Сочинения в двух томах

Мы остановились на сильных и слабых сторонах сенсуализма и эмпиризма в трактовке Гельвеция. Нам предстоит охарактеризовать решение основного вопроса философии — вопроса об отношении материи и сознания в философии Гельвеция.

Начнем с того, что мимо внимания Гельвеция не прошел тот факт, что Локк не всегда однозначно подчеркивал детерминированность ощущений внешними, независимо от сознания существующими вещами. При такой неопределенности сенсуализм мог ужиться как с материализмом, так и с субъективным идеализмом. И действительно, Беркли и Дидро, опираясь на сенсуализм, приходили к взаимоисключающим философским концепциям.

Гельвеций материалистически решил основной вопрос философии. Первичность материи и вторичность сознания являются для него чем-то аксиоматическим, исходным положением, которое не нуждается в сложной системе доказательств. Гельвеций не может даже себе представить возникновение ощущений без внешних вещей. Ему совершенно чуждо учение, которое рассматривает ощущения как модификации души и допускает возможность их возникновения без воздействия вещей на органы чувств. Нет ощущений без внешних вещей и их воздействия на органы чувств. Такова исходная материалистическая позиция Гельвеция. Он говорит о существо-

вании двух способностей, о двух Силах, присущих человеку. Каковы эти способности по определению самого философа? Он пишет: «Одна — способность получать различные впечатления, производимые на нас внешними предметами; она называется физической чувствительностью. Другая — способность сохранять впечатление, произведенное па нас внешними предметами. Она называется памятью, которая есть не что иное, как длящееся, но ослабленное ощущение» ²⁰.

Мы отметили уже неприемлемость этого понимания памяти. Здесь же подчеркнем безоговорочно материалистическое решение Гельвецием вопроса об отношении бытия и сознания. Материалистическое толкование сенсуалистического принципа является общепризнанным для всего французского материализма XVIII в., начиная от Мелье. Полемизируя с Беркли, Дидро утверждал, что ощущения вызываются вещами, существующими вне и независимо от человека и человеческого сознания. «Мы рассматриваем материю... — писал Дидро, — как всеобщую причину наших ощущений, одновременно являющуюся их предметом» ²¹-

Подобно всем другим французским материалистам Гельвеций рассматривает познание как адекватное отражение внешнего мира человеческим сознанием. Чувственный образ для него не условный знак, а копия вещи. «Род наших идей и наших картин,—пишет он,—не зависит вовсе от природы ума — одинакового у всех людей, а от того вида предметов, который случай запечатлевает в нашей памяти...»²²^ Адекватность образа предмета самому предмету Гельвеций считает важнейшим условием возможности существования людей. «Если бы, — пишет он, — наш сосед видел квадрат там, где мы видим круг; если бы молоко казалось белым одному и красным другому; и, наконец, если бы некоторые люди видели вместо розы репейник, а вместо красавиц Эгмонт и Форкалькье двух уродов, то люди не могли бы понимать друг друга и взаимно сообщать друг другу свои мысли. Но фактически они понимают друг друга и взаимно сообщают свои идеи. Следовательно, одни и те же

==26

Удары Гельвеция были направлены не только против субъективного, но и против объективного идеализма. французский мыслитель отчетливо противопоставляет философию Демокрита и Платона, безоговорочно защищая линию материализма и столь же решительно отвергая линию объективного идеализма. Сравнивая системы Демокрита и Платона, Гельвеций констатирует: «Первый постепенно поднимается от земли к небу, второй постепенно снижается с неба на землю. Система Платона покоится на облаках: дыхание разума уже отчасти разогнало эти облака, а с ними рассеяло и систему»²⁴. В письме к Дютану Гельвеций утверждает, что восхождение Демокрита от земли к небу является наиболее верным способом восхождения ²⁵.

Гельвеций весьма отчетливо уловил внутреннюю логическую связь между объективным идеализмом, исходящим из наличия духовных сил, первичных по отношению к материи, и религией. Непринятие, отрицание религии было неотделимо у Гельвеция от отрицания всех форм идеализма, субъективного и объективного. Это полное отрицание идеализма в области понимания природы было связано с твердым убеждением философа в том, что сознание есть свойство особо организованной материи и не может быть чем-нибудь иным.

