Учебное пособие. 2-е изд., испр. М.: «Языки русской культуры»



бет17/19
Дата25.06.2016
өлшемі2.21 Mb.
#157786
түріУчебное пособие
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19
ЕЖИ КУРИЛОВИЧ

К числу видных представителей лингвистического структурализма относится и такой своеобразный ученый, как польский языковед Ежи Курилович (1895—1978). Он не принадлежал ни к одному из ведущих направлений лингвистики XX в. и занимал особое место. Как и другие польские ученые его поколения, он находился под влиянием идей И. А. Бодуэна де Куртенэ, имел связи с Пражским лингвистическим кружком. С последним его сближал интерес к социальному фактору в языке, к изучению причин языковых изменений. Но в то же время Б. Курилович в отличие от других ученых Восточной Европы испытал влияние глоссематики, печатался в изданиях Копенгагенской школы.

Лингвистическая деятельность Е. Куриловича продолжалась более полувека (в основном в Польше, но в предвоенные и послевоенные годы он оказался на некоторое время в СССР и печатался в советских изданиях). Наиболее крупные по объему его работы посвящены сравнительно-историческому языкознанию. Он, в частности, занимался реконструкцией индоевропейского ударения; именно он подтвердил историческую реальность (хотя и не в полном объеме) ларингальной гипотезы Ф. де Соссюра. Есть у Е. Куриловича и работы по семитским языкам. В то же время он писал и по вопросам общей лингвистики. Его статьи теоретического характера собраны в книге, изданной в Польше в 1959 г., а затем в 1962 г. в СССР в русском переводе под названием «Очерки по лингвистике». Статья «Лингвистика и теория знака» из этой книги включена в хрестоматию В. А. Звегинцева.

С глоссематикой Е. Куриловича сближало, в частности, представление о построении лингвистики в качестве системы аксиом по образцу математики. В статье «Структура морфемы» (1938) он писал: «Современное языкознание, опираясь на замечательные традиции Бодуэна де Куртенэ и де Соссюра, пытается создать свою собственную аксиоматику, которая позволила бы исследователям механически сводить даже специальный с виду и детальный вопрос к элементарным понятиям и утверждениям, чтобы с самого начала и до конца работы ясно представлять себе и ее предпосылки и конечную цель». См. также в упомянутой статье «Лингвистика и теория знака» (1949) идеи о том, что семиология (теория знака) «должна занимать такое же место, какое занимает физика по отношению к естественным наукам. Различные теоремы лингвистики должны представлять собой результат применения семиологии к конкретному частному случаю знаковой системы — к человеческому языку». Аксиоматический подход к языку сближал Е. Куриловича и с К. Бюлером. В то же время Е. Курилович был вынужден признать, что

«даже лингвистика... еще не имеет... отчетливой иерархии своих аксиом». Свести целиком науку о языке к системе аксиом и теорем, допускающей затем «механическое» применение к решению любой проблемы, как показало дальнейшее развитие лингвистики, невозможно. Однако попытки такого подхода к лингвистике не были бесплодны, показав границы применимости такого рода формальных методов.

Также сближал Е. Куриловича с глоссематикой постоянный интерес к проблеме общих свойств разных планов и уровней языка. В самых разных по тематике статьях сборника «Очерки по лингвистике» он затрагивал в разных аспектах проблему общих закономерностей фонологии и семантики, фонологии и грамматики. В статье «Лингвистика и теория знака» подчеркивается общность таких понятий, как противопоставление (оппозиция), нейтрализация, маркированность—немаркированность и др. Важно и указание на закон, который так формулируется Е. Куриловичем: «Чем уже сфера употребления, тем богаче содержание (смысл) понятия; чем шире употребление, тем беднее содержание понятия... Обобщение и специализация значения слова, суффикса и т. д. тесно связаны с расширением и сужением его употребления. Аналог этого закона существует и в звуковой системе». Приводится пример такого аналога: соотношение между глухими и звонкими в ряде языков (русском, польском, немецком). Глухость здесь — не положительное качество, а отсутствие звонкости, следовательно, содержание звонкого богаче, чем соответствующего глухого. В то же время в этих языках данное противопоставление нейтрализуется в конце слова, где могут быть лишь глухие, то есть «сфера употребления глухих превосходит сферу употребления звонких».

