Проект «К новой семье». © www.innewfamily.ru
депривация и аффект. Усыновление в новой психологической перспективе
Separation och affekt. Adoption i nytt psykologiskt perspektiv. Ilona Déry-Tegnér, leg. psyk., leg. psykoterapeut och Gunnar Windahl, fil.dr. i psyk., leg. psykoterapeut
ЦЕНТР УСЫНОВЛЕНИЯ ШВЕЦИИ 2001 г.
Илона Дери-Тегнер – психолог и психотерапевт,
Гуннар Виндаль – доктор философии в психологии, психотерапевт.
Перевод: Светлана Деекке, Проект «К новой семье», 2005 г.
Предисловие
В этой брошюре авторы пытаются с научной точки зрения рассмотреть проблемы депривации и усыновления в рамках современной психологии развития ребенка. Так как мнения популярной психологии часто расходятся с научно связанной психологией, важно, чтобы эти мнения соответствовали новым исследованиям в будущем. Тема (депривация и аффект) пробуждает, по понятным причинам, сильные чувства у многих людей. С этой темой связаны представления о лишении, недостаточности, отверженности и беспомощности. Поэтому необходимо обновление информации - с меньшим акцентом на будничную психологию и с большим на научные факты.
Иногда усыновленный ребенок ведет себя так, что родителям трудно понять и принять его поведение. Тогда можно сказать: «Это все из-за депривации», имея в виду, что поведение ребенка зависит от его чувств, связанных с депривацией, через которую он прошел. Мы знаем, что ребенок был отдан на усыновление, то есть был разлучен со своими биологическими родственниками, со средой, в которой родился. Но знаем ли мы, почему ребенок ведет себя неприемлемым для родителей или школы образом?
На эти вопросы нет однозначного ответа, но современная психология развития может открыть новые возможности родителям и детям в поиске друг друга, помочь понять, что значит быть ребенком, родителем, как расти вместе.
Разные значения слова или понятия «депривация»
Если совсем коротко, то различаются три значения понятия «депривация». Исходя из нашей темы (приемные дети) нас интересуют следующие:
- восприятие ребенком необходимости поменять своих биологических родителей, среду обитания (требования к поведению, звуки, запахи 1) или персонал детского учреждения и друзей на приемных родителей и новое окружение;
- наблюдение процесса усыновления посторонними;
- подразумеваемое отношение этих наблюдателей к депривации и их более или менее личные (но в то же время поддерживаемые обществом) психологические теории о влиянии депривации на детей (что дети чувствуют, как они переживают и как они смогут или не смогут приспособиться к обществу или другим людям).
Начнем с первого пункта – восприятия: дети учатся у нас, взрослых, облекать свои чувства в слова. Ребенок начинает показывать чувства лицом и телом уже в младенческом возрасте, когда ему всего несколько недель. Тельце сжимается, уголки губ опускаются, глаза наполняются слезами - мы говорим: «Ты обиделся». Такое же выражение принимает лицо взрослого, когда тот обижен, и он может выразить это словами и мимикой.
Перейдем ко второму и третьему пунктам – наблюдению и отношению наблюдателей. Депривация, с точки зрения наблюдателей, - происшествие. Но как выражаем мы «депривацию»? Несложность понятия позволяет нам ошибочно думать, что речь идет о простом чувстве. На самом же деле это очень сложный эмоциональный узор поведения ребенка.
Разные дети выражают свои чувства по-разному. Когда «депривация» употребляется в связи с отлучением ребенка от кого-то, к кому он был привязан, а ребенок при этом показывает, как он расстроен, мы говорим, что ребенок испытывает чувство огорчения. Если ребенок радуется, когда видит своих будущих приемных родителей, несмотря на то, что он покидает привычную среду, если ему нравятся ласка и внимание, то ребенку приписывается радость. Обе ситуации могут возникнуть при расставании: ребенок покидает детский дом, воспитатели и мы объясняем его поведение как огорчение при прощании с привычной обстановкой; в другом случае ребенок больше ориентирован на своих будущих родителей и выказывает интерес к ним. За огорчением может прятаться страх, в то время как за радостью может скрываться любопытство.
