Ричард Бах. Дар тому, кто рожден летать

Мир полета еще молод, в нем правят эмоции, страстные привязанности к самолетам и идеям о самолетах. В этом мире столько всего, что можно увидеть, столько дел, что у него нет времени на то, чтобы по-взрослому осознать себя, и поэтому, как любое юное создание, он не очень-то уверен в том, что значит его существование и какой в этом смысл.

Например, существует огромная разница между "Авиацией" и "Полетом", столь громадная разница, что это буквально два разных мира, у которых нет почти ничего общего.

Мир авиации, без сомнения, больший из двух, составляют самолеты и пилоты, интересы которых лежат в стороне от летных вопросов. Самое большое преимущество авиации очевидно: самолеты способны ужимать огромные расстояния, превращая их в очень маленькие. Если бы Нью-Йорк находился через дорогу от Майями, то эту дорогу можно было бы раза три-четыре в неделю пересекать, просто чтобы сменить обстановку и климат. Энтузиасты Авиации знают, что не только Нью-Йорк находится от них через дорогу, но и Монреаль, Феникс, Нью-Орлеан, Фейрбэнкс и Ла Пас.

После посредственного изучения не-такого-уж-трудного устройства a,. +%b и нескольких не-таких-уж-сложных воздушных приемов, они обнаруживают, что могут постоянно удовлетворять свой аппетит на новые виды, новые звуки, новые события, которых никогда раньше не было. Авиация сегодня предлагает Атланту, завтра - Сент-Томас, на следующий день - Сан Вэлли, а затем - Диснейленд. В Авиации самолет - это быстрое и удобное устройство для путешествий, при помощи которого можно позавтракать в Де Муап, а поужинать в Лас Вегасе. Вся планета представляет собой не что иное, как огромную ярмарку привлекательных для энтузиастов Авиации мест, и каждый день до конца своей жизни он может вкушать все новые и новые ее деликатесы.

Поэтому для Авиатора, чем быстрее и комфортабельнее его самолет, чем проще на нем летать, тем лучше он подходит для его нужд. Небо для него - везде одно и то же небо, и представляет собой просто среду, в которой Авиатор движется к своей цели. Небо - это не более чем улица, а кто станет обращать внимание на улицу, если она ведет в далекое Катманду.

Летчик же - существо совершенно непохожее на Авиатора. Тот, кого влечет Полет, не гонится за отдаленными местами, не стремится за горизонт, его привлекает само небо. Его не интересует, какое расстояние можно упаковать в часовой полет, зато интересует эта невероятная машина - самолет. Он проходит не расстояние, а степени радости и удовлетворения, возникающие, когда поднимаешься в воздух и полностью управляешь своим полетом, когда знаешь себя и свой самолет так тонко, что временами даже удается неким своим особым способом коснуться той вещи, которая называется совершенство.

Авиация, в которой царят воздушные коридоры, электронные навигационные станции и жужжащие автопилоты - это наука. Полет, где живут пыхтящие бипланы, шустрые гоночные самолеты, планеры и фигуры высшего пилотажа - это искусство. Летчик, обитающий чаще всего в кабине самолета с хвостовым шасси, увлечен планированием, виражами и вынужденными посадками с малой высоты. Он знает, как управлять своим самолетом, у которого есть ручка газа и дверцы кабины. Он знает, что происходит, когда на вираже самолет теряет подъемную силу. Каждая посадка для него - это прицельный спуск на небольшую площадку.

Он ворчит, если ему не удалось аккуратно приземлиться на все три колеса, угодив хвостовым шасси точно в намеченную на траве цель.

Полет ярче всего проявляется, когда человек и его самолет попадают в ситуацию, требующую от них полной выкладки. Планер на восходящем потоке, стремящийся как можно дольше продержаться в воздухе и использующий для этого каждую частицу поднимающегося теплого воздуха - это Полет. Большие Мустанги и Биаркэты, некогда бывшие боевыми самолетами, с ревом несущиеся наперегонки со скоростью четыреста миль в час, на крутых виражах едва не задевая развевающиеся клетчатые флажки, - это Полет. Этот одинокий маленький биплан, летним днем высоко в небе все повторяющий и повторяющий бочку, - это Полет.

Полет, повторяю еще раз, это не преодоление расстояния, отделяющего нас от Нантакета, а преодоление расстояния, отделяющего нас от совершенства.

