Продавец обуви. История компании Nike, рассказанная ее основателем
жүктеу/скачать 1.74 Mb. Pdf көрінісі
|
| национальный
директор по связям с общественностью. Люди частенько щурились, спрашивая, что это значит. Я тут же щурился в ответ. «Это значит, что он умеет быстро бегать», — говорил я. Это также означало, что у нас был второй спортсмен — знаменитость, продвигающая нашу продукцию. Первое, что сделал Пре, ухватив за крыло свою неожиданную удачу, — это пошел и купил себе светло-коричневую спортивную «Эм-джи». Он гонял на ней повсюду — быстро. Машина выглядела как моя старая «Эм- джи». Помню, как совершенно по-новому я себя почувствовал, каким безмерно гордым я стал: это мы купили. Помню, как я думал: Пре стал живым, дышащим олицетворением того, что мы пытались создать. Когда бы люди не видели Пре, мчащимся сломя голову, будь то на треке или в его «Эм-джи», я хотел, чтобы они видели «Найк». А когда они покупали «Найк», я хотел, чтобы они видели Пре. Я испытывал такие сильные чувства, связанные с Пре, хотя я провел с ним всего несколько бесед. Да и вряд ли можно было бы назвать их беседами. Когда бы я не видел его на беговой дорожке или в офисе «Блю Риббон», я немел. Я пытался обмануть себя; не раз я убеждал себя в том, что Пре просто парнишка из Кус-Бей, невысокий, лохматый студентишка, помешанный на спорте, с усами, как у порнозвезды. Но я прекрасно понимал, что к чему. И нескольких минут в его присутствии хватит, чтобы доказать это. Да и выдержать я не мог больше, чем несколько минут. Самым знаменитым орегонцем в мире в то время был Кен Кизи, чей роман — блокбастер «Пролетая над гнездом кукушки» — вышел в свет в 1962 году, как раз в то время, когда я отправился в свое путешествие вокруг света. Я знал Кизи по Орегонскому университету. Он занимался борьбой, а я спортивным бегом, и по дождливым дням мы тренировались в одном и том же помещении. Когда его первый роман вышел из печати, я был поражен, насколько он был хорош, особенно после того, как пьесы, которые он сочинял в школе, были полным отстоем. И внезапно он превратился в литературного льва, любимца Нью-Йорка, и тем не менее в его присутствии я никогда не ощущал такого благоговения перед ним как перед знаменитостью, какое я испытывал, оказываясь рядом с Пре. В 1973 году я пришел к заключению, что Пре был таким же художником до мозга костей, как и Кизи, и даже больше. Сам Пре подтверждал это. «Соревнование в беге — это произведение искусства, — говорил он репортеру, — на которое могут смотреть люди и при этом испытывать на себе его воздействие, причем самое различное, как различны их способности к пониманию увиденного». Каждый раз, когда Пре появлялся у нас в офисе, я замечал, что не один я оказывался на грани обморока. Немели все. Мужчины, женщины, неважно кто, все превращались в Бака Найта. Даже Пенни Найт. Если я был первым, кто приучил ее думать о легкой атлетике, то Пре был тем, кто сделал из нее настоящую фанатку. Холлистер был исключением из этого правила. Он и Пре общались друг с другом без всякого напряжения. Вели себя как братья. Ни разу я не заметил, чтобы поведение Холлистера в присутствии Пре хотя бы в чем-то отличалось от его поведения, скажем, в моем присутствии. Поэтому нам показалось разумным предложить Холлистеру, заклинателю Пре, привести к нам Пре, чтобы помочь нам лучше узнать его, и наоборот. Мы организовали обед в зале для конференций. Когда наступил день нашей встречи, мы совершили не очень умный поступок, что было типичным для меня и Вуделля, — мы избрали именно этот момент для того, чтобы сообщить Холлистеру о том, что мы решили подкорректировать его обязанности. Действительно, мы сообщили ему об этом, когда он едва успел сесть в свое кресло в конференц-зале. В результате предложенного изменения изменилась бы форма его оплаты. Не ее размер, а форма. Не успели мы полностью объяснить наши намерения, как он сорвал с себя