Слово Николая Моршена
жүктеу/скачать 0.74 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- ПРИМЕТЫ (Загадочная картинка)
- В НАЧАЛЕ, В СЕРЕДИНЕ, В КОНЦЕ
- ИВАНУШКА (ок. 1732-1768)
- МНОГОГОЛОСЫЙ ПЕРЕСМЕШНИК — 2
- МИР СТИХОТВОРЦА ГЛАЗАМИ ПАНГЛОСА
| ЧАСТЬ И ЦЕЛОЕ
О нет, я зверь иной породы, Какой я, к черту, царь природы! Я — часть ее: в уменье — ум, В ее особенностях — особь, В ее способностях я — способ Цель выбирать не наобум.
Я — слог (нелепый и колючий, Как все, что ново и остро), Я только «Ба!» в ее забаве, Я только «ржа» в ее державе, В ее устройстве только «стро-» Теперь я стал начальным слогом И стану словом — стройным, строгим, Порой — строптивей, чем оса, И стану строить, сознавая, Что строчка для строфы — кривая, Взлетающая в небеса, Что мною — словом петушиным! — Природа ищет путь к вершинам, Ей не дававшимся досель, Что бес вселился в бесконечность, Но в человечности есть вечность, А в счастье — часть, и в целом — цель. ОТ АСТРЫ К ЗВЕЗДАМ Пока не перешел на ты Со здешней флорой, В анфас я одобрял цветы И в профиль — горы.
В платане — ствол, в каштане — цвет, В секвойе — рост, в орехе — плод, Но не умел наоборот. А побратавшись, полюбил Землетрясенье и навоз И понял роль подземных сил В созданье выигрышных поз. Когда земле в противовес Хребты и травы перли ввысь, Я ахнул: это роль небес И без нее не обойтись! И, как Ньютон или Кулон, Открыл в рождении стихов Кибернетический закон Взаимотяготенья слов.* И, в хаосе почуя связь, Я в космосе нащупал ось И с той поры живу смеясь, А следовательно, всерьез. *Сила стиха прямо пропорциональна произведению слов и обратно пропорциональна квадрату расстояния поэта от темы (Закон Моршена). ПРИМЕТЫ (Загадочная картинка) Герман возвратился в свою комнату, засветил свечку и записал свое видение. — Атанде! — Как вы смели мне сказать «атанде»! — Ваше превосходительство, я сказал «атанде-с!» (Конец 5-й и эпиграф к б-й главе «Пиковой дамы») Ты по долине или по лесу Шагаешь весело и вольно, Не ожидая, что наколешься...
Чем огоньки во тьме погоста, Такие предостережения, Которые читай не просто. Смотри, как норки в корни прячутся, Тая зверье от посторонних! Ты должен в чтенье насобачиться: Все звери здесь — не проворонь их! Увидишь ласковые челюсти, Услуг медвежьих вереницу, Увидишь, пасть какая щерится, Кто там рысит, а тут змеится, Кто пресмыкался и возвысился, Кто волком выл, кто — козлетоном, Кто съежился, а кто окрысился, Кто осовел в дупле бессонном. Раскусишь весточку кукушкину: «Пора, мой друг, с землей расстаньтесь!» ...Но так и не открылось Пушкину, Чье имя спрятано в «атанде-с!» КУСТЫ НАД РЕКОЙ Река течет за косогор, С собой уносит разный сор, Нефтеотходы, масло, клей И прочие дела людей.
