Перевод на русский язык А. М

Следовало бы вообще поразмыслить о том, не позволяют ли и другие комплексы особенностей характера выявить их принадлежность к возбуждениям определенных эрогенных зон. Мне до сих пор известно лишь непомерное «жгучее» честолюбие тех, кто раньше страдал энурезом¹. Для формирования окончательного характера из конститутивных влечений можно, однако, привести следующую формулировку: сохраняющиеся черты характера представляют собой либо неизменные продолжения первоначальных влечений, их сублимации, либо реактивные образования, направленные против них².

■' (О «характере» и механизме его формирования имеется не так много высказываний Фрейда. Из них следует упомянуть пассаж в конце «Трех очерков» (1905с/; Studienausgabe, т. 5, с. 140—141), несколько замечаний в работе «Предрасположение к неврозу навязчивости» (!913/, ниже, с. 115-116), более позднюю работу об анальной эротике (1917с, ниже, с. 125 и далее) и сочинение «Олибиди-нозных типах» (1931д; Studienausgabe, т. 5. с. 269 и далее). Особый интерес также представляет обсуждение в первой половине главы !11 в работе «Я и Оно» (1923Й; там же, т. 3, с. 296-298), основные идеи которого вновь излагаются в 32-й лекции «Нового цикла» (1933а).]

ПРЕДВАРИТЕЛЬНЫЕ ЗАМЕЧАНИЯ ИЗДАТЕЛЕЙ

1909 Jb. psvchoanalyt. psychopath. Forsch., т. 1 (2), 357-421.

1913 S. К. S. N., т. 3, 123-197. (1921, 2-е изд.)

1924 G. S., т. 8, 267-351.

1932 Vier Krankengeschichten, 284—376.

1941 G. IV., т. 7, 379-463.

Эта история болезни, случай «Крысина», представляет собой наиболее содержательное и самое знаменитое опубликованное Фрейдом исследование больного неврозом навязчивости. Лечение началось 1 октября 1907 года. Эрнест Джонс рассказывает, что Фрейд не раз выступал перед Венским психоаналитическим объединением с сообщениями о продолжавшейся терапии (см. Jones, 1962a, т. 2, с. 60 и с. 312—318; см. также Federn, 1948), а на 1-м Международным психоаналитическом конгрессе в Зальцбурге в апреле 1908 года прочел более чем четырехчасовой доклад. Однако тогда до завершения лечения было еще далеко, ибо, как нас информирует Фрейд (ниже, с. 57), оно продолжалось почти год. Летом 1909 года он подготовил этот случай для публикации, для чего ему понадобился один месяц; в начале июля он отдал рукопись в набор.

У Фрейда всю его жизнь существовала привычка: сразу после того, как работа оказывалась в печати, уничтожать весь материал, на котором основывалась публикация. Поэтому то, что сохранились его оригинальные записи, относящиеся примерно к первой трети лечения «Крысина», которые он делал каждый день после терапевтического сеанса, — странное и необъяснимое исключение. (Существенная часть этих записей впервые была опубликована в английском переводе в т. 10 «Стандартного издания» трудов Фрейда, Freud, 1955а. Немецкий оригинальный текст появился в дополнительном томе «Собрания сочинений».) Эти записи содержат немало дополнительных деталей, которых нет в опубликованном варианте, и в настоящем издании этот материал привлекался для редакторских комментариев всякий раз, когда он казался пригодным для прояснения отдельных неясностей.

Чтобы помочь читателю проследить за реконструкцией истории жизни, раскрывающейся в ходе лечения, мы попытаемся, опираясь на оригинальные записи, а также на опубликованное описание случая, хронологически упорядочить даты, которые в тексте не всегда согласуются.

Биографические сведения

1878 Год рождения пациента.

1881 (Возраст: 3 года) Гнев на отца.

1882 (4 года)

1883 (5 ) - сцена с Фрейлейн Петер. Смерть старшей сестры.

1884 (6 лет) Эрекции. Представление, что родители могут читать его мысли.

1885 (7 лет) Сцена с фрейлейн Линой. Выстрел в брата.