салфетку и стремительно выбежал из зала. Теперь у нас не осталось никого, кто мог бы растопить лед и помог нам начать общаться с Пре. Мы все молча уставились на лежащие перед нами сэндвичи. Первым заговорил Пре: «Джеф вернется?» — «Не думаю», — ответил я. Последовала долгая пауза. «В таком случае, — произнес Пре, — можно мне съесть его сэндвич?» Мы все рассмеялись, а Пре неожиданно предстал перед нами простым смертным, а обед в конечном счете оказался бесценным. Вскоре после этого нам удалось успокоить Холлистера, и мы вновь скорректировали его обязанности. «С этого момента, — сказали мы, — ты будешь постоянным связным с Пре. Ты отвечаешь за работу с Пре, за его передвижения, за его встречи с болельщиками». Более того, мы предложили Холлистеру взять парня с собой в поездку по стране. Посетить с ним все легкоатлетические соревнования, ярмарки в различных штатах, средние школы и университеты, какие только удастся. Езжайте куда угодно или никуда не уезжайте. Делайте, что угодно, или ничего не делайте. Иногда Пре будет выезжать, как передвижной медпункт по оказанию помощи бегунам, отвечая на вопросы, связанные с проведением тренировок и лечением травм. Иногда он будет просто раздавать автографы и позировать для снимков. Что бы он ни делал, куда бы Холлистер ни возил его, везде вокруг их ярко-голубого автобуса марки «Фольксваген» собирались толпы почитателей. Несмотря на то что название должности Пре было намеренно расплывчатым, его роль была реальной, и в равной степени была подлинной его вера в «Найк». Везде, куда бы он ни пошел, он носил фирменные футболки «Найк», и он позволял Бауэрману использовать свои ноги в качестве колодки во всех его экспериментах с обувью. Пре проповедовал «Найк» как Евангелие и приводил тысячи новообращенных в нашу палатку «духовного возрождения». Он призывал каждого примерить этот балдежный новый бренд — даже своих спортивных соперников. Часто он посылал пару беговых кроссовок или шиповок очередному приятелю- бегуну с запиской: «Примерь эти. Ты их полюбишь». Среди тех, кто был наиболее вдохновлен нашим Пре, был Джонсон. Продолжая работу по расширению наших операций на Восточном побережье, Джонсон провел большую часть 1972 года, трудясь, как раб на галерах, над тем, что он окрестил шиповками «Пре Монреаль». (Игра слов: Пре означает сокращенную фамилию Префонтейна и одновременно предлог «пред», поэтому наименование модели можно перевести как «шиповки, выпущенные к Олимпиаде в Монреале» и как «монреальская Олимпиада с участием Префонтейна». — Прим. пер.) Эти шиповки по его замыслу должны были стать данью уважения нашему Пре, предстоящим Олимпийским играм и двухсотлетию образования США. С синим защитным покрытием носка, внешними боковыми сторонами из красного нейлона и белым логотипом «свуш» на них эти шиповки стали нашей самой сногсшибательной обувью, а также нашими лучшими темповиками. Мы знали, что мы либо останемся жить, либо погибнем, в зависимости от качества, и до сих пор качество наших шиповок оставалось неоднородным. Джонсон собирался исправить это, внедрив свой дизайн. Но я решил, что он сделает это в Орегоне, а не в Бостоне. Я много раздумывал о Джонсоне, месяцами. Он превращался в по- настоящему великолепного дизайнера, и нам надо было в полной мере воспользоваться его талантом. Работа на Восточном побережье шла гладко, но для Джонсона это было сопряжено с повышенной административной нагрузкой. Всю эту работу надо было реорганизовать, рационализировать, а это было бы не лучшим способом использования времени или креативности Джонсона. Это была работа, специально предназначенная для такого человека, как… Вуделл. Вечер за вечером, делая свои шестимильные пробежки, я пытался мысленно справиться со сложившейся ситуацией. У меня было двое парней не на своих местах, и ни одному из них не понравится решение, которое явно напрашивалось. Каждому из них нравилось то место, где