь объективных, т.е. физиологических, процессов. Таким образом, позиция материалистического психофизического параллелизма закономерно приводила к физиологическому редукционизму в изучении психической ре-

|альности — стремлению свести предмет психологии к предмету физиологии. Надо отметить, что представители некоторых психологических школ XX в., в принципе разделяющие позиции материалистического психофизического параллелизма, все-таки не решались окончательно перейти на позиции физиологического редукционизма и ликвидировать психологию как самостоятельную науку, в частности психологи Берлинской школы (гештальтпсихологии). Согласно их точке зрения, процессам в феноменальном поле соответствуют (или изоморфны¹) процессы в мозге, которые имеют и в том и в другом случае «гештальтный» характер. Однако гештальт-психологи и многие другие авторы, придерживавшиеся того решения проблемы, которое приводило (в пределе) к физиологическому редукционизму, все-таки эмпирически изучали «параллельный» физиологическому феноменальный мир, считая его «реально действующим», и не торопились ликвидировать психологию как самостоятельную науку.

В истории философии и психологии был и идеалистический вариант психофизического параллелизма. Это, в частности, позиция философа XVII в. Г.В.Лейбница. В его монадологии, весьма сложном философском учении, тело монады есть, в известном смысле, производное от ее духовной (душевной) составляющей.

Согласно Г.Лейбницу, «весь универсум состоит единственно из простых субстанций, или монад, и из их сочетаний. Эти простые субстанции суть то, что в нас и в гениях именуется духом, а в животных — душой...» [56, 539]. Его позиция противоположна точке зрения Т. Гоббса. Для последнего весь универсум состо-

¹ Принцип изоморфизма рассматривался нами в главе 4.

279

Как же связаны тогда тело и душа в монадологии? Позиция Лейбница схожа с аристотелевским пониманием души как энтелехии тела, т.е. как принципа организации тела (так, он писал о том, что «душа меняет тело» [56, 426]), однако речь идет в буквальном смысле не о соединении (и тем более единстве) души и тела, а о согласии души с органическим телом.

Для объяснения этого согласия Лейбниц вводит принцип предустановленной гармонии: «Душа следует своим собственным законам, тело — также своим, и они сообразуются в силу гармонии, предустановленной между всеми субстанциями, так как они все суть выражения одного и того же универсума» [56, 427]. Таким образом, душа и тело — не одно и то же и действуют по своим законам: душа — по законам конечных причин (т.е., например, в соответствии с целью), тело же — по законам причин действующих, или движений, однако ни одно не влияет на другое, находясь друг с другом в гармонии. Тем не менее, как мы видели, в этой гармонии духовное в определенном смысле главенствует над телом, а тело является производным от души.

Решение психофизической проблемы в духе параллелизма внутренне противоречиво: с одной стороны, психическое и физическое признаются двумя разными по своей природе реальностями, с другой — находящимися друг с другом в «одной упряжке», в некотором согласии, только в материалистическом варианте психофизического параллелизма психическое есть «тень» физических процессов, в идеалистическом варианте — в определенном смысле наоборот.

Предшествующие варианты решения психофизической (психофизиологической) проблемы сохраняли дуализм телесного (физического) и духовного (психического) как двух разных по природе реальностей, Даже когда речь шла о материалистическом варианте психофизического параллелизма, его представители не

считали возможным научно изучать психическое как «кажимость», «субъективное», т.е. в точном смысле слова сводили не психическое к физическому, а предмет психологии к предмету физиологии, подменяя первый последним. Между тем в истории философии и психологии можно найти иные варианты решения указанных проблем, которые не ведут к ликвидации психологии как науки и при этом рассматривают физическое и психическое как две стороны (ипостаси) одной и той же реальности. Истоки этого решения следует искать в том же XVII веке, в философских работах голландского философа Баруха (Бенедикта) Спинозы (Spinoza, 1632—1677). В отличие от дуалиста Р.Декарта, Б. Спиноза считал, что в мире существует всего одна субстанция, которой присущи как атрибут⁵ протяжения, так и атрибут мышления. Поскольку отдельные вещи составляют состояния (или модусы) субстанции, они имеют те же атрибуты. Если мы рассмотрим с этой точки зрения человека, то выясним, что его тело и душа «составляют один и тот же индивидуум, представляемый в одном случае под атрибутом мышления, в другом — под атрибутом протяжения» [113, 426]. При этом то, что для тела выступает как действие, для души выступает как идея.