Следует специально остановиться на решении Гельвецием вопроса о способности сознания постигнуть сущность явлении, правильно воспроизвести их взаимоотношения. Интерес к этой проблеме обостряется и тем, что в историко-философской литературе распространено мнение о том, что будто бы эмпиризм французских материалистов XVIII в., в том числе Гельвеция, предопределял их агностическую позицию. Агностиком считал Гельвеция, например, А. Кейм. Сходные оценки с теми или иными оговорками можно встретить в ранних работах академика А. М. Деборина. Так, в статье «Диалектический материализм» А. М. Деборин приписывал фран-

==27

Более настойчиво версия об агностицизме Гельвеция отстаивалась в работе С. Данелиа «Опыт исследования теории нравственности Гельвеция» ²⁷.

Изучение работ Гельвеция свидетельствует о том, что отдельные его высказывания о трудности раскрытия сущности явлений никогда не доходили до принципиального отрицания возможности познания этой сущности. Напротив, Гельвеций уверен, что все в мире связано и что незнание всегда вынуждено уступать огромным, хотя и незаметным успехам просвещения, которые он сравнивает с тонкими корнями, проникающими в расщелины скал, разбухающими там и раздробляющими их.

Вера в «правильность человеческого ума», в его способность проникнуть во все тайны бытия и тем самым сделать человека могучим — этот восторженный позна-

==28

Гельвеций пристально изучал причины заблуждения ума, искал их в страстях, незнании фактов, в неправильном постижении смысла слов и т. и. Он приходил к выводу, что «ложные суждения являются следствием случайных причин... все люди наделены в сущности правильным умом» ²⁸.

Не ссылаясь на Бэкона, Гельвеций воспроизводил и отстаивал его учение о призраках «рынка» и «театра», под которыми английский мыслитель преимущественно подразумевал заблуждения ума, вызванные неправильным употреблением слов и слепым поклонением перед авторитетами. Одновременно Гельвеций безоговорочно отвергал призраки «рода» и «пещеры», которые выводились Бэконом из естественных свойств ума. Гельвеций отвергал допущение врожденных недостатков человеческого ума. Если Бэкон в конечном счете выводил призраки «рода» и «пещеры» из несовершенства органов чувств и мозга и заключал, что эти призраки «относятся к человеку, а не к миру», то совершенно иными являются по этому вопросу суждения французского философа. Гельвеций исходил из того, что познавательные способности мозга и органов чувств вполне способны обеспечить достижение истины. Источник заблуждений он искал не в познавательных возможностях человеческих чувств и интеллекта, а во внешней социальной среде человека, в условиях жизни, которые мешают познавательным человеческим органам избежать заблуждений

²⁸ Настоящий том, стр. 178.

==29

и постичь истину. Заблуждения рождаются и поддерживаются деспотической властью, церковной организацией, несметным числом некоронованных деспотов-феодалов, которые кровно заинтересованы в обмане, в дезориентации широких масс народа.

Трудно переоценить революционную суть такой постановки и решение теоретико-познавательных проблем Гельвецием и его единомышленниками. Гельвеций констатировал реакционность и бесплодность аристократической мысли своего времени. Интеллектуальный потенциал господствующего сословия нацелен против духовного и социального совершенствования. «Не вельможам,— писал Гельвеций,—обязаны мы открытиями в области искусств и наук, не их рука начертала планы земли и неба, построила корабли, воздвигла дворцы... Если бы нас поддерживал на этом пути только ум власть имущих, мы не имели бы ни хлеба для пропитания, ни ножниц, чтобы стричь ногти» ²⁹.

Проблема интереса занимает важнейшее место в философии Гельвеция. Личный и групповой интересы являются, по его глубокому убеждению, регуляторами поведения людей па всех этапах их существования. Мы еще будем иметь возможность показать основы утилитаристской этики и социологии Гельвеция. Здесь же важно отметить, что принцип интереса Гельвеций привлекает также для объяснения хода мыслей людей, ложности или истинности этих мыслей. Эта апелляция к категории интереса для понимания путей развития человеческого мышления придает теоретико-познавательным взглядам Гельвеция особый колорит и оригинальность. Несомненно, Гельвеций, больше чем кто-нибудь из его единомышленников, делает ударение на зависимости человеческих представлений и идей от окружающей социальной среды, от материальных условий существования людей, от их реальных интересов. Эта мысль о зависимости духовной жизни человека от внешней среды пронизывает всю систему теоретико-познавательных, этических, социологических и педагогических взглядов Гельвеция и знаменует серьезный шаг в сторону научного понимания проблемы.