Приведем пример: Эмиль (попал в семью десяти месяцев от роду2), сейчас ему 3 года, приходит в ярость и отчаяние, когда мама оставляет его у бабушки. Маме всегда тяжело его оставить, он как пластырь приклеивается к ней везде, где бы то ни было (мама даже не может закрыть дверь в туалет). Бабушка считает, что у Эмиля проблема «депривации», и что мама должна обратиться за помощью. «Помощь» считает, что Эмилю, усыновленному ребенку, как и другим приемным детям, бывает трудно расставаться с мамой. Когда мы пытаемся разобраться с проблемой, мы замечаем, что:
- Эмиль висит на маме, когда она уходит, – это поведение Эмиля в некоторых ситуациях;
- Эмиль показывает, что он огорчен и в отчаянии – он показывает свои чувства;
- Бабушка определяет проблему – речь идет о расставании;
- Проблема определяется посторонним человеком, и причина объясняется тем, что это зависит от депривации. Маме дают советы, которые основаны на определении понятия депривации, и считается, что это причина возникновения проблемы.
Мы видим, что Эмиль делает, какие звуки издает, и из этого мы делаем вывод: Эмиль не хочет, ему страшно, что мама уйдет. За нашими заключениями стоит наше воспитание, наш опыт, наша собственная культура: «Эмиль впечатлителен и прилипчив, потому что он боится потерять свою маму, и т. д.». Бабушка уверена, что поведение Эмиля зависит от его раннего жизненного опыта расставаний. Поведение ребенка становится собственной причиной! Мы согласны с бабушкой: обстоятельства сделали так, что Эмиль приходит в отчаяние в подобных ситуациях и липнет к маме. Мы знаем, что Эмиль усыновлен, и знаем часть его прошлого. Все это легко объясняет ситуацию, что ранние переживания Эмиля напрямую связаны с его «липучестью» сегодня. Но было бы лучше посмотреть на ситуацию, возникающую, когда уходит мама. Беспокоится ли мама, оставляя Эмиля? Есть ли что-то другое, что вызывает страх у Эмиля?
Часто эти точки зрения перемешиваются и создают ненужную запутанность, смешанную с тенденциями к слишком сильным моральным реакциям. Депривация будет легко связываться с «брошен», «покинут», с сильным ударением на негативные и/или патологические последствия, которые, как считается, возникают в результате депривации. В этом случае классическая и популяризированная психоаналитическая клиническая теория содействовала соблазну автоматически связать возникновение так называемых «ранних нарушений» с депривацией в раннем детстве. Приемные дети получают «клеймо», что они подвержены риску стать «помешанными». В некоторых случаях это может зайти так далеко, что «приемный ребенок» станет диагнозом.
Два альтернативных способа рассматривать индивидуальность и личные особенности
В современной психологии развития различаются «психология личности» и «психология отношений». В первой индивид понимается отдельно от окружения (хотя и взаимодействующим с ним), а во второй он рассматривается безусловно связанным с другими людьми и своей средой. Человек входит в окружение и не может быть вне его. В классической психологии личности индивид несет свои личные особенности, конфликты, чувства в себе самом, как если бы он был емкостью. В психологии отношений имеет смысл говорить об этих личных особенностях, типах личностей, чувствах по отношению к другим людям. Мы не видим «стыд» или «стеснение» как нечто внутри индивида. Человек стесняется в отношениях с другими людьми. Конечно, мы можем стыдиться и в одиночестве, но тогда мы представляем себе подсознательно других людей, присутствующих и оценивающих нас. Без других людей не бывает стыда. Быть доминирующим – не черта личности, и имеет смысл только в присутствии других людей. Невозможно доминировать в одиночестве, так же, как и быть женатым без партнера. В современной психологии взгляд на психологию отношений завоевывает позицию и все больше замещает психологию личности. Мы говорим не о матери и ребенке, а об отношениях «мать-ребенок». Родители (мама или папа) и дети влияют как на совместные отношения друг с другом, так и личности и поведение друг друга.
Отношенческая точка зрения открывает путь более сильному и оптимистичному взгляду на человека, а также является гарантией против поспешной постановки диагнозов отдельному индивиду.
С этой точки зрения взрослые и дети рассматриваются как активные существа. Не имеет смысла рассматривать опыт и впечатления, приписываемые пассивным организмам. С одной стороны, мы, люди, не совсем в руках своих судеб. Мы можем в большой степени выбирать и формировать собственные опыты и восприятия. С другой стороны, необходимо – с некоторым данным опытом – принимать во внимание, как мы, люди, справляемся и отвечаем на то, чему подвергает нас жизнь. События, вызовы и переходные периоды в жизни не только случаются с нами. Люди реагируют на них и справляются с ними разными способами, поэтому появляется необходимость фокусировать процесс на том, как люди действуют и справляются с жизненным опытом, а не только рассматривать его влияние на нас. При таком подходе становится интересно не только что мы, люди, делаем, но и как мы думаем и какие чувства испытываем. Это, конечно, не новое знание для нас, но важно применить его именно в этой связи.
