Сборник статей участников IV международной научной конференции 25-26 апреля 2008 года Челябинск Том 3 Челябинск 2008
Прагмалингвистика – это дисциплина языкознания, в которой изучается функционирование лингвистических единиц в практике речевого общения коммуникантов
жүктеу/скачать 4.04 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- НЕКОТОРЫЕ СЕМАНТИКО-СИНТАКСИЧЕСКИЕ ОСОБЕННОСТИ ГЛАГОЛА “MELT” В СОВРЕМЕННОМ АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКЕ
- The snow had melted under the rain
- Bishopriggs
- He melted the lead into squirrel-stick.
- THE ISSUE OF IDIOMATICITY OF THE TEXT IN THE PRAGMATICAL CONTEXT
- ПРАГМАТИЧЕСКАЯ МОДАЛЬНОСТЬ ТЕКСТА
- НЕПОНИМАНИЕ И КОММУНИКАТИВНЫЙ ДИСКОМФОРТ
- КВАЗИСИНОНИМЫ «РАБОТА» И «ТРУД» В РУССКОМ И АНГЛИЙСКОМ ЯЗЫКАХ
Прагмалингвистика – это дисциплина языкознания, в которой изучается функционирование лингвистических единиц в практике речевого общения коммуникантов. Разумеется, как и во всякой дисциплине, в прагмалингвистике есть свой объект, предмет, цель и задачи, разработана своя гипотеза. Данная наука построена на твердой методологической почве, имеет свой материал исследования, использует специализированные методы изучения, наряду с философскими и общенаучными. В прагмалингвистике разработан ряд категорий – категория выбора, речевой деятельности, речевого поведения, намерения и интенции и ряд других. Прагмалингвистика реализуется в двух направлениях – функциональной прагмалингвистике и скрытой прагмалингвистике. Современное языкознание уже не мыслится без прагмалингвистических исследований. И это свидетельствует об актуальности данного научного направления.
И.А. Матросова Абакан, Россия
В рамках каждой сферы мы составим модели с учетом типа предиката (P) и присоединяемых им аргументов. К сфере «природные явления» относятся примеры с компонентом melt в значении “to become liquid” (таять, растаять), описывающие изменение состояния веществ и объектов в природе (snow, ice) под воздействием температурных изменений (sun, heat), синонимом “melt” в данном значении является глагол “thaw”.
Синтаксическая модель представленного примера - N+V. Семантическая структура предложения (ССП) включает процессуальный предикат и аргумент в функции Patient (объект, подвергающийся воздействию). Таким образом, семантическая модель предложения может быть записана как: P (process) x Patient (+common, +count, + concrete, - animate) y covert. Аргумент у не выражен во внешней структуре предложения, хотя подразумевается, что изменение агрегатного состояния снега происходит под температурным воздействием, то есть роль у - скрытая (covert). Если аргумент у в подобных примерах эксплицитен, то он функционирует как роль Force: то есть неодушевленный инициатор действия. Например: The snow had melted under the rain, and only the hilltops showed White [6]. В структуру представленного предложения входит процессуальный предикат и аргументы Patient и Force. Семантическая модель предложения - P (process) x Patient (+common, - count, + concrete, - animate) y Force (+common, - count, + concrete, - animate). Синтаксическая структура данного примера N1+V+prep+N2 представлена двумя актантами: N1- snow и N2- rain. В рамках группы «химические процессы» представлены примеры, описывающие процесс изменения состояния легкоплавких веществ, которые растапливаются под температурным воздействием. Например:
Модель представленного предложения: P (process) x Patient (+common, - count, + concrete, - animate) y covert ССП включает процессуальный предикат и аргумент в функции Patient и реализуется в синтаксической структуре N+V. Если в примере указывается температурный показатель, при котором происходит плавление вещества, то мы имеем дело с ролью Range:
Синтаксическая модель предложения- N1 V prep N2 отражает семантическую структуру - P (process) x Patient (+common, - count, + concrete, - animate) y Range (+common, - count, - concrete, - animate). Сферу «деятельность человека» можно разделить на две подгруппы: приготовление пищи и промышленность (литье металла). К подгруппе «приготовление пищи» относятся примеры, описывающие технологию приготовления различных блюд. Глагол “melt” сочетается с существительными, обозначающими продукты питания (вещественными существительными), способными расплавляться под температурным воздействием: sugar, chocolate, butter, cheese, etc. Эти существительные обозначают объекты, подвергающиеся воздействию, претерпевающие изменение и выполняют роль Patient. Например: And the place was getting hotter and hotter and the butter beginning to melt and run down my neck and behind my ears [8]. В некоторых примерах указывается инициатор действия, который выражен либо именем собственным, либо личным местоимением и выполняет роль Agent: Secluded in the solitude of the head-waiter's pantry, Bishopriggs sat peacefully melting the sugar in his whisky-punch [2]. В данном примере ССП с акциональным предикатом и аргументами Agent и Patient соотносится с ситуацией, в которой участвует производитель действия и объект, подвергающийся воздействию. Таким образом, семантическая модель предложения- P (action) x Agent (+common, + count, + concrete, +animate) y Patient (+common, - count, +concrete, - animate). Синтаксическая структура предложения с двумя актантами может быть представлена моделью N1+V+N2, в которой N1- имя собственное или личное местоимение, а N2- вещественное существительное. В примере: The microwave melted the butter [1] делается акцент на инструменте воздействия (the microwave), при помощи которого изменяется состояние вещества (the butter). То есть конфигурация ролей в представленном предложении- Instrument + Patient. Семантическая модель проанализированного примера- P (action) x Instrument (+common, + count, + concrete, -animate) y Patient (+common, - count, +concrete, - animate). Семантическая структура предложения соотносится с синтаксической моделью N1+V+N2, как и в выше проанализированном примере, однако в данном случае N1 обозначает инструмент воздействия, а не инициатора действия. Вторая подгруппа