Перевод на русский язык А. М
жүктеу/скачать 2.95 Mb.
|
4 Навязчивость и паранойя 97 диффундирует во все остальное и преимущественно смешается на самые индифферентные мелочи1. Кто сомневается в своей любви, может, должен сомневаться и во всем ост&чьном, менее значительном2. Это то же сомнение, которое при защитных мерах ведет к неопределенности и беспрерывному повторению, чтобы устранить неопределенность, и в конце концов оно приводит к тому, что эти защитные действия становятся такими же неосуществимыми, как и первоначально заторможенное решение в любви. В начале моих исследований' мне пришлось предположить другое, более общее происхождение неуверенности у больных неврозом навязчивости, которое, казалось, ближе прилегает к норме. Если, к примеру, при написании письма другой человек мне помешал, задав какой-то вопрос, то после этого я ощущаю оправданную неуверенность по поводу того, что из-за помехи чего-то не написал, и для надежности я вынужден еше раз прочесть письмо после того, как оно было готово. Я мог также думать, что неуверенность больных неврозом навязчивости, например во время их молений, происходит оттого, что в деятельность, связанную с чтением молитв, у них непрерывно в качестве помех вмешивались бессознательные фантазии. Эта гипотеза была верной, и вместе с тем ее легко можно примирить с нашим прежним утверждением. Действительно, неуверенность в осуществлении защитной меры происходит от мешаюших бессознательных фантазий, но эти фантазии содержат противоположный импульс, от которого приходилось защищаться как раз при помощи молитвы. Это отчетливо проявляется у нашего пациента, когда помеха не остается бессознательной, адает о себе знать открыто. Когда во время молитвы он хочет произнести: «Боже, храни ее!», — внезапно из бессознательного прорывается враждебное «не», и он догадывается, что это — начало проклятия (с. 62). Если бы это «не» осталось без- 1 Ср. изображение с помощью мелочи в качестве технического приема остроты. |«Острота и ее отношение к бессознательному» (1905с), глава II, Sludienausgabe, т. 4. с. 77-78). См. также «Навязчивые действия и религиозные отправления» (19076). выше, с. 20. Фрейд высказался по этому пункту еше раз. а именно в конце своей работы «Вытеснение» (\9\5d), Sludienausgabe, т. 3, с. 117.] :Любовные стихи Гамлета Офелии (акт II, 2-я сцена): Не верь, что солнце ясно. Что звезды — рой огней. Что правда лгать не властна, Но верь любви моей. (Перевод М. Лозинского.) -! |В ранней работе «Obsessions et phobies» (1895с).J 98 молвным, то он также оказался бы в состоянии неуверенности и все снова и снова продлеват бы свою молитву; после того как оно прозвучало, он в конце концов отказатхя от молитвы. Но прежде чем это сделать, он, как и все больные неврозом навязчивости, испробо-ват всевозможные методы, чтобы воспрепятствовать вмешательству противоположности, — сокращение молитвы, ускоренное ее про-говаривание; другие стараются каждое такое защитное действие тщательно «изолировать»' от остального. Однако все эти технические приемы никакой долговременной пользы не приносят; если любовный импульс, сместившись на незначительное действие, сумел чего-то добиться, то за ним вскоре последует враждебный импульс и уничтожит весь его труд. Обнаружив затем слабое место в обеспечении нашей душевной жизни, ненадежность памяти, с его помощью больной неврозом навязчивости может распространить сомнение на все, даже на совершенные уже действия, которые пока еще не находились в связи с комплексом любви и ненависти, и на все прошлое. Я напомню пример той женщины, которая только что в магазине купила гребень для своей матенькой дочери и, заподозрив своего мужа, начала сомневаться, необладалалионаужеэтим гребнем давно [с. 87—88J. Не говорит ли эта женщина напрямую: «Раз я могу усомниться в твоей любви (а это было всего лишь проекцией ее сомнений в собственной любви к нему), то я могу усомниться также во всем», — и не выдает ли она этим нашему пониманию скрытый смысл невротического сомнения?2 Однако навязчивость — это попытка компенсации сомнения и коррекции невыносимых состояний торможения, о которых свидетельствует сомнение. Если с помощью смещения в конце концов удается довести до решения какое-либо из заторможенных намерений, то оно должно осуществиться; правда, оно уже не будет первоначальны^), но запруженная в нем энергия уже не сможет отказаться от возможности найти для себя отвод в замещающем действии. Таким образом, она проявляется в повелениях и запретах, когда то нежный, то враждебный импульс завоевывает этот путь к отводу. Напряжение, когда навязчивое повеление не может быть выполнено, становится невыносимым и воспринимается как сильнейшая 1 [См. прим. 2 на с. 93, выше.] 2 [Некоторые замечания о другом механизме сомнения при истерии содержатся в начале раздела I истории болезни «Доры» (1905е, Sludienausgabe, т. 6, с. 95-96). О сомнении в связи со сновидениями см. «Толкование сновидений» (1900а), глава VII (A) {Sludienausgabe. т. 2. с. 494 и далее).] 