Актуальные проблемы современной лингвистики
11
1,
водами – 1,
водах – 1,
водой – 1,
водою – 1,
воды – 14 [5; с. 55]. Как видно, среди всех
этих словоформ нет базовой начальной формы «вода». В
различных падежных формах
лексема
вода употребляется 33 раза, и только дважды – в форме единственного числа
творительного падежа, причем для Тютчева это ‘Безалкогольная жидкость’ [3; с. 111].
Форма множественного числа именительного пад.
воды содержит в себе больше
семантических возможностей для создания поэтического образа, нежели форма
единственного числа
вода. Она включает в себя как лексическую семантику
единственного числа, так и обобщающе-метонимическую семантику множественного
числа.
Для Тютчева
воды – это и моря, омывающие Британию,
и река Темза, и женевское
озеро, и весенние ручьи, и Адриатическое море, с которым венецианские дожи до конца
XVIII в. справляли обряд «обручения». Все это нашло отражение в такой дефиниции
лексемы
вода: ‘Водные массы рек и морей, сами реки и моря’ [3; с. 111].
Воды – часть мира природы, в частности, пейзажа, связанного с временами года.
При этом в ряду других реалий мира природы
воды актуализируются особо. «Только
образа грязной, стоячей воды – образа болота – не найдем мы в стихах Тютчева», – пишет
Б.М. Козырев [4; с. 105–106], и это так: стоячие воды у Тютчева – временное состояние.
Воды у Тютчева зачастую одухотворены, они «живые», имеют свой нрав, то тихий
(«молчаливы», «дремлющие»), то бурный («кипящих вод»), находятся в непрестанном
движении («бегут», «стремят свое теченье»), они могут быть отголоском «вод родных»
для человека, живущего на чужбине. Как отмечает В.Н.
Аношкина, вода у Тютчева
«подвижно-изменчива, вечно движущаяся, как время, как жизнь человека» [12; с. 38].
Водные
пространства
у
Тютчева
служат
для
характеристики
предельности/непредельности пространства. «Поэзия больших пространств не чужда
Тютчеву», – отмечает Ю.М. Лотман [6; с. 124], при этом для ранней лирики поэта
характерно метафорическое использование образа спокойных вод, связанное со временем.
Позднее невозмутимые водные пространства воспринимаются Тютчевым тоже через
метафору, но
воды здесь – это уже не отвлеченное понятие, а морская гладь.
Вода у Тютчева – это и символ тайных знаний. У Тютчева Безумие
«... мнит, что
слышит струй кипенье, / Что слышит ток подземных вод, / И колыбельное их пенье, / И
шумный из земли исход!» [11; с. 86]. П.Н. Толстогузов пишет: «Тема безумия – одна из
принципиальных для литературы первой трети XIX века.
Она содержит смысловой
контрапункт: безумие как высокое поэтическое состояние духа, форма проявления
поэтической, мистической интуиции» [10; с. 5].
Выходя на поверхность, подземные воды становятся родником, источником или
ключом. Дважды в составе сравнений Тютчев использует наименование
ключевые воды. В
строках
«И сладкий трепет, как струя, / По жилам пробежал природы, / Как бы горячих
ног ея / Коснулись ключевые воды» [11; с. 79]
ключевые воды – это вода, бьющая из земли,
источник или родник, но ещё М.М.
Гиршман отмечал, что «с точки зрения
художественного целого именно основное, центральное значение слова
индивидуально, а
языковая устойчивость как бы перемещается на роль смыслового обертона, который дает
возможность проявиться главному, индивидуальному тону» [2; с. 14]. Ключевые воды в
данном случае своей прохладой избавляют от страданий, вызванных знойным днем.
Можно предположить, что у Тютчева в данном случае «ключевые» и «горячие»
выступают в роли контекстных антонимов.
«Ключевые воды» – благо в стихотворении «Летний вечер», но в другом
стихотворении 1828 года, «Байрон» (Отрывок) <Из Цедлица>»,
они уже сравниваются с
льющейся кровью:
«Кровь полилась, как воды ключевые» [11; с. 98]. Из русских поэтов, по
данным Национального корпуса русского языка [9], только Тютчев использовал такое
сравнение. Ключевые воды становятся воплощением страданий, смерти. Так в поэзии
Тютчева происходит разрушение привычной семантической среды и возникают
«сверхзначения», «невозможные вне данного стихового контекста» [6; с. 97].