примеров, связанных со сферой деятельности человека-промышленность (литье металла). Проанализированные в рамках данной сферы примеры описывают процесс литья металлов, таких как gold, silver, lead, etc. Это так же вещественные существительные, которым приписывается роль Patient. Рассмотрим конфигурацию ролей, типичную для данной подгруппы. However it is done, it is certain that a beam of heat is the essence of the matter. Whatever is combustible flashes into flame at its touch, lead runs like water, it softens iron, cracks and melts glass, and when it falls upon water, incontinently that explodes into steam [9]. Синтаксическая модель данного предложения N1+V+N2 реализует семантическую структуру: P (action) x Force (+common, +count, + concrete, -animate) y Patient (+common, - count, +concrete, - animate). В примере “He had made a new squirrel-stick, it seemed. Made it all himself; melted the lead and everything” [4] инициатор действия (he-Agent) путем плавления меди (lead- Patient) создает не существующий до описанного процесса объект (squirrel-stick- Factitive). Данное предложение можно записать как: He melted the lead into squirrel-stick. Семантическая модель P (action) x Agent (+common, + count, + concrete, +animate) y Patient (+common, - count, +concrete, - animate) z Factitive (+common, + count, + concrete, -animate) реализуется в синтаксической структуре N1+VprepN2. Таким образом, мы выделили 3 сферы употребления глагола “melt” в исходном значении «таять, растаять, растопить». Для сферы «природные явления» характерно функционирование анализируемого глагола как процессуального предиката в значении “to become liquid”. В примерах, связанных со сферой «деятельности человека» и сферой «химические процессы», типично употребление глагола melt в значениях to become liquid как процессуального предиката и to cause to become liquid как акционального предиката. Семантическая структура предложений с глаголом “melt” в исходном значении представлена моделями: P (process) x Patient y covert, P (process) x Patient y Force, P (action) x Force y Patient, P (action) x Agent y Patient, P (action) x Instrument y Patient, P (action) x Agent y Patient z Location, P (process) x Patient y Range Данные модели реализуются в синтаксических структурах NV, N1VprepN2, N1VN2. Семантическая модель x Patient у covert свойственна для всех выделенных нами сфер использования анализируемого глагола. Аргумент у не выражен во внешней структуре предложения, но он подразумевается, так как процесс изменения состояния вещества происходит под воздействием человека (Agent) или внешних факторов (Force), таких как жара, солнце, высокая температура. Схемы x Force y Patient и x Patient y Force типичны для всех выделенных нами сфер, кроме «сферы деятельности человека», так как само название сферы подразумевает вмешательство человека, что исключает использование роли Force. Акцент делается на намеренном воздействии на вещество человеком (роль Agent, выраженная личными местоимениями или именами собственными) или различными инструментами (роль Instrument): приборами, нагревающими вещества до состояния плавления. В подгруппе данной сферы «Литье металла» мы имеем дело с ролью Range, используемой для описания величины температурного воздействия и ролью Location, выраженной существительными с предлогом, которые функционируют в предложении в качестве обстоятельства места. В позиции подлежащего эти же существительные выполняют роль Instrument, так как выражают уже не место, а инструмент воздействия. Проанализировав предложения с компонентом “melt” в исходном значении “(cause to) become liquid”, мы можем сделать вывод, что роль Patient является обязательной в падежной структуре описанных примеров, так как аргумент Patient выражает объект, который подвергается температурному воздействию и претерпевает изменение. Роль Patient функционирует в сочетании с ролями Force, Agent, Instrument, причем данные аргументы не употребляются в одном контексте. Схематически конфигурацию падежных ролей глагола “melt” в исходном значении можно записать как Patient +Force/ Agent /Instrument. Список литературы
2. Collins, W. Man and Wife [Электронный ресурс] / W. Collins // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. 3. Dickens, Ch. The Battle of Life [Электронный ресурс] / Ch. Dickens // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. 4. Grahame, K. Dream Days [Электронный ресурс] / K. Grahame // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. 5. Hawthorne, N. Grandfathers Chair [Электронный ресурс] / N. Hawthorne // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. 6. London, J. Love of Life [Электронный ресурс] / J. London // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. 7. London, J. The Jacket [Электронный ресурс] / J. London // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. 8. Twain, M. The Adventures of Huckleberry Finn [Электронный ресурс] /M.Twain // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. 9. Wells, H.G. The world of the worlds [Электронный ресурс] / H.G. Wells // Режим доступа: http://www.mavicanet.com/lite/rus/.2001, свободный. S.A. Meiramova, Zh. Amankulova Astana, Kazakhstan THE ISSUE OF IDIOMATICITY OF THE TEXT IN THE PRAGMATICAL CONTEXT English is a language with a vast idiomatic basis, which makes its learning very exciting and intriguing. There are about 4,000 idioms used in the American English. Wikipedia suggests that "to even explain what they mean needs about 2000 words of the vocabulary." Idiom has the meaning only as a unit. Professor Koonin [Koonin 1984: 56] defined idiom "as a stable combination of words with a fully or partially figurative meaning." This definition emphasizes two inherent and very important features of the idiomatic expressions. Idioms have lexical and grammatical stability. It implies that they are fixed in their form, hence any substitutions and rearranging in their structure can lead to complete loss of their primary meaning. Idiomaticity does refer to quality; however, it does not necessarily need to