Комонь въ полуночи Овлуръ свисну за рђкою — велить князю разумђти: князю Игорю не быть! кликну, стукну земля, въшуме трава, вежи ся половецкiи подвизашася

30. Комонь въ полуночи Овлуръ свисну за рђкою — велить князю разумђти: князю Игорю не быть! кликну, стукну земля, въшуме трава, вежи ся половецкiи подвизашася.

Перевод данного фрагмента «Слова…» традиционно вызывает проблемы. Так, например, сложности возникают при осмыслении фразы «князю Игорю не быть», а также динамики половецких вежей. В первом издании «Слова…» данный фрагмент переведён так: «Къ полуночи приготовленъ конь. Овлуръ свиснулъ за рђкою, чтобъ Князь догадался. Князю Игорю тамо не быть. Застонала земля, зашумђла трава; двинулись заставы Половецкiя». Перевод этот грешит произволом. Он неизбежно порождает вопрос о том, почему заставы половецкие пришли в движение в ответ на призывный свист Овлура. Перевод В. А. Жуковского ближе к оригиналу, но и менее понятен:

Конь к полуночи,

Овлур свиснул за рекою,

Чтобы князь догадался.

Не быть князю Игорю!

Кликнула, стукнула земля;

Зашумела трава:

Половецкие вежи подвигнулись.

Словосочетания «комонь к полуночи», «не быть князю Игорю» допускают различную трактовку. В переводе В. А. Жуковского половецкие вежи также начинают двигаться, повинуясь призывному свисту Овлура. У современных толкователей «Слова…» вежи также приходят в движение до побега Игоря.

Д. С. Лихачёв: «Коня в полночь Овлур свиснул за рекою; велит князю разуметь: князю Игорю не быть в плену! Кликнула, стукнула земля, зашумела трава, вежи половецкие задвигались».

В. И. Стеллецкий: «В полночь Овлур коня свиснул за рекою: велит князю разуметь: «Князю Игорю не быть (скрыться)!» — кликнул. Стукнула земля, зашумела трава, — встревожились вежи половецкие».

О. В. Творогов: «В полночь свиснул Овлур коня за рекой — велит князю разуметь: не быть князю Игорю! Кликнул, стукнула земля, зашумела трава, задвигались вежи половецкие».

Чтобы решить данную проблему, некоторые исследователи предлагают допустить, что перед нами метонимия: пришли в движение вовсе не вежи, а их обитатели. При таком положении дел этих обитателей следует рассматривать в качестве провожающих или зрителей, которые пришли понаблюдать за побегом князя Игоря.

А. К. Югов наметил более реалистичный путь решения проблемы. Он предположил, что в данном предложении «подлежащее — это Игорь и Овлур, беглецы, а вовсе не "вежи". Глаголы же подвизатися, подвижитися (чего-либо) означали … убегать, отдаляться, уходить от чего-либо». А. К. Югову настаивал на следующем переводе данного места: «Кликнул. Стукнул оземь. Прошумела трава… От кибитки половецкой отделились» [Югов, 1970, с. 201]. При этом фраза «князю Игорю не быть» продолжает таить в себе загадку, которую пытаются решить, нередко используя произвольные допущения. Так, например, О. Щербинина полагает, что «при переписке текста утрачена буква и читать следует так: "князю Игорю вне быть!" Овлур условным свистом подаёт князю знак: выходи, пора бежать».

На наш взгляд, при переводе данного фрагмента следует учесть народную этимологию: князь ´конный´, ´человек с конём´. Поэтому, например, верхняя кровельная балка на Руси издревле называется коньком, кнесом, князьком, князем и т. д. По всей видимости, конный (комонь) Овлур, приближаясь к половецким шатрам («вежи ся половецкiи подвизашася»), убедился, что топот коня и шум травы могут разбудить заснувших сторожей. Свиснув за рекой, он поставил Игоря в известность, что ближе приблизиться с конём не решается, и Игорю придётся бежать пешком («конному Игорю не быти»).