Отсюда Б.Спиноза делает следующий вывод: «Идея всего того, что увеличивает или уменьшает способность тела к действию, благоприятствует ей или ограничивает ее, — увеличивает или уменьшает способность нашей души к мышлению, благоприятствует ей или ограничивает ее» [113, 465]. И поэтому чем более активен человек в мире, чем более совершенно он действует, тем более адекватные идеи о мире он получает, и наоборот — глубокое познание закономерностей мира способствует более совершенному действо-ванию человека в мире, ведущему к его подлинной свободе, которая заключается для Б. Спинозы прежде всего в укрощении своих аффектов и жизни «единственно по предписанию разума». И тогда достигается избавление от всяческих страхов — прежде всего от страха смерти — и состояние «высшего блаженства».

Таким образом, душа и тело, по Б.Спинозе, субстанциально одно и то же — мы бы сказали сейчас, что это действующий и мыслящий субъект и что действие и мысль исходно неразделимы, выступая как разные проекции одной и той же реальности на «разные плоскости». Поэтому они в принципе могут стать предметами разных наук. Таким образом, нет ни одного психического образования, которое одновременно не было бы физическим, и наоборот — нет ни одного физического тела, которое не имело бы, кроме атрибута протяжения, еще и атрибута мышления. С точки зрения последующих форм материализма это последнее утверждение Б.Спинозы неверно. Далеко не каждое физическое образо-

Неотъемлемое свойство.

281

Б.Спиноза

И. М.Сеченов

вание обладает способностью именно психического отражения мира. Он слишком широко понимал психическое (душевное) как способность отражения вообще. Согласно современной материалистической философии, психическое является лишь вариантом, особой формой отражения, имеющей, как мы уже говорили выше, смысловую природу. В то же время даже самая высокая и сложная форма психического — например, волевое действие — невозможна без соответствующих физиологических процессов и вместе с тем первое не сводимо к последнему. Впервые об этом на новом уровне развития психологической науки обоснованно заговорил наш соотечественник — выдающийся физиолог Иван Михайлович Сеченов (1829- 1905).

§ 5. Решение И. М. Сеченовым психофизической и психофизиологической проблем

Успешное решение И.М.Сеченовым психофизиологической проблемы было связано с материалистическим решением им же психофизической проблемы, т.е. проблемы «вписанности» психического во всеобщую связь явлений материального мира. Чтобы подойти к изучению психической реальности (как и к любой другой, сугубо научно), необходимо выяснить законы, которым подчиняется психическая деятельность вплоть до самых высших ее форм. Таким образом, И.М.Сеченов был сторонником последовательного проведения принципа детерминизма в психологии. Конкретно-психологически это означало, что он понимал психическую деятельность как рефлекторную.

Это понимание опирается, в частности, на его открытие в области физиологии, которое сразу сделало И. М.Сеченова всемир-

282

Эти открытия показали, что торможение не является «исключением из общего правила» работы нервной системы на основе возбуждения, а еще одним фундаментальным принципом ее функционирования. При этом из, казалось бы, сугубо физиологических открытий И.М.Сеченов сделал более общие, мировоззренческие выводы, очень значимые для психологической науки. Он увидел в явлении центрального торможения механизм произвольного (волевого) поведения, которое объяснялось ранее и в современной ему психологии лишь принципом свободы воли. Если элементарные психические процессы еще рассматривались в парадигме детерминистского способа объяснения (они возникают под влиянием внешнего раздражителя и невозможны без нервной системы), то уж произвольные действия считались выпадавшими из всеобщей детерминистской связи. Эту позицию, вытекавшую, казалось бы, из «здравого смысла», хорошо выразил однажды Лев Толстой: «Вы говорите, я не свободен. А я поднял и опустил руку. Всякий понимает, что этот нелогический ответ есть неопровержимое доказательство свободы» [122, 331].

И.М.Сеченов впервые сказал, что и кажущиеся свободными (в смысле: ни от чего не зависящими, кроме абсолютно свободного волеизъявления человека) акты подчиняются определенным объективным законам. Так, например, если усилиями воли человек «тормозит» свой естественный порыв отдернуть руку от возможной опасности, то это торможение не является результатом неизвестно откуда взявшейся «духовной» силы, не подчиняющейся никаким разумно открываемым законам, — оно есть результат рефлекторной деятельности субъекта, хотя и более сложной формы, чем простой рефлекс. Результаты своих изысканий И.М.Сеченов изложил в работе «Рефлексы головного мозга» (1863), получившей огромную известность в России и за рубежом, а затем в работе «Кому и как разрабатывать психологию» (1873), ставшую третьей программой построения психологии как самостоятельной

283

Общий объективный закон психического — рефлекторный принцип осуществления любой психической деятельности. Эта идея И.М.Сеченова имела определенную историю своей разработки. Рассматривая строение рефлексов в своих ранних работах, он выделял «простые рефлексы», не осложненные психическим переживанием (например, воздействие внешнего раздражителя — движение), и сложные рефлексы, имеющие «психическое осложнение» (выражающееся субъективно в переживании и существующее как «среднее звено» упомянутого рефлекса). При этом он считал, что рефлексы с психическим «осложнением» служат для «выгод» всего организма, тогда как первые приносят частные «выгоды» отдельному органу. Уже отсюда следовала важная мысль, что психическое никак не может быть эпифеноменом физиологического — оно необходимо для отражения внешнего мира субъектом в процессе его деятельности в мире'.