1886 (8 лет) Поступление в школу. Знакомится со своей «дамой» (девочкой).

1890 (12 лет) Влюбляется в маленькую девочку. Навязчивые мысли о смерти отца.

1892 (14 лет) Окончание религиозной фазы. Иногда занимается онанизмом 1895 (17 лет)

1898 (20 лет) Влюбляется в свою даму. Навязчивые мысли о смерти отца. Самоубийство старшей девушки, которую отверг пациент.

1899 (21 год) Операция дамы. Смерть отца. Начало занятия онанизмом.

1900 (22 года) Клятвенное заверение покончить с онанизмом. — (Дек.) Дама отвергает его ухаживания.

1901 (23 года) Заболевание бабушки его дамы. Возврат к онанизму.

1902 (24 года) (Май) Смерть тети и вспышка невроза навязчивости.

1903 (25 лет) План женитьбы. Обострение невроза навязчивости. Второй отказ дамы. Летние каникулы на курорте. Мысли о самоубийстве.

1904 (26 лет) Первый половой акт.

1906 (28 лет) Защитные формулы из начальных букв.

1907 (29 лет) (Авг.) Военные учения. — (Окт.) Начало анализа.
[ВВЕДЕНИЕ]

На последующих страницах содержится материал двоякого рода:

Подобное изложение содержания, как мне кажется, само нуждается в обосновании, чтобы читатель, скажем, не подумал что такой способ сообщения я считаю безупречным и достойным подражания, тогда как на самом деле я лишь считаюсь с трудностями внешнего и содержательного характера и охотно сообщил бы больше, будь это позволительным и возможным. То есть я не могу предоставить полную историю лечения, поскольку это потребовало бы детального рассмотрения условий жизни моего пациента. Докучливое внимание большого города, которое уделяется моей врачебной деятельности, не допускает достоверного изложения; вместе с тем я все больше прихожу к мысли, что искажения, к которым обычно прибегают в таких случаях, нецелесообразны и неприемлемы. Если они незначительны, то своей цели — оградить пациента от нескромного любопытства — не достигают; если же они велики, то обходятся слишком большой ценой, поскольку нарушают понимание взаимосвязей, имеющих непосредственное отношение к малосущественным реалиям жизни. Из этого последнего обстоятельства вытекает тот парадоксальный факт, что гораздо проще предать огласке самые интимные тайны пациента, поскольку при этом он все

же остается неузнанным, нежели самые безобидные и банальные характеристики его персоны, которые всем известны и по которым его все могли бы узнать¹.

Если этим я оправдываю нещадное сокращение истории болезни и лечения, то для ограничения отдельными результатами из психоаналитического исследования невроза навязчивости в моем распоряжении имеется еще более убедительное объяснение. Я признаюсь, что до сих пор мне еще не удавалось полностью понять сложную структуру тяжелого случая невроза навязчивости и что при воспроизведении анализа я не смог бы показать эту аналитически выявленную или предполагаемую структуру, присовокупляя примеры лечения других больных. Сопротивление больных и различные формы его выражения значительно затрудняют выполнение последней задачи; однако нужно сказать, что само по себе понимание невроза навязчивости отнюдь не просто, оно намного сложнее, чем понимание случая истерии. Собственно говоря, следовало ожидать противоположного. Средства, которыми невроз навязчивости выражает свои тайные мысли, язык невроза навязчивости похож на диалект языка истерии, но на диалект, вчувствование в который должно было бы быть для нас более простым, потому что он более близок выражению нашего сознательного мышления, чем истерический. Прежде всего он не содержит того скачка из психической сферы в соматическую иннервацию — истерическую конверсию, — который нам все же никогда не дано совершить с помощью своего понимания.

Возможно, также и наше недостаточное знакомство с неврозом навязчивости повинно в том, что действительность не подтверждает того ожидания. Больные неврозом навязчивости тяжелого калибра прибегают к аналитическому лечению гораздо реже, чем истерики. Также и в жизни они диссимулируют свое состояние, насколько это возможно, и зачастую обращаются к врачу только на запущенных стадиях недуга, которые, например, при туберкулезе легких исключали бы возможность помещения их в лечебницу. Однако я привлекаю это сравнение потому, что в простых и тяжелых, но своевременно распознанных случаях невроза навязчивости, точно так же, как при том хроническом инфекционном заболевании, мы можем указать на целый ряд блестящих результатов лечения.