31. Рек Боянъ и ходы на Святђславля пђстворца старого времени Ярославля Ольгова каганя хоти: «тяжко ти головы кроме плечю, зло ти тђлу кроме головы»…

Данный фрагмент традиционно считается тёмным местом. Первые издатели «Слова…» перевели его так: «Сказал сие Боян, и о походах, воспетых им в прежние времена князей Святослава, Ярослава и Ольга симъ кончилъ: «тяжело …». Разумеется, этот перевод не мог вызвать доверие.

Серьёзные проблемы создаёт трактователям данного фрагмента «Слова…» словосочетание «ходы на». Его переводили как «поход» В. В. Капнист, В. А. Жуковский, М. Д. Деларю, К. Д. Бальмонт, С. В. Шервинский, С. В. Ботвинник и другие. Такой перевод придаёт фрагменту весьма надуманное содержание, поэтому ещё в XIX веке был предложен целый ряд конъектур данного словосочетания. Большинство из этих конъектур не нашло поддержки у толкователей «Слова». Так, например, П. Г. Бутков предложил заменить «ходы на» словами «година», «шкоды» или «исход» [Бутков, 1821, с. 102—103]. Л. А. Булаховский предложил конъектуру «надъхну» в смысле «вдохновение» [Булаховский, 1950, с. 135—136].

Среди предложенных конъектур только конъектура И. Е. Забелина получила широкое распространение. Он предположил загадочное словосочетание читать как имя второго певца — Ходыны. Форма глагола «рекъ» отнюдь не противоречит предложенной конъектуре. В. Перетц привёл целый ряд примеров, когда «сказуемое, стоя перед двумя подлежащими и, согласуясь с первым, стоит в единственном числе» [Перетц, 1926, с. 327]. Представление о Ходыне как о сопевце Бояна встретило возражение целого ряда исследователей (М. В. Щепкиной, А. Ю. Чернова и др.), поскольку Боян в этом случае переходит в разряд рядовых сказителей. Так, например, А. Ю. Чернов находил, что Баян вряд ли «оставил о себе память как о "вещем" песнотворце, будучи всего лишь фольклорным сказителем, исполнявшим "славы" с Ходыной» [Чернов, 1986, с. 279—293].

Новую трактовку «Ходыны» предложил А. Г. Степанов. По его мнению «цитируемые слова Бояна составляют параллель слова автора об Игоре», и поэтому Ходына «является именем песнотворца, исполняющего эту песнь, по традиции закреплённым в конце песни. Но так как первым исполнителем песни, а вначале и единственным, обычно является её создатель, то это имя должно принадлежать автору "Слова о полку Игореве"» [Степанов, 1978, с. 288]. Эту трактовку горячо поддержал и развил А. Чернов, предложивший следующий перевод данного фрагмента: «Изрекли Боян и Ходына, оба Святославовы песнотворцы, старого времени Ярославля» [Чернов, 1986, с. 288]. По его мнению, Ходына — сфрагида, «подпись» автора «Слова…». «Святославовыми песнотворцами» Бояна и себя автор «Слова…» называет потому, что Боян был песнотворцем Святослава Ярославовича, а сам автор «Слова…» (Ходына) был песнотворцем Святослава Всеволодовича Киевского. Между тем А. С. Соловьёв, который также верил в существование певца Ходыны, настаивал, что «оба певца, и Боян, и Ходына — "Святославли песнотворцы старого времени Ярославля"; это ясное указание на то, что оба певца жили при великом князе Святославе Ярославовиче (умер в 1076 году)» [Соловьёв, 1964, с. 376]. Песнотворец старого времени Ярославля — Ходына никак не мог жить в конце XII и быть автором «Слова…».