В той же статье подчеркивается, в частности, структурное сходство столь, казалось бы, разноплановых единиц, как слог и предложение: роль гласного в слоге сходна с ролью сказуемого в предложении, роль подлежащего — с ролью начальной группы согласных, классификации гласных и согласных аналогичны классификации слов по частям речи и т. д. В этой и других статьях проводятся параллели между фонемой, а также ее вариантами, и морфемой, а также ее вариантами, между словом и предложением.

В то же время Б. Курилович в отличие от глоссематнков не сводил язык целиком к системе чистых отношений, подчеркивая, в частности, особую роль социального фактора. В статье «Лингвистика и теория знака» он писал: «Социальный фактор, который с первого взгляда кажется внешним по отношению к системе языка, в действительности органически связан с ней. Расширение употребления знака внутри системы является лишь отражением расширения его употребления в языковом коллективе... Сфера употребления знака внутри системы соответствует сфере его употребления в языковом коллективе. Иначе говоря, чем обобщеннее (беднее) содержание знака, тем шире сфера его употребления

говорящими; чем специальнее (богаче) содержание, тем уже сфера употребления не- только внутреннего (= внутри системы), но и внешнего (в языковом коллективе)». См. также такое высказывание в статье «Структура морфемы»: «Факт произношения в польском языке а суженного может не играть смыслоразличительной роли, но он релевантен для общественной характеристики говорящего; со стороны же говорящего он может быть показателем равноправного, интимного отношения к собеседнику». Итак, Е. Курилович четко осознавал, что сосредоточение внимания лингвиста на смыслоразличительной роли фонем может быть необходимым на определенном этапе исследования, однако оно вовсе не дает исчерпывающего описания. Для полноценного функционирования языка в обществе играют роль не только дифференциальные признаки, но и многие другие.

Е. Курилович подчеркивал и роль социального фактора в языковой диахронии. В статье «О природе ток называемых „аналогических" процессов» (1949), рассмотрев механизм языковых изменений по аналогии, он пришел к следующему итоговому выводу: «Конкретная грамматическая система позволяет увидеть, какие „аналогические" изменения в ней возможны... Однако лишь социальный фактор... определяет, осуществятся ли эти возможности и если да, то в какой мере... Изменения, предусмотренные „аналогией"... не являются необходимостью. Поскольку лингвистика вынуждена считаться с этими двумя различными факторами, она никогда не может предвидеть будущих изменений. Наряду с взаимозависимостью и иерархией языковых элементов внутри данной системы лингвистика имеет дело с исторической случайностью (в социальной структуре). И хотя общая лингвистика склоняется скорее к анализу системы как таковой, конкретные исторические проблемы могут решаться удовлетворительно лишь с учетом обоих факторов одновременно». В начале XX в. именно неспособность традиционной исторической лингвистики объяснить причины того, что тот или иной язык развивался именно так, а не иначе, послужила одной из причин перехода от сравнительно-исторического языкознания к структурализму. Однако и структурная лингвистика не смогла это сделать, на что четко указал польский ученый. Методами структурной лингвистики можно самое большее отсеять из множества потенциально возможных вариантов некоторые, абсолютно запрещаемые устройством системы. Выбор же между многими потенциально возможными вариантами развития обусловлен причинами, выяснение которых выходит за пределы внутренней лингвистики в терминологии Ф. де Соссюра. См., например, такой упоминаемый Е. Куриловичем фактор, как «движение от подражаемого говора к подражающему»: какой из говоров и диалектов окажется более престижным, какому начнут подражать носители других говоров и диалектов, изменяя свои системы, — этот вопрос определяется не выутриструктурными, а прежде всего социальными причинами.

