Сборник материалов I межвузовской научной конференции
жүктеу/скачать 1.3 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Издательство «Научная книга»
- ISBN 978–5–9758–0998–8
- Р е д а к ц и о н н а я к о л л е г и я
- ББК 63.3(2)я43
| Актуальные проблемы
истории Российской цивилизации Сборник материаловI межвузовской научной конференции(к 100-летию СГУ)Издательство «Научная книга»2009УДК 9(47) (063) ББК 63.3(2)я43
А43Актуальные проблемы истории Российской цивилизации: Сб. А43 материалов I межвузовской научной конференции 29 мая 2008 г. Саратов: Изд-во «Научная книга», 2009. 171 с. ISBN 978–5–9758–0998–8В настоящем сборнике опубликованы итоговые материалы I межвузовской научной конференции, проведенной кафедрой истории Российской цивилизации Института истории и международных отношений в мае 2008 г. в рамках подготовки к 100-летию СГУ им. Н.Г. Чернышевского. Авторы рассматривают широкий круг проблем отечественной и региональной истории, высказывают новые точки зрения на отдельные события прошлого и настоящего России.Для преподавателей, аспирантов и студентов вузов, а также для всех интересующихся отечественной историей. Р е д а к ц и о н н а я к о л л е г и я:Доктор философских наук, профессор Д.В. Михель Кандидат исторических наук, доцент С.А. Кочуков (ответственный секретарь) Кандидат философских наук, доцент Н.В. Попкова (ответственный редактор) Кандидат исторических наук, доцент С.В. Удалов УДК 9(47) (063) ББК 63.3(2)я43ISBN 978–5–9758–0998–8 © Редколлегия, авторы, 2009 СОДЕРЖАНИЕ История России: события, факты, проблемы Артамонов Д.С. Имперская идея Российской цивилизации в осмыслении декабриста М.С. Лунина……………………………………………………...5 Кочуков С.А. Русские добровольцы на Балканах в 1876 г………………………………..10 Сапрыкин Р.В. К вопросу о назначении А. Н. Куропаткина командующим Северо-Западным фронтом в 1916 г…………………...…15 Кочуков С.А., Кочукова О.В. Финансовое положение русской армии в царствование императора Александра III………………………………………………….21
в русской армии в 80-90-е гг. XIX в………………………………………..27 Булычев М.В. Материалы по истории Саратовской епархии середины XIX в.: в отделе рукописей Российской национальной библиотеки……………...30 Удалов С.В. Мифологема Смутного времени в официальной пропаганде николаевской эпохи……………………………………………35 Чолахян В.А. Письма во власть, информационные сводки ОГПУ и партийных организаций – источник изучения советского общества 1920-1930-х гг………………………………………..44
в последней трети XIX – начале XX в……………………………………...56 Калинина О.С. Гнилушское римско-католическое училище Камышинского уезда (1881 – 1905 гг.)……………………………………..61 Михель И.В. Борьба с детской беспризорностью в России в первой половине ХХ в……………………………………………………..66 Колдина О.В. К 90-летию образования комиссий по делам несовершеннолетних и защите их прав (из истории создания комиссии в Петровском районе Саратовской области)………………………………………………………..73 Богацкий П.И. Молодежные движения в СССР во второй половине 80-х гг. XX века……………………………………….76 Попкова Н.В. Феминизация педагогических кадров современной школы………………79 История немцев Поволжья Шрамкова О.В. Благотворительные организации этнических меньшинств Саратова (вторая половина XIX - начало XX вв.)…………………………92 Бичанина З.И. Культурная деятельность немецкой диаспоры Саратова в освещении местной прессы (на материалах газет «Саратовский вестник» и «Саратовский листок» за 1910 год)..........................................................100 Шумилова Л.Н. Руководство немецкой автономией на Волге в 1918-1920 гг…………...105 Наумов А.В. Граф Федор Александрович Медем и Мюнхенская организация российской студенческой молодежи в эмиграции………………………110 Мозговая О.С. Вопрос о судьбе советских немцев в политике советского и немецкого руководства накануне Второй мировой войны……………...117 Малова Н.А. Социальная структура населения и миграционные процессы в немецкой автономии на Волге в середине 1930-х - 1941 гг……………..122 Герман А.А. Антинемецкие кампании в России и СССР в ХХ веке…………………...130 История науки Гатина М.Р. История одного выступления (о докладе Б.М. Гессена на II Международном конгрессе по истории науки и техники)…………136 Михель Д.В. Российская микробиология и холера на рубеже XIX-XX вв.: из лаборатории в поле……………………………………………………...141 Дэвис Дж.Ф. Тайна холерной эпидемии 1907 года в Самаре: городская среда, санитарная теория и политическая идеология в царской России……………………………….154
В политическом дискурсе современности термин империя, как обозначение формы объединения различных народов в рамках одного государства, где привилегированное положение занимает «титульная нация», не редко носит ярко выраженный негативный оттенок. Связано это с распространением в отечественной публицистике и историографии восприятия Российской империи и СССР как «тюрьмы народов». Империя, таким образом, противопоставлялась свободе, а империализм — либерализму. Либеральная доктрина, как известно, предусматривала предоставление народам права на самоопределение и независимость. Следовательно, наличие в программе какого-либо общественно-политического движения, организации или даже одного деятеля пункта о незыблемости суверенных прав народов, входивших в состав империй, являлось критерием либеральности. В современной историографии движение декабристов определяется как предтеча либерализму, а самих декабристов, за редким исключением1, называют первыми либералами в России. Однако, изучая взгляды декабристов и принадлежащие им проекты государственного устройства, можно увидеть, что не всегда их политические идеи лежат в русле либеральной традиции. Это относится, прежде всего, как к имперским идеям преобразовательных планов П.И. Пестеля, Н. Муравьева так и к взглядам отдельных представителей декабризма (М.С. Лунин, М.А. Фонвизин и др.). Имперские тенденции в политической мысли России обычно связывают с представителями консервативного лагеря и идеологами самодержавия, но анализируя политические программы либералов, можно увидеть, что и они рассматривают империю как наиболее оптимальную форму существования российского государства. Таким образом, в представлении российских либералов XIX в. империя не является отрицательным понятием и не противопоставляется свободе народов. Впервые в отечественной историографии на этот факт обратил внимание Я.