Памятники "Куликовского цикла": историческая основа и основные идеи "Сказания о Мамаевом побоище". Ряд произведений древнерусской литературы памятники «Куликовского цикла»
жүктеу/скачать 78.42 Kb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- XIV - XV
| Памятники "Куликовского цикла": историческая основа и основные идеи "Сказания о Мамаевом побоище".
Ряд произведений древнерусской литературы - памятники «Куликовского цикла» - несут в себе достаточно любопытную историческую основу. Обратимся к последней поподробнее. Московский князь Дмитрий Иванович (1350-1389), вошедший в русскую историю под именем Дмитрия Донского, был внуком Ивана Калиты. Он оказался на московском престоле девяти лет от роду после смерти своего отца Иоанна Красного и был еще слишком мал, чтобы самостоятельно управлять государством, поэтому в первые годы княжения Дмитрия активное участие в делах Московского княжества принимали бояре. Немало сделал для блага московского престола и митрополит Киевский и всея Руси Алексий, в 50-е годы XIV (четырнадцатого) столетия умело усмирявший конфликты между тверскими и нижегородскими правителями, всеми силами сдерживавший противостояние Москвы с Золотой Ордой и даже чудесно исцеливший во время поездки к татарам с старшую жену хана Узбека Тайдуллу. В 1363 году, после упорной трехлетней борьбы с суздальским князем, Дмитрий, наконец, получает на великое княжение. В конце 60-х-начале 70-х годов XIV великокняжеский престол вмешиваются также тверские князья, трижды приводившие к Москве войска союзного им литовского правителя Ольгреда, однако все их попытки были безуспешны. При Дмитрии Донском продолжает нарастать мощь Московского государства, к владениям московских князей присоединяются один за одним другим Кострома, Дмитров, Стародуб, Кашира. В те же годы в Золотой Орде постепенно набирает силу династический кризис: в конце 1350-х годов в борьбе за власть та в одночасье перебили друг друга все потомки династии Чингисидов, и за следующие десять лет на ордынском престоле последовательно сменилось около десятка самозванцев. Среди прочих в борьбу за власть в орде активно включается Мамай. Женившись на дочери последнего из Чингисидов – хана Бердибека – в 1357 году он получает титул темника (то есть начальника крупного подразделения – «тьмы» - по-русски, тысяцкого) и на несколько лет становится фактическим правителем Золотой Орды. После свержения Бердибека в 1361 году Мамай продолжает править через своих ставленников, а позднее, после распада единого татарского государства, становится во главе Причерноморской Орды. В 1377 году, после убийства в Нижнем Новгороде татарских послов, Мамай отправляет на Русь большой отряд под командованием царевича Арабшаха (Арапшы). Подойдя к границам Суздальского княжества, в пределах которого и находился Нижний Новгород, татарские войска застали врасплох и наголову разбили пограничный отряд Суздальцев на реке Пьяне. В ответ на действия татар Дмитрий Иванович отправляет русские войска к реке Вое, где 11 августа 1378 года ем удается разгромить войско воеводы Бегича; после победы на Вожже московский князь заявляет о своем отказе платить дань Орде. Разъяренный Мамай начинает готовиться к походу на Русь: он заключает договор с великим князе литовским Ягайло и рязанским князем Олегом, нанимает генуэзскую пехоту. Весной 1380 года объединенные силы ордынцев начинают движение к Дону. Узнав о намерении хана, Дмитрий Донской извещает о низ правителей других северорусских княжеств и начинает подготовку сводного войска. Согласно летописям, сбор всех русских ратей состоялся 15 (28) августа 1380 года на Девичьем поле возле Коломны. Упреждая действия Мамая, объединенная армия во главе с Дмитрием Донским выходит за пределы Руси, переправляется через Дон и 8 (21) сентября занимает позиции на право берегу у места впадения в Дон реки Непрявды (поскольку составители древнерусских повествований о Куликовской битве сообразно обычая того времени внесли в свои рассказы немало литературной символики, отделить содержащиеся в их текстах реальные географические указания от риторических приемов и тропов современным исследователям бывает очень непросто, точная локализация места Куликовского сражения до сих пор оставляет некоторый простор для исторических гипотез. Так, согласно точке зрения Нечаева, поддерживаемой большинством