Кустов зеленая стена, Они в нее глядятся все В мечтах о собственной красе. И то сказать: на вкус и цвет Ни здесь ни там пророка нет, И всяк своей красе судья — Моя не хуже, чем твоя! Для дикаря кольцо в носу Являет высшую красу, Клянется критик в красоте Всех тру-ля-ля и те-те-те, Прекрасен с мужней стороны Живот беременной жены, Гроссмейстер весь дрожит, грозя Корректной жертвою ферзя, А математик a + b За образец берет себе. Верлен уверен, что слова Должны чуть-чуть недогова... А я точней точу свои: Точь-в-точь как точечки над i. ЮРОДИВЫЙ Помилуйте, разве это не сумасшествие по целым часам ломать голову, чтобы живую, естественную человеческую речь втискивать, во что бы то ни стало, в размеренные рифмованные строчки. Это все равно, что кто-нибудь вздумал бы вдруг ходить не иначе, как по разостланной веревочке, да непременно еще на каждом шагу приседая. Салтыков-Щедрин Я по веревочке прямой, То приседая, то хромая, Шагаю в рифму, как домой: Евклид учил меня: «Прямая...» То рифмы из травы беру И, как дрова, их разбираю: Одна придется ко двору — Ложится рядышком вторая. То, ветер слушая, пишу, То — реполова-краснобая, То просто рифмами дышу, Их выдыхая и вдыхая, Как на душу положит Бог, И забывая об Евклидах: Где рифма покороче — вдох, А там, где подлиннее, — выдох. Из «cogito, а значит sum», Извлек я истину простую: Чудить способен только ум — Рифмую, ergo существую. ПОСЛАНИЕ К А. С. No taxation without representation! Пишу к Вам, дорогой А.С. В разгаре яростных сомнений. Приобретает горький вес Вопрос о смене поколений, Вопрос тюленей и оленей, И в нем не разобраться без Нелестных, может быть, сравнений.
И, следовательно, в себе То воплощаете начало, Что нас от прочих отличало И русской свойственно судьбе, Как кол и на колу мочало. У Вас меня всегда смущала Недооценка громких прав, Восторг пред силою державной, Презрение к свободе явной (Им вечно тешится бесправный, Свободу тайную избрав). Простите, если я не прав, Но полстолетья роковые Национал-гемофилии Отбили к силе аппетит, И от «Клеветникам России» Меня давно уже мутит. Открылся новый смысл и вид У слов старинных «Кремль и Прага» От них кровоточит бумага, И пламя Палаха горит, И ощущает боль и стыд Родство припомнивший бродяга. Какой глагол в нас говорит? Откуда страсть к свободе тайной? Талант ли это наш случайный, Что от распада уберег? Закономерный ли порок В котором лишь тиранам прок? Вы ей отдали предпочтенье, И находило в ней спасенье Мое тюленье поколенье, И к ней воззвал с тоскою Блок... Но здесь меняется мой слог (Не от любви ль к иной свободе?). На днях, шатаясь на природе, С новейшим спиннингом в руке Я к бурной подошел реке. А там, в тени листов зеленых Стоял за камнем у куста Новорожденный олененок, Малыш на ножках удлиненных Чуть больше Вашего кота. Я сделал шаг назад — но поздно: Он испугался тени грозной И прямо в речку сиганул, Ушел под воду с головою, Проплыл два метра под водою И выплыл... и опять нырнул... Вообразите три страницы Мной не написанных стихов — В них так эффектно говорится, Как он уплыл и был таков! Как от порога до порога Его промучила дорога, Как, чуть живой, в конце концов Он вышел, выплыв в тихий ерик, На противоположный берег.
Я славлю явную свободу И для зверей и для людей — Девиз Америки моей, В которой, не спросяся броду, Соваться каждый может в воду. Привет Рылееву и всем. До скорой встречи. Ваш Н.М. P.S. Хотел Вам принести сравненья, А приношу лишь извиненья — Забыл! Как вышло — не пойму. Но под конец, быть может кстати, Я вспомнил об одной цитате, Сравнив ее с собой, считайте Вы их эпиграфом к письму:
Послав друзьям заоблачный привет И распростясь с иллюзиями всеми, Лечу, лечу за тридевять планет Я к тридесятой солнечной системе.
Сужается российская земля, Сжимается в земельку и в землицу, На ней мелькают личики, не лица, В журнальчиках хвалебные стишки, Психушки, вытрезвилки, матюжки — Язык, и тот стремится измельчиться.
И, уменьшаясь, делается плоским: Рай коммунизма кажется райком, В пороховницах порох — порошком, Народный глас — неслышным голоском, А если слышным — только подголоском. Державные вскипают пузырьки, Да булькают военные страстишки, В штабах бодрятся красные флажки (Солдатики сражаются в картишки), И чьи-то в речки валятся мостки, И пехотинцы движутся, как пешки, И города летят, как городки, И головы чадят, как головешки. Ну да: при удалении таком Масштабы изменяются настолько, Что русский дух становится душком И русский Бог становится божком, А доля русская — общеимперской долькой.
Мельчаю? Да: я съежиться хочу И вот уже не с верой в постоянство — Лишь с родинкой на памятке лечу В чужбинищу свободного пространства.