imply that the idiomaticity of an expression depends on its containing of an idiom. Learning idioms present a host of difficulties to English learners in the pragmatical aspect, primarily because they don’t know the culture and history behind English idioms. That’s why they often use idioms incongruous with the situation. Indeed, English learners utilize idiomatic expressions very carefully, being afraid of using them incorrectly and being misunderstood. They find idioms very problematic to both understand and use. The essence of idiomaticity deals with ‘a history of idiomatology, or idiomaticity, or idiomatics, or perhaps phraseology’. According to Reichstein [Reichstein 1974: 21], for instance, the term idiomaticity is used for semantic and structural irregularity of phrasal idioms. As for understanding the term in its broader sense, we should note that an expression is ‘idiomatic’ or it has ‘proper idiomaticity’ if it is judged intuitively by native speakers as usual, natural, and commonly acceptable. Taking into account the sociolinguistic and pragmatic aspects of language use it is appropriate to mention George W. Grace as he was the first not only to introduce the term ‘idiomatology’ but also to use it in the sense that coincides with the conviction that it shows principal features of a science. Grace [Grace 1981: 4] presents several types of idiomatological phenomena that range from many kinds of seemingly arbitrary and unmotivated restrictions, via illogical and semantically anomalous forms, to grammatical exceptions, e.g. fifty-cent cigar; by and large; I slept late; kick the bucket; didn’t you know that? The scholars who have probably done the most to systematize the field of Grace’s idiomatology are Andrew Pawley and Francis Syder. They introduced the notion of speech formula, which meant a conventional link of a particular formal construction and a particular conventional idea. Let us notice here that the very term ‘formula’ is widely used by linguists in various subtle meanings and specifications; however, it seems to be a sort of cover term embracing what might simply be called an idiomatic expression. Thus, if understood correctly, in Pawley and Syder’s view all genuine idioms are speech formulas, but not all speech formulas are idioms. In psycholinguistic terms, accepted by these two scholars, true idioms are such speech formulas that are semantically non-compositional and syntactically non-conforming. This opinion naturally obtains for the present paper. There are two or three things worth pointing out in connection with Grace, Pawley and Syder, and others. While Grace tried to offer a serious, purely linguistic description of what is called here ‘idiomatic expressions’, Pawley and Syder zeroed in on that kind of language, which was required, and more or less rigidly set, by social convention. They strive to give answers to two points: (1) what can be said appropriately and (2) how it is to be said. Undoubtedly, the latter concerns form, the former reflects the pragmatic sense. As for ‘pragmatic’ aspect, J.Strassler [Strassler 1982], chose the pragmatic route as an intermediate step in the prevailing sociolinguistic direction; he defined the idiom as a functional element of language, namely, as a pragmatic phenomenon, i.e. something that is judged from the point of view of the language user. It can be distinguished three main periods of idiom investigation. The first one was the very beginning of the 20th century; the next was in the 1950s, when the work in the field was resumed thanks to theoretical developments. The late 80s and the 90s brought about results of great interest, probably also owing to the scholars’ inclination to pragmatics and psycholinguistics. However, to date, this period is not history proper yet. In 1925 Logan P. Smith published a book entitled ‘Words and Idioms’, which was a collection of his essays. The longest one, called simply ‘English Idioms’, contains the greatest number of examples that Smith was able to gather, file and classify. It should be remarked that Smith was influenced by Jespersen, and that he worked within the favourite tradition of etymology, apparently using lists of idioms that had been compiled mostly by others. Nevertheless, the extension is his, and the classification is indeed detailed and elaborate, encompassing every area of origin possible, be it sea, war, nature, farming, cattle, birds, etc. He informs us of idioms ‘from foreign sources’, he deals separately with idioms drawing on the Bible, as well as with Shakespeare’s own original idioms [Smith 1966: 72]. The first scholars to have dealt with idioms within the transformational generative framework were Jerrold J.Katz and Paul M.Postal. Two fairly novel proposals that they offered were (1) separation of the lexicon into two parts, namely lexical part and phrase-idiom part, and (2) criterion of non-compositionality. This is what we will probably take into granted nowadays. What we must point out, however, is their distinguishing of lexical idioms and phrase idioms, the two types being defined on syntactic grounds. The idea of the two types seems important for the reason that ‘idiomatic expressions’ can subsume such lexemes as clichés, compounds, or even phrasal verbs. For instance, Balint argued that compounds are not phrases, while others treat compounds as minimal idiomatic expressions, and still others do not seem to be quite certain about the issue and prefer to coin a category labelled cross-cutting terms [Balint 1969: 2]. It is fair to say that he who did the most to refine Katz and Postal’s tactics was Uriel Weinreich [Weinreich 1972: 31]. He assumed the view, at present also accepted generally, that an idiom is a complex expression, the meaning of which cannot be derived from the meanings of its elements. However, he developed a more truthful terminology, claiming that an idiom is a subset of a phraseological unit. At first sight phraseological units have much to do with Katz and Postal’s