Наши ожидания, наши сомнения отражаются у нас на лицах, в наших движениях, в наших голосах и так далее. Эти сигналы толкует наш собеседник, исходя из собственного опыта. Перенося эти рассуждения на приемных родителей, мы можем спросить себя: испугались они или опечалились, когда перед ними возникла развернутая ответственность, которую несет с собой усыновление, или обрадовались этому новому вызову судьбы? Восприняли ли родители пережитую неудачу с самого начала установки контакта с приемным ребенком как собственную неспособность, общую безнадежность или как показатель специфической проблемы, которая должна решаться другим способом? А как реагировал ребенок? Смогли ли родители и ребенок договориться и разрешить непонимание или стал ребенок или родитель одним из «виновных» в ситуации?
Некоторые общие комментарии о том, как ранние впечатления формируют поведение позже в жизни
Много лет царило общее убеждение, что личность большей частью формируется и укрепляется в первые два или три года жизни. Казалось очевидным, что так и должно быть, потому что многие по-настоящему плохие впечатления приводили к психологическим проблемам позднее в жизни, и эти проблемы оставались, несмотря на позитивный опыт в последующем.
Но сейчас известно, что даже очень тяжелые переживания и лишения в младенчестве не обязательно отпечатываются на развитии личности. Если предположить, что более поздние жизненные впечатления будут действительно хорошими, плохой эффект ранних лишений или плохого присмотра за ребенком в младенчестве бледнеет с удивительной силой. Несмотря на то, что подобное заключение идет вразрез с убеждениями многих людей, нет никакого сомнения, что оно верно: за очень небольшими исключениями дело обстоит так, что ранние переживания не имеют всепоглощающего значения и связаны с более поздними впечатлениями в жизни.
Веские доказательства этому - дети, спасенные из катастрофических условий в возрасте шести или семи лет. В одном исследовании близнецы, IQ3 которых равнялось 40 в возрасте семи лет, к 14 годам уже имели IQ 100 после попадания в более благоприятную среду. Один исследователь обнаружил увеличение на 30 баллов у ливанских детей-сирот, когда их переместили из плохого детского учреждения в лучшее в возрасте шести и семи лет. Высокий или низкий коэффициент интеллекта может также влиять на чувство уверенности в себе индивидуума и его эмоциональный репертуар. Подобные результаты исследований заставили некоторых ученых отказаться от теорий значимости первых лет в жизни ребенка и рассматривать поведение людей как в большей части определяемое настоящим, а не прошлым.
Но главный вопрос все же не в том, имеют ли ранние впечатления остаточный эффект, не зависимый от того, что случается позднее. Весьма любопытным явилось наблюдение, что ранние и поздние впечатления находятся в зависимости друг от друга. Одно из доказательств тому – поведение человека создает его среду. Например, интроверт почти не ищет себе друзей и остается поэтому достаточно одиноким - в большей мере, чем человек более открытый. Другое доказательство – ранние переживания определяют впечатления позднее. Ребенок, рожденный и росший в нищете или в некрепкой семье, склонной к насилию, с большой вероятностью будет вращаться в подобной среде по мере взросления.
Как оборотная сторона, так и привилегии среды обитания имеют тенденцию оставаться, несмотря на радикальные изменения в жизненных обстоятельствах. «Плохая» среда или окружение обычно повышают риск того, что человек и в дальнейшем будет находить себя в том или ином «плохом» окружении, связанном с криминальными бандами и злоупотреблениями. То же правило можно применить и к благоприятной среде. Рождается человек в высокообразованной семье с большим достатком - позднее в жизни он скорее всего также пойдет в хорошие школы и сделает карьеру.
Обязательно ли депривация бывает негативной (травматичной)?
Если мы на минутку позволим медицине и биологии снабдить нас картинками и примерами, то сможем констатировать, что мы больше подвержены инфекциям, когда вымотаны работой или находимся в состоянии депрессии. Наше плохое физическое или психологическое состояние не вызывает инфекции, но снижает сопротивление организма бактериям или вирусу. На этом примере можно понять, как негативное влияние повышает риск других воздействий. Но есть и примеры того, что необходимо подвергаться фактору риска для построения защиты. Если у вас в детстве были корь или свинка, то у вас уже есть защита от этих заболеваний в последующем.
