нерадение, брашны, зрак, свещи, пещь и т.п., множество грамматичес-
ких слов — зело, вельми, токмо, аще, ниже; множество грамматичес-
ких форм, например аористных и причастных, причем церковнославян-
ские и русские формы могут сосуществовать рядом, например формы
взирающе и поминаючи:
Расплачется, растоскуется
Душа грешная, беззаконная,
Взирающе на пресветлый рай,
На небесное царство вечное,
Поминаючи на вольном свету
Нерадиву жизнь непотребную.
Многие стихи существуют в книжном и народном вариантах,
при этом содержание практически не меняется, различие заключа-
ется в языковых формах. Таковы варианты стиха об Иосифе
Прекрасном; ср. приведенный отрывок плача Иосифа на могиле
Рахили и — из другого варианта стиха — плач Иосифа во рву,
куда его бросили братья. Здесь в отличие от первого фольклорного
варианта мы видим обилие книжных форм, в частности глагольных:
Иосиф же в рове седя,
Слезы с рыданьями испущаше
И плачася глаголаше:
Разлучится от отца моего [В. 134].
Та же двойственность при исполнении стиха наблюдается на
фонетическом уровне. Об этом писал Б.А. Успенский [1968], отме-
тивший, что в духовных стихах, положенных на знаменный распев, не
удерживается система литургического произношения, что объясняется
тем, что пение духовных стихов не связано в сознании старообрядцев
с ситуацией церковной службы. Так, при пении стихов не различаются
е и Ъ, не произносятся редуцированные, оглушаются конечные
согласные, сохраняется г фрикативное (). Наши наблюдения над
произношением текстов духовных стихов представителями разных
старообрядческих согласий в основном подтверждают выводы Б.А. Ус-
пенского. Заметим, что сочетание норм литургического произношения
и народно-песенной фонетики, свободный выбор между ними говорят о
том, что исполнители духовных стихов сами воспринимают их как
промежуточный, посреднический жанр. Исполнитель может произнести
г взрывной и фрикативный в разных употреблениях одного и того
же слова (например, грешный); в рядом стоящих глаголах в одном
случае е перейдет в о под ударением после мягких соглас-
ных, в другом — нет (под влиянием рифмы):
В той книге прочел он, что тысячу лет
Как день един промелькнёт и пройдет.
В одном и том же стихе могут спеть горы высоких, но леса дремучие,
великова князя, но славного Киева-града. В стихах может сосущество-
вать характерная для народных песен йотация (вставление йота
между двумя гласными):
Нигде не будет вам да йуходу —
и наблюдаемая в литургическом произношении гилеркоррекция — от-
сутствие смягчения согласных не только перед е, но и перед Ъ:
Токмо тэбэ, владыка мой,
Известна тэбэ печаль моя.
И так же как на уровне лексики и грамматики, сочетание литургичес-
кого и народно-песенного произношения может проявляться в любой
пропорции — в зависимости от типа текста, языковых норм данного
языкового коллектива и индивидуальных вкусов исполнителя.
Итак, если мы посмотрим на то, что народ обычно называет
стихами, то при громадном разнообразии этого вида поэзии мо-
жем заметить некоторую совокупность признаков, которая объеди-
няет все эти тексты. Это непосредственное или опосредованное
книжное происхождение, это тенденция к бытованию в устной и пись-
менной традиции, общие правила функционирования текстов, это
двуязычность и двустильность, проявляющиеся на всех языковых
уровнях. Эти черты, как ни странно, сближают духовный стих и
заговор. Сближает их и сравнительно небольшая вариантность тек-
стов — "упругость к изменениям", по выражению Ф.И. Буслаева.
Стабильность заговорного текста — необходимое условие его успеш-
ного применения, она поддерживается письменным инвариантом;
стабильность духовного стиха, также поддерживаемая соответствующим
письменным текстом, осознается как необходимость, потому что, как и
в книжных литургических текстах, в них нельзя "ни прибавить, ни
убавить".
Перечисленные признаки связаны с историей духовного стиха и его
бытованием. Главной же семантической характеристикой духовного
стиха, объединяющей все его виды, является определенная ценностная
ориентация. К этому вопросу мы еще вернемся — но уже во второй
части работы.
Достарыңызбен бөлісу: |