lexical part of the lexicon, and perhaps with their lexical idioms, too. Let us recall the fact of syntactic domination by one of the lowest syntactic category as, e.g., in white lie, chew the fat and compare this with Weinreich’s understanding of what he calls phraseological unit. As he claims, a phraseological unit is an expression in which at least one constituent is polysemous; and, indeed, ‘in white lie’, for instance, white is polysemous in the intended terminological sense. Then, if Weinreich claims that an idiom is a subset of a phraseological unit, he is certainly right in postulating that such an idiom must be a unit where there are at least two polysemous constituents. And again, Weinreich’s idioms seem to be Katz and Postal’s phrase idioms. Nevertheless, his approach is certainly more subtle, and more elaborate too, although laid open to criticism. What we will appreciate very much is Weinreich’s reference to context. In his definitions of the phraseological unit and its subset of idiom, respectively, he writes to say that in a phraseological unit a selection of subsense is determined by context and also that in an idiom there is a reciprocal contextual selection of subsenses. Weinreich’s work is a very significant contribution to idiomaticity studies within the current grammatical framework, which at his time demanded rigor and explicitness. In addition, his work the first valuable hints concerning (1) idiomaticity in terms of unproductive and semiproductive (syntactic) constructions, and (2) the aspect of familiarity of use [of idioms]. Finally, Frederick J. Newmeyer [1974] illustrated the difficulties that we face when we try to incorporate idioms within the generative model. He concluded that if idioms were treated as units, which he had defined before, then those must be semantic units, not lexical ones. Adam Makkai’s distinguished lexemic idioms and sememic idioms, which are said to be placed in two separate idiomaticity areas (i.e. strata, layers). Very briefly, an idiom is made up of more than one minimal free form, and then we have two different characteristics: (1) each lexon (i.e. component) can occur in other environments as the realisation of a monolexonic lexeme – hence so-called lexemic idioms, e.g., White House, blackbird, and (2) the aggregate literal meaning as derived from the respective constituent lexemes works additionally as the realisation of a sememic network which is unpredictable – hence so-called sememic idioms, e.g. chew the fat. Another terminological invention is the distinction between the act of encoding and the act of decoding in the pragmatical sense. The former can be illustrated by using proper prepositions: thus we do not say …with but rather at in, e.g., He drove…70 M.P.H. Actually, Makkai prefers to speak of phraseological peculiarities here rather than of idioms. Genuine idioms are based on the act of decoding, and in his truly precise taxonomy these are of various types, such as lexical clusters, e.g. red herring; tournures, fly off the handle, etc. We could very well add that all idioms of decoding are simultaneously idioms of encoding, but not necessarily vice versa [Makkai 1972: 83]. Thus hot potato, for instance, in the sense ‘embarrassing issue’ is idiomatic from the semantic point of view (in terms of so-called sememic idioms), and it is also idiomatic as a peculiar phrase since we do not say burning potato / hot chestnut. On the other way around, it holds that not every act of encoding is idiomatic. According to Makkai, in every natural language there is a sort of middle style, that is to say neutral, devoid of either type of idiom. To conclude it should be noted that there is a view according to which everything in natural languages is idiomatic – based on encoding and decoding, from phonology through word-formation up to syntax and semantics, including also sayings, proverbs, even literature and culture. Hence this view would promote the study of idiomaticity in the pragmatical context of the texts since the issues of it to be considered are not limited. Used Literature
Ю.Н. Менщикова Курган, Россия
Коммуникативная партия субъекта речи, или отправителя информации, заключается в языковом оформлении и подаче некоторого текста, а также организации употребления элементов ситуации коммуникативного контакта, которые, по его мнению, являются контекстнозначимыми. «Сказать – значит показать, объявить, дать видеть, слышать, – считает М.Хайдеггер. – Говорить друг с другом значит: вместе высказываться о чем-то, показывать друг другу такое, что выявляет в говоримом обговариваемое, выводит его собою на свет» [Хайдеггер 1993: 265]. Коммуникатор при этом руководствуется такими целями, как формирование у адресата конкретной точки зрения относительно некоторой предметной сферы или выполнение им некоторых действий, обеспечивающих достижение инициировавших коммуникацию целей. Речевые феномены, проявляющиеся в ситуациях коммуникативного взаимодействия с высоким уровнем целеполагания, считаются прагматическими речевыми актами [Шнейдер 2002: 35]. Конструируя собственную модель объективной действительности и используя при этом определенные речевые акты, субъект речи, автор текстового сообщения, должен учитывать разные виды информации: предметно-логическую, или объективную, не связанную с коммуникативной ситуацией и ее участниками, и прагматическую, или субъективную, функцией которой является передача адресату своего отношения к предмету речи и воздействие на него с целью организовать его поведение. Предметно-логическая информация, следовательно, не зависит от языковых средств, оформляющих речевой акт, в то время как прагматическая является результатом языковой реализации коммуникативной стратегии говорящего, которая может иметь интракоммуникативную или посткоммуникативную силу. Ориентируясь на конкретную цель, коммуникатор постоянно находится в состоянии выбора одной из многочисленных языковых форм, которые ему предоставляет в распоряжение система языка для реализации его намерения. При