При таких обстоятельствах не остается ничего другого, как сообщить факты в столь незавершенной и неполной форме, в какой они нам известны и в какой нам позволено о них говорить. Возможно, представленные здесь с большим трудом полученные кусочки знания сами по себе покажутся малоудовлетворительными, но к ним может присоединиться работа других исследователей, и благодаря совместным усилиям будет получен результат, достичь которого одному человеку, наверное, слишком трудно.

ИЗ ИСТОРИИ БОЛЕЗНИ

Молодой человек с университетским образованием объявляется у меня и рассказывает, что с самого детства, но особенно сильно в последние четыре года страдает навязчивыми представлениями. Основным содержанием его недуга являются опасения, что с двумя людьми, которых он очень любит, с отцом и некой дамой, которую он почитает, может что-то случиться. Кроме того, он испытывает навязчивые импульсы, например, перерезать себе бритвой горло, и создает запреты, относящиеся также к безразличным для него вещам. На борьбу с этими своими идеями он потратил многие годы и поэтому не преуспел в жизни. Опробованные им способы лечения ничем ему не помогли, за исключением гидротерапии в лечебнице у, но и это, видимо, лишь потому, что он завел там знакомство, приведшее к регулярным половым сношениям. Здесь такой возможности он не имеет, совокупляется нерегулярно и редко. К проституткам он испытывает отвращение. В целом его сексуальная жизнь была скудной, онанизм — в шестнадцать или семнадцать лет — играл лишь незначительную роль. Потенция у него была нормальной; первый коитус — в 26 лет.

Он производит впечатление проницательного человека с ясным умом. Намой вопрос, что побудило его выдвинуть на передний план сведения о своей сексуальной жизни, он отвечает, что именно это он знает о моих теориях. Он ничего не читал из моих сочинений, но недавно, перелистывая одну мою книгу¹, наткнулся на объяснение необычных связей между словами, которые так напомнили ему о его собственной «умственной работе» со своими идеями, что он решился довериться мне.
А. Начало лечения

После того как наследующий день я обязал его выполнять единственное условие лечения — говорить все, что приходит в голову, даже если это ему неприятно, даже если это ему кажется неважным, неуместным или бессмысленным, и предложил ему выбрать тему,

с которой он хочет приступить к своим сообщениям, он начинает следующим образом¹.

Затем он как бы невзначай продолжает.

«Моя сексуальная жизнь началась очень рано. Я помню одну сцену, когда мне было четыре или пять лет (с шести лет я вообще все помню), которая через несколько лет отчетливо всплыла в мой памяти. У нас была очень красивая юная гувернантка, которую звали фрейлейн Петер². Однажды вечером она лежала на софе в легком

одеянии и читала; я лежал рядом и попросил разрешить мне залезть ей под юбку. Она мне это позволила с условием, что я никому об этом не расскажу. На ней почти ничего не было, и я ощупал ее гениталии и живот, показавшийся мне забавным. С того времени у меня осталось жгучее, мучительное желание видеть женское тело. Я все еще помню, с каким напряжением я ожидал в купальне, куда мне пока еще позволялось ходить вместе с фрейлейн и сестрами, когда фрейлейн раздетой войдет в воду. С шести лет я помню больше. Тогда у нас была другая фрейлейн, тоже юная и красивая. У нее на ягодицах были прыщи, которые она обычно по вечерам выдавливала. Я подкарауливал этот момент, чтобы удовлетворить свое любопытство. Точно также в купальне, хотя фрейлейн Лина была более скромной, чем ее предшественница. (В ответ на промежуточный вопрос: "Я редко спал в ее комнате, чаще всего — с родителями".) Я помню одну сцену, когда мне было семь лет¹. Однажды вечером мы сидели все вместе: фрейлейн, кухарка, еще одна девушка, я и мой брат, который младше меня на полтора года. Неожиданно я услышат из разговора девушек, как фрейлейн Лина сказала: «С малышом это уже можно делать, но Пауль (я) слишком неловок, он, конечно же, поедет рядом». Я не понял точно, что имелось в виду, но почувствовал к себе пренебрежение и начал плакать. Лина утешила меня и рассказала, как девушка, которая сделала нечто подобное с мальчиком, вверенным ее попечению, на несколько месяцев заключили в тюрьму. Я не думаю, что она делала со мной что-то нехорошее, но я позволял себе по отношению к ней многие вольности. Когда я забирался в ее постель, то сбрасывал с нее одеяло и прикасался к ней, что она терпеливо сносила. Она была не очень образованной и, видимо, весьма озабоченной сексуально. В 23 года у нее уже был ребенок, за отца которого она вышла замуж позднее, так что сегодня ее зовут госпожа жена надворного советника. Я по-прежнему часто вижу ее на улице».