исследователей, битва проходила на месте между правым берегом Дона и правым берегом Непрявды. Такая локализация подтверждается и текстом «Сказания о Мамаевом побоище). В то же время современный исследователь Кучкин полагает, что сражение состоялось между правым берегом Дона и левым берегом Непрявды. Остается также один из вопросов о том, где были захоронены сотни русских воинов, павших в битве на Куликовском поле. Очевидно, что такое масштабное сражение повлекло за собой многочисленные жертвы – ведь для их поминовения в церковном календаре впоследствии был даже установлен особый день – Димитриевская родительская суббота). Многочисленные источники свидетельствуют о том, что помимо дружины Дмитрия Донского в Куликовской битве принимали участие войска более 20 различных княжеств Северной Руси; на стороне Москвы сражались также перешедшие на службу к московскому правителю сыновья великого князя литовского Андрей и Дмитрий Ольгердовичи. Куликовская битва была одним из наиболее масштабных военных сражений, не имевших аналогов во всей истории средневековой Руси; численность участвовавших в ней противоборствующих армий достигала, по разным оценкам, двухсот и более тысяч человек. По преданию, битва началась единоличным поединком некоего печенежского исполина и Александра Пересвета – одного из двоих монахов Троицкого монастыря, которых благословил на участие в сражении Сергий Радонежский. Что же до исхода битвы. То на него во многом повлиял особый тактический прием, примененный Дмитрием Донским и его военными советниками: в переломный момент сражения, когда казалось, что силы русских ослабевают, в бой был введен особый засадный полк под руководством Владимира Андреевича Серпуховского и воеводы Дмитрия Боброк-Волынского. В результате русские смели татар и выиграли битву. Мамай бежал с поля боя в Кафу (современная Феодосия, в XIV (четырнадцатом) веке – генуэзская колония в северном Причерноморье), пытаясь найти убежище у союзных ему генуэзцев, но вскоре был убит новым татарским правителем Тохтамышем. Куликовская битва имела исключительно важно значение в развитии самосознания русского народа. Несмотря на то, что уже два года спустя, когда новый ордынский правитель Тохтамыш обманом взял и разграбил Москву, выплату дани пришлось возобновить, начавшийся во второй половине XIV (четырнадцатого) столетия культурный и государственный рост Руси отныне не замедлялся. В своем завещании, первым из русских правителей самостоятельно передавая престол сыну, Дмитрий Донской выразил надежду на скорое наступление времен, когда его дети уже не будут платить дань Орде. Более того, состоявшаяся доселе из множества отдельных и не всегда дружественных между собой территорий, с этого времени Русь неуклонно превращается в единое сильное государство, бесспорным политическим центром которого оказывается Москва. Победа в Куликовской битве подняла политический престиж московского княжества среди его ближайших соседей на недосягаемую высоту, поэтому, несмотря на случавшиеся и в XV веке «разномирья» между многочисленными русскими правителями, именно вокруг Москвы в дальнейшем и происходит собирание всех русских земель. Основной идеей «Сказания о Мамаево побоище» его неизвестный автор ставит возможность освобождения Руси от татарской неволи, возрождения первой как единого целостного государства и прекращение княжеских усобиц. Автор подчеркивает, что времена изменились, и отныне сильная Русь вполне может успешно противостоять ордынским завоевателям. Так, например, сведения о тактическом союзе, который заключили с Мамаем незадолго до Куликовской битвы рязанский князь Олег и литовский правитель Ягайло, под пером автора превращаются в обширную переписку между этими персонажами и татарским ханом, в которой все трое к тому же весьма активно озвучивают московскую точку зрения на собственные поступки. И действительно, Олег Рязанский выглядит здесь эдаким подобострастным приспешником и даже шутом Мамая: в совей пространной грамоте он не только называет хана «великим и вольным царем», а себя – его «рабом, посажеником и присяжником», но и всячески уверяет своего адресата, что стоит только его «служебнику» князю Дмитрию услышать громкое имя Мамая, как он тут же сбежит из Москвы в Новгород, на Двину или Белое озеро, оставив в полное распоряжение татарского правителя все «золото, и