99 тревога. Носам путь к сместившемуся на мелочь замещающему действию столь бурно оспаривается, что оно, как правило, может осуществиться лишь как защитная мера, самым тесным образом смыкающаяся с импульсом, от которого требуется защититься. В результате своего рода регрессии место окончательного решения занимают подготовительные действия, мышление заменяет действие, и вместо замещающего действия с навязчивой силой утверждается та или иная мыслительная предварительная ступень поступка. В зависимости оттого, насколько выражена эта регрессия от действия к мышлению, случай невроза навязчивости приобретает характер навязчивого мышления (навязчивого представления) или навязчивого действия в узком смысле слова. Однако эти настоящие навязчивые действия становятся возможными лишь потому, что в них в виде компромиссных образований произошло своего рода примирение двух борющихся между собой импульсов. Навязчивые действия все больше приближаются — причем чем дольше длится недуг, тем отчетливее — к инфантильным сексуальным действиям по типу онанизма. Таким образом, при этой форме невроза все же совершаются любовные действия, но только при помощи новой регрессии; они уже не относятся к другому человеку, объекту любви и ненависти, а являются аутоэротическими, как в детстве. Регрессии первого вида — от действия к мышлению — благоприятствует другой фактор, участвующий в возникновении невроза. В историях больных неврозом навязчивости регулярно встречается раннее проявление и преждевременное вытеснение сексуального влечения к разглядыванию и знанию, которое и у нашего пациента отчасти управляет его инфантильной сексуальной деятельностью [с. 39 и далее]1. Мы уже упоминали значение садистских компонентов для ге-неза невроза навязчивости; там, где влечение к знанию преобладает в конституции больного неврозом навязчивости, главным симптомом невроза становится резонерство. Сексуализируется сам мыслительный процесс, поскольку сексуальное удовольствие, которое обычно относится к содержанию мышления, обращается на сам мыслительный акт, а удовлетворение, получаемое при достижении умозаключения, ощущается как сексуальное удовлетворение. Это отношение влечения к знанию к мыслительным процессам делает его особенно пригодным в различных формах невроза навязчивос-
100
ти, в которых оно присутствует, энергию, тщетно пытающуюся пробиться к действию, привлекать к мышлению, где предоставляется возможность приятного удовлетворения другого рода. Таким образом, при помощи влечения к знанию замещающее действие далее может смениться подготовительными мыслительными актами. Но отсрочка в действии вскоре находит свою замену в виде промедления в мыслях, и весь процесс, сохраняя все свои особенности, в конечном счете переводится в новую область, подобно тому, как американцы способны «moven»' дом. , Теперь я бы позволил себе, опираясь на вышеприведенные рассуждения, определить давно искомую психологическую особенность, которая придает продуктам невроза навязчивости свойство «навязчивости». Навязчивыми становится такие мыслительные процессы, которые (вследствие встречного торможения на моторном конце мыслительной системы) совершаются с затратами энергии, обычно предназначенными — как в количественном отношении, так и в качественном отношении — только для действия, то есть такие мысли, которые должны регрессивно замещать поступки. Наверное, не встретит возражения гипотеза, что обычно в силу экономических причин мышление имеет дело с меньшими смещениями энергии (вероятно, на более высоком уровне [катексиса]), чем действия, предназначенные для отвода или для изменения внешнего мира2. То, что в виде навязчивой мысли с чрезмерной силой пробилось в сознание, должно теперь застраховаться от усилий сознания его устранить. Мы уже знаем, что эта зашита обеспечивается искажением, которому навязчивая мысль подверглась до своего осознания. Но это не единственное средство. Кроме того, отдельная навязчивая идея редко упускает возможность исчезнуть из ситуации своего возникновения, в которой, несмотря на искажение, понять ее было бы проще всего. С этой целью, с одной стороны, вставляется интервал между патогенной ситуацией и последующей навязчивой идеей, который сбивает с толку каузальные исследования сознательного мышления3; с другой стороны, содержание навязчивой идеи выводится из его особых условий путем обобщения.