«Уже с шести лет я страдал от эрекций и знаю, что однажды пришел к маме, чтобы на это пожаловаться. Я также знаю, что должен был при этом преодолевать сомнения, ибо подозревал взаимосвязь с моими представлениями и моим любопытством, и на протяжении какого-то времени имел болезненную идею, что родители знают о моих мыслях, которуюя объяснял себе тем, что я высказывал их, сам того не слыша. Я усматриваю в этом начало моей болезни.

¹ В дальнейшем он допускает вероятность того, что эта сцена произошла на один или на два года позже.

40

Были люди, девочки, которые мне очень нравились и которых мне необычайно хотелось увидеть голыми. Но всякий раз, когда возникало это желание, я испытывал зловещее чувство, что, если я буду об этом думать, что-то непременно случится, и поэтому мне приходилось делать разные вещи, чтобы это предотвратить.

(В качестве образца таких опасений в ответ на мой вопрос он указывает:« К примеру, умрет мой отец».)« М ысл и о смерти отца долгое время занимали меня с самого раннего возраста и очень меня угнетали».

По этому поводу я с удивлением узнаю, что отец пациента, с которым связаны его нынешние навязчивые опасения [см. с. 38], умер еше несколько лет назад.

То, что пациент рассказывает на первом сеансе лечения о событиях, происходивших с ним в 6-7-летнем возрасте, является не только, как он думает, началом болезни, но уже и самой болезнью, полновесным неврозом навязчивости, где налицо все существенные элементы, и вместе с тем ядром и прототипом последующего недуга, так сказать, простейшим организмом, изучение которого уже позволяет нам понять условия сложной организации нынешнего заболевания. Мы видим, что ребенок находится во власти одного из компонентов сексуального влечения, удовольствия от разглядывания, результат которого — все снова и снова с большой интенсивностью проявляющееся желание видеть обнаженными лиц женского пола, которые ему нравятся. Это желание соответствует последующей навязчивой идее; если оно пока не имеет навязчивого характера, то это объясняется тем, что «я» еще не противопоставило себя ему полностью, не ощущает его как чужое; однако где-то уже зарождается протест против этого желания, ибо его проявление регулярно сопровождается мучительным аффектом¹. Очевидно, конфликт имел место в душевной жизни юного сладострастника; рядом с навязчивым желанием находится навязчивое опасение, тесно связанное с желанием: как только он думает о чем-то подобном, он вынужден опасаться, что случится нечто ужасное. Это ужасное уже облачается в характерную неопределенность, которая впредь присутствует во всех проявлениях невроза. Ноу ребенка нетрудно выявить, что скрывается за подобной неопределенностью. Если удается найти пример какой-либо общей особенности невроза навязчивое-

ти, то можно не сомневаться, что этот пример и есть то первоначальное и подлинное, которое должно было скрываться за обобщением. Таким образом, навязчивое опасение, восстановленное в своем значении, гласило: «Если мне будет хотеться увидеть обнаженную женшину, то мой отец умрет». Неприятный аффект имеет явный оттенок жуткого, суеверного и уже дает толчок импульсам что-либо сделать, чтобы предотвратить беду, которые проявятся в последующих защитных мерах.