Не следует, конечно, на основании сказанного спе-

²⁹ Там же, стр. 238.

 

К оглавлению

шить зачислить Гельвеция в сторонники материалистического понимания истории. Таким он не мог быть и не был уже потому, что под социальной средой подразумевал в первую очередь систему политического управления, политико-правовую надстройку, ограничиваясь лишь догадками, правда глубокими и перспективными, о роли экономических отношений, о процессе материального производства в жизни человеческого общества. Отметим, забегая вперед, что сами интересы в толковании Гельвеция не выступали как нечто обусловленное объективно существующими производственными отношениями. Невозможно не заметить превалирующую биологическую, физиологическую природу интереса в трактовке Гельвеция.

Несмотря на эти исторически обусловленные недостатки в понимании интереса и его роли в духовной жизни людей, утилитаристский принцип позволил Гельвецию высказать ряд важных идей о социальной детерминированности познания. Так, Гельвеций заключает, что взаимоисключающие, разноречивые мнения людей об одних и тех же явлениях определяются их особым местом в обществе, их специфическими противоположными интересами. Эти противоположные интересы и обусловленные ими страсти — причина различных суждений об одних и тех же вещах. С другой стороны, сходные интересы людей порождают одинаковые оценки и определения.

Гельвеций не имел научных представлений о классовой структуре общества, о классовых интересах. Но он отчетливо фиксировал наличие различных сословий в обществе и принадлежность людей к тем или иным сообществам. Под сообществами Гельвеций подразумевает главным образом людей с одинаковой профессией. Но, не останавливаясь на таком определении вопроса, Гельвеций временами в понятие сообществ вкладывает и более глубокий смысл, определяя их как социальные группы людей с особыми общими интересами, противостоящие другим социальным группам, которые преследуют иные, противоположные интересы. Отсюда уже нетрудно заключить о групповом, сословном мышлении. «Огромное разнообразие взглядов, — пишет Гельвеций,—есть результат личного интереса, видоизменяющегося в зависимости от наших нужд, наших страстей, наклонностей

 

==31

Нашего ума и условий нашей жизни, сочетающихся на тысячу ладов в различных кругах общества.

Соответственно этому многообразию интересов каждое отдельное сообщество имеет свой особый тон, свою особую манеру судить...» ³⁰ В подтверждение своей мысли Гельвеций указывает на различное восприятие жизни, морали и политики господствующей феодальной знатью и народом. Как идеолог враждебной феодализму революционной буржуазии он подчеркивает, что низменные, несправедливые интересы господствующих феодальных сословий определяют нелепые, вредные для общества взгляды.

Констатация той истины, что различные интересы различных сообществ приводят к различным суждениям и оценкам, не могла не заставить Гельвеция задуматься над вопросом, а имеются ли однозначные истины. Не получается ли так, что каждое сообщество имеет свою истину, а объективной истины при таком подходе к делу не существует? Гельвеций не желает соглашаться с такими выводами и на свой манер ведет борьбу против абсолютного релятивизма и, выражаясь современными терминами, против плюрализма истины.

Гельвеций констатирует существование многих истин, например математических, которые не противоречат ничьим интересам и являются общепризнанными. Что же касается области политики, морали, религии и так далее, где наиболее резко выступают разногласия в понимании тех или иных явлений, то и здесь, по Гельвецию, не исключается возможность установления истины, если ее будут искать люди, умеющие сочетать частный интерес с интересом общественным. «Справедливость наших суждений и поступков, — утверждает Гельвеций, — есть всегда только счастливое совпадение наших интересов с интересами общественными»³¹. Истина, думает Гельвеций, доступна тем, кто стоит выше личных узкогрупповых интересов, отстаивает всеобщий интерес, является глашатаем и защитником будущего разумного порядка. Гельвеций имеет в виду философов-просветителей, т. е. представителей передовой буржуазной мысли, которые воспринимаются им как люди, стоящие выше

³⁰ Там же, стр. 214.