этом невыбранные им языковые формы характеризуют его личность столь же полно, как и те формы, которым он отдал предпочтение, поскольку «всякое слово позволяет присутствовать в настоящий момент его сказывания также и всему несказанному, с которым оно соотносится, отвечая или указывая» [Гадамер 1988: 529]. При моделировании текста его автор также ориентируется на индивидуальные или социально значимые характеристики адресата. К примеру, расположение наиболее важной информации в конце сообщения, кульминация, является предпочтительной для заинтересованного адресата, который при незначительном стимуле внимательно читает текст до конца, где он ожидает веских аргументов. Напротив, расположение важной информации в начале текста, антикульминация, эффективна для нейтрального или совсем незаинтересованного адресата, которого приемлемыми аргументами нужно расположить к коммуникативному сотрудничеству. Для этого используются психологические и рациональные элементы коммуникативного воздействия, причем первая группа представлена фонетическими особенностями оформления высказывания, а вторая – аргументацией некоторой точки зрения или целесообразности выполнения адресатом тех или иных действий. При этом любая аргументация предполагает предварительный выбор фактов и ценностей, их описание языковыми средствами с акцентами на понятиях и признаках, которые автор сообщения считает наиболее существенными. Исходя из этого, аргументацию определяют как комплекс вербально реализованных когнитивных процедур обработки знания, приводящих к изменению его онтологического статуса в модели мира адресата и тем самым реально или в перспективе влияющих на процесс принятия решений [Тарасов 1990: 41]. К речевым актам, наиболее приспособленным к явному аргументированию, относятся императивы, непосредственно затрагивающие процесс принятия решений через приказ, совет, пожелание, и речевые акты утверждения, выражения мнения, ориентированные на адресата. В случае необходимости сокрытия истинного смысла сообщения аргументация вводится речевыми актами, влияющими в некоторой степени на адресата, но не соотносимые с его решениями, вызывающими лишь согласие, недоумение, вопрос, намек, сожаление, радость. Социальные фреймы приказа, просьбы и другие связаны с соответствующими стилями и жанрами изложения, имеющими функциональную закрепленность и определяющими использование тех или иных типов предложения, их последовательность, порядок слов, выбор выражений и грамматических форм, а также языковые стереотипы и предметную ориентацию. Однако, задачу адресата – правильно понять и адекватно отреагировать относительно намерений автора высказывания – облегчают элементы предложения, содержащие модальную оценку сообщаемого факта. Именно она является для получателя той новой информацией, которая придает всему высказыванию коммуникативную целесообразность и прагматическую устойчивость. Модальность, или субъективная оценка, выражается интонацией, модальными частицами и словами, которые переключают внимание собеседника с неинформативных предложений и в то же время упрощают ему процедуру декодирования смысла, который вкладывает в текст его автор. В связи с этим возникает вопрос об информационной насыщенности речевого сообщения, под которой понимается отношение общего объема передаваемой информации к количеству знаков кода, т.е. слов и предложений, которыми она передается. Информационная насыщенность определяет оптимальный диапазон возможного увеличения или уменьшения ее количества, за пределами которого восприятие сообщения адресатом может оказаться неадекватным. Крайними точками этого диапазона можно считать сообщения с минимальной или максимальной избыточностью, т.е. скопление информации или расплывчатые в смысловом отношении контексты. Информационные вариации в рамках диапазона, обеспечивающего эффективное общение, обусловлены психологическими особенностями восприятия и активизации внимания. Важной характеристикой этого процесса считается дискретность, т.е. ритмичное чередование фаз активности и пассивности, во время которых внимание усиливается или соответственно ослабевает. Вероятно, избыточность является способом страхования от потерь информации, которые могут возникнуть во время пассивной фазы ее восприятия. В результате этого речевые сообщения, функционально нацеленные на точность и однозначность истолкования, как например, тексты официальных документов, научных статей, характеризуются высокой степенью избыточности. Напротив, поэтические произведения и тексты SMS-сообщений являются в максимальной степени информационно насыщенными, но не избыточными, вследствие уменьшения количества языковых знаков и сочетания образов. Вместе с тем, текст имеет собственную темпоральную структуру, включающую в себя элементы прошлого, настоящего и будущего времени, соотношение которых определяет его жизнеспособность. Если смысловая структура текста ориентируется на временную плоскость прошлого, он не обладает информационной ценностью; преобладание элементов настоящего времени свидетельствует о том, что это текст-однодневка; текст с ориентацией на временной отрезок будущего не воспринимается коммуникантом адекватно вследствие его информационной перегруженности. В том случае, когда временные элементы текста сочетаются гармонично, он является «вечным» [Храпова 2006: 86-87]. Для адекватного толкования адресатом авторского замысла при оформлении текста следует также уделить внимание контексту его подачи, т.е. сопутствующему информационному материалу. Так, размещение сообщения на первой полосе или странице газеты подчеркивает его социальную значимость и уже в силу этого привлекает к нему внимание. В любом случае, целесообразным представляется такое расположение текста, которое обеспечивает положительные контекстные эффекты и способствует правильному пониманию его содержания коммуникантом. Коммуникативная партия объекта речи – интерпретация – представляет собой процесс декодирования информации адресанта, т.