' [Процесс «изоляции». См. прим. 2, с. 93. выше.] 101 Пример этого наш пациент дает в «навязчивом понимании» (с. 60); пожалуй, еще лучший — другая больная, которая запрещала себе носить какие-либо украшения, хотя поводом к этому послужило одно-единственное украшение, из-за которого она завидовала матери и которое, как она надеялась, когда-нибудь достанется ей по наследству. Наконец, защите навязчивой идеи от сознательной работы по ее устранению служит еще неопределенность или двусмысленность выбранной формулировки, если мы хотим ее отделить от единообразного искажения. Эта неверно понятая формулировка может теперь войти в делирии, и последующие усовершенствования или замены навязчивости будут опираться на неправильное понимание, а не на действительный текст. И все же можно наблюдать, что эти делирии стремятся образовывать все новые связи с содержанием и точным текстом навязчивости, не воспринятыми в сознательном мышлении. Я хотел бы еще раз вернуться к жизни влечений больных неврозом навязчивости, чтобы сделать одно- единственное замечание. Наш пациент оказался также человеком, имевшим хороший нюх, который, по его утверждению, в детстве, словно собака, узнавал любого человека по запаху и которому еще и сегодня обонятельные восприятия говорили больше, чем другим людям1. Нечто подобное я обнаруживал и у других невротиков, у больных неврозом навязчивости и у истериков, и приучил себя принимать во внимание роль в генезе неврозов удовольствия от обоняния, которое исчезает вдет-стве2. В целом я хотел бы поставить вопрос, не является ли снижение обоняния, ставшее неизбежным из-за отдаления человека от земли, и этим обусловленное органическое вытеснение удовольствия от обоняния главными слагаемыми его предрасположенности к невротическим заболеваниям. Тогда стало бы понятно, что в восходящей культуре именно сексуальная жизнь должна быть принесена в жертву вытеснению. Ведь мы давно уже знаем, сколь тесная связь возникла в животной организации между сексуальным влечением и функцией органа обоняния3. 1 Я добавлю, что в его детские годы господствовали ярко выраженные коп-рофолические наклонности. С этим связана уже отмечавшаяся анальная эротика (с. 77 [выше]). 2 Например, при известных формах фетишизма. [Этот пункт подробнее обсуждается Фрейдом в примечании, добавленном в 1910 году к первому из трех очерков по теории сексуальности (1905Studienausgabe, т. 5, с. 65. прим. 2). — Относительно совершенно иного аспекта фетишизма см. работу Фрейда на эту тему (1927е), Studienausgabe, т. 3, с. 383 и далее.) 3 [К этой теме Фрейд еще раз вернулся намного позднее, а именно в главе IV работы «Недомогание культуры» (1930с), Studienausgabe, т. 9, с. 229—230, прим., и с. 235—236, прим. 2.] 102
В завершение этой работы я хочу выразить надежду, что мои во всех смыслах неполные сообщения по меньшей мере дадут стимул другим, углубившись в исследование невроза Навязчивости, выявить нечто большее. Характерное в этом неврозе, то, что отличает его от истерии, на мой взгляд, следует искать не в жизни влечений, а в психологических условиях. Я не могу оставить своего пациента, не выразив впечатления, что он словно распался на три личности; я бы сказал: на бессознательную и на две предсознательные, между которыми могло колебаться его сознание. Его бессознательное охватывало побуждения, подавленные в раннем детстве, которые можно охарактеризовать как страстные и недобрые; в своем нормальном состоянии он был добрым, жизнерадостным, уверенным в себе, умным и свободомыслящим, но в своей третьей психической организации он предавался суеверию и аскетизму, и поэтому он мог иметь два убеждения и отстаивать двоякого рода мировоззрения. Эта пред-сознательная личность содержала преимущественно реактивные образования в ответ на свои вытесненные желания, и нетрудно было предвидеть, что при дальнейшем сохранении болезни она истощила бы нормальную личность. В настоящее время у меня есть возможность исследовать одну даму, тяжело страдающую от навязчивых действий, которая аналогичным образом распалась на терпимую, жизнерадостную и на необычайно мрачную, аскетическую личность. Первую она выдвигает вперед в качестве своего официального Я, в то время как находится во власти последней. Обе психические организации имеют доступ к ее сознанию, и за аскетической личностью можно выявить совершенно неизвестное ей бессознательное ее существа, состоящее из древних, давно вытесненных импульсов желаний1. 1 [Дополнение, сделанное в 1923 году:] Пациент, которому приведенный анализ вернул психическое здоровье, как и многие другие ценные и полные надежд молодые люди, погиб в великой войне. 103