А. Гордин в своей работе о декабристах2, однако им не был решен вопрос о том, что же понимали либералы-декабристы под словом «Империя». Для решения этой проблемы необходимо детальное рассмотрение политических идей отдельных представителей движения. В данной работе предполагается исследование имперских идей М.С. Лунина, одного из крупнейших идеологов декабризма. В своих историко-агитационных сочинениях он старается осмыслить существующие объективно имперские идеи русского правительства, народа и общественных деятелей с позиций беспристрастного наблюдателя1. И в то же время он не может удержаться от того, чтобы не высказать свои мысли о развитии России и решении многих вопросов, стоящих перед ней. Следует отметить, что пути решения имперских вопросов Лунина очень близки к П. Пестелю2, и это доказывает не только то, что Лунин был знаком с взглядами руководителя Южного общества, но и то, что они во многом верно понимали процессы, протекающие в Российской империи. Российскую империю Лунин видит как продолжение империи римской: «В стужах сибирских, из глубины заточения мысль моя часто переносится на берега Черного моря и обтекает три военных линии, проведенных русскими штыками, в краю иззубренном мечами римлян. Предназначенные также значительно действовать в истории, русские в 1557 г. имели два направления для развития своей материальной силы…». Здесь подчеркивается преемственность имперской идеи. Это идея «органическая», т.е. естественная и она сохраняется в истории какой-то «сокровенною силой». Этой же силой сохраняются и истины, а имперская идея истинна, то есть объективно существующая, а «истины, — считает Лунин, – не изобретаются, но передаются от одного народа к другому, как величественное свидетельство их общего происхождения и общей судьбы». Таким образом, становление Российской империи исторически обусловлено, это естественный ход развития для народа, которому предназначено значительно действовать в истории. Обусловлено и появление имперской идеи, которая перешла к русским от римлян. Лунин называет точную дату возникновения имперской идеи в России: 1557 г, эпоха Ивана Грозного, отсюда начинает Лунин отчет истории России как империи, т. е. истории развития материальных сил страны за счет расширения в географическом пространстве, за счет завоевания новых территорий и народов. И он говорит о двух направлениях развития: «одно на север, другое на юг». «Правительство избрало первое, — определяет Лунин. — Постоянными усилиями и пожертвованиями оно достигло своей цели». Но «главная выгода этого направления состоит в приобретении прибрежия двух второстепенных морей и океана неудобоходного». Речь здесь идет о борьбе России за выход к Балтийскому морю, начавшейся в Ливонской войне 1558 г., а также освоении торгового пути в Европу через Архангельск, Белое море и Северный Ледовитый океан. И Лунин, как видим, считает это направление расширения империи бесперспективным. Гораздо важнее второе направление — юг. России, этой «великой нации», необходимы «благоуханные бризы Средиземного моря». Эту мысль Лунин приписывает А. Адашеву и Сильвестру. Здесь следует обратиться к тексту «Истории государства Российского» Н.М. Карамзина, с которой Лунин, несомненно, был знаком. Карамзин пишет: «Адашев и Сильвестр не одобряли войны Ливонской, утверждая, что надобно, прежде всего, искоренить неверных, злых врагов России и Христа, что ливонцы хотя и не греческого исповедания, однако ж христиане и для нас не опасны: что Бог благословляет только войны справедливые нужные для целости и свободы государств»1. Таким образом, обращение Лунина к эпохе Ивана Грозного потребовалось все для того же обоснования естественности и исторической обусловленности «постепенных завоеваний наших на южной границе», начавшихся в конце XVIII – начале XIX вв. В этих завоеваниях и стала развиваться мысль, высказанная Адашевым и Сильвестром. Направление, определенное ими, «представляло важнейшие результаты». В рамках этого южного направления развития империи Лунин говорит о Кавказской войне, «о вопросе важного достоинства для будущей судьбы его отечества».Что должно было привлекать и привлекает, по мнению Лунина, Россию на Кавказ? Во-первых, природные богатства. Лунин пишет о замечательном климате этого края, «в котором произрастает виноград, хлопок, шелковица, марена, кошениль, шафран и сахарный тростник». Во-вторых, геополитическая ценность региона и постоянная опасность, исходящая из него, так как «внутренняя часть обширной территории, вдающейся в пределы империи, по-прежнему находится во власти нескольких полудиких народцев…». «Эти орды нападают на наши одинокие посты, — пишет Лунин,– истребляют наши войска по частям, затрудняют сообщение и совершают набеги вглубь наших пограничных провинций». В-третьих, здесь нужно говорить о цивилизаторской, культурной функции империи. На Кавказ Русь несет цивилизацию, культуру, просвещение, образование. По заданной схеме, как ее понимали декабристы, просвещение идет с Запада на Восток. Вот как Лунин видит покоряемые народы: «Это всего лишь слабые, разрозненные орды, лишенные союзников, невежественные в военном искусстве, не обладающие ни крепостями, ни армией, ни пушками». И, по всей видимости, выбирая способ подчинения Кавказа: «силой оружия» или «более действенными средствами цивилизации», Лунин выбирает второе, поскольку, как он считает, «в этой земле надо не только покорять, но и организовывать». Под «средствами цивилизации» Лунин понимает целую систему административных, организационных, управленческих мер, которые должны быть отличны от того, что делает на Кавказе правительство самодержавной России, так как что «не удалась на равнинах запада» не сможет быть приемлемым «и в горах юга» (15). Чрезвычайно любопытна следующая фраза в сочинении Лунина: «Каждый шаг на север принуждал нас входить в сношения с державами европейскими. Каждый шаг на юг вынуждает входить в сношения с нами. В смысле политическом взятие Ахалциха важнее взятия Парижа». Что имеет в виду Лунин? Здесь может быть несколько расшифровок. Одну из них предложил В.