1 Вращался звездный циферблат Над беспокойною рекою, От Водолея до Плеяд Весь мир движеньем был объят, Скакал Возничий, плыл Дельфин... Улегшись навзничь, я один Был в относительном покое И слушал, как едва-едва, Рождая шорохи равнин, Американская трава Росла сквозь русские слова. 2 Плескались Рыбы в омутке, А звездный циферблат вращался, И, как мустанг, Пегас брыкался, Плыл Лебедь, не меняя галса, Стон козодоя вдалеке — В кустах иль в детстве — раздавался И что-то сердцу говорил, Но по-английски: «Whip-poor-will».
Парил Орел легко и грозно, Свивался кольцами Дракон, И циферблат вращался звездный, А я, хотя и Скорпион, Лежал здесь, на Змею похожий, Не сбросив старую свою, Но прорастая новой кожей Сквозь прежних мыслей чешую, И видел, осознать не смея, Как превращалось в дабль-ю Былое М Кассиопеи. 4 Быть может, небо надо мною Менялось, может быть — мой взгляд, Но чудилось мне все иное. Вращался звездный циферблат Уже четвертый час подряд, И пахла хладною развязкой Трава, мокрея без дождя: Из края в край переходя, Я ощущал себя Аляской. 5 К рассвету дело шло, как будто, И можно было бы вставать, Но тьма сгущалась почему-то, Как будто время в ту минуту Внезапно повернуло вспять И, подгоняемое темью, Переходило в антивремя, Где все начала и концы Сближались, словно Близнецы, Где я, глазам своим не веря, Узрел в пространстве надо мной Под кровлей хижины одной И дядю Тома, и Лукерью. 6 А на Весов незримых чашах Лежали страны в вышине, И чаша низких истин наших Клонилась медленно ко мне. Я видел, лежа на спине, Колеблющегося Денеба В развилке Млечного пути, Гадавшего: куда идти? Мерцавшего: причалить где бы? Но тут, как на востоке небо, Вдруг сердце дрогнуло во мне, Когда, напрасней, чем Кассандра, Заря напомнила без слов Нелепо пролитую кровь — Линкольна? или Александра? 7 Пар поднимался над рекою, Где я в покое ночь лежал... Что я сказал? Лежал в покое? Нет, не лежал: я в ночь бежал К бледнеющей, но звездной Лире, Где воздух чище, небо шире Без Солнца бешеных лучей, Курящих фимиам туманов, Нас возвышающих обманов, Патриотических романов И графоманов-палачей. Не свой и не чужой: ничей Я на Земле, как труп, лежал. Запели птицы. Бог смолчал. В НАЧАЛЕ, В СЕРЕДИНЕ, В КОНЦЕ Поэзия кончается не там, Где изощряют подражанья И звуки льют с водою пополам В припадке стихонедержанья.
Где стих берут за деньги (и за горло), Где курят опиум (и фимиам), Где от стыда в зобу дыханье сперло. Кончается она, где свет поблек, Где слов не слышно человечьих, Где пожелтел последний стебелек, Последний отзвенел кузнечик. Где сотни лет никто не ворковал, Не блеял, не мычал, не кукурекал, Где перемалывает океанский вал Столпотворение молекул. Они ликуя в пенный бьют там-там, Двойной спиралью генной завиваются — Поэзия кончается лишь там, Где вновь она, по сути, начинается. Себя являя в поиСках — чего? Ловя преданья гоЛоса — какого? Она вливает в хаОс волшебство, Водой живой взвиВая вещество, Она и хаос претвОряет в СЛОВО.
В дни оны жили на земли, Толико гласно, сановито Они высокий штиль блюли. А коль с гудком заместо лиры И нисходили с облаков, То, чаю, токмо для сатиры Иль для любовных, мню, стишков. Незапно, аки луч из тучи, Сверкнул меж ними юный муж, Писавший с каждым днем все лучше И русским языком к тому ж. Легко сидел он на Пегаске, Но правил твердою рукой, Им помыкая без опаски — Ни дать ни взять своим Лукой. Он вздыбил стих неукрощенный, Еще не обращенный в штамп, Дабы заржал весь мир крещеный И жеребцом дымился ямб. И так на ржанье жеребячьем Вознесся выше пирамид, Что сколько мы его ни прячем, А он главою вверх стоит. С тех пор, хотите ль, не хотите ль, Царем поэтов русских стал Наш незаконный прародитель, Наш полу-Пан, полу-пропал, Певец скабрезнейшего склада, Общечитаемый (...)*, Лет за сто до «Гаврилиады» Владевший пушкинским стихом, Лихой и буйный завсегдатай И бард российских кабаков, Родоначальник Самиздата, Плебей без юбилейной даты, Отца-не-помнящий, но знатно Мать поминавший И. Барков! МНОГОГОЛОСЫЙ ПЕРЕСМЕШНИК — 2 Золотой мой гребешок, Шамаханский мой рожок На рассвете дал сигнал И в поход меня погнал.
