Отзыв о выпускной квалификационной работе магистра филологии В. В. Даньшиной «Батрахомиомахия: язык и стиль»

Краткое Введение (с. 3-6) содержит обзор критических изданий и научной литературы о разбираемом произведении. Обзор охватывет период от первого критического издания поэмы, выполненного Августом Баумайстером в середине XIX века, до научных статей последних лет. Особенное приятно отметить, что автор не обошел вниманием русские переводы поэмы, начиная с анонимного перевода с подзаголовком «Забавная поема», опубликованного в Петербурге в 1772 г. (с. 4, прим. 13). Здесь же автор обозначает преимущественную область своих интересов: в то время как гомеровские аллюзии в «Батрахомиомахии» подробно обсуждаются со времени ее первой критической публикации, аллюзиям на более позднюю традицию уделяется незаслуженно мало внимания. Этот пробел и собирается восполнить автор работы. На мой взгляд, это автору удалось.

Однако для того, чтобы иметь право ставить вопрос таким образом, необходимо разобраться с датировкой поэмы, хотя бы для того, чтобы понимать, какие произведения мог держать в руках ее автор. И снова, в начале первой главы работы «Датировка «Батрахомиомахии»» начинается с подробнейшего разбора истории вопроса (с. 7-11). Этот экскурс читается как филологический детектив: мы с интересом наблюдаем, как мыши и лягушки молодеют на семь веков под пристальными взглядами читателей и исследователей от Стация до Уэста. Вообще литературные обзоры являются сильной стороной работы: автор умеет в нескольких предложениях изложить суть научной полемики и аргументированно встать на одну из точек зрения. Так, в данном случае автор работы присоединяется к тем ученым, которые считают, что «Батрахомиомахия»написана в эпоху Августа. Решающими автору представляются лингвистические аргументы, приведенные Якобом Вакернагелем в главе его труда «Исследование языка Гомера» (1916 г.), полностью посвященной языку «Батрахомиомахии» (с. 11-20). Здесь автор, в целом соглашаясь с аргументацией Вакернагеля, особо останавливается на употреблении в «Батрахомиомахии» слова  в значении «ветчина», которое, по мнению Вакернагеля, указывает на датировку эпохой Августа. И здесь приходится пожалеть, что интересные соображения, высказываемые автором, не получают продолжения. Дело в том, что в латинском языке pernа в значении «ветчина» употребляется начиная с Плавта, в греческом же, согласно Вакернагелю, оно впервые употребляется у Страбона, как раз в эпоху Августа. Однако Страбон, отмечает В. В. Даньшина, писал для римской аудитории, и мог намеренно допускать в своей речи латинизмы, а следующие по времени после Страбона примеры употребления греческого  в этом значении относятся ко второй половине II в. н. э., причем употребляющие их авторы — Юлий Поллукс и Афиней — всякий раз приводят к этим словам более понятное пояснение, указывающее на то, что заимствование было сделано недавно. Но сдвигать датировку «Батрахомиомахии» во II в. н. э. уже невозможно: у нас есть ясный terminus аnte quem в виде упоминания у Марциала. Следовательно, как предполагает В. В. Даньшина (с. 20), этот варваризм может быть неслучайным: автор «Батрахомиомахии» мог, как и Страбон, ориентироваться на римскую аудиторию — или он сам был негреческого происхождения, ведь у него, как замечает автор ранее, встречаются глагольные формы, маркированные как варваризмы начиная с Тимофея и Аристофана. Предположение интересное и оригинальное — но развития и подкрепления оно так и не получает, о чем можно только пожалеть.

В следующей главе (с. 20-26) рассматриваются отношения «Батрахомиомахии» с другими произведениями пародийной эпической традиции. В. В. Даньшина, вслед за исследователем этого жанра Александром Сенсом, отмечает, что автор «Батрахомиомахии» не ограничивается традицией пародийных «войн» вроде «Войны мышей с лаской» Эвбея или анонимной «Войны пауков»: длинная речь вороватого мышонка Психарпага, в которой он хвастается перед лягушонком Фисигнатом, что успел полакомиться всеми яствами человеческого стола, явно отсылает к традиции пародийных гастрономических поэм, где богатый стол гурмана зачастую сравнивается со скромной трапезой бедняка. Причем оказавшемуся в роли бедняка лягушонку приписывается несколько странная для этого биологического вида диета: лично я отказываюсь представить себе лягушку, грызущую зеленые овощи или сельдерей... Автор ограничивается констатацией наличия такого рода параллелей, отмеченных, как было сказано, А. Сенсом, и приведением двух пассажей из гастрономических поэм Архестрата и Матрона.