Хотя Летчиков - подавляющее меньшинство, каждый из них может свободно ориентироваться как в своем собственном мире, так и в мире Авиации. Летчик может сесть в кабину любого самолета и отправиться куда угодно, куда летает Авиатор. Он может преодолеть любое расстояние, когда ему вздумается.

В то же время Авиатор не может, забравшись в кабину планера, гоночного самолета или спортивного биплана, умело управлять им в воздухе, если вообще сможет подняться на нем в небо. Он сможет все это только после того, как пройдет долгий путь учебы и тренировок.

Но к тому времени, когда он обретет нужные навыки, он, по иронии судьбы, превратится в Летчика.

В отличие от сравнительно несложного обучения вождению самолета, которое проходит Авиатор, Полет - это высоко вздымающаяся гора того, что неизвестно новичкам. Поэтому там, где собираются Летчики нередко можно a+kh bl восклицания "Господи! Я никогда всему этому не научусь! " И разумеется, это так и есть. Пилот, профессионально занимающийся высшим пилотажем или пилот-гонщик или планерист, изо дня в день годами шлифующие свое мастерство, никогда не скажут даже себе: "Я все это знаю". Если они не полетают хоть три дня, то на четвертый, сев в самолет, ощущают, что начали покрываться ржавчиной. Когда каждый из них приземляется после своего лучшего выступления, он знает, что у него все равно есть место для роста.

Когда два эти мира сталкиваются, если только это не происходит в одном человеке, летят искры. Для покоряющего расстояния Авиатора Летчик - это символ безответственности, перемазанный маслом пережиток тех времен, когда еще не появилась Авиация, последний из тех, кого Авиатор отнесет к своим, если желает Авиации роста и развития.

Для Летчика, стремящегося к мастерству, лишенный мастерства мир Авиации и так чересчур разросся. Несчастные Авиаторы, говорит он, они не знают толком своих самолетов, для них любой маневр таит загадку. Они, не желая изучать свои машины и повадки неба, день ото дня пополняют списки тех, кто случайно войдя в пике, так из него и не выходит. Они торопятся вылететь, невзирая на плохую погоду, не подозревая, что без умения вести самолет по приборам, эти облака для них так же смертельны, как чистый метан.

Никто так не слеп, как тот, кто не желает видеть - цитирует с плохо скрываемой неприязнью Летчик по поводу всякого пилота, который не разделяет его страстного стремления знать и полностью управлять любым самолетом, который ему попадается.

Авиатор считает, что безопасность - это результат существования системы законов, строгого выполнения правил. Летчик считает, что совершенная безопасность в воздухе достигается умением мастерски управлять своим самолетом, что никакой самолет, если летать на нем мастерски, не может попасть в аварию, если только пилот сам этого не захочет и не заставит самолет в нее попасть.

Авиатор изо всех сил пытается следовать всем известным ему правилам.

Летчик нередко поднимается в воздух, когда предписаниями это запрещено, но вполне может остаться на земле, когда согласно правилам летать разрешается.

Авиатор верит, что современные двигатели разрабатывались тщательно и поэтому в воздухе не остановятся. Летчик убежден, что любой двигатель может отказать, поэтому он всегда летает так, чтобы при необходимости можно было спланировать и приземлиться.

Над ними обоими одно и то же небо, их самолеты летают, подчиняясь одним и тем же законам, но высоты, на которых они парят, такие разные, что расстояние между ними даже милями не измеришь.

Поэтому перед новичком с самой первой минуты, проведенной в воздухе, встает выбор, который ему придется сделать, хотя он может даже не догадываться, что вообще делает какой-либо выбор. Каждый из миров полон своих радостей и своих опасностей, в каждом из них сформировалась своя особая разновидность дружбы, которая составляет важную часть любой жизни выше поверхности земли.

"Но вот, мы еще раз бросили вызов силе тяжести". В этой распространенной послеполетной поговорке можно уловить намек на те узы, которые объединяют воздухоплавателей, каждого в своем мире. Оторвавшись от земли, они проверяют себя тем, что предлагает им небо. Самолет и небо бросают человеку вызов, и он - Авиатор он или Летчик - решил, что принимает его. Дальнобойный Авиатор имеет себе подобных друзей по всей стране, его дружеский круг имеет в радиусе тысячу миль. Его соперник, Летчик, выбирает себе надежных друзей среди меньшинства ему подобных, среди тех, кто убежден в правильности своих принципов.