С. Парсамов: «Все действия России на западе независимо от их реальных военных или политических результатов оказываются проигранными в цивилизационном плане, и только на востоке российское превосходство не вызывает у Лунина никаких сомнений»1. Но у этой фразы декабриста есть и чисто политический аспект. Как пишет Лунин, кавказская война «убийственная,… оправдать которую можно лишь политическими соображениями». Продвижение империи на юг укрепляет Россию, не заставляя вступать в борьбу с европейскими державами, и способствует возвышению страны, укреплению ее позиций на международной арене. Но есть и имперский подтекст. Российская империя должна расширяться. Основной принцип русских — «сохранять и объединять всеми средствами, имеющимися у них для проведения этого принципа в жизнь». «Для великих народов существуют положительные и необходимые условия, которые ничем нельзя заменить. Им, прежде всего, необходимо пространство, реки и море. Без этого самые остроумные политические комбинации всего лишь пустые теории», и южное направление «максимально отвечает потребностям экономического, культурного и политического развития России». Продвижение в Европу в этом смысле ничего не дает. Другое дело — славянские страны и войны с Османской империей. Лунин видит, что «дух нации достиг высочайшего подъема благодаря покорению народов, падению крепостей, приобретению новых областей и полету русского орла к стенам Византии, этого постоянного предмета его стремлений». Здесь налицо имперская тенденция, предел которой в покорении Константинополя, столицы древней Византии, и этим Лунин подчеркивает преемственность имперской идеи от Рима. Русь должна занять его место в истории, захватив Византию. Первый шаг к этому — объединение славянских народов, чего, кстати, очень страшатся западные державы. В этом объединении должна главенствовать Россия, так как по своему географическому положению, по численности населения, по своим материальным ресурсам «русские являются основой и источником всякого могущества в этой части Европы». Начинать объединение следует с Польши, считает Лунин: «Может ли Польша пользоваться благами политического существования, сообразными ее нуждам вне зависимости от России? — Не более чем Шотландия или Ирландия вне зависимости от Англии. Слияние этих государств произошло путем ужасающих потрясений и бесчисленных бедствий, следы которых еще не вполне изгладились. Но без этого слияния на месте трех соединенных королевств, составляющих ныне первую империю мира, находились бы лишь три враждующих между собой, слабых провинций, без торговли, без влияния на другие народы и доступных первому же завоевателю…». Россия, по меньшей мере, должна сравняться по своему могуществу и влиянию в мире с Великобританией или даже превзойти ее. Но для этого «нужно такое же сплавление русских и поляков, как между англичанами и шотландцами, чтоб совершилось предопределенное, и чтоб мы могли занять место, назначенное нам среди народов европейских». Это упрощается тем, что «нет ни гор, ни рек, ни иных географических признаков, которые могли бы служить естественными границами между обеими странами. Притязания, выставляемые той и другой стороной на владение одними и теми же местностями, теряются во мраке времен. Климат, плоды земли, отрасли промышленности и предметы торговли почти одинаковы. Нравы, обычаи, привычки, наклонности сходны. Оба языка, происшедшие из одного корня, понимают с одинаковой легкостью в любой из этих стран. Религиозные верования наиболее близко подходят друг к другу среди различных вероучений, распространенных в мире». «Поляки, — пишет Лунин, — братья нам по происхождению, наша передовая стража по географическому положению и естественные союзники, несмотря на домашние ссоры между нами». И главное, по мысли Лунина, чтобы народы «сроднились душой», так как взаимного укрепления этой «связи требуют выгоды обеих земель». Говоря о главенстве России в союзе славянских народов, Лунин не подразумевает их подчинение, тем более угнетение: «Никогда русские не помышляли о покорении своих братьев; никогда не претендовали на социальное или политическое превосходство над ними». Империя должна строиться на других началах. «Все словно призывает оба народа побрататься, — пишет Лунин о поляках и русских. — Не связанные своим прошлым как другие европейские народы, они ничего не должны ломать и расчищать, прежде чем строить. Здание их вольности воздвигнется без потрясений и волнений, подобно тому Дому, в котором, пока он строился, не слышно было ни молота, ни топора, ни ударов какого-либо другого орудия. Они точно предназначены начать новую социальную эру, освободив начала от повсюду их заслоняющих разнородных элементов; и одухотворить политическую жизнь, вернув вольности права и гарантии к их истинному источнику». Итак, в рамках империи обеспечивается вольность, свобода народов. Империя объединяет на основе равноправия, а не угнетения. По крайней мере, к этому следует стремиться. В этом либерализм декабристов, понимая, что только единство народов сделает их могущественными, они в тоже время не желали объединения на основе подчинения и лишения вольности одним народом других. В рамках империи все народы получают свободу, под которой подразумевается установление представительного правления и дарование гражданских прав. Кроме того, Лунин считал, что известная на тот момент форма объединения земель и народов по типу федеративной республики подходит не ко всем странам: «Примените организацию Американских соединенных штатов к германским княжествам или итальянским государствам? Заботиться о политической моде прежде, чем обеспечена социальная основа, значит увенчивать кровлей здание, лишенное фундамента». Это относится и к России. Лунин считал империю истинной, естественной, исторически обусловленной формой и говорил о том, что «торжество истины заключается в единении». Объединяющая нация — русские, и они «предлагают народам не благодеяние покровительства, но стремятся лишь к объединению воли и усилий, направленных к общей цели». Цель эта: «…связать воедино славянские племена, рассеянные по Европе, и содействовать духовной революции, той, что должна предшествовать всякому изменению в политическом строе, чтобы сделать его выгодным». «Только дружески подав друг другу руки, — писал Лунин, — смогут они овладеть теми средствами взаимного влияния, которое народы оказывают друг на друга для прогресса человечества». Таким образом, имперская идея, в понимании Лунина, соответствует идеи прогресса и подразумевает политическое освобождение от тягот деспотизма. С.