³¹ Там же, стр. 213.

 

==32

сословно-классовых интересов и предрассудков. Если отбросить иллюзорные представления о надклассовой природе философов-просветителей, то нельзя не признать большую долю истины в этих рассуждениях. Эта истина заключается в том, что во времена Гельвеция объективный ход общественного развития совпадал с классовыми интересами буржуазии и она была заинтересована в правильном познании действительности. Сказанное не должно вызывать сомнения, так же как не должно вызывать сомнения и то, что в наши дни реакционная империалистическая буржуазия, обреченная на неминуемое падение и гибель, кровно заинтересована в подмене объективной истины самыми фальшивыми фикциями, продиктованными классовым инстинктом самосохранения.

Настойчивое выпячивание Гельвецием роли личных и групповых интересов в процессе познания может навести на мысль о прагматическом толковании истины французским мыслителем. Такое заключение было бы ошибочным. Принцип пользы нигде не фигурирует в философии Гельвеция как критерий истины. Формула: полезно, следовательно, истинно — неприемлема для Гельвеция. Из того, что всякая истина полезна, ничуть не следует, что все полезное истинно. В отдельных случаях та или иная ложная идея на какое-то время может сыграть полезную роль, но от этого ложная идея не становится истинной. Интерес есть условие, стимул к познанию, но не критерий истины. Точно так же сочетание личных и общественных интересов есть важнейшее условие достижения истинного познания, но не критерий истины. Что же в таком случае позволяет различить ложь от истины, что является ее действительным критерием?

Следует отметить, что на этот вопрос Гельвеций, как и весь старый, домарксистский материализм, не сумел дать удовлетворительного ответа. Гельвеций, конечно, говоря о критерии истины, указывает на опыт. Но опыт он и его единомышленники понимали узко, неисторически, подразумевая под ним чаще всего один из элементов общественной практики — эксперимент. Конечно, Гельвеций, как и другие французские материалисты, был далек от идеалистического понимания опыта как совокупности чисто субъективных ощущений. Под опытом Гель-

2 Гельвеций, т. 1

 

==33

ьеций понимает взаимодействие между субъектом и объектом, существующим независимо от человеческого сознания. Но вместе с тем он не может перейти от обыденного, ограниченно понимаемого опыта к идее общественно-исторической практики. Последовательно научное решение вопроса о критерии истины составило одно из важнейших достижений марксистского материализма.

Справедливость требует сказать, что Гельвеций много

сделал для подготовки научного решения вопроса о критерии истины. Больше, чем кто-нибудь другой из школы французского материализма, он приближался к пониманию необходимости введения практики в теорию познания. Но, не сумев решить эту задачу, Гельвеций, как и Дидро, испытывал определенные трудности в опровержении субъективного идеализма. Так, Дидро, говоря в сатирических тонах о субъективных идеалистах, отмечал, что они благодаря своим размышлениям «утратили здравый рассудок, отрицая основную истину, возвещаемую естественным чутьем и подтверждаемую единодушным согласием всех людей»³². Нетрудно заметить, что категорическое опровержение субъективного идеализма опирается на такие слабые аргументы, как «естественное чутье» и «единодушное согласие всех людей». Дидро сам осознавал недостаточность одних доводов и силлогизмов для опровержения идеализма, тяготел к критерию общественной практики как основы развенчания субъективно-идеалистических софизмов, но овладеть сколько-нибудь полно этой истиной не сумел.

В свою очередь и Гельвеций испытал большие трудности в аргументированном опровержении берклианства. Как и Дидро, он ничуть не сомневается в объективном существовании материального мира вне и независимо от человеческого сознания. Но ему кажется, что эту истину невозможно доказать. Ссылку на очевидность Гельвеций не считает доказательством объективного существования внешнего мира. Он писал: «... если мы во сне переживаем те же ощущения, какие мы испытывали бы в присутствии предметов, то как доказать, что наша жизнь не есть лишь длительный сон?»  <sup>33

32</sup> Д. Дидро. Соч., т. VIT, стр. 160—161.

³³ Настоящий том, стр. 156.