е. сопоставления знаков текста с их значениями, результатом которого является некоторая версия его понимания. При равномерном распределении в тексте объективного и субъективного компонентов между субъектом и объектом речи наступает состояние равновесия, поскольку разница когнитивных потенциалов взаимодействующих субъектов незначительна, и коммуникативная дистрибуция задействованных в речи знаков приблизительно одинакова. Крайняя разбалансированность при интерпретации текста вызывается критической разницей потенциалов между автором и его адресатом. Напротив, в случае использования языковых единиц с прямой оценочной семантикой, открыто выражающих интенции автора, вероятность гармоничной коммуникации намного больше, поскольку адресат не прибегает к механизмам интерпретации в полном объеме, а, опираясь на свою языковую компетенцию, без труда улавливает основное содержание текста [Самигуллина 2007: 18]. На основании вышесказанного можно сделать вывод о том, что субъективная модальность текста, выражающая отношение его автора к предмету речи и влияющая таким образом на поведение адресата, оформляется прагматическими речевыми актами. В свою очередь, они способствует успешной речевой коммуникации, в которой «каждое произнесенное слово есть … ответный сказ, идущая навстречу, слышащая речь» [Хайдеггер 1993: 269]. Список литературы 1. Хайдеггер, М. Путь к языку [Текст] / М.Хайдеггер; пер. с нем // Время и бытие: Статьи и выступления. – М.: Республика, 1993. – 259-273с. 2. Кривоносов, А. Д. PR-текст в системе публичных коммуникаций [Текст] / А.Д.Кривоносов. – СПб.: Петербургское Востоковедение, 2002. – 288с. 3. Шнейдер, В. Б. Коммуникация, нормативность, логика [Текст] / В.Б.Шнейдер. – Екатеринбург: Издательство Уральского университета, 2002. – 250с. 4. Гадамер, Х.-Г. Истина и метод [Текст] / Х.-Г.Гадамер; пер. с нем., общ. ред. и вступ. ст. Б.Н.Бессонова // Истина и метод: Основы философской герменевтики. – М.: Прогресс, 1988. – 704с. 5. Тарасов, Е. Ф. и др. Речевое воздействие в сфере массовой коммуникации [Текст] / Е.Ф.Тарасов и др. – М.: Наука, 1990. – 136с. 6. Храпова, В. А. Текст как социокультурный код общества [Текст] / В.А.Храпова. – Волгоград: Волгоградское научное издательство, 2006. – 248с. 7. Самигуллина, А. С. Когнитивная лингвистика и семиотика [Текст] / А.С.Самигуллина // Вопросы языкознания. – 2007. – №3. – С. 11-24. С.В. Минина Брянск, Россия НЕПОНИМАНИЕ И КОММУНИКАТИВНЫЙ ДИСКОМФОРТ В лингвистической прагматике выделяют такое понятие, как коммуникативная неудача (или коммуникативный провал – И.М. Кобозева), которая имеет место, когда намерение говорящего (иллокутивная сила речевого акта) было неправильно понято слушающим, в результате чего реакция слушающего оказалась неадекватной. Наличие коммуникативных неудач достаточно редко приводит к полному непониманию, которое можно определить как коммуникативный конфликт. По нашему мнению, только данного понятия недостаточно при рассмотрении коммуникативных рассогласований. Согласно Б.Ю.Городецкому, «следует отличать собственно коммуникативные неудачи от фактов употребления неправильно построенных высказываний, от коммуникативных трудностей и «неудобств» [Городецкий 1990: 51]. В лингвистике появилось понятие коммуникативного дискомфорта. При определении коммуникативного дискомфорта, скорее, следует исходить из понятия комфортной/ удобной коммуникативной ситуации. Л.П.Семененко считает, что коммуникативную ситуацию можно считать идеально комфортной, если она включает в себя множество необходимых и достаточных условий для того, чтобы участники ситуации могли в полной мере реализовать свои коммуникативные намерения и/или коммуникативные ожидания. Дискомфортной можно считать коммуникативную ситуацию, если в ней присутствуют черты, затрудняющие реализацию тех или иных коммуникативных намерений и/или ожиданий участников. Таким образом, уровень успешности коммуникации может определяться степенью расхождения между намерениями / ожиданиями и их реализацией [Семененко 1996: 67]. Следовательно, комфортная ситуация является коммуникативной правильной ситуацией и соответствует правилам ведения разговора. Коммуникативная правильность есть соответствие правилам ведения разговора, подчиненные так называемому принципу кооперации, рекомендующему строить речевое общение в соответствии с принятой целью и направлением разговора, они, как и другие условия успешности речевых актов, рассматриваемыми Дж. Остиным, Дж. Сёрлем, Дж. Личем, Е.В.Падучевой и др., носят нормативный характер и определяют успешное протекание коммуникативного акта.
— У нас не было никакого романа, — сказала она так, как будто он ее чем-то оскорбил. — У нас с ним была любовь. И будет всегда. Понимаете? Нет, подумал Игорь… Не понимаю и, наверное, никогда не пойму. Какая, к черту, любовь может быть с женатым мужиком, имеющим двоих мальцов?! — Как они относились к вашей... любви?— пересилив себя, Игорь назвал это так, как ей хотелось или представлялось верным [Устинова 2002 (а): 162]. В данном речевом акте один из коммуникантов задает вопрос, то есть его иллокутивная цель – получить информацию от собеседницы, которая, определено, распознает эту цель, хотя она не сразу отвечает на поставленный вопрос. Даму не устраивает особенности «употребления языка» речевым партнером: он определяет связь собеседницы и референта коммуникативного акта как роман, она считает, что между ними была любовь. На данном этапе имеет место коммуникативный дискомфорт для обоих участников речевого акта, вызванный непониманием, причина которого разногласие в их моральных установках. Поскольку собеседница задает встречный вопрос: «Понимаете?», речевой акт мог завершиться коммуникативной неудачей, и даже привести к коммуникативному конфликту, что следует из внутренней речи Игоря, пожелай он поменять референт беседы и вступить в спор или настоять на своем определении. Игорь нейтрализует ситуацию коммуникативной неудачи, соглашаясь с собеседницей, чтобы достигнуть своей первоначальной иллокутивной цели, хотя для него коммуникативный дискомфорт сохраняется: ему приходиться быть неискренним, т. е. имеет место нарочитое нарушение условий успешности коммуникации.