Ежи Курилович не принадлежал к числу лингвистов, стремившихся к полному и связному изложению своей лингвистической теории.

Как пишет В. А. Звегинцев, «его теоретические статьи иногда производят впечатление этюдов, не имеющих общего значения». Однако все его работы, даже посвященные очень конкретным вопросам, тесно связаны с общими проблемами лингвистики, отражают четкую и продуманную концепцию, пусть не во всех пунктах изложенную. Свои теоретические положения Е. Курилович всегда подкредлял анализом фактического материала (не выходя, правда, почти никогда за пределы индоевропейских языков). Многие его идеи продолжают сохранять актуальность.



РОМАН ЯКОБСОН

Роман (Роман Осипович) Якобсон (1896—1982) был одним из крупнейших лингвистов XX в. Уроженец России, он работал в различных странах, прежде всего в Чехословакии и США. В ранний период своей долгой деятельности он был одним из ведущих представителей Пражского лингвистического кружка, позднее в его трудах отразился новый этап развития структурализма, выявившийся после Второй мировой войны.

Р. О. Якобсон родился в Москве и жил здесь до 1920 г. Он окончил гимназию при Лазаревском институте восточных языков, а затем Московский университет, где его учителями были видные представители фортунатовской школы: Д. Н. Ушаков, Н. Н. Дурново, М. Н. Петерсон. В студенческие годы он дружил с Н. Ф. Яковлевым, бывшим несколько старше, и со сбоим ровесником Г. О. Винокуром. Впоследствии при всех уточнениях и видоизменениях своих концепций Р. Якобсон подчеркивал принадлежность к Московской школе. Особо он выделял в связи с этим идеи Ф. Ф. Фортунатова о том, что язык — орудие для мышления и что «не только язык зависит от мышления, но и мышление, в свою очередь, зависит от языка». Интересы начинающего ученого не ограничивались лингвистикой. Вместе с Н. Ф. Яковлевым он занимался полевыми исследованиями фольклора и этнографии. Много он уже в те годы сделал в области изучения поэтического языка. В 1916 г. Р. О. Якобсон стал одним из основателей Общества по изучению поэтического языка (ОПОЯЗ), где сотрудничал с Е. Д. Поливановым и начинавшими свою деятельность видными литературоведами Б. М. Эйхенбаумом, Ю. Н. Тыняновым, В. Б. Шкловским. В связи с исследованиями по поэтике он сблизился с крупнейшими русскими поэтами той эпохи В. В. Маяковским и В. В. Хлебниковым. Первые его публикации в основном посвящены поэтике.

В 1920 г. Р. Якобсон уехал в Чехословакию, где прожил почти два десятилетия; до 30-х гг. он продолжал сохранять тесные связи со своими друзьями — литературоведами и лингвистами, оставшимися в СССР. В то же время он установил научные контакты с чешскими структуралистами и с Н. Трубецким; переписка Н. Трубецкого и Р. Якобсона, ныне опубликованная, показывает, как концепции двух крупных ученых развивались и менялись под влиянием друг друга. Р. Якобсон стал одним из основателей Пражского лингвистического кружка и одним из авторов его программных «Тезисов», рассматривавшихся выше. Его научные работы чехословацкого периода в основном посвящены фонологии, в том числе диахронной, структурной морфологии, теории языковых контактов и союзов, а также поэтическому языку- Особую извест-

ность получила его большая статья «К общему учению о падеже», изданная в 1936 г. (включена в однотомник его «Избранных работ» на русском языке). Здесь ученый на материале русской падежной системы применил к морфологии и грамматической семантике разработанный для фонологии теоретический аппарат пражской лингвистики, в частности, теорию оппозиций. В статье предпринята попытка выявить общие значения каждого из русских падежей и семантические признаки, на основе которых падежи противопоставлены друг другу.

В марте 1939 г. Чехия была оккупирована фашистской Германией. Р. Якобсон как еврей был вынужден перейти на нелегальное положение, а затем покинуть страну. После недолгого пребывания в скандинавских странах он в 1941 г. переехал в США, где прожил до конца жизни. Р. Якобсон работал в ведущих американских университетах и научно-исследовательских центрах: сначала в Колумбийском университете, затем с 1949 г. до выхода в отставку в 1967 г. — в Гарвардском, а с 1957 г. также в Массачусетском технологическом институте. Годы, которые ученый провел в США, характеризовались значительным увеличением интереса к СССР сначала как к союзнику по антигитлеровской коалиции, затем как к противнику в «холодной войне»; однако до 40-х гг. славистика в США была развита слабо. Р. Якобсон возглавил становление американской славистики и советологии, подготовил значительное количество специалистов. С 50-х гг. и до конца своих дней Р. Якобсон имел очень большой авторитет как в американской, так и в мировой науке и как славист, и как теоретик языкознания. Он сыграл значительную роль как в знакомстве американских лингвистов с европейской науке о языке, так и во введении в активный оборот мировой лингвистики идей русских и советских ученых. С конца 50-х гг. Р. Якобсон неоднократно бывал в СССР и много общался со своими советскими коллегами. У нас в разные годы было издано более тридцати его статей, а в 1985 г. вышел том его «Избранных работ». Все это однако лишь небольшая часть обширного наследия ученого.

В ранний период своей деятельности Р. Якобсон разделял основные положения пражской теории, совмещая структурный и функциональный подходы к языку. Как и другие пражцы, он был сторонником достаточно широкого подхода к языку, имевшего однако свои пределы. Например, он, как и большинство структуралистов 20—40-х гг., был решительным противником психологизма в лингвистике, в частности, в фонологии. В лекции, прочитанной в 1942 г., уже в США, он писал: «Наследие „психофонетики", пусть в скрытой форме, но еще живо... Мы продолжаем разыскивать эквиваленты фонем в сознании говорящего. Как это ни странно, лингвисты, занимающиеся изучением фонемы, больше всего любят подискутировать на тему о способе ее существования. Они, таким образом, бьются над вопросом, ответ на который, естественно, выходит за рамки лингвистики».

В то же время пражская фонологическая концепция, разработанная прежде всего Н. Трубецким, была далее развита Р. Якобсоном. По собственным свидетельствам последнего, во многом концепция дифференциальных признаков была результатом его последних дискуссий с Н. Трубецким в 1937—1938 гг. Уже в 1938 г. Р. Якобсон успел доложить Пражскому кружку свои идеи о возможности сведения фонем к комбинациям двоичных различительных (дифференциальных) признаков. Окончательно концепция сформулирована в известной работе, изданной в 1952 г. и выполненной Р. Якобсоном в соавторстве с американским лингвистом (также выходцем из России) М. Халле и крупным шведским специалистом по акустике речи Г. Фантом; по-русски эта работа «Введение в анализ речи: Различительные признаки и их корреляты» издана в 1962 г. во втором выпуске сборника «Новое в лингвистике*. Здесь последовательно каждая из известных в языках мира фонем трактуется как «пучок дифференциальных признаков» Каждый из этих признаков в системе того или иного языка противопоставляет одни фонемы другим (один и тот же признак может в одном языке противопоставлять фонемы, в другом нет, в последнем случае он оказывается не дифференциальным и, следовательно, не фонологичным). С одной стороны, концепция дифференциальных признаков стала реализацией идей Ф- де Соссюра об описании языка целиком через структурные свойства, через различия. С другой стороны, дифференциальные признаки — не чисто оппозитивные сущности, каждый из них имеет положительное акустическое значение (здесь важно было содействие в работе акустика Г. Фанта). Многие из выделенных признаков являются уточненными коррелятами традиционных звуковых признаков, давно известных (гласность — согласность, распавшаяся на два признака: гласность—негласность и согласность—несогласность; звонкость—глухость и др.), некоторые признаки однако менее очевидны. Сущность фонемы исчерпывается дифференциальными признаками