А. КОЧУКОВ РУССКИЕ ДОБРОВОЛЬЦЫ НА БАЛКАНАХ В 1876 гг. «Славянский вопрос сделался одним из модных увлечений, которые всегда, сменяя одно другое, служат обществу предметом занятия; много было людей с корыстными, тщеславными целями, занимавшимся этим делом… Много тут было легкомысленного и смешного; но был несомненный, все разрастающийся энтузиазм, соединивший в одно все классы общества, которому нельзя было не сочувствовать». Л.Н. Толстой «Анна Каренина» С древнейших времен между русским и болгарским народами существовали глубокие и многообразные взаимосвязи и взаимовлияния. В период всего пятивекового пребывания под османским владычеством болгары не теряли надежды на помощь со стороны Российской империи, что особенно показательно в русско-турецких войнах 1806-1812 гг. и 1828-1829 гг. Тем не менее, военные действия против Османской империи так и не смогли разрешить балканский вопрос. Причины этого кроются, во-первых, в поражении России в период Крымской войны, а во-вторых, в недостаточной твердой и последовательной политике самой Российской империи по отношению к национально-освободительному движению на Балканском полуострове. Развязка в таком наиважнейшим для России вопросе как военная помощь южным славянам наступила, когда в апреле 1876 г. произошло восстание в Болгарии, а 19 июля 1876 г. Сербия и Черногория объявляют войну Турции. А 21 июня подписан договор о совместных действиях Сербии с Черногорией. На тот момент в Сербской армии уже было некоторое количество русских офицеров, принимавших нередко в свои руки командование отрядами сербов. В отличие от русско-турецкой войны 1877-1878 гг., которая активно освещалась не только в прессе, но и представлялась значительным количеством мемуарной литературы участие русских добровольцев в войне 1876 г. изображалась кране скупо. Конечно, на страницах периодических изданий красочно изображались подвиги российских волонтеров1, но данная информация безусловна была далека от истинны, так как корреспонденты старались показывать лишь парадную сторону военных действий. Что же касается мемуаров и дневниковых записей, где бы характеризовалась и рассматривалась война 1876 г. то их чрезвычайно мало. Может быть поэтому, сама тема русских добровольцев на Балканском полуострове не получила в исторических исследованиях еще должного освещения. Вообще в отечественной историографии данный момент российской истории представлен чрезвычайно однобоко2. Большинство исследователей акцентируют свое внимание на деятельности добровольцев в войне, что же касается формирование их взглядов, организации переправки на Балканы то этих аспектов практически нет. Исключение составляет, пожалуй, статья Л.В. Кузьмичевой в сборнике «Россия и восточный кризис…»3. Категория «интерес» классически определяется как осознанная потребность. В этой связи постановка вопроса о взаимосвязи ценностей и интересов в балканской политике России вполне закономерна. Тем более, что история Балкан является органическим продолжением истории России, частью ее национального сознания. Балканы это − единственный регион, где внешняя политика России не только учитывает этнорелигиозный фактор, но и делает на него ставку. В данном случае речь идет скорее не о попытках его использования. А о национальном мифе. Согласно славянофильской мифологеме в центре славяно-православного мира находится Россия, которой предназначено свыше и в силу своей судьбы покровительствовать и защищать славян и православных от враждебных им миров Ислама и Запада. Таким образом, политика Запада или исламских стран на Балканах неизбежно воспринималась и воспринимается как вторжение в пространство местореализации национального мифа России, а значит, возбуждает национальное сознание и создает ощущение опасности. Несмотря на национальный миф, отношения России со славянскими народами были довольно сложными. Так, освобождение с помощью русской или советской армии не привело к тому, что, как ожидалось, все балканские народы бросятся в объятия освободителей. В определенной степени такая неожиданная для России ситуация на Балканах во многом была вызвана ее же политикой. В прошлом официальный Петербург был крайне консервативен в своих воззрениях и очень осторожно относился к любому веянию свободы на Балканах, хотя вроде бы это способствовало ослаблению его геополитического соперника Турции. В свое время в России не вняли призывам эллинов помочь их восстанию против Турции. То же самое повторилось в канун Апрельского восстания в Болгарии 1876 г. А позднее с большим подозрением относясь к болгарским либералам, царское правительство поддержало государственный переворот болгарского князя Баттенберга, отменившего либеральную конституцию и установившего самодержавное правление. В связи с этим в одном из донесений из Софии русского посольства в Петербург из Болгарии констатировалось, что Россия не оправдала ожидания болгар, ее «беспрестанная перемена взглядов,.. переход от Тырновской конституции к едва замаскированному деспотизму... поколебали наш нравственный кредит». Большие проблемы у России возникали в связи с острыми противоречиями между самими балканскими государствами. Каждое государство стремилось заручиться поддержкой одной из великих держав, в том числе и России. Соответственно, интересы держав и балканских государств причудливо переплетались, создавая сложные международные проблемы, которые не раз готовы были привести к войне не только на Балканах, но и в Европе. Для России порою «славянское братство» становилось тяжелым бременем. При том, что «братья», случалось, и меняли пророссийскую ориентацию на союз с той или иной европейской державой. Стоит вспомнить, что Болгария была противником России в двух мировых войнах. На примере динамики российско-болгарских отношений, можно выявить такую закономерность: каждый уход российской армии с Балкан приводил к тому, что ее балканские союзники изменяли свой внешнеполитический курс. Примерно в таком же контексте развивались отношения с другими балканскими государствами вплоть до наших дней. Дело в том, что все победы российской армии не приводили к тому, чего и без оружия или с помощью его добивались западные державы: экономическому присутствию на Балканах. Но для этого необходимо было перестроить саму Россию − прежде всего национальное сознание, а это как раз сложно. Россия даже не то, что просто избегала военного развития, но и боялась такого развития событий. Опасения связаны, конечно же, прежде всего, с Крымской войной. Вариант подобного же развития событий, как и 20 лет назад, всерьёз рассматривался и сковывал политику России, суживая её до дипломатических кругов. К тому же, Черноморского флота не было. Восстанавливающийся после отмены статей парижского договора, он обладал незначительными силами, с которыми рассчитывать на победу в сложившихся условиях было бы весьма опрометчиво1. В работе С.