Я пустился по твоей По тропе на край небес, Песни взяв наперевес. Между небом и землей Стала тропка та — судьбой, Где, свободою дыша, Пишет в пустоте душа. Дышит-пишет без чернил, Кто-то искру заронил — От пожара в синеве Зашумело в голове. Пой, о пой, не умолкай: Сердце — прядай, ум — алкай, Песня — пойся, кровь — стучи, Восшепчи, восщебечи! Но румяная заря Упорхнула за моря В грай вороний, и с тех пор Не вернется — Nevermore! I УМОЛКШИЙ ЖАВОРОНОК Ясновидящий дозорный, Однолюб и вольнодум Над землей немой и черной Воспевал зеленый шум.
Песенное торжество: Сердце, что ли, разорвалось, Ястреб, что ли, смял его? Так и все бы умолкали, Так умолкнуть бы и мне — На воздушной вертикали В достижимой вышине. Не сползать с зенита чтобы, А кончину встретить в лоб Песней самой высшей пробы, Самой чистой... Хорошо б! РУССКАЯ СИРЕНЬ Сближаю ресницы и в радужном свете В махровом букете хочу угадать, Что в каждом загубленном ею поэте Россия теряла опять и опять.
В обломанных ветках не видела зла, Сгибала, срывала, ей все было мало, Ломала сирень — а та ярче цвела. МИР СТИХОТВОРЦА ГЛАЗАМИ ПАНГЛОСА В мире, где молодо-зелено Сердце на склоне лет, В мире, где ни эллина, Ни иудея нет,
Чертова карусель, Только Дантесы Мартынычи И попадают в цель. Но неуместны жалобы — Мол, если бы да кабы Жертва их избежала бы Авелевой судьбы... Лучше уж в гроб, чем Каином! Лучше Кандид, чем бандит, Которому неприкаянным В убийцах всю жизнь ходить! Было б совсем не весело, Был бы сплошной скандал, Если б Цветаева — вешала И Мандельштам — ссылал. Видимо, Всемогущему Ясен источник строф, И все, действительно, к лучшему В лучшем из всех миров. * * * Ледники и морены мощно вытачивали в земной коре осязаемые формы задолго до рождения первого скульптора. Муссоны и пассаты звучно
выпевали в земном воздухе внятные мелодии задолго до рождения первого музыканта.
сочно
выписывали в земном небе яркие полотна задолго до рождения первого живописца.
вместе с человеком, вслепую, неизвестно где. Пример — Гомер.
Я в ящике, во тьме лежал, пока На свет не извлекла меня рука И деревянность внешняя моя Не ощутила холод лезвия, Которое мне распластало грудь И обнажило пишущую суть.
Заговорил графитным языком, И стал впервые с чувством торжества Сплетать в узор упругие слова, И строчку начинал, придя в восторг, Но, не докончив, тут же перечерк ... И создавал иной порядок в ней — Крупнозернистей, выше и стройней. Так, опирая острие о стол, Я в будущее руку вел и вел... ТРИЕДИНСТВО Стихи предлагают любому Свою подьяремную грудь: Готовность, как по чернозему, По лексике плуг потянуть.
Свою подколодную стать: Наклонность узорчатой фразой, Чешуйчатой рифмой блистать. Стихи открывают не многим Свою поднебесную суть: Способность ожить за порогом, Из рук у тебя упорхнуть. ВЕЛИКОСВЕТСКИЙ КАНОН Князя считаю я старою сошкою, Графа считаю я снятою пешкою, И реверансам учиться мне лень, Но даже будь я и сороконожкою, Перед явленьем природы, не мешкая, Я бы склонил тридцать девять колен.