Зачем летать? Спросите Авиатора, и он расскажет вам о далеких землях, куда можно добраться и ощутить их запах и вкус. Он расскажет о кристально- голубых морях в Ниссау, о ярких шумных казино и тихой спокойной реке в Pино, о ковре из сплошного света шириной на весь горизонт, которым предстает перед пилотом ночной Лос-Анжелес, о том, как в Акапулько из океана выпрыгивает марлинь, о насквозь пропитанных историей поселках в Новой Англии, об огненных закатах в пустыне по дороге в Эль Пасо, о Большом Каньоне, о Метеоритном Кратере, Ниагаре и вулканических выбросах, которые можно наблюдать с воздуха. Он затащит вас в свой самолет и через мгновение вы уже будете на скорости двести миль в час нестись в одно из его любимых мест, где вас ждет роскошный вид, и управляющий которого - его закадычный друг. После ночного полета домой, запирая в ангаре самолет, он скажет: Авиация - это стоящая штука. Это более чем стоящая штука. Ничто с ней не может сравниться.

Зачем летать? Спросите Летчика, и он станет ломиться к вам в дверь в шесть утра! Затем потащит вас на посадочную площадку и пристегнет к сиденью в кабине своего самолета. Он окутает вас плотным сизым дымом от работающего двигателя, или мягкой живой тишиной парения в вышине; он возьмет мир в свои руки и станет вертеть его у вас перед глазами. Он прикоснется к машине из дерева и ткани, и она оживет на ваших глазах. Вместо того, чтобы наблюдать скорость из окна закрытой кабины, вы почувствуете ее у себя на зубах, ощутите, как она настойчиво стучится в ваши летные очки, как треплет на ветру ваш шарф. Вместо того, чтобы определять высоту по шкале прибора, вы увидите ее, как огромное, заполненное воздухом пространство, которое начинается в небе и простирается вниз до самой травы. Вы будете приземляться на скрытых от глаза лужайках, которые не знали в своей жизни ни одной машины, ни одного человека; вы будете парить вдоль горных склонов, с которых сходят вниз снежные лавины, оставляя за собой искристую пелену.

После ужина, отдыхая в мягком кресле, в комнате, стены которой увешаны изображениями самолетов, вы будете ощущать, как вас громом и молнией пронизывает бурное море идей и совершенства, вздымающееся над окружающими вас символами мастерства. К рассвету море поутихнет, и наутро, когда Летчик доставит вас домой, вы будете в состоянии лишь упасть на кровать и уснуть.

Вам будут сниться элементы слаженного полета, профиль крыла, восходящие воздушные потоки и стремительное парение у самой земли. В ваших снах будут катиться по небу огромные Солнца, а внизу пестрой шахматной доской будет плыть Земля.

Проснувшись, вы, возможно, будете готовы сделать выбор, выбрать одно из двух - Авиацию или Полет.

Редко встретишь человека, который попал под мощное излучение, исходящее от пилота-энтузиаста, и это на него никак не повлияло. Причиной этому может быть лишь что-то столь же необъяснимое, как и неподвластная расстоянию таинственная сила машин, несущих человека по воздуху.

Авиация или Полет - выбирайте. В целом мире нет больше ничего, что было бы похоже на них.

Голос во тьме

В течение всего времени, которое прошло с тех пор, как я впервые прикоснулся к кнопке включения стартера летательного аппарата, я всегда хотел понять, что же такое в действительности аэроплан. Тысячи часов полета на них в хорошую и не-такую-уж-и-хорошую погоду кое-чему меня все же научили: я узнал, что они могут и чего некоторые из них не могут. Я узнал, что нужно, чтобы сделать аэроплан, и довольно хорошо понял, почему он не рассыпается на лету. Я узнал, что обшивка приклепывается к стрингерам, которые в свою очередь приклепываются к нервюрам и шпангоутам. Механики объяснили мне, что винты подбираются в соответствии с двигателями и что лопасти винта должны быть точно согласованы попарно. Я услышал от них, что одни аэропланы скрепляют с помощью специальной проволоки, тогда * * для сборки других нужны болты, изогнутые в точности как буква "S".