Л. Чернова «Россия на завершающем этапе Восточного кризиса 1875-1878 гг.» также отмечено стремление русской дипломатии на предотвращение вооруженного конфликта, в целом, и военного вмешательства России, в частности. Ещё существовали надежда на мирное разрешение будущего конфликта2. Тем временем, Россия поощряла поддержку и помощь воюющим славянам, как деньгами, так и оружием, и, конечно же, поощрялось добровольчество. Так многие офицеры получали отпуска и тотчас же перебирались поближе к военным действиям. Современники отмечали, что «движение добровольцев из России, сначала слабое и боязливое, но затем быстро двинулось вперед»3. Ездивший добровольцем в Сербию известный писатель Д.А. Клеменц писал в своих воспоминаниях, то «на пароходе и на железной дороге только и слышал, что нельзя оставлять славян на съедение туркам»4. Не стоит, однако забывать, что среди добровольцев было множество всякого рода авантюристов. По мнению многих современников, главный недостаток сербской армии был ее разноплеменной состав. Один из многочисленных русских добровольцев В.Д. Паленов так характеризовал эту армию: «каких только национальностей в ней здешней армии. Славяне всех родов и видов, румыны, греки, немцы-прусаки, швейцарцы, шведы, американцы, шотландцы и даже англичане5. Протестуя против грубого и бестактного поведения многих наших добровольцев в Сербии, М.П. Драгоманов писал в то же время еще в 1876 г. такие строки: «наших добровольцев не следует смешивать всех в одну кучу. Были между ними и такие, которые искренно и сознательно шли сложить свои кости за народную свободу, многие из них говорили, как тургеневская Елена, – «что делать в России»? Затем честно и искренно шли крестьяне и значительная часть солдат. Эти шли «пострадать за веру» и защитить «честной крест»6. Возвращаясь к русским добровольцам, следует, конечно же, отметить главную фигуру в Сербской войне 1876г., генерала М.Г. Черняева (1828-1898). Он являлся членом Петербургского Славянского комитета. По приезде в Сербию генерал принял сербское подданство и вскоре был назначен главнокомандующим сербской армии. Вообще, дать оценку деятельности и позицию генерала по балканскому вопросу достаточно сложно. В советской историографии, например, Черняев представлялся представлялся боевым заслуженным генералом, известным как покоритель Ташкента и его появление на Балканском полуострове благожелательно отразилось на боевых действиях – такова позиция историка С. Клисунова1. Точка зрения историка И. Козьменко более выдержанная. Исследователь в частности считал, что главная причина медлительности генерала Черняева заключается в его ожидании совместного выступления Сербии и Черногории это должно было придать больший размах военным действиям2. В Сербии имя Черняева не пользовалось такой известностью как имя генерала-публициста Р.А. Фадеева. Если в России Черняева отправляли с величайшим возбуждением, то на Балканах его встретили сдержано3. Там он был известен в первую очередь как издатель «Русского мира», патриотические статьи которого в пользу Сербии и Черногории за восставших перепечатывались сербскими газетами. Кроме того, сам Черняев отправился на Балканский полуостров с определенными «приключениями». В частности шеф жандармов П.А. Шувалов пригласил к себе Черняева и в разговоре с ним взял с него слово, что он «к этим разбойникам не поедет»4. Однако, эта поездка состоялась вопреки запрету правительства. Необходимо отметить, что правительство России в славянском вопросе в это время придерживалось крайне противоречивых позиций. С одной стороны, оно негласно поощряло славянское движение, деятельность славянских комитетов, движение добровольцев, посылало финансовую помощь, с другой стороны, оно запрещало торжественные проводы добровольцев. Оно нигде не заявило о своем сочувствии балканским народам. В частности, в российской прессе, в газетах «Московские ведомости», «Голос» не только не сочувствовали восставшим, но и сообщая о сражениях босняков и герцеговинцев с турками, называли их не иначе как инсургентами5. Единственной официальной реакцией России явилось опубликование в «Правительственном вестнике» документов о турецких зверствах6. Верность «союзу трех императоров», сознание своей слабости, страх перед новой европейской коалицией побуждали официальный Петербург воздержаться от каких либо решительных действиях. Несмотря на все трудности на войну 1876 года из России было отправлено 3992 человека из них больше всего из Одессы – 2000 человек, из Москвы – 1176 и Петербурга – 816 соответственно7. Однако эти силы не могли существенной изменить ситуацию. В первую очередь, потому что Россия сама была к войне не готова. Во-вторых, вызывало сомнение сам состав добровольцев, князь В.П. Мещерский который в 1876 г. путешествовал по Балканам очень тонко нарисовал первых добровольцев: «Первые партии были именно те, которые шумели, кричали, кутили и испытывали непреодолимое желание давать знать о себе, о своей удалости, о своем ухарстве всему миру – дескать, знай наших: мы идем турка бить!»1. В результате приходилось преодолевать «шапкозакидательские» настроения через боль потерь. В одном из самых ожесточённых боёв, Джунисском, 12 октября 1876 г., погибло более половины русских добровольцев2. После этого поражения, 18 октября, Россия официально вмешалась в ход войны, предъявив по просьбе сербского князя Милана ультиматум. Считается, что Сербия потерпела поражение в этой короткой войне. Но, смотря, что считать поражением. Да, локальную борьбу сербы сдали врагу. Причины этого можно найти в разных сферах, но сам царь Александр II заявил в конце октября 1876 г., что поражение лежит на сербах и их трусости3. Короткая война 1876 г., завершилась, но конфликт на этом не был исчерпан, наоборот, все вопросы оставались по-прежнему болезненными для обеих сторон. Восточный кризис переходил в новую стадию, как минимум не уступавшую по остроте и накалу предшествующей. Кризис вступал в стадию, на которой Россия стала действовать более чем активно. Восточный кризис вступал в кульминационный период.