Предрасположение к неврозу навязчивости О проблеме выбора невроза (1913)
ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ Издания на немецком языке: 1913 Int. Z. arztl. Psychoanai, т. 1 (6), 525-532. 1918 S. К. S. N.. т. 4, 113-124. (1922, 2-е изд.) 1924 G. S., т. 5, 277-287. 1926 Psychoanalyse der Neurosen, 3—15. 1931 Neurosenlehre und Technik, 5—16. 1942 G. W.,7.8, 442-452. Эту работу Фрейд прочитал на 4-м Международном психоаналитическом конгрессе, который состоялся 7 и 8 сентября 1913 года в Мюнхене, а в конце этого же года ее опубликовал. В ней обсуждаются две особенно важных темы. Первая из них — это упомянутая в подзаголовке проблема «выбора неврозов»1, которой Фрейд стал интересоваться очень рано, о чем свидетельствуют уже публикации 1896 года, см., например, «Об этиологии истерии» (1896с, Studienausgabe, т. 6, с. 79—80). Она также упоминается в нескольких письмах Флиссу, написанных в это время, а также в течение следующих двух-трех лет (Freud, 1950a). В этих ранних подходах к проблеме можно выделить два решения, которые, тем не менее, совпадают в том смысле, что предполагают травматическую этиологию неврозов. Первым решением явилось упомянутая в данной работе (ниже, с. 111) теория активности и пассивности, согласно которой пассивные сексуальные переживания в раннем детстве должны предрасполагать к истерии, а активные — к неврозу навязчивости. Спустя десять лет, при обсуждении роли сексуальности в неврозах (1906а), Фрейд отверг эту теорию {Studienausgabe, т. 5, с. 153). Во второй из этих ранних теорий, которую не всегда можно четко отделить от первой, в качестве главного фактора рассматривается временная последовательность. То, какую форму принимает невроз, зависит от фазы жизни, в которой произошло травматическое событие, или -— в другой версии — от фазы жизни, в которой были мобилизованы защитные меры, направленные против повторного переживания травматического события. Прошло немало времени, прежде чем Фрейд опубликовал нечто новое с точки зрения дальнейшего развития или модификации этих представлений. Лишь на последних страницах его «Трех очерков по теории сексуальности» (1905d, Studienausgabe, т. 5, с. 138 и далее) сложный процесс сексуального развития представлен в но-
107
вой версии хронологической теории: речь идет о последовательности возможных «мест фиксации», на которых застревает процесс развития и к которым может произойти регрессия, если возникают трудности на более поздних стадиях жизни. Через несколько лет — а именно в работе «Положения о двух принципах психического события» (191 \Ь) и (гораздо подробнее) в появившемся примерно в это же время анализе Шребера (1911с, ниже, с. 191 и далее) — Фрейд определенно высказался об отношениях между этой последовательностью мест фиксации и выбором неврозов. (По всей видимости, Фрейд имел в виду именно эти работы, когда здесь [с. 110] указал на то, что еще раньше пытался подступиться к проблеме.) Однако в данной статье сам вопрос рассматривается в более общей форме. Это ведет ко второй из обсуждаемых здесь тем, имеющей особое значение, а именно к вопросу о догенитальных «организациях» либидо. Само по себе это представление сегодня нам настолько знакомо, что мы с удивлением узнаем, что оно впервые появилось в данной работе; на самом деле раздел в «Трех очерках» (Studienausgabe, т. 5, с. 103—106), в котором рассматривается весь этот комплексе вопросов, был добавлен Фрейдом только в 1915 году, то есть через два года после публикации данной работы. Разумеется, изучение не генитальных парциальных сексуальных влечений началось гораздо раньше, и оно занимает важное место уже в первом издании «Трех очерков». Тем не менее новой является точка зрения, что в нормальном сексуальном развитии имеются фазы, в которых в общей картине преобладает то или иное парциальное влечение. В данной работе обсуждается только одна из этих фаз, а именно анально-садистская. Фрейд уже выделил две более ранние фазы сексуального развития, которые, однако, не характеризуются преобладанием какого-либо парциального влечения. Самая ранняя из этих фаз — аутоэротическая фаза, предшествующая любому выбору объекта, — появляется уже в первом издании «Трех очерков» (Studienausgabe, т. 5, с. 88). Следующую фазу, в которой происходит первый выбор объекта, но при этом объект по-прежнему совпадает с собственным «я» ребенка, Фрейд ввел под названием «нарцизм» за три или четыре года до публикации настоящей работы (см. прим. 3, ниже, с. 184). Две следующие организованные фазы развития либидо— одну более раннюю, а другую более позднюю, чем анально-садистская — еще предстояло описать. Более ранняя, оральная фаза, опять-таки характеризуется преобладанием парциального влечения; на нее впервые намеком указывается в уже упомянутом разделе «Трех очерков» 1915 года издания (Studienausgabe, т. 5, с. 103). Более поздняя фаза, теперь уже не догени-тальная, но пока еще и не совсем генитальная в понимании взрослого, «фаллическая» фаза, была описана лишь по прошествии многих лет в работе Фрейда «Инфантильная генитальная организация» (1923*?, Studienausgabe, т. 5, с. 237 и далее). 108