И наслаждаюсь отменным количеством: Небо я чествую Вашим Высочеством, Тучу могучую — Вашим Величеством, Молнию светлую — Вашим Сиятельством, Ливень живительный — Вашею Милостью И, увлекаемый изобретательством, Как многолетием певчий на клиросе, Море приветствую — Вашей Безбрежностью, Радугу — Вашею Ясновельможностью, Глетчер вдали — Вашей Пребелоснежностью, Слово — Моею Великовозможностью! ТРЕТИЙ УРОК БОТАНИКИ ... принадлежит к тайнобрачным... По горам, по долам, по равнинам, В хороводе дневной красоты Миткалем, кумачом, кармазином, Аксамитом, сафьяном, сатином Опоясали Землю цветы.
Замухрышкою кажется тот, Кто цветет не в лесу и не в поле, А в поверье и в сказке цветет. Но уж как на Ивана-Купала Там пылает его огнецвет! — Бродит за полночь не как попало, А по тайному следу примет: Пропуская стволы и вершины, Смотрит в корень, как в воду глядит, Видит в землю он на три аршина, Там, где перстень заветный зарыт. Где рубиновый рдеет эпитет И сапфир из метафор зажег Огонек для того, кто восхитит И потрет непростой перстенек ... …Жениху пожелай и невесте Спать вдвоем и состариться вместе, Пожелай стихотворцу и музе Зацвести в тайнобрачном союзе. ФЛОРА И ФАВН Есть лексика цветочная И точная в природе... Где поутру в лугах росистых Скользит венерин башмачок, Искала Марьюшка любисток, А Ванька выискал вьюнок. Она сошла к реке сквозь травы, Где притаился иван-чай, Где подглядел он у купавы И чистотел и молочай. Где с заманихой в нежной паре Хмель зашумел над головой, Там шепоты иван-да-марьи Запомнил мятлик луговой. Она дышала сном и зорькой, Ему достался первоцвет, Но заплутал полынью горькой, Разрыв-травой обратный след. И разбежались две полоски, Два следа мокрой муравой: Один в кукушкины вел слезки, Другой пропал за трын-травой. (Плакун-травы ей было мало, Болиголова набрала, Траву забвения искала, А с незабудками ушла). ЧАРОДЕЙКА Клянут истопники осину За чертовую древесину, И достается поделом Ей в пересудах о Иуде И упырях, которым люди Грозят осиновым колом.
Бесовскою и колдовскою, Когда, в безветрии шурша, Колышет желтою листвою, Как некрещеная душа. Волшебной осени созданье, Она лепечет заклинанья И так на призрачном стволе Сидит, как, расплетая косы, Красавицы простоволосы Сидят верхом на помеле. Вся в струйках зелья золотого Она вот-вот порхнуть готова Сорокой, сойкой, пустельгой, Русалкой, панночкою, ведьмой, В завороженный взор влететь мой И обернуться там строкой. ВАЗОПИСЬ Устав от смен в быстрейшей из эпох, Я, как на вечность, на тебя глазею, С рисунком уцелевшим черепок, Бог знает как добредший до музея.
Предметы оборачивают грани, Когда горячий воздух над землей Привычные колеблет очертанья. Так, зреньем обогретая слегка, Заколыхалась линия излома, И девушка сбежала с черепка К источнику тропинкою знакомой. Колени преклонила пред водой И зачерпнула амфорою емкой Проникновенной влаги ключевой — Холодной, но живой, не костоломкой. Встав на ноги средь копьевидных трав, Поставила с искусным равновесьем Сосуд свой на плечо, не расплескав, И побрела по всем векам и весям. НА ОТМЕЛИ Птичка бежала у самой воды, Четырехпалые ставя следы.
Не оставляла следов ни следа. Но сохранит себя — знаете, где? Здесь на странице тот эС-эЛь-Е-Дэ. СТИХИ НА СЛУЧАЙ Если слово и впрямь результат произвола, Все равно ведь за каждым скрывается тайна И не зря соловей начинается с соло, А из нео- рождается необычайно.
Тот, что служит свободной душой микромира, Невзначай с ним рифмуется слово могучий Так же, как с микромиром рифмуется лира. Архиметко мелькнет каламбур в разговоре, И откроются взору законы и страны, Для которых Колумбу желательно море, Архимеду с короной достаточно ванны. жүктеу/скачать 0.74 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|