КОМАНДУЮЩИМ СЕВЕРО-ЗАПАДНЫМ ФРОНТОМ В 1916 г. 6 февраля 1916 г. по велению императора Николая II Алексей Николаевич Куропаткин был назначен командующим Северо-Западным фронтом. Это решение царя у многих вызвало неодобрение. Так военный министр А.А. Поливанов озабоченно записал в дневнике: «Появление его (т.е. А.Н. Куропаткина. – Р.С.) во главе группы армий, долженствовавших прикрывать направление на Петроград, вызвало тревожные вопросы – справится ли он с поставленной ему задачей в случае перехода немцев в наступление. Общественное мнение ставило его высоко как сотрудника отмеченного исключительными военными дарованиями Скобелева и как храброго и заботливого начальника малого отряда, но относилось с опасением к результатам «переэкзаменовки» его в деле боевого управления несколькими армиями против немцев после того, как «экзамен» его в таком управлении против японцев был неудачен»1. Еще более категорично выразился генерал М. Д. Бонч-Бруевич, возглавлявший отдел контрразведки Северного фронта: «…к всеобщему возмущению, был назначен (командующим Северным фронтом. – Р.С.) генерал-адъютант Куропаткин, главнокомандующий всех вооружённых сил на Дальнем Востоке во время русско-японской войны, смещенный за бездарность после бесславно проигранного мукденского сражения… в России не было другого, до такой степени ославленного по прошлой войне генерала, кроме осуждённого за сдачу Порт-Артура Стесселя. Поручить такому генералу такой решительный фронт, как Северный, можно было только в издёвку над здравым смыслом»2. Действительно, неудачная русско-японская кампания 1904–1905 гг., в ходе которой А.Н. Куропаткин безуспешно командовал маньчжурскими армиями, казалось навсегда похоронила его военную карьеру. По окончании боевых действий он подвергся жесточайшей критике и по сути превратился в главного виновника поражения в глазах общества3. Недовольство прессы реальными и мнимыми грехами Алексея Николаевича было столь велико, что по возвращении из Маньчжурии во избежание эксцессов ему было на несколько месяцев запрещено появляться в Петербурге и его окрестностях4. Некоторое время спустя страсти немного улеглись и опала кончилась, но за Куропаткиным прочно закрепилась репутация бездарного военачальника. Весьма характерным для того времени являлось мнение известного публициста, генерал-лейтенанта в отставке А.А. Киреева. 6 января 1907 г. он записал в своем дневнике: «Сегодня на выходе в Морском видел Куропаткина. Этот нахал прелюбезно раздает Shake-Hands’ы, ходит козырем… Будь он мало мальски порядочный человек он бы спрятался куда-нибудь от глаз всякого русского. Маршал Leboeuf после 1870 кампании так и поступил, но хам Куроп[аткин] этого чувства лишен!»5 Хотя в феврале 1906 г. Алексей Николаевич был назначен членом Государственного совета, но дурная слава заставила его уединиться, оттеснила на периферию общественной и политической жизни России. Довольно точное описание образа жизни отставного генерала накануне первой мировой войны дал протопресвитер военного и морского духовенства (с 1911 г.) отец Георгий Шавельский. «Великая война застала генерала Куропаткина в безделье. Он изредка наезжал в Петербург, постоянно же жил в своем маленьком имении Шешурино, Псковской губ., Холмского уезда, где хозяйничал, ловил рыбу, возился с церковным и школьным делом для просвещения невероятно темных тамошних крестьян; писал мемуары, докладные записки разным министрам и продолжал мечтать о большой государственной работе. Ему уже было 69 – 70 лет, но он был еще поразительно бодр телом и неутомим духом»1. Начавшаяся война лишила покоя старого заслуженного генерала, прошедшего едва ли не все войны Российской империи 2-й половины XIX – начала ХХ в. Отстраненный от активного участия в делах, он чутко следил из своей деревни за ходом событий, остро переживая каждую неудачу русской армии. Прекрасной иллюстрацией тревожного состояния души Алексея Николаевича служит, например, следующая дневниковая запись, сделанная им 27 декабря 1914 г.: «Приехал А.И. Гучков с передовых позиций. Очень мрачно настроен. Виделся с ним сегодня. Много рассказывал. С продовольствием не справляются в армии. Люди голодают. Сапог у многих нет. Ноги завернуты полотнищами. А между тем масса вагонов с сапогами стоит застигнутая забитыми станциями. Вожди далеко за телефонами. Связи с войсками не имеют. Убыль в пехоте, в офицерах, огромная. Есть полки, где несколько офицеров. Особенно тревожно состояние артиллерийских запасов. Читал мне приказ командира корпуса не расходовать более 3 – 5 снарядов в день на орудие. Пехоте, осыпаемой снарядами противника, наша артиллерия не помогает»2. Куропаткин не сидел сложа руки и старался оказать посильное содействие армии и родине. Оставаясь у себя на родине, он по возможности помогал своими средствами семьям воинов, принимал солдатских жён, матерей, отцов по вопросам о призыве, с просьбами навести справки, живы ли их дети, писал для них письма, надписывал адреса на открытках, посылаемых военнопленным, и прочее3. На деньги членов Государственного совета был организован образцовый лазарет с превосходным медицинским персоналом для тяжелораненых офицеров. Внёс свою лепту в это дело и Куропаткин4. После