Проблема, каким образом и почему человек может заболеть неврозом, несомненно, относится к тем вопросам, на которые должен дать ответ психоанализ. Однако вполне вероятно, что этот ответ можно будет дать только по поводу другой и более частной проблемы — проблемы, почему тот или этот человек должен заболеть именно этим определенным неврозом и никаким другим. В этом состоит проблема выбора невроза. Что мы знаем в настоящее время об этой проблеме? Собственно говоря, здесь не вызывает сомнений лишь одно-единственное общее положение. Мы разделяем причины болезни, имеющие отношение к неврозам, нате, что человек привносит с собой в жизнь, и те, что привносит в него жизнь, на конституциональные и акцидентные, в результате взаимодействия которых, как правило, и возникает болезнь. Только что оглашенный тезис означает, что основания для принятия решения при выборе невроза всегда первого рода, то есть это решение определяется предрасположениями1 и не зависит от патогенно действующих переживаний. Где мы ищем происхождение этих предрасположений? Мы обратили внимание на то, что рассматриваемые психические функции — прежде всего сексуальная функция, но также и различные важные функции Я, — прежде чем достичь состояния, характерного для нормального взрослого человека, должны пройти долгое и сложное развитие. Мы предполагаем, что это развитие не всегда осуществляется безупречно, что общая функция претерпевает последовательное изменение. Где его часть задерживается на предыдущей ступени, там возникает так называемое «место фиксации»,
109
к которой в случае заболевания, вызванного внешним нарушением, может регрессировать функция. Таким образом, наши предрасположения представляют собой задержки в развитии. В таком понимании нас утверждает анаюгия с фактами обшей патологии при других заболеваниях. Однако при ответе на вопрос, какие факторы могут вызывать такие нарушения развития, психоаналитическая работа останавливается и уступает решение этой проблемы биологическому исследованию1. Основываясь на этих гипотезах, мы уже за несколько лет до этого рискнули подступиться к проблеме выбора невроза2. Направление нашей работы, которая сводится к тому, чтобы разгадать нормальные условия из их нарушений, заставила нас избрать совершенно особый и неожиданный пункт нападения. Последовательность, в которой обычно приводятся основные формы психоневрозов — истерия, невроз навязчивости, паранойя, dementia praecox3 — соответствует (пусть и не совсем точно) хронологическому порядку, в котором эти патологии прорываются в жизни. Истерические формы болезни можно наблюдать уже в раннем детстве, невроз навязчивости обнаруживает свои первые симптомы обычно во втором периоде детства (в возрасте от шести до восьми лет); два других психоневроза, объединенных мною как парафрения4, проявляются только после пубертата и в зрелом возрасте. Эти проявляющиеся последними нарушения прежде всего оказались доступными нашему исследованию предрасположений, оканчивающихся выбором невроза. Присущие им обоим свойства мании величия, отхода от мира объектов и трудности переноса заставили нас прийти к выводу, что предрасполагающую к ним фиксацию нужно искать на стадии развития либидо до выбора объекта, то есть в фазе аутоэротизма и нарцизма. Следовательно, эти столь поздно проявляющиеся формы заболевания восходят к очень ранним торможениям и фиксациям. Соответственно, мы бы указали на то, что предрасположение к истерии и неврозу навязчивости, к двум истинным неврозам пе- 1 С тех пор как благодаря работам В. Флисса было открыто значение для биологии определенных временных величин, появилась возможность предположить, что нарушение развития объясняется временным изменением всплесков развития. - [См. «Предварительные замечания издателей», с. 108.] 3 [Ранее слабоумие (лат.). — Примечание переводчика.] 4 [Только в первом издании это последнее предложение звуч&вд следующим образом: «...психоневрозов, обозначенных мною как парафрения и паранойя».] жүктеу/скачать 2.95 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|