И все же, несмотря на все мои знания, я никогда не понимал, что в действительности представляет собой аэроплан и почему он отличается от всех других машин.

Несколько дней назад, когда исполнилось ровно шесть лет с тех пор, как я начал летать, я нашел ответ на свой вопрос. Я вышел на аэродром военно- воздушной базы вечером и прислонился к крылу своего старого друга. Вечер был очень тихим, безлунным. Тусклый свет звезд и пара мигающих предупредительных огней очерчивали темный холм в стороне от взлетной полосы, и я дышал спокойным ночным воздухом, звездным светом, алюминием и "JP-4". В ночной тиши я разговаривал со своим другом, которым оказался мой Т-33. Без всяких оговорок, я задавал ему вопросы, на которые никогда не мог ответить сам.

- Что ты такое, аэроплан? Что есть такого в тебе и во всей твоей большой семье, из-за чего столько людей соглашается отказаться от всего, чтобы прийти к тебе? Почему они растрачивают добрую человеческую любовь и заботу на тебя, который состоит всего лишь из стольких-то фунтов стали, алюминия, бензина и гидравлической жидкости?

Легкий ветерок пронесся мимо и присвистнул сам себе, пролетая сквозь шасси самолета. И вдруг я услышал так же отчетливо, как звучит любой женский голос во тьме, ответ моей Т-Птицы. Она спокойно разговаривала со мной, и было похоже на то, что она объясняет мне то, о чем мы беседуем с ней время от времени с тех пор, как впервые встретились.

- А что ты такое, - спросила она, - кроме стольких-то фунтов мяса, крови, воздуха и воды? Разве ты не больше, чем это?

- Конечно, - кивнул я в темноту и прислушался к одинокому удаляющемуся рокоту ее сестры, который доносился с большой высоты. Этим звуком она, казалось, прокладывает себе мягкий воздушный путь через тишину ночного неба.

- Так же как ты - это что-то большее, чем твое тело, точно так же и я - это что-то большее, чем мое тело, - сказала она и снова умолкла. Ровный изгиб ее стабилизатора был четким силуэтом на фоне торжественно мерцающего луча прожектора, который медленно вращался на сторожевой башне.

Она была права. Характер и судьба человека не укладывается между обложками учебника по анатомии. Точно так же характер и судьба самолета не могут быть найдены на страницах руководств инженера-проектировщика летательной техники. Душа самолета, которую он никогда не увидит и не почувствует, - это нечто такое, что может осознать пилот: стремление лететь.

Это небольшая деталь всего представления, которой не должно быть на чертежах, но которая, тем не менее, присутствует. Это дух, скрывающийся в этой причудливой массе истерзанного металла, оперенной тремя винтами и отрывающейся от земли на аэродроме большой англоязычной страны. Пилот самолета желает летать не на металле, а на самой его душе, и по этой причине он вырисовывает имя на ее обтекателе. Именно этой душе аэроплана свойственно бессмертие, которое ты можешь почувствовать, когда приближаешься к аэропорту.

Воздух над взлетной полосой, многократно рассеченный лопастями винтов и прожженный ревущими, как Ниагарский водопад, реактивными струями бледного пламени, - это часть бессмертия аэроплана. Неподвижные голубые огоньки, ночью указывающие направление рулежной дорожки на подъезды к взлетной полосе, являются частью его, так же, как и вертолет на верхушке вышки и белая краска, которой написаны на бетоне большие цифры. И даже обычная пустующая грунтовая взлетно-посадочная полоса, которая встречает тебя после сотен миль равнин, стелющихся под фюзеляжем, живет в спокойном ожидании приближающегося рева двигателя и черных колес, касающихся травы.

Мы можем нырнуть в небо на DC-8, а не на Ньюпорт Вистраттере, и можем сделать это с двухмильной железобетонной полосы, а не с грязного пастбища, но небо, которое бороздит DC-8, - это то же самое небо, которое принимало Гленн Куртисса, Мак Маннюка и Уили Поста. Мы можем создать искусственные острова в море и превратить грунтовые дороги, по которым колесили фургоны /%`"ke переселенцев, в шестиполосные современные автомагистрали, но небо остается всегда тем же самым небом. Оно грозит такими же опасностями и сулит такие же награды всем, кто путешествует в нем.