— Что такое Александрийский столп? — спросил тот <…> — Чему только вас учат в ваших Гарвардах и Йеллях? Александрийский столп — это я. Я, понимаешь? Александрийский столп — это Александра, длинная, как столб [Устинова 2002 (б): 284]. Приведенный выше речевой акт представляет ситуацию коммуникативного конфликта. Александра, употребив, на ее взгляд, удачную метафору, ожидает, что данное сравнение должно быть оценено собеседником, как хорошая шутка. Но его реакцией является вопрос, который и создает коммуникативный дискомфорт, при котором участники коммуникации чувствуют себя неловко: один из-за незнания денотата и его характеристики, а другая из-за того, что ей стало очевидно данное незнание. Своим ответом Александра старается «сгладить» возникшую неловкость, хотя первая часть ее ответа, выраженная в виде вопросительного высказывания, является упреком и имеет иллокутивную силу репрезентатива, фиксирующую состояние положения дел в действительности. В данном примере коммуникативную неудачу удалось избежать, превратив все в шутку. Оставшаяся неясность речевой ситуации сохранила коммуникативный дискомфорт. (3) <…> — Как он выглядел? — Да... как все... — подумав, сказал пенсионер Белов и вдруг улыбнулся. У него были крепкие белые зубы. Явно свои, а не американские. — Как все обладатели мобильных телефонов. — И как выглядят обладатели мобильных телефонов? И конкретно этот? — Дайте вспомнить... — пробормотал пенсионер Белов. — Он такой... ваших лет... — Каких моих? — перебил Андрей. — Тридцать пять? Сорок?
[Устинова 2002 (а): 81]. Инициатор данного коммуникативного акта испытывает коммуникативный дискомфорт, т. к. его намерения (получить информацию) реализуются не в полной мере, и речевому акту «грозит» коммуникативная неудача: собеседник не понимает ожидания спрашивающего. Чтобы избежать коммуникативного провала первый коммуникант задает собеседнику уточняющие вопросы, последний, в свою очередь, находится в ситуации коммуникативного дискомфорта из-за обилия вопросов: отвечающий отдает себе отчет в том, что его ответы не устраивают спрашивающего. (4) — Филипп, вы женаты? — спросила Александра совершенно бездумно. — Нет, — ответил он, слегка удивленный. — Почему вы спрашиваете? — Тогда вам просто необходимо срочно жениться на мне, — сказала Александра. — Понимаете? — Нет, не понимаю, — искренне ответил Филипп. — Может, объясните? — Хотите есть? — спросил он <…> — Пойдемте поедим где-нибудь. И поговорим. — О чем? — пролепетала Александра — ей стало страшно [Устинова 2001 (б): 67]. Перед нами ситуация коммуникативного дискомфорта. Неожиданное предложение Александры очень смущает Филиппа, он не понимает намерений собеседницы: ее высказывания неуместны, и он не знает, как реагировать на них – речевой акт может завершиться коммуникативной неудачей. Однако его личная симпатия к Александре «заставляет» Филиппа предпринять удачный тактический прием – он приглашает собеседницу на обед и, тем самым, перенимает инициативу беседы на себя. Если в начале данного речевого акта Филипп испытывал дискомфорт, то в конце Александра чувствует себя неловко. Мы рассмотрели некоторые примеры дискомфортных коммуникативных ситуаций, которые могли привести участников речевых актов к коммуникативной неудаче. Во всех случаях нейтрализовать коммуникативный провал помогают удачные тактические приемы: уточняющие вопросы, шутка, создание видимого согласия с собеседником (стратегия «завуалированной искренности»), приглашение на обед (стратегия «перехвата» инициативы беседы), но при этом коммуникативный дискомфорт сохраняется для одного или обоих собеседников, так как намерения/ ожидания коммуникантов реализуются не в полной мере. Список литературы
Ю.С. Михайлова Белгород, Россия
Существует несколько классификаций синонимов. Ю.Д. Апресян, в частности, выделяет точные синонимы и квазисинонимы. Ученый выделяет три признака лексических синонимов и отмечает, что «квазисинонимы отличаются от точных синонимов по первому признаку (их толкования имеют большую – в терминологическом смысле – общую часть, но не совпадают полностью) и не отличаются по второму и третьему признакам (наличие одинакового числа активных семантических валентностей, причем таких, что валентности с одним и тем же номером имеют одинаковые роли (или присоединяют к предикату имена одних и тех же актантов); принадлежность к одной и той же (глубинной) части речи)» [Апресян 1974: 223]. Следуя классификации Ю.Д. Апресяна, мы считаем лексические синонимы «работа» и «труд» квазисинонимами. Сравним толкования данных слов в русском языке. Словарь Ожегова С.И. дает следующее определение слову «работа»: «1. Процесс превращения одного вида энергии в другой; вообще нахождение в действии. 2. Занятие, труд, деятельность. Физическая, умственная р. 3. Служба, занятие как источник заработка. 4.Производственная деятельность по созданию, обработке чего-н. 5. Продукт труда, готовое изделие. 6. Материал, подлежащий обработке, находящийся в процессе изготовления. 7. Качество, способ исполнения» [Ожегов, Шведова 1995: 548]. У слова «труд» в этом же словаре фиксируются следующие значения: «1. Целесообразная деятельность человека, направленная на создание с помощью орудий производства материальных и духовных ценностей. Умственный т. Физический т. 2. Работа, занятие. 3. Усилие, направленное к достижению чего-н. 4. Результат деятельности, работы, произведение. 