В более поздних работах (в частности, «Кому и как разрабатывать психологию») И.М.Сеченов, поправляя себя, указывал, что психическое является не «средним звеном» рефлекса, а интегральной частью всего целостного процесса рефлекторной деятельности организма, поскольку, по его мнению, любая психическая деятельность строится по схеме любого сложного рефлекса: внешнее воздействие —- центральная часть — движение. Отрыв же психического как «субъективной» центральной части рефлекса от его начала, т.е. внешнего воздействия, и конца — движения, действия, поступка — является противоестественной операцией. Таким образом, психическое выступает стороной сложной рефлекторной деятельности субъекта, протекающей в реальном пространстве и времени и подчиняющейся объективным законам жизни субъекта в мире.

Рассмотрим рефлекторное понимание психики И.М.Сеченовым более подробно. В каждом психическом акте (даже высшего типа — мыслительном или волевом) есть определенное начало, середина и конец. Началом И. М. Сеченов называл обязательное в любом психическом процессе «возбуждение чувствующего нерва», имеющее своим истоком внешнее воздействие. То, что без внешнего воздействия нет ощущений, а без ощущений никакая психическая деятельность невозможна, доказано было еще до него. Однако И.М.Сеченов утверждал, что без внешнего воздействия не может быть и мыслительного акта, поскольку мысль человека всегда возникает как ответ на поставленный другим человеком вопрос и

284

Можно также говорить о том, что «свободная воля» человека,

оторую многие авторы (в частности, Р.Декарт) считали проис-

одящей «из недр самой души», возникает и проявляется во вполне

акономерной связи с каким-то требованием внешнего мира.

Так, например, критикуя Л. Н.Толстого за объяснение им про-звольного движения (захотел — и поднял руку) свободной волей субъекта, И. М.Сеченов говорил о том, что само это желание писателя было вызвано, скажем, необходимостью возразить ученому, опровергнуть его точку зрения и т. п. (т.е. был какой-то внешний повод поставить именно такую цель, какую поставил перед собой Л.Н.Толстой). Таким образом, И.М.Сеченов, несмотря на свою естественно-научную ориентацию, фактически предвосхищает идеи физиолога XX в. Н.А. Бернштейна о целевой детерминации психических процессов и мысли гуманитарно ориентированных философов (например, М.М.Бахтина) о диалогической природе человеческого мышления и волевого решения. Самое интересное здесь заключается в том, что И.М.Сеченов предвосхищает и идею интериоризации, которая появится в психологии лишь в XX в. То, что кажется «внутренним» побуждением к действию («внутренний голос»), по происхождению своему является изначально внешним, так что ученый с полным правом мог сказать о человеческом действии: «Первая причина всякого человеческого действия лежит вне его» [104, 136].

И.М.Сеченов пытается доказать это положение рядом наблюдений за психическим развитием ребенка, что было одной из первых попыток ввести в психологическую науку объективно-генетический метод исследования. В начале своего развития ребенок следует в своем поведении лишь «внешним голосам» (это далеко не только голоса воспитывающих его взрослых, но и, как сказал впоследствии К.Левин, «требования предметов», которые манят его на луг, в поле, гоняться за собакой, бросать камнями в прохожих и т.п.). Впоследствии происходит перелом в развитии: ребенок все больше и больше подчиняет свое поведение «внутреннему голосу», который является результатом хорошего воспитания. С точки зрения И.М.Сеченова, такие «голоса», как чувство долга, любовь к правде и добру, «вкладываются» в ребенка взрослым. И хорошо воспитанные люди «совсем забывают, что они могут не делать того, что говорит им разум или сердце, и делают поэтому всякое доброе дело непосредственно, легко, без усилий, с полнейшим убеждением, что дело иначе и быть не может» [103, 74].