Подлинный полет, как учил меня один из моих друзей, начинается тогда, когда дух аэроплана возносит дух своего пилота высоко в ясное голубое небо, где они сливаются, чтобы разделить изысканный вкус радости и свободы. Как грузовики и поезда, аэропланы стали привычными и повсеместно присутствующими рабочими лошадками. Поэтому в наши дни их души и характеры не так легко заметить, как когда-то. Но они все же есть.

Несмотря на то, что нельзя назвать ни одной сферы производства, которая не получала бы преимуществ от использования авиации, и несмотря на то, что существуют тысячи причин, чтобы летать на самолетах, - вначале люди летали только ради полета. Уилбур и Орвилл Райт не предложили миру мощных самолетов, чтобы перевозить грузы или устраивать воздушные побоища. Они изобрели их, преследуя ту же эгоистическую цель, которая овладела Лилиенталем, когда он смастерил себе крылья из материи и бамбука и прыгнул с ними со своей пирамиды: - они хотели освободиться от земли. Они стремились к абсолютному полету во имя одной лишь радости парения в воздухе. И мы тоже иногда спрашиваем: "Что ты такое, аэроплан? "

Разъездная пропаганда сегодня

Затянув привязные ремни у двух пассажиров, которые сидели спереди, и закрыв маленькую дверцу их отороченной кожей кабинки, Стью Мак-Ферсон на мгновение задержался возле моего ветрового стекла, пока двигатель разогревался.

- С тобой двое новичков, и один из них малость испуган.

Я кивнул в ответ, натянул свои защитные очки и, двинув вперед рычаг газа, поднял целый ураган ветра и шума.

Какие это смелые люди! Они победили страх перед всеми кричащими газетными заголовками, где речь шла об авиакатастрофах, они доверились аэроплану, выпущенному почти сорок лет назад, и пилоту, которого никогда не видели, и вот теперь в течение десяти минут они реально будут делать то, что до этого могли совершить только во сне: они будут летать.

Неровная почва сильно бьет по колесам, когда мы начинаем разгон: теперь правая педаль чуть-чуть вперед, и земля уже кажется расплывчатой зеленой массой где-то под нами: назад ручку управления - еще немножко назад, и громыханье биплана, несущегося по земле, прекратится: Яркий, отражающий солнце биплан состригает верхушки травинок, рвет и рассекает теплый летний воздух вращающимся винтом и натянутыми как струна расчалками, а затем взмывает в чистое небо. Мои смелые пассажиры смотрят друг на друга в порыве ветра и хохота.

Мы поднимаемся над травой; все выше, над полем ярко-зеленой кукурузы; и еще выше, над лесом и рекой, затерявшимися где-то на знойных просторах штата Иллинойс. Маленький городок, который на несколько дней стал нашим домом, спокойно раскинулся у реки в тени нескольких сотен тенистых деревьев, овеваемый легким речным ветерком. Город-бастион человечества. Здесь рождались, работали и умирали люди, начиная с первых десятилетий прошлого века. И вот он где теперь, растянулся под нами, когда мы кружим на ветру на высоте девятисот футов. Отсюда видны как на ладони гостиница, кафе, бензозаправка, бейсбольное поле и дети, продающие трехцентовый лимонад на тенистых тротуарах.

Стоило ли быть смелым, чтобы это увидеть? Только пассажиры могут ответить на этот вопрос. Я же просто летаю на аэроплане. Я просто пытаюсь доказать своим примером, что пилот-бродяга, проводящий выездную пропаганду радости полета, сегодня может существовать.

- ВЫ УВИДИТЕ ВАШ ГОРОД С ВОЗДУХА! - Так мы начинаем наш разговор с a.

b-o, ( маленьких городков. - ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НЕБО ВМЕСТЕ С НАМИ, ГДЕ ЛЕТАЮТ ЛИШЬ ПТИЦЫ И АНГЕЛЫ! ПРОКАТИТЕСЬ НА ИСПЫТАННОМ БИПЛАНЕ, ИЗ КАБИНЫ КОТОРОГО ОТКРЫВАЕТСЯ ВОСХИТИТЕЛЬНАЯ ПАНОРАМА, ОСВЕЖИТЕСЬ ТЕМ ВЕТЕРКОМ, ЧТО ДУЕТ В НЕБЕ НАД ГОРОДОМ! ТРИ ДОЛЛАРА ЗА ПОЛЕТ! ГАРАНТИРУЕМ, ЧТО ВЫ НИКОГДА НИЧЕГО ПОДОБНОГО НЕ ИСПЫТЫВАЛИ!