серебро, и узорочие», которым «столь наполнилась» Русская земля. В сходных тонах выдержано и описание литовского князя, который как будто бы не только «скоро посылает» к хану гонца с большими дарами и «ногою тешью», но и начинает жаловаться ему на те «великие обиды и пакость», которые творил Литве и Олегу Рязанскому московский князь Дмитрий, умоляя Мамая поскорее прийти и «казнити свой улус». Переписываясь между собой, оба правителя будто бы начинают заранее делить русские земли, мечтая один о Москве, другой – о Владимире, Муроме и Коломне. Разумеется, вся приведенная в «Сказании» переписка имеет сугубо легендарный характер, однако сложно было бы, пожалуй, рассказывая о союзниках Мамая, по –другому заставить читателя испытывать благородную ненависть и подъем патриотических чувств, нежели делает это русский книжник. Более того, по предположению российского литературоведа Льва Александровича Дмитриева, именно для достижения наибольшего эмоционального эффекта автор планомерно заменяет в тексте «Сказания» имя действительно принимавшего участие в Куликовской битве литовского князя Ягайло упоминая его отца Ольгерда, умершего за два года до данного сражения, но памятного москвичам второй половины XIV (четырнадцатого) столетия за многочисленные набеги на Русь. Что же до Олега Рязанского, то он и далее в тексте «Сказания» будет изображаться верным и раболепным союзником Мамая, своевременно предупреждавшим хана обо всех перемещениях русский сил. И лишь увидев полный сбор дружин Дмитрия Донского, трусоватый князь якобы резко изменит свою позицию; по крайней мере, именно в уста этого персонажа автор вкладывает одну из центральных идей своего повествования, актуальность которой для Руси XIV-XV веков сложно переоценить. Князь Олег Рязанский удивлен тем, что в раздробленной и ослабленной Руси собралось объединенное войско, способное дать отпор захватчикам: «Аз чаях по преднему; яко еть русскым князем противу въсточного царя стояти…». Автор подчеркивает, что времена изменились, и отныне сильная Русь вполне может успешно противостоять ордынским завоевателям. Автор рисует портреты хана Мамая и князя Дмитрия Донского таким образом, чтобы как можно больше усилить эмоциональное впечатление у читателя и приумножить его веру в возможность освобождения Руси от татарской неволи и последующие возрождение нашего государства. Так, изображенный в «Сказании» хан Мамай обладает целым набором традиционных черт, какими древнерусские книжники обыкновенно наделяли в своих сочинениях иноземных завоевателей. В первую очередь автор не упускает случая подчеркнуть, что хан – иноверец – «безбожный», язычник, подобный древним грекам – эллинам, идолжрец, приносящий жертвы идолам, и иконоборец. Как и положено литературному завоевателю, хан в изображении русского книжника оказывается безмерно зол, а также нагл и жаден. Хан даже в обращении со своими новоявленными вассалами оказывается чрезвычайно груб и высокомерен, заявляя, что и не очень-то нуждается в их помощи, но требуя при этом к себе значительных почестей. Не меньшему влиянию литературного этика оказывается подвержен и Дмитрий Донской, с той, единственной разницей, что автор целенаправленно создает образ положительного персонажа. В его повествование князь многократно молится, посещает митрополита и своего духовного наставника Сергия Радонежского, совещается с воеводами и тому подобное. Вообще же, будучи повествованием об одной из величайших побед в истории средневековой Руси, «Сказание о Мамаевом побоище» в то же время оставляет у читателей помимо чувства патриотического подъема довольно мрачное впечатление о событии минувших дней. И действительно рассуждений о неизбежных и многочисленных смертях здесь гораздо больше, нежели о воинских триумфах: плачет о русских воинах Дмитрий Донской, гибель большей части войска предсказывает Дмитрий Волынец, даже «поганые половцы» пребывают в унынии перед сражением, мрачно предвещая свою погибель. В финале Куликовского произведения его герои вновь ведут подсчеты, хотя и несколько преувеличенные, павших на поле битвы князей и бояр. Очевидно, мы наблюдаем в данном случае живую реакцию автора-современника, для которого горечь потери многочисленных жертв небывалой по масштабам Куликовской битвы была гораздо больше, нежели радость победы. жүктеу/скачать 78.42 Kb. Достарыңызбен бөлісу:
|