Сталинградская битва поворотный пункт второй мировой войны? Сражение на Волге в оценках немецких генералов

Генерал-фельдмаршал Вильгельм Кейтель, начальник Верховного командования вермахта, 17 июня 1945 в люксембургском местечке Мондорф так описывал офицерам НКВД, допрашивавшим его, обстоятельства, приведшие к битве на Волге: «в 1942 командование вермахта решило начать наступление с юга, ибо не хватало сил, чтобы вести наступление по всей ширине фронта». Целью наступления было «полностью выключить Донбасс из военно-экономического баланса России, отрезать подвоз нефти по Волге и захватить главные базы нефтяного снабжения, которые, по нашей оценке, находились в Майкопе и Грозном. Выход на Волгу не планировался сразу на широком участке, предполагалось выйти в одном из мест, чтобы затем захватить стратегически важный центр – Сталинград. В дальнейшем предполагалось в случае успеха и изоляции Москвы от юга предпринять поворот крупными силами к северу (при том условии, что наши союзники взяли бы на себя р. Дон). Я затрудняюсь назвать какие-либо сроки для проведения этой операции. Вся операция на южном участке должна была закончиться крупным окружением всей юго-западной и южной групп Красной Армии, которые охватывались нашими группами армий «А» и «Б».³

Согласно этим планам группа войск «Б», куда входили 6-я армия и 4-я танковая армия, летом 1942 продвинулась по Дону вплоть до Волги. Уже в ходе допросов Кейтель рассказывал: «началась битва за Сталинград. На нем базировались главные стратегические расчеты обеих сторон. Этим и объясняется, что мы связали в городе слишком много сил и, надо признаться, что Красной Армии блестяще удалось достигнуть разрешения этой важной для нее задачи». Притом Кейтель отмечал: «Здесь еще раз надо признать, что мы недооценили силу Красной Армии под Сталинградом – иначе мы не втаскивали бы в город одну дивизию за другой, ослабляя фронт на Дону. [...] Сейчас можно сказать, что немецкое командование не рассчитало ни сил, ни времени, ни ударных способностей войск. Однако в то время Сталинград был настолько соблазнительной целью, что казалось невозможным отказаться от него. Думали, что если бросить еще одну дивизию, еще один артполк РГК, еще один саперный батальон, еще один минометный дивизион, еще одну артбатарею, то вот-вот город будет в наших руках. В соединении с недооценкой и незнанием противника все это привело к Сталинградскому окружению»⁴.

Здесь следует обязательно подчеркнуть, что вопреки высказываниям Кейтеля это усиление немецких войск, сражавшихся под Сталинградом, было более чем недостаточным, оно никоим образом не могло восполнить большие потери. В середине окт. 1942 г. из всей 6-й армии лишь 25 000 чел. участвовали в боевых действиях. Приданные ей воинские части, напр., батальон саперов наступления, перед которыми была поставлена задача захватить/занять последние из остававшихся комплексов зданий в промышленном квартале, практически сразу с момента вступления в бой прекратили свое существование. В начале ноября 1942 г. верховное командование вермахта так ни разу и не увидело возможности подвести хотя бы несколько пехотных полков 6-й армии⁵. Предостережениям же отвечавшего за спецслужбы отдела «Иностранные армии «Востока»» относительно советского наступления руководство вермахта не уделило никакого внимания, ибо они не были особенно убедительными⁶.

Вину за последовавшее за этим окружение под Сталинградом и уничтожение 6-й армии Кейтель приписывал Гитлеру: «Предложения об уходе из Сталинграда были самым решительным образом отклонены фюрером». В то же время Кейтель (которого друзья по оружию за беспрекословное и раболепное исполнение приказов Гитлера прозвали «Лакей-телем») заявил впоследствии тем советским офицерам, которые его допрашивали: «Если бы решение о судьбе 6-й армии было в моих руках, то я бы ушел из Сталинграда. Однако, надо сказать, что сейчас очень трудно оценивать свои собственные поступки, ибо мне только сейчас видно, к чему привели наши планы»⁷.

Летом 1945 г. Кейтель сделал следующие общие выводы из Сталинградской битвы:

«а) потеря 6-й армии исключительно тяжело отзовется на состоянии всего Восточного фронта;

б) однако, войну на Восточном фронте нельзя считать проигранной, даже, если она не будет в скором времени увенчана военной победой;

в) нельзя возлагать никаких военных надежд на союзные государства (Румынию, Венгрию, Италию и др.)»⁸.

На вполне понятный вопрос советских офицеров, когда Кейтель поверил-таки, что немцам в войне уже не победить, он ответил: «Оценивая обстановку самым грубым образом, я могу сказать, что этот факт [что война для Германии проиграна] стал для меня ясным к лету 1944 года. Однако понимание этого факта не сразу пришло, а через ряд фаз, соответственно развитию положения на фронтах. [...] C лета 1944 года я понял, что военные уже сказали свое слово и не могут оказать решающего воздействия – дело оставалось за политиками. Необходимо учитывать, что даже в 1944-1945 гг. военно-экономическое положение Германии и положение с людскими ресурсами не было катастрофическим. Производство вооружения, танков, самолетов сохранялось на достаточном уровне, который позволял поддерживать армию в нормальном состоянии. Воздушные бомбардировки выводили отдельные предприятия из строя, однако их удавалось быстро восстанавливать. Можно сказать, что военно-экономическое положение Германии стало безнадежно только к концу 1944 года, а положение с людскими ресурсами – к концу января 1945 года. [...] Начиная с лета 1944 года, Германия вела войну за выигрыш времени в ожидании тех событий, которые должны были случиться, но которые не случились»⁹.