Это очевидно в случае с инфекциями, но может распространяться и на многие другие ситуации. Исследования, проведенные на животных, показывают, например, что очень ранние переживания стресса (отделение от матери) имеют измеримое влияние на нейрогормональную систему и помогают легче справляться со стрессом позднее. Привычка справляться со стрессовыми переживаниями может также изменить как ответную реакцию тела на стресс, так и сам уровень реакции: человек выдерживает больше. Основной гормональный ответ на стресс происходит, когда человек предвидит трудности и заботы – не после стрессовой ситуации, когда адаптация к стрессу уже произошла.
В этом случае важно помнить - то, что представляет риск в одних обстоятельствах, может быть оберегающим в других. Например, усыновление может быть оберегающим для детей, которые подвергались посягательствам или экстремальному пренебрежению в своих биологических семьях, но сама ситуация усыновления может, в свою очередь, привнести разные стрессовые переживания – которые, однако, обычно незначительны.
Эффекты от оберегающих мер не линейны, то есть не одинаковы в зависимости от ситуации. Человек, например, справляется лучше с психологическим стрессом, если получает помощь окружения. Но получать помощь в огромных количествах не всегда лучше, чем в умеренных, слишком большая помощь может создать новое напряжение. Ребенок постарше может даже сделаться инертным и совсем потерять чувство себя, если над ним слишком трястись.
Держа это в памяти, мы теперь можем исследовать оберегающие и ранящие механизмы. Научное исследование показало, что, когда родители находятся в конфликте друг с другом, близкие отношения детей с другим взрослым вне семьи могут иметь оберегающий эффект, в то время как такие отношения имеют совсем незначительный эффект, если в семье все хорошо. Хорошие отношения со взрослым вне семьи также благотворны, если ситуация в семье плохая или трудная для ребенка. Понимая, что среда обитания детей, лишенных родительского попечения, почти всегда вредна для их роста и развития, усыновление, предлагаемое нашим обществом, может быть позитивной мерой разрешения проблемы.
Привязанность, темперамент и депривация
Отношения с окружающими составляют жизненно важную часть существования человека любого возраста, и поэтому столько внимания уделяется тому, как развиваются эти отношения. Одно время традиционная психология предлагала теорию, что все дети изначально асоциальны, сосредоточены на себе самих или «нарциссичны». Позднее исследования опровергли подобные мнения: дети с самого начала общительные существа. Такое качество как общительность составляет часть нашего человеческого биологического наследия и не нуждается в обучении этому. Стремление к социальным контактам – первичная потребность.
В первую пару месяцев, возможно, не так заметно, что грудные дети - общительные создания. Но они предпочитают человеческие лица другим узорам в пределах видимости. Ребенок «привязывается» к человеческому в своем окружении. Вначале улыбки и агуканье ребенка - это реакция на все, «что движется». Позитивного ответа или реакции любого человека достаточно, чтобы подбодрить ребенка повторять эти действия. Примерно в возрасте восьми недель ребенок имеет контакт глазами с тем, кто на него смотрит, улыбается все чаще и отвечает на сигналы общения, а также агукает в то время как улыбается. В дальнейшем взаимосвязь с окружением становится более организованной и интегрированной.
В возрасте двух-трех месяцев ребенок начинает узнавать своих родителей и отвечает преимущественно им.
Из всего многообразия звуков младенец выделяет ярче всего именно звуки человеческого, языкового регистра. Вначале такой обмен звуками и общением – лишь мнимые диалоги, в которых родители приспосабливают свои ответы, чтобы они были созвучны с улыбками и агуканьем ребенка. После, между двумя и пятью месяцами, младенец начинает активно перехватывать инициативу контроля над диалогом.
Примерно к шести-восьми месяцам наступает селективная привязанность. Мы говорим о «выборочной» или «селективной» привязанности, когда ребенок показывает, что близкий и оберегающий человек действительно что-то для него значит. Ребенок выбирает более тщательно людей из своего окружения, которые ему не безразличны. Младенец начинает протестовать и возмущается, если самый близкий ему человек покидает его. В то же время малыш ищет контакта с этим близким человеком в моменты страха или когда находится в необычной или незнакомой ситуации.