5. Привитие умения и навыков в какой-н. профессиональной, хозяйственной деятельности как предмет школьного преподавания. Уроки труда» [Ожегов, Шведова 1995: 720]. Как мы видим, в основных своих толкованиях данные квазисинонимы совпадают, «работа» и «труд» трактуются через посредство существительных «занятие», «деятельность», и согласуются с прилагательными «умственный/- ая», «физический/-ая». Но есть и различия. На наш взгляд, понятие «труд» в русском языке является более ёмким по сравнению с «работой». В этом можно убедиться, сравнив первые значения данных дефиниций. В словаре утверждается, что «труд» - это (именно) «целесообразная деятельность человека, направленная на создание материальных и духовных ценностей», в то время как «работа» трактуется как «… вообще нахождение в действии» [Ожегов, Шведова 1995: 548, 720]. В то же время понятие «работа» обладает специфическим значением, которое не встречается у понятия «труд» - «… занятие как источник заработка» [Ожегов, Шведова 1995: 548]. С помощью понятия «труд» репрезентируется один из основополагающих концептов русской концептосферы. Данный концепт неоднократно подвергался рассмотрению в кандидатских и докторских диссертациях, в частности, в докторской диссертации «Теоретические проблемы вербализации концепта «труд» в русском языке» Г.В. Токарева, в которой он вводит понятие ключевых слов: «Ключевые слова формируют ядро репрезентаций того или иного концепта. Они первыми приходят на ум, когда возникает необходимость обозначить данный концепт. Адекватная форма репрезентации ключевых слов — абстрактное существительное. … К ключевым словам концепта «Труд» мы относим труд, работа, дело, поскольку они удовлетворяют психологическому критерию выделения подобных языковых знаков (первыми приходят на ум), имеют достаточно простой семный состав, что обусловливает их широкую экстенсиональность, общеупотребительность, частотность, широкую сочетаемость» [Токарев 2003: 27]. Тот факт, что Токарев Г.В. исследует концепт «труд», а «работу» причисляет лишь к ключевым словам, раскрывающим концепт «труд», доказывает, что понятие «труд» мыслится им как более объемное. Рассмотрим теперь толкования аналогов русских слов «работа» и «труд» - «work» и «labor» в английском языке. В словаре Webster’s Third New International Dictionary of the English language у слова «work» фиксируются следующие основные значения: «1. activity in which one exerts strength or faculties to do or perform: a: sustained physical or mental effort valued as it overcomes obstacles and achieves an objective or result; b: the labor, task or duty that affords one his accustomed means of livelihood; 2. energy expended by natural phenomena; 3. something that results from a particular manner or method of working» [Webster’s… 1980: 2634]. В этом же словаре поясняется разница между “work” и “labor”: work is a very general word used in a variety of contexts; labor differs from work in often being limited to purposive, necessary expenditure of effort, usually of a fatiguing or onerous nature.” [Webster’s… 1980: 2634]. У слова “labor” в английском языке наблюдаются практически такие же значения, что и у слова «труд» в русском, кроме возможности называть школьный предмет. У “labor” имеется одно интересное значение, отсутствующее в русском языке: “the physical activities involved in parturition” [Webster’s… 1980: 1259]. Следует также отметить, что Рабочая партия – по-английски the Labour party; в данном словосочетании наблюдается полное несовпадение значений рассматриваемых слов. Мы видим, что в английском языке разница между “work” и “labor” практически такая же, как и в русском языке: labor указывает на целенаправленную деятельность, не обязательно с каким-либо материальным результатом, work же имеет более общее значение и является деятельностью, позволяющей заработать на жизнь. Итак, анализируя все вышесказанное, можно сделать следующие выводы. Квазисинонимы «работа» и «труд» в русском и английском языках взаимозаменимы во многих контекстах. «Работа», как правило, переводится “work”, «труд» - “labor”. Это рекомендует и словарь The Concise Oxford Russian Dictionary [The Concise… 1998: 982]. «Труд» в обоих языках указывает на целенаправленную деятельность и часто имеет более обширное значение по сравнению с «работой». В то же время «работа» в обоих языках имеет значение деятельности, связанной с зарабатыванием денег. Обе рассматриваемые дефиниции имеют специфические значения в русском и английском языках, которые являются весьма интересными для дальнейшего изучения. Список литературы 1. Апресян, Ю.Д. Лексическая семантика. Синонимические средства языка [Текст] / Ю.Д. Апресян. – М.: Изд-во «Наука», 1974. – 366 с. 2. Ожегов, С.И., Шведова, Н.Ю. Толковый словарь русского языка: 72500 слов и 7500 фразеологических выражений [Текст] / С.И. Ожегов, Н.Ю. Шведова. – М.: АЗЪ, 1995. – 907 с. 3. Токарев, Г.В. Теоретические проблемы вербализации концепта «труд» в русском языке [Текст] : автореф. дисс. … докт. филол. наук / Г.В. Токарев. – Волгоград, 2003. – 48 с. 4. The Concise Oxford Russian Dictionary [Text]. – Oxford: Oxford University Press, 1998. – 1007 p. 5. Webster’s Third New International Dictionary of the English language unabridged [Text]. – Chicago: Encyclopedia Britannica, Inc., 1993. – 3135 p. Г.Г. Москальчук Оренбург, Россия жүктеу/скачать 4.04 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|