они жили. И каждый раздражал другого, хотя оба отрицали это. Когда я продвинул Вуделля на место менеджера по управлению операциями, я также передал ему по наследству Джонсона. Я поручил ему наблюдение и контроль за работой Джонсона, поручил ему отвечать на письма Джонсона, и Вуделл совершил ошибку, тщательно читая их и пытаясь поддерживать переписку. В результате у обоих выработалась сухая, глубоко саркастическая манера делового общения. Например. Однажды Вуделл вкатил на своем кресле ко мне в кабинет и сказал: «Это удручает. Джефф постоянно жалуется на инвентаризацию, возмещение расходов, плохую связь. Он говорит, что у него от работы задница отваливается, а мы тем временем прохлаждаемся. К голосу разума он не прислушивается, не принимает во внимание тот факт, что наши продажи ежегодно удваиваются». Вуделл сказал мне, что он хотел бы применить к Джонсону иной подход. «Непременно, — сказал я. — Приступай». Поэтому он написал Джонсону длинное письмо, «признавая», что мы все в сговоре против него, пытаясь сделать его жизнь несчастной. В частности, он написал: «Уверен, что ты понимаешь, что мы не так упорно работаем, как ты там; тратя лишь три часа на дела за рабочий день, трудно сделать все, что надо. И все же я нахожу время, чтобы загнать тебя во всевозможные неловкие ситуации с клиентами и деловым сообществом. Каждый раз, когда ты отчаянно нуждаешься в деньгах, чтобы оплатить счета, я высылаю тебе лишь малую толику того, что тебе требуется, и тебе приходится иметь дело со сборщиками налогов и судебными исками. Я воспринимаю обвинение в разрушении твоей карьеры как личный комплимент». И далее в таком же духе. Джонсон ответил: «Наконец-то хоть кто-то там понимает меня». То, что я готовился предложить, похоже, помочь не могло. Вначале я попробовал сделать заход на Джонсона. Тщательно выбирал момент — нашу поездку в Японию, чтобы посетить «Ниппон Раббер» и обсудить модель «Пре Монреаль». За ужином я все ему выложил. Мы — участники свирепой битвы, осады. День за днем мы делаем все возможное, чтобы накормить свои войска и удерживать противника на расстоянии. Во имя победы, ради того, чтобы выжить, необходимо пожертвовать всем и все подчинить этой цели. «Поэтому в этот критический момент развития «Блю Риббон», выхода на рынок «Найка»… я сожалею, но, как бы это сказать… вам обоим, оболтусы, придется поменяться городами». Он застонал. Разумеется. Это вновь была Санта-Моника. Однако медленно, агонизируя, он пришел в себя. Как и Вуделл. Где-то ближе к концу 1972 года оба обменялись ключами от своих домов, а в начале 1973-го поменялись местами. Вот вам и командная игра! Это было огромной жертвой с их стороны, я был им глубоко благодарен. Но, оставаясь верен своему образу и традиции «Блю Риббон», благодарности я не выразил. Я не произнес ни слова благодарности или похвалы. Более того, в нескольких служебных записках я обмолвился о перестановке как об «операции «Рокировка манекенов». Поздней осенью 1973 года я провел вторую встречу с нашими недавними инвесторами, облигационерами. Во время нашей первой встречи они полюбили меня. А как иначе? Продажи бурно росли, знаменитые атлеты рекламировали нашу обувь. Разумеется, мы потеряли «Оницуку» и впереди у нас маячила судебная тяжба, но курс у нас был верный. На этот раз, однако, я был обязан проинформировать инвесторов, что спустя год после запуска в производство «Найка» впервые в истории «Блю Риббон»… мы потеряли деньги. Встреча состоялась в гостинице «Вэлли Ривер Инн» в Юджине. Присутствовали тридцать мужчин и женщин, которые набились в конференц-зал, в котором во главе длинного стола сидел я. На мне был темный костюм, и я пытался напустить на себя уверенный вид, выкладывая плохие новости. Я выступил перед ними с такой же речью, с которой я обращался к сотрудникам «Блю Риббон» год назад. жүктеу/скачать 1.74 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|