Приблизительно в то же время проявляется «страх» перед незнакомыми. На самом деле это и не страх, несмотря на то, что реакция описывается именно так. Скорее всего, речь идет об осторожном и боязливом интересе. Настоящий страх появляется не раньше, чем через два или три месяца, и он намного больше зависит от ситуации, в которой находится ребенок. Он обычно не возникает, если ребенок вместе с родителем или если речь идет о знакомстве с кем-то, чье присутствие связано с игрушкой или игрой. И наоборот, страх возникает чаще в ситуации, когда незнакомый взрослый быстро приближается к ребенку и пытается взять его на руки. (Это хороший пример того, что страх не имеет собственной жизни, а привязан к отношениям.)
То есть мы не можем говорить про проблемы с привязанностью, пока ребенку не исполнилось восемь месяцев, когда выборочная привязанность уже является фактом. Это означает, что отлучение ребенка от биологических родителей во время этих восьми месяцев не может служить причиной нарушений привязанности по определению. В таком случае отделение от объекта привязанности должно быть наиболее критично в возрасте между 8 месяцами и примерно 3 годами, когда ребенок уже привязан и осознает отлучение, но все еще не имеет возможности справиться с ним. Усыновителям, принимающим ребенка такого возраста, необходимо запастись воодушевлением и терпением, чтобы суметь начать диалог с ребенком. Дети, которых усыновляют в более старшем возрасте, обычно уже выработали разные стратегии компенсирования потери – например, они пользуются «запасными» важными для них людьми.
Когда сегодня в литературе по психологии и психиатрии ведутся дискуссии на темы синдрома страха и нарушения поведения, подчеркивается, что разные темпераменты могут способствовать развитию различных симптомов. Зажатое и сдержанное поведение кажется, например, связанным со страхом, бурное поведение - с насилием. Веками утверждалось, что люди физически различны, принимая во внимание их темперамент (человек шустрый, живой или медленный) и стиль поведения (экстраверт/интроверт). Мы определяем темперамент как нечто, отражающее врожденные, не подверженные влиянию формы поведения, которые проявляются индивидуумом почти во всех жизненных ситуациях и во время всей жизни. Темперамент относится преимущественно к личностной психологии.
Реакция ребенка на расставание с родителями или другими важными «объектами привязанности» окрашивается темпераментом ребенка. Некоторые дети, те, которые чаще всего боязливы, плаксивы и трудноутешаемы (гиперчувствительны) реагируют, конечно, таким же образом при расставаниях. Так же они ведут себя уже будучи взрослыми. Но такие реакции не обязательно отражают «проблемы привязанности» или ранние переживания, связанные с травмой или депривацией, а являются проявлением темперамента.
Кое-что о развитии чувств
Выше мы говорили о чувствах традиционным образом. Мы не разделяли, как делает современная психология, аффекты, чувства и эмоции (подробнее об этом далее). Но в последние годы психология также уделяла больше интереса чувствам, аффектам и эмоциям. Много труда было положено на то, чтобы выявить, что чувствуют маленькие дети. Какое соответствие существует между чувствами маленьких детей и взрослых? Мы предполагаем, что все дети рождаются с «аффект-программой». В разных культурах маленькие дети имеют сходные узоры, касающиеся мимики, тембра голоса, гормональных процессов и неволевых реакций, таких как изменение давления, а также узоры поведения, касающиеся телодвижений. Каждый из этих узоров сопровождается, вероятно, каким-либо впечатлением, о котором мы, по понятным причинам, не можем спросить грудного ребенка. Но у взрослого обычно не возникает трудностей определить, расстроен ребенок или он злится: внешние признаки – мимика или язык тела сходны с тем, как ведут себя взрослые, когда они расстроены или злятся. Основные аффект-программы, общие для детей и взрослых, - это злость, гнев, печаль, страх, радость, отвращение, интерес, стыд и удивление.
В современной психологии различают аффекты, чувства и эмоции. Аффекты – это программы, которые только что были описаны. Они не сопровождаются обдумыванием или осознанием, они просто вызываются рефлекторно, когда определенные условия выполнены. Маленький ребенок реагирует сначала с удивлением, потом со страхом и плачем, на неожиданный и внезапный громкий звук. Нет ничего, что бы указывало на то, что ребенок обдумывает произошедшее. Но так делает взрослый и реагирует чувством, кроме аффекта. Взрослый быстро переходит от рефлекторного аффекта к субъективному восприятию: он или она чувствует. Эмоции состоят из составных чувств и памяти ранних впечатлений. Когда я слышу музыкальное произведение, оно может всколыхнуть во мне определенные эмоционально окрашенные воспоминания. Эмоции находятся далеко от рефлексорных аффектов. Примеры эмоций – гордость, ревность, вина.