Итак: эротическое влечение и протест против него, желание (еще не ставшее навязчивым) и противодействующее ему (уже ставшее навязчивым) опасение, мучительный аффект и стремление к защитным действиям; инвентарный список невроза полон. Более того, имеется еще и нечто другое, своего рода делирозное или бредовое образование необычного содержания: родители знали его мысли, поскольку он их высказывал, сам того не слыша. Едва ли мы ошибемся, увидев в этой детской попытке объяснения предчувствие тех удивительных душевных процессов, которые мы называем бессознательными и без которых мы не можем обойтись при научном прояснении непонятного положения вещей. «Я высказываю свои мысли, их не слыша» звучит как проекция вовне нашего собственного предположения, что у него есть мысли, о которых он ничего не знает, подобно эндопсихическому восприятию вытесненного.

Итак, мы четко видим: этот элементарный инфантильный невроз уже имеет свою проблему и свою кажущуюся абсурдность, как и любой сложный невроз взрослого человека. Что должно означать, что отец умрет, если у ребенка возникнет сладострастное желание? Является ли это полной бессмыслицей или существуют способы понять эту фразу, осмыслить ее как неизбежный результат прежних событий и предпосылок?

Если мы применим выводы, полученные где-нибудь в другом месте, к этому случаю детского неэроза, то мы должны будем предположить, что также и здесь, то есть до шести лет, имели место травматические переживания, конфликты и вытеснения, которые сами подверглись амнезии, нов качестве осадка оставили после себя данное содержание навязчивого опасения. В дальнейшем мы узнаем, насколько для нас возможно вновь отыскать или с некоторой уверенностью сконструировать эти забытые переживания. Между тем в качестве совпадения, которое, вероятно, не может быть безраз-

¹ [Здесь и в других местах в этой работе понятие «делирий» употребляется в особом смысле, который разъясняется на с. 84.)

42

личным, мы хотим еще подчеркнуть, что детская амнезия пациента пришла к своему концу в шесть лет [см. с. 39].

Подобное начало хронического невроза навязчивости в раннем детстве, сопровождающегося сладострастными желаниями, к которым присоединяются зловещие ожидания и склонность к защитным действиям, мне знакомо из многочисленных других случаев. Такое начало типично, хотя, вероятно, оно и не является единственно возможным. Прежде чем мы перейдем к содержанию второго сеанса, еще несколько слов о ранних сексуальных переживаниях пациента. Едва ли можно воспротивиться тому, чтобы охарактеризовать их как необычайно обильные и чреватые последствиями. Но так же обстоит дело и в других случаях невроза навязчивости, которые мне удалось проанализировать. Характерное свойство преждевременной сексуальной активности здесь, в отличие от истерии, постоянно присутствует. Невроз навязчивости гораздо отчетливее, чем истерия, позволяет установить, что факторы, формирующие психоневроз, следует искать не в актуатьной, а в инфантильной сексуальной жизни. Нынешняя сексуальная активность больного неврозом навязчивости стороннему наблюдателю может показаться совершенно нормальной; зачастую она обнаруживает намного меньше патогенных моментов и ненормальностей, чем у нашего пациента.

В. Великое навязчивое опасение

«Я думаю начать сегодня с переживания, которое стало для меня непосредственным поводом для того, чтобы к вам обратиться. Дело было в августе во время военных учений в ***. До этого я себя плохо чувствовал и мучил себя всякими навязчивыми мыслями, которые, однако, во время учений вскоре отступили на задний план. Мне хотелось показать кадровым офицерам, что я не только чему-то научился, но и кое-что могу выдержать. Однажды мы выступили в короткий поход из ***. На привале я потерял свое пенсне и, хотя я мог бы легко его найти, я все же не хотел задерживать выступление и от него отказатся, но телеграфироват моему оптику в Вену, чтобы он срочно прислал мне замену. На том же привате я присел между двумя офицерами, один из которых, капитан с чешским именем, был Для меня значимым человеком. Я даже несколько его побаиваася, ибо он явно получал удовольствие от жестокости. Я не хочу утверждать, что он был плохим человеком, но за офицерским обедом он постоянно выступал за введение телесных наказаний, из-за чего мне