обострения кризиса снабжения армии в конце 1914 – 1-й половине 1915 гг. Государственная дума приняла решение образовать «Верховную комиссию для всестороннего рассмотрения обстоятельств, послуживших причиной несвоевременного и недостаточного пополнения запасов воинского снабжения армии». Его председателем назначили А. Н. Куропаткина, который также вошел и в состав особого совещания под председательством военного министра1. Однако при всей нужности и важности этих забот главное желание Алексея Николаевича заключалось в том, чтобы получить хоть какое-нибудь назначение в действующую армию, пусть даже самое скромное, не отвечающее его чинам, опыту и заслугам. В 50-летний юбилей своей военной деятельности, торжественно отмеченный 19 июля 1914 г., Куропаткин обратился с прошением к императору, в котором писал: «Не теряю надежды… получить любое назначение в начавшейся войне»2. Хотя положительного ответа не последовало, 23 июля он опять написал генералу А.Ф. Редигеру, что «не теряет надежды стать во главе корпуса войск в начавшейся войне»3. Тем не менее, скромная просьба Куропаткина была удовлетворена не скоро. Причиной тому стало противодействие верховного главнокомандующего великого князя Николая Николаевича. В.А. Сухомлинлв бывший военным министром с марта 1909 г. по июнь 1915 г. вспоминал по этому поводу следующее: «…генерал Куропаткин писал мне о том, что солдатская душа его не дает ему покоя сидеть без дела. Поэтому просит доложить Государю о его желании поступить в ряды войск, в той роли, какую бы ему не предложили. «Пойми, что мне нужна реабилитация, хотя бы в роли батальонного командира», – писал он мне многократно. Но когда я докладывал об этом Государю, – то получал ответ: – «Я ничего против этого не имею, но великий князь Николай Николаевич и слышать об этом не желает. Поезжайте в Ставку и попробуйте переговорить об этом с верховным главнокомандующим». Когда мне пришлось быть в Барановичах, то я предварительно сказал об этом Янушкевичу (тогда начальнику штаба Верховного главнокомандующего. – Р.С.), но он посоветовал мне не упоминать имени Куропаткина, чтобы не приводить Николая Николаевича в свирепое состояние4. Военный корреспондент Н.Ф. Зезюлинский (псевдоним Н. Каржанский) из беседы с генералом Р.Д. Радко-Дмитриевым узнал, что причиной такого категоричного отказа Куропаткину со стороны Верховного главнокомандующего явилась месть Николая Николаевича якобы за то, что Алексей Николаевич будто бы вырвал у него должность главнокомандующего в русско-японскую войну5. Тем не менее, Алексей Николаевич не опускал рук. Забыв о былых обидах и ущемленной гордости он снова и снова обращался с просьбами о каком-нибудь назначении к различным, облеченным властью лицам, среди которых было немало его бывших подчиненных. Так своему старому сослуживцу Г.И. Шавельскому он писал: «Пойми меня! Меня живого уложили в гроб и придавили гробовой крышкой. Я задыхаюсь от жажды дела. Преступников не лишают права умереть за родину, а мне отказывают в этом праве»1. В конце концов добившись личной аудиенции у Николая II, Алексей Николаевич просил дать ему хотя бы бригаду и своей скромностью произвел впечатление на царя2. Лишь когда 23 августа 1915 г. император самолично возглавил вооружённые силы страны, а Николай Николаевич отбыл на Кавказ, в душе у Куропаткина затеплилась новая надежда. Он обращается к своим бывшим подчиненным и боевым соратникам М.В. Алексееву и А.А. Поливанову, занимавшим тогда посты – соответственно начальника штаба верховного главнокомандующего и военного министра. В частности, Поливанову Алексей Николаевич писал: «Неужели мои: опыт, знания, работоспособность, стремление и готовность к подвигу не могут быть лучше использованы для Родины и для армии, чем надписывание адресов на письмах крестьян? Ещё раз обращаюсь к Вам с просьбой: протяните мне в эти скорбные дни моей жизни руку помощи; помогите Вашим ходатайством поставить меня на работу. М.В. Алексеев поможет Вам. Все три главнокомандующих, уверен, признают привлечение меня к активной деятельности полезным для армии. Я был бы счастлив получить в командование корпус войск… Не боюсь подчинения лицам, признанным достойными стоять во главе армий, насколько бы они ни были моложе меня по службе. В переживаемые нами дни должно существовать только одно старшинство: таланта, энергии, характера, знаний»3. Алексей Николаевич не ошибся, рассчитывая на поддержку М.В. Алексеева, который при безграмотном в военном отношении царе фактически оказался в роли Верховного главнокомандующего. Как отмечали очевидцы, Михаил Васильевич относился к старому генералу с большим почтением4. Сам Алексеев в поздравительной телеграмме по случаю Георгиевского праздника выражал Куропаткину «сердечное поздравление и чувства глубокого уважения своему боевому учителю и наставнику»5. Решение о назначении Куропаткина состоялось на докладе военного министра царю 6 сентября 1915 г. Поливанов предложил назначить на высвободившуюся вакансию корпусного командира Куропаткина. Его поддержал Алексеев, заявив от себя, что генерал Куропаткин, «при его военной опытности, корпусом будет командовать, конечно, не хуже многих генералов». Николай II легко дал на то