Так мы и летали из города в город, иногда в сопровождении аэроплана- попутчика, а иногда просто вдвоем с моим другом-парашютистом в нашем биплане. Через Висконсин, Иллинойс, Айову, Миссури, и снова через Иллинойс.

Достопримечательности всех округов, повторные посещения знакомых мест. Это были спокойные дни, которые превращались в спокойные недели, проведенные нами в летней Америке. Прохладные города вблизи больших озер на севере, выжженные фермерские местечки на юге; мы везде прокладывали свой воздушный путь, и наша яркая, похожая на стрекозу машина приносила на своих крыльях обещание хороших новостей и шанс заглянуть за горизонт.

Мы сами тоже заглядывали за горизонт, даже в большей мере, чем наши пассажиры. И при этом мы видели, что время замирает в своей колее.

Трудно сейчас уже сказать, когда время решило остановиться впервые в одном из маленьких городков Среднего Запала. Однако очевидно, что это произошло в приятное время, в счастливое мгновение, когда минуты вдруг перестали переходить друг в друга, когда подлинное положение вещей перестало изменяться. Время остановилось, как мне кажется, в один из дней 1929 года.

Эти огромные массивные деревья в парке сейчас точно такие же, как они были тогда. Эстрада для оркестра. Главная Улица с высокими тротуарами, универмаг с резными деревянными украшениями в стеклянных витринах, золотистыми вывесками и четырехлопастным вентилятором. Белокаменные церквушки, открытые беседки в сумерках, садовые ножницы, состригающие те побеги, которые выросли в сторону соседского сада. Те же самые велосипеды, лежащие правой стороной вниз рядом с теми же самыми серыми деревянными ступенями крыльца. И мы обнаружили, перелетая из города в город, что мы являемся неотъемлемой частью этой застывшей во времени структуры, нитью, без которой ткань городской жизни не была бы полна. В 1929 году пилоты- путешественники летали по всему Среднему Западу в своих легких, разрисованных, истекающих машинным маслом бипланах, приземлялись на сенокосах и маленьких полосках травы, увлекая всех, кого можно увлечь, и впечатляя всех, кто готов к этому.

Звук мотора нашего аэроплана Райт в 1929 году прекрасно гармонировал с музыкой этих вневременных родных городков. Повсюду нас встречали одни и те же мальчишки, за которыми по пятам бежали те же самые пятнистые дворняжки.

- Вот это да! Настоящий самолет! Томми, смотри! Настоящий самолет!

- Из чего он сделан, мистер?

- А можно, мы посидим в кресле пилота?

- Осторожно, Билли! Ты порвешь ткань!

Взгляды, исполненные благоговения, и больше ни слова.

- Откуда вы прилетели?

Самый трудный из всех вопросов. Откуда мы прилетели? Мы прилетели оттуда, откуда всегда прилетают пилоты-путешественники, - откуда-то из-за горизонта, который тянется далеко за поля. И когда мы улетим, мы исчезнем за горизонтом, как всегда исчезаем, поднявшись в воздух.

Но мы сейчас здесь и летим. Двое моих смелых пассажиров забыли о том, как выглядят ужасающие заголовки.

Ручку назад, и рев двигателя стихает так, что становится слышным свист воздуха над крыльями и в натянутых расчалках и шум рассекающего воздух серебряного винта, который вращается на носу биплана. Сейчас мы кружим над полем, где будем приземляться, чтобы рассмотреть с высоты толпу мальчишек, собаку, темно-зеленого цвета кучу спальных мешков и чехол кабины, который служит кровом для бродячего пилота. Свист ветра, шум винта, снижение над кукурузным полем: медленное снижение и: бам! - мы касаемся земли и катим по неровной поверхности площадки со скоростью пятьдесят, сорок, двадцать, а затем десять миль в час. Теперь заглушенный двигатель снова оживает и c"+%* %b наш неуклюже покачивающийся на высоких старых колесах биплан обратно к тому месту, где начался наш полет. Я поднимаю свои защитные очки вверх на кожаный шлем.