Другими словами, аффект-программы составляют посредническое звено между ребенком и взрослым. Когда мимика ребенка толкуется как «ребенок огорчен», взрослый судит исходя из общей аффект-программы: «если бы я выглядел как мой ребенок, я был бы расстроен». Взрослый трактует аффект как чувство и таким образом помогает ребенку. Но мы должны понять, что мы слишком грубо толкуем эти мимические узоры. Боязнь чужого взрослого у восьмимесячного ребенка бывает также демонстрированием позитивного интереса к чужому человеку, смешанного с чувством стеснения.
Потому как аффект-программы не привязаны к определенной культуре, то есть общие для всех известных культур, они являются облегчающим фактором при усыновлении: они помогают достичь позитивной привязанности. Ребенок реагирует, а у приемных родителей не возникает больших проблем, чтобы понять, какой из аффектов ребенок выражает. Проблемы могут возникнуть, если усыновители слишком бурно реагируют на поведение ребенка или видят в нем проявление какого-либо нарушения, то есть когда они преувеличивают нормальные выражения общения как у себя, так и ребенка, из-за старых теорий о депривации и значения ранних переживаний в детстве.
Так как отношения, завязанные на чувствах, более сложны и комплексны у детей постарше, вполне возможно, что дети, усыновленные в возрасте 3 лет и старше, имеют «эмоциональную» историю развития, которая непонятна или сложна для приемных родителей, что, в свою очередь, легко ведет к недоразумениям в попытке создать совместную историю, основанную на новых предпосылках.
Как такой ход мыслей может принести пользу усыновителям, органам опеки и консультантам
Цель этой брошюры - обновить и поправить разные представления о детях и родителях в развитии, а также углубить понимание переживаний, связанных с депривацией. Психология развития идет вперед. Но все же многие несовременные и часто неправильные мнения остаются и будут продолжать существовать, становясь жаргоном – языком тех, кто принимает важные решения, как политические, так и клинические. Как говорится, - за одну ночь не удастся достичь взаимопонимания в этом вопросе.
Под разными рубриками мы пытались показать, что тогда как исследования в сегодняшней психологии делают многие вещи более многозначными и сложными, в то же время они дают индивиду возможность самостоятельно влиять на свое развитие и формирование среды обитания. Современная психология подчеркивает важность процесса перед статической структурой. Индивид не рассматривается больше отдельно от своего окружения или как жертва его. Человек связан с окружением, а не отгорожен от него. Также обычно человек не является жертвой своих генов. Депривации в детстве не являются ограниченным феноменом. Они происходят в различных ситуациях и неоднозначны в своих последствиях. Они не означают нечто только негативное, что непременно ведет к психическим нарушениям, напротив, как мы показали выше, депривация может быть использована личностью для нового, хорошего начала.
Мы надеемся, что вышенаписанный текст наводит на размышления и обдумывания. Большей частью мы отказывались от тыканья пальцем, советов и показательных примеров.
Процесс усыновления происходит на нескольких уровнях: индивид, семья и общество, а также на разной временной шкале: тогда, сейчас, на всю жизнь. Это означает, что одна-единственная теория или один-единственный взгляд не могут вместить в себя все инструменты, нужные нам для понимания этих процессов. В первую очередь, мы нуждаемся в продолжающемся и критичном диалоге. Эта брошюра – наш вклад в этот диалог.
На задней обложке
Всегда полезно подвергать сомнениям старые убеждения. Эта брошюра рассматривает в первую очередь депривации – что знаем мы на самом деле о том, как ранние депривации влияют на детей впоследствии? Зависит ли это в равной степени как от личности ребенка и отношения его новых родителей, так и от того, что на самом деле произошло?
И как это связано с мыслью и чувством? Как накопить эмоциональный репертуар, который будет означать не только, что человек постоянная «жертва своих чувств»?
Цель этой брошюры - в первую очередь, помочь приемным родителям быть открытыми для альтернативных способов мышления, чтобы таким образом стать лучшими помощниками своему ребенку. А также начать критичный диалог, например, с социальными педагогами и психологами, являющимися важными профессиональными персонами в связи с усыновлением.
________________________________________________________________________________
ЦЕНТР УСЫНОВЛЕНИЯ, ШВЕЦИЯ
Шведское общество по оказанию международной помощи детям
Достарыңызбен бөлісу: |