То, что эту абсолютно далекую от реальности и совершенно ошибочную оценку военного положения Третьего рейха разделял и начальник Штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта ген.-полк. Альфред Йодль, а также узкий круг приближенных Гитлера, подтверждают заявления Йоделя в НКВД в июне 1945: «Примерно в феврале 1944 года я в письменном виде доложил фюреру, что если англичание и американцы высадятся во Франции и нам не удастся сбросить их в море, мы войну проиграем. [...] В это время мне стало ясно, что военными средствами мы войну выиграть не можем».¹⁰

Как и Кейтель, Йодль видел основную причину поражения в битве под Сталинградом в отсутствии у германской стороны разведывательной информации о концентрации советских войск для осуществления операции «Уран»: «Я также знаю, что в нашей разведке были крупные провалы: наиболее крупным явился ее неуспех в ноябре 1942, когда мы полностью просмотрели сосредоточение крупных русских сил на фланге 6-й армии (на Дону). Мы абсолютно не имели представления о силе русских войск в этом районе. Раньше здесь ничего не было и внезапно был нанесен удар большой силы, имевший решающие значение»¹¹.

В подобного рода оценке событий Кейтель и Йодль, конечно, не были одиноки. Нач. Генерального штаба сухопутных войск Франц Гальдер и его преемник ген.-полк. Курт Цайтцлер осенью 1942 г. категорически недооценивали военный потенциал Красной Армии¹².

Напротив, те, кто руководил войсками непосредственно на фронтах, как показывает состоявшийся в сент. 1944 г. (и подслушанный) в английском лагере для военнопленных Трент Парк разговор между генералом танковых войск Хайнцем Эбербахом и его сыном Хайнцем Ойгеном Эбербахом, опасность угрозы окружения Сталинградской группировки вырисовывалась довольно четко: „ОТЕЦ: [...] Мы были в этом смысле обречены, так как вели войну, на которую у нас более чем не хватало сил. О том, что мы переоценивали наши возможности и силы, говорит то обстоятельство, что мы предприняли этот дурацкий поход на Сталинград и на Кавказ, обладая потенциалом, которого для этого никоим образом не могло хватить. СЫН: Да, но со Сталинградом было бы все ясно, если бы, по твоему собственному мнению, итальянцы и венгры не провалили оборону. ОТЕЦ: Да, но то, что они ее провалят, было очевидно. Итальянцев, венгров и румын можно было выстроить в шеренгу рядом друг с другом в одну линию фронта, где каждый из них, бросив лишь взгляд на карту, сказал бы: «Именно здесь они и должны прийти». Таково положение дел»¹³.

Между тем Гальдер в своих воспоминаниях уверяет, что последующее подключение 6-й армии не предвещало бы никакой катастрофы в оперативном отношении, если бы Гитлер приказал ей прорываться на Запад. Даже в середине декабря 1942 г. нач. Генерального штаба считал еще возможным успешный исход сражения. Однако о том, как совершенно обессиленные, плохо снабжаемые войска должны были прорываться в через несколько советских колец окружения глубиной до 50 км к армии Хота, которая была призвана это окружение разблокировать, Гальдер, однако, умалчивает¹⁴.

Манштейн, касаясь в своих воспоминаниях этой темы, также полагал весьма возможным иной исход сражения. При этом ответственность за неиспользованную попытку прорвать окружение он возлагал на Паулюса и его штаб.

Воспоминания высшего военного руководства вермахта нередко были сконцентрированы (если Сталинград вообще попадал в поле их зрения) на оперативной ситуации. Стратегические последствия битвы, как правило, по большей части оставались без внимания. Исключение составляют здесь мнения зам. начальника Штаба оперативного руководства Верховного командования вермахта генерала артиллерии Вальтера Варлимонта и генерал-лейтенанта Фердинанда Хайма, в нояб. 1942 Хайм (без успеха) командовал 48-м танковым корпусом, которому было поручено обеспечить защиту линии фронта 3-й румынской армии северо-западнее Сталинграда. Оба генерала сообщают, что уже летом 1941 г. значительной части командования вермахта стало ясно, что уже вследствие нападения на Советский Союз война была проиграна. 18 июня 1945 Варлимонт в разговоре с нач. 5-го отдела 3-го Управления НКГБ полк. Поташевым сказал: «Я должен завить, что был буквально потрясен, когда узнал о том, что нам предстоит война на Востоке. От этого морального шока я никогда не мог отделаться, считая войну с Советском Союзом гибельной для Германии»¹⁵.

Еще более определенно выразился ген.-лейт. Хайм 23 мая 1945 в своем выступлении перед офицерами-сослуживцами в британском лагере для военнопленных Trent Park: «А можно ли было вообще победить в этой войне, даже если бы мы не совершили никаких ошибок с точки зрения военного искусства? Я настаиваю на том, что «нет». Война была проиграна самое позднее в 1941 г., как собственно и мировая война, ибо политические цели Германии никоим образом не коррелировались с ее военными и экономическими возможностями. Такое «специфическое» ведение войны со стороны Гитлера стоило немецкому народу лишь многих миллионов жизней. Единственное, что я хочу сказать, – в войне нельзя было победить [...] Если бы мы вели войну по-другому, возможно, она длилась бы еще полгода или год, но результат был бы тем же. Русские – отличные солдаты [...] Я убежден, что если бы они (русские) уже зимой 1941/1942 вели войну так же, как вели ее впоследствии, возможно, уже тогда наступил бы коллапс на восточном фронте»¹⁶.