Следующая глава («Влияние эллинистической поэзии на «Батрахомиомахию»», с. 27-57) также начинается с пересказа трудов предшественников. Вслед за комментаторами «Батрахомиомахии» Вёльке и Гляем и Пфайффером, вспомнившем о нашей поэме в своем комментарии к «Причинам» Каллимаха, автор отмечает параллели проэмия «Батрахомиомахии» с первыми строчками «Аргонавтики» Аполлония Родосского и знаменитого каллимаховского пролога к «Причинам». Более самостоятельно выглядит предположение В. В. Даньшиной о том, что на автора «Батрахомиомахии» повлияла также элегия Посидиппа, современника и литературного противника Каллимаха. Основным аргументом в пользу такого вывода является то, что в обоих произведениях встречаются слова  «табличка для письма» и  «страница». Однако, учитывая относительную распространенность обоих терминов (в работе приведен достаточно полный список употреблений) и различие жанров и контекстов (фрагмент Посидиппа — не проэмий к эпосу с традиционным обращением к Музам, а своего рода поэтическое завещание престарелого поэта), этот аргумент кажется нам недостаточным. Гораздо правдоподобнее рассуждение В. В. Даньшиной о том, что сам Посидипп (как и неизвестный автор «Батрахомиомахии») ориентировался на классические строки из пролога «Причин» Каллимаха, своего соперника. Здесь параллелей гораздо больше: это и более многочисленные и бросающиеся в глаза лексические параллели, и обращения к Аполлону и Музам, и — самое главное — надежда на то, что творчество облегчит старость поэта. При этом само по себе обращение к Музам, предваряющее «Батрахомиомахию», не является отсылкой к какому-либо конкретному поэтическому источнику: как показывает автор на многочисленных примерах (с. 40-43), шутливое обращение к Музам было таким же общим местом в пародийном эпосе, как серьезное обращение — в прологах эпоса серьезного. Что касается следующих двух эллинистических источников «Батрахомиомахии», упоминаемых В. В. Даньшиной, то и параллели с шутливым эпиллием Каллимаха об изобретателе мышеловки, и аллюзия на эпиллий Мосха «Европа», как видно из самой работы, давно уже были отмечены комментаторами. В последнем случае исследователи не единодушны в том, имеет ли место отсылка к конкретному произведению или к традиции описания путешествия Европы, для которой Мосх — просто самый известный представитель. В. В, Даньшина осторожно присоединяется к тем, кто видит в эпиллии Мосха единственный источник.

В последней главе (с. 58-71) разбирается инал поэмы, где по велению Зевса на помощь лягушкам приходят раки. При появлении этих новых персонажей поражает одна странность: если мыши и лягушки абсолютно антропоморфны (мышь обнимает лягушку руками за нежную шею, лягушка грызет зеленую редьку и т. д.), то появление раков сопровождается детальным и точным описанием этого биологического вида — шестью гексаметрами, состоящими из эпитетов, некоторые из которых употребляются в описании ракообразных в «Истории животных» Аристотеля. Как убедительно показывает В. В. Даньшина, здесь автор «Батрахомиомахии» находится в русле еще одной древней и почтенной традиции — традиции загадок о животных. Ведь слово употребляется в самом конце этого описания, а до того на протяжении шести гексаметров читатель гадает, что это за «косоходящее черепокожее широкоспинное».

Безусловно самая сильная сторона работы — полнота и подробноть обзора научной литературы по каждому из поднимаемых вопросов. Список литературы из 58 наименований на пяти языках не может не производить впечатления. При этом чувствуется, что вся эта литература основательно проработана: каждая небольшая главка содержит подробный обзор мнений по поднимаемому вопросу. Главный недостаток работы, как это часто бывает, происходит из этого основного достоинства: пересказа чужих мнений оказывается больше, чем оригинальных наблюдений. Другим несомненным достоинством является широкое привлечение источников, от Гомера и Пиндара до Матрона и Архестрата. Но и это достоинство имеет обортную сторону: подчас, увлекшись описанием очередного произведения, с которым он познакомился при работе над своей темой, автор забывает о главной цели. Так, непонятно, зачем было уделять столько времени анализу позы Европы на быке в различных произведениях на этот сюжет (с. 53-54, 56): этот мотив не находит параллелей в «Батрахомиомахии» хотя бы потому, что у лягушонка нет рогов, за которые мышонок мог бы держаться. То же относится к длинному экскурсу о традиционно сложных взаимоотношениях мышей и ласок в греческой литературе(с. 59-62, в главе о раках).

Ошибки в переводах немногочисленны и тем более досадны, что автор явно хорошо знает греческий язык. Однако, например, на стр. 68 (в цитате из Плутарха) переводится как «неразумный льстец». В целом гладкий и правильный стиль изредка нарушается не совсем удачным подбором слов. Так, на с. 49 читателя заставляет вздрогнуть описание мыши, которая «распоясавшись, по ночам резвится на ложе».

З. А. Барзах

кандидат филологических наук,

старший преподаватель