 

==34

Гельвеций даже высказывает мысль, что существование внешних вещей нужно считать вероятностью первой степени, практически эквивалентной достоверности. Что и говорить, эти суждения рождены слабостью домарксистского метафизического материализма, но, подчеркнем еще раз, было бы ошибочно, основываясь на них, ставить под сомнение материализм Гельвеция. Он не только исключал берклианское превращение вещей в комплекс ощущений, но не разделял также и компромиссного учения Локка о субъективности так называемых вторичных качеств. Во всяком случае ни в ранних, ни в поздних своих трудах Гельвеций не вымолвил ни слова в защиту этих локковских идеи, хотя и был хорошо с ними знаком.

Материализм Гельвеция отчетливо обнаруживается при решении им вопроса о материи и ее свойствах.

Исходным началом всякой истинной философии Гельвеций считает нссотворенную, бесконечную и вечную природу, частью которой является человек. Материя никогда не возникает, не уничтожается, а лишь меняет формы своего существования. Ничто во времени и пространстве не предшествует материи. Она есть начало начал. Гельвеций избегает определения материи как субстанции. Даже спинозовское понимание субстанции должно было показаться эмпирику Гельвецию чрезмерно метафизическим и теологическим. Он предпочитает определять природу как совокупность конкретно-чувственных тел. Дидро, бесспорно, пошел значительно дальше, определив материю как единую субстанцию, а тела — как различные формы бытия этой единой, неделимой, несотворенной материальной субстанции. Несколько дальше Гельвеция продвинулся и Гольбах в понимании природы как «великого целого», как бесконечной совокупности тел, являющихся модификациями единой материи.

Эмпирическая ограниченность определения материи как совокупности конкретно-чувственных тел не ставила, конечно, под сомнение ее объективное существование. Гельвеций со всей категоричностью утверждал первичность, вечность, несотворенность материи.

Для объяснения многообразия мира Гельвеций твердо руководствовался идеей единства материи и движения. Никогда не было материи, лишенной движения. Материя не нуждалась в толчке извне. Зрелый Гельвеций отвергает не только теизм, но и деизм вольтеровского толка.

2*

==35

 

В философии Гельвеция воспроизводится весьма динамичная картина мира: все находится в движении и развитии; все рождается, растет и погибает; все переходит из одного состояния в другое. «Движение, — пишет Гельвеций, — не есть существо... но некоторый способ бытия»³⁴. Движение больше, чем модус, даже вечный модус, по определению Спинозы. Гельвеций, не употребляя этого термина, отстаивает атрибутивность движения. «...Мы наблюдаем,—пишет Гельвеций,—как природа находится в вечном брожении и разложении. Кто решится отрицать, что движение, подобно протяжению, присуще телам и что движение есть причина всего существующего? » ³⁵

Французский материализм XVIII в. в силу социальных и исторических причин не постиг сути диалектического мышления и не покинул почвы метафизики и механицизма. Сказанное не исключает, однако, наличия элементов диалектики в философских обобщениях Ламетри, Гельвеция, Гольбаха и в особенности Дидро. У Гельвеция встречаются мысли и определения, которые не укладываются в метафизическое, антидиалектическое понимание мира. Он иногда улавливает единстве и борьбу противоположных начал. Так, констатируя единство жизни и смерти, Гельвеций пишет: «Основа жизни, которая, развиваясь в величественном дубе, поднимает его стебель, вытягивает его ветви, утолщает его ствол и делает его царем лесов, является в то же время основою его гибели» ³⁶. Элементы диалектики встречаются у Гельвеция в трактовке таких социальных вопросов, как внутренне противоречивая роль страстей в познании, противоречивая роль производства предметов роскоши. Наконец, и основа социальной философии Гельвеция — учение об эгоизме — не лишена диалектических моментов: стремление к личному благу, по Гельвецию, является основой как добродетели, так и порока, Вместе со всей школой французского материализма XVIII в. Гелъвеций отстаивал не только фундаментальную идею единства материи и движения, но также идею единства материи и сознания. Сознание не что иное, как

К. А. Гелъвеций. О человеке... стр. 125. Там же.

³⁵ Там же.

³⁶ Там же, стр. 272.

 

==36