Само протекание мыслительного (и любого другого «высшего») процесса также строго детерминировано и подчиняется непреложным законам. Характер поставленной перед субъектом задачи, имеющийся у него опыт, привычки и т.п. обусловливают протекание того или иного психического процесса определенным

285

образом. Для доказательства этого положения И. М. Сеченов предлагал своим оппонентам (в частности, философу и психологу К.Д.Кавелину), которые были убеждены в совершенно свободном осуществлении своего мыслительного процесса, провести следующий эксперимент: в течение одного часа назвать 200 различных существительных из какой-то определенной области. И. М. Сеченов заранее убежден в том, что если перед данным опытом К.Д.Кавелин думал, например, о психологии, то его первыми словами будут, вероятно, «психология», «душа», «тело», «идеализм», «материализм», «Кант», «Гегель» и пр., и далее дело пойдет довольно легко, но, если поставить перед философом задачу назвать столько же слов из кулинарии или огородничества, течение его ассоциативных мыслительных процессов будет затруднено, и уж совсем трудной для того же испытуемого может быть задача называть попеременно по два слова из области психологии и из области кулинарного искусства.

Наконец, закономерно детерминированным оказывается и конец психического акта — он, как правило, выражается внешним «мышечным движением», как и любой рефлекторный процесс: «Смеется ли ребенок при виде игрушки, улыбается ли Гарибальди, когда его гонят за излишнюю любовь к родине, дрожит ли девушка при первой мысли о любви, создает ли Ньютон мировые законы и пишет их на бумаге — везде окончательным фактом является мышечное движение» [105, 5]. И.М.Сеченову возражали: но ведь, кажется, высшие психические процессы имеют своим концом, напротив, отсутствие этого «мышечного движения» (мыслитель, например, очень часто изображается художником или скульптором как неподвижная, погруженная в свои думы статуя). И. М. Сеченов возражал: нужно рассмотреть этот процесс в развитии. Даже когда мы не имеем видимого движения как «конца» какого-либо психического процесса, он, несомненно, был ранее, на предшествующих этапах психического развития. Так, мысль о предмете у взрослого человека является результатом развития в онтогенезе сначала вполне развернутых практических контактов ребенка с предметом, когда, например, ребенок на собственном опыте познает свойства колокольчика в действиях с ним (он на ощупь холодный, имеет форму бутылки, звенит, когда его возьмут в руки и т.п.). Впоследствии эти рефлекторные процессы «затормаживаются» в своей последней трети и человек, глядя на колокольчик, «просто» думает о нем (что, если он возьмет его в руки,

286

он зазвенит, окажется на ошупь холодным и т. п.), не выражая эту мысль никаким видимым внешним движением.

Поскольку психическое изначально имеет объективные формы своего существования и проявления, постольку и методология изучения психики предлагается объективно-генетическая (в качестве одной из задач психологии И.М.Сеченов называл изучение истории развития ощущений, представлений, мысли, чувства и пр.). При этом метод интроспекции ученый отвергал как принципиально ненаучный, поскольку он предполагает «непосредственное» познание психических явлений, тогда как любое научное ! познание всегда опосредствованно: «У человека нет никаких специальных умственных орудий для познавания психических фактов вроде внутреннего чувства или психического зрения, которое, сливаясь с познаваемым, познавало бы продукты сознания непосредственно, по существу... Обладая таким громадным преимуществом перед науками о материальном мире, где объекты познаются посредственно, психология как наука не только должна была идти впереди всего естествознания, но и давно сделаться безгрешной в своих выводах и обобщениях. А на деле мы видим еще нерешенным спор даже о том, кому быть психологом и как изучать психические факты?» [103, 7—8]. Таким образом, поставленную Р.Декартом психофизическую проблему И.М.Сеченов решал нетрадиционным для современной ему психологии и физиологии способом: он считал неправильным отождествлять физиологическое и психическое, рассматривая последнее как предмет психологической науки, но при этом признавал невозможность существования любого психического процесса без его «физиологического обеспечения».

Единственное, что может смутить тех, кто изучает тексты И. М. Сеченова, — то, что он поручает разрабатывать психологию физиологам. Но это происходит оттого, что только физиологи, по

287

Программа построения психологии как самостоятельной науки И.М.Сеченова была настолько революционной, настолько нетрадиционно решала психофизическую и психофизиологическую проблемы, что ее не поняли при жизни автора. Фактически лишь спустя полвека физиологи и психологи начали понимать всю гениальность идей И.М.Сеченова. Более того, являясь «отцом русской физиологии» в ее классической форме, в ряде случаев он приближался к неклассической физиологии, которая является уже детищем XX в. и в создание которой внес неоценимый вклад отечественный физиолог Николай Александрович Берн-штейн (1896— 1966)¹. Эта неклассическая физиология, к рассмотрению которой мы переходим в следующем параграфе, выступила в подлинном единстве с неклассической психологией, созданной школой-направлением Л. С. Выготского—А. Н.Леонтьева—А. Р. Лу-рия.