В 1979 г. И. Державец высказал гипотезу, согласно которой автором «Слова» является Агафья (Огафья) Ростиславна — вторая жена князя Олега Святославовича, старшего брата Игоря, мать Святослава Ольговича Рыльского, принимавшего участие в походе Игоря. Текст памятника, по мнению автора гипотезы, подтверждает это смелое предположение. Фразу «Рек Боянъ и Ходына …» он прочитал так: «Реку бо, Яна — ходына Святославля Ольгова каганя хоти …». Вот его перевод этой фразы: «Скажу же, — (я), — госпожа Яна, — Святославича — Олега — кагана — Жена» [Державец, 1979, с. 84—94]. По мнению И. Державца, здесь мы имеем дело с обращением жены кагана Олега Святославовича к читателям и слушателям «Слова…». Следует сразу сказать, что старший брат Игоря не был каганом и не претендовал на роль кагана, а его супругу звали Агафья (Огафья), а не Яна. Это побудило И.Державца несколько подкорректировать своё прочтение. «Яна-ходына» стала переводиться как «Новая госпожа». С позиций тюркологии такой перевод не может вызывать серьёзных возражений, однако следует учесть, что замуж Агафья вышла в 1164 году и ко времени написания «Слова» она уже 6 лет была вдовой. В этой связи трудно понять на каком основании она величает себя новой госпожой.

Фраза «Ольгова коганя хоти» также порождает разные толкования, поскольку отсутствует единая трактовка слова хоть. Н. Головин, Х. Бутков, Н. Павлов (Бицын), А. А. Потебня, Е. В. Барсов, А. С. Орлов, Л. А. Булаховский, И. Д. Тиунов видят в этом слове союз со значением «хотя». А. Ф. Вельтман полагал, что в данном фрагменте речь идёт о «когани Готии». Д. Н. Дубенский вслед за Пожарским считал, что автор «Слова» называет себя «певцом коганей хоти (ловли молодечества)». Большинство исследователей «Слова…» трактует слово хоть как название лица женского или мужского пола.

Г. П. Павский предложил толковать хоть как «любимец». И. Н. Забелин поддержал эту трактовку. Он писал: «Слово хоти употреблено во множественном числе от существительного мужеского рода хоть, что в церковнославянском языке означало любовник (похотник)» [Забелин, 1894, с. 299]. Он признаёт, что не знает употребления слова хоть в смысле «любимец» и лишь предлагает приписать этому слову удобное для исследователей значение. Эту надуманную трактовку использовал в своих переводах и Д. С. Лихачёв.

Против попыток признания «хоти» как производной формы от от существительного мужского рода решительно вытупили А. В. Соловьёв и Л. А. Булаховский. А. В. Соловьёв с полным основанием считал, что во фразе «Ольгова коганя хоти» речь идёт о жене Олега Святославича и указал, что, в случае употребления существительного мужского рода (если речь идёт о двух певцах-любимцах — Ходыне и Бояне) двойственное число было бы хотя, а не хоть [Соловьёв, 1964, с. 377]. Он также напомнил, что слово хоть во всех известных случаях означает «любовника», но отнюдь не «любимца». Это подтверждается и тем обстоятельством, что слово хоть в значении «жена», бесспорно, фигурирует в «Слове…»: «своя милая хоти, красныя Глебовны».

На тюркский манер могли величать именно «Ольгова каганя хоть». Глубоко правы исследователи «Слова» (В. Д. Залознецкий [1901, с. 261—263], В. Перетц [1926, с. 350], А. В. Соловьёв [1964, с. 377—378]), которые убеждены, что «Ольгова каганя хоть» — это жена Олега Святославовича — деда Игоря. Дед Игоря действительно был хазарским каганом, и его супругу могли называть хатын. Следует заметить, что дед Игоря также побывал в плену, от которого он благополучно избавился, поэтому есть серьёзные основания дать следующий перевод данного тёмного места: «Говорил Боян и госпоже, Святослава песнотворец старого времени Ярославова — жене кагана Олега: "Тяжко ведь голове без плеч, горе и телу без головы…"».