своё согласие6. Алексей Николаевич получил в командование гренадерский корпус и уже 18 сентября отбыл из Петрограда к месту его дислокации1. Гренадерский корпус, входивший в состав 4-й армии Западного фронта, в предшествовавших сражениях понес тяжелейшие потери и был выведен в резерв на переформирование. В сложных условиях Куропаткину предстояло во многом заново сколотить соединение в составе трех пехотных и кавалерийской дивизий, артиллерийской бригады, артиллерийского дивизиона, саперного батальона, учебного полка и корпусного управления. Прибыв в Ярославль, где располагался штаб корпуса, Алексей Николаевич энергично принялся за дело. В сопровождении небольшой группы помощников он проводил в разъездах дни и ночи. Требовал, увещевал, взывал к патриотическим чувствам, обращался к общественности, грозился отдать под суд за проявляемый бюрократизм и волокиту, выступал на военных предприятиях Нижнего Новгорода и Костромы. Результат не замедлил сказаться. Формирование корпуса удалось завершить в кратчайшие сроки. Части были укомплектованы на 50 % офицерским составом и на 70% унтер-офицерским. Штат управления корпусом недосчитывал лишь 20% сотрудников. Были также проведены занятия по одиночной подготовке, строевые смотры батальонов и полков2. Вскоре служивший в ставке Верховного главнокомандующего штабс-капитан М.К. Лемке, пристально следивший за всеми изменениями в тылу и на фронте, отметил в своем дневнике: «А.Н. Куропаткин пользуется любовью в гренадерском корпусе; он много сделал для порядка в службе и в довольствии и устроил тыл корпуса; отношения его к начальству простые; начальство (Рогоза – командующий IV армией, Эверт – главнокомандующий фронтом) подчеркивает свое уважение к нему. Он работает целый день и аккуратно рассчитывает каждый час»3. Прогноз М.В. Алексеева относительно генерала Куропаткина оправдался, но лишь отчасти. Посетивший гренадерский корпус в середине октября 1915 г. Г.И. Шавельский впоследствии вспоминал, что «на боевом поле в первый же месяц промелькнули и грозовые для него (т.е. Куропаткина. – Р.С.) признаки. В начале октября гренадерский корпус наступал, и… наступление совсем не удалось. Генерал Куропаткин обвинял в неудаче начальника дивизии генерала Ставровича и некоторых командиров полков. Но на стороне думали иначе: там кивали в сторону Куропаткина. Он великолепно подготовил план наступления, еще лучше, после неудачного боя, собрав начальников дивизий и командиров полков, академически разобрал бой, указав каждому его ошибки, но во время он будто бы неудачно командовал»4. Тем не менее, эта частная неудача, ничем не выделявшаяся в общем положении на фронте, характеризовавшемся в 1915 г. рядом серьезных поражений и тяжелым отступлением, не повлияла на общее благоприятное впечатление от возвращения Алексея Николаевича в строй. Н.Ф. Зезюлинский, ознакомленный с историей нового неожиданного карьерного взлета Алексея Николаевича Р.Д. Радко-Дмитриевым, констатировал: «Ревизия армейского хозяйства, проведённая через несколько месяцев после назначения Куропаткина командиром корпуса, показала, что хозяйственная часть поставлена у него едва ли не лучше, чем во всех остальных корпусах. Это произвело в ставке огромное впечатление – вот, мол, недооцениваем и затираем наших генералов – и в начале февраля 1916 года Куропаткин был вызван в Ставку, чтобы получить командование армией. Но ему дали не армию, а целый фронт из трех армий: он вернулся из Ставки главнокомандующим северного фронта»1. В последнем пункте, однако, Зезюлинский не точен. Еще в декабре 1915 г. Куропаткин был назначен командующим 5-й армии, входившей в состав Северного фронта, которой прокомандовал чуть больше месяца2. Впрочем, одного лишь успеха, даже очень весомого, в деле командования корпусом для столь быстрого возвышения было недостаточно. Г.И. Шавельский отмечал, что назначение генерала Куропаткина командующим фронтом состоялось благодаря М.В. Алексееву, поначалу благоволившего к Алексею Николаевичу3. Алексей Николаевич, однако, не оправдал возложенного на него доверия. Ни в Нарочьской операции в марте 1916 г., ни позднее во время Брусиловского прорыва он не проявил качеств подлинного полководца. Не глупый, не бесталанный, много сделавший для фронта он, как верно подметила Л.Л. Васильчикова, находился явно не на своем месте. «Было что-то трагическое в том, что каждый раз, что ему давалось командование, это было не то, которое он мог успешно выполнить и где его организаторские таланты не находили достаточного применения»4. Лишь накануне крушения Российской империи в июле 1916 г. Куропаткин получил отвечавшее его талантам и опыту назначение генерал-губернатором Туркестана. С.А. КОЧУКОВ, О.В. КОЧУКОВА ФИНАНСОВОЕ ПОЛОЖЕНИЕ РУССКОЙ АРМИИ В ЦАРСТВОВАНИЕ ИМПЕРАТОРА АЛЕКСАНДРА III Главный фактор, определяющий деятельность Военного министерства времени царствования Александра III, это финансирование вооруженных сил России. Прежде чем перейти к рассмотрению «новоявленного консерватизма» российских вооруженных сил, необходимо рассмотреть поступление денежных средств на нужды Военного министерства при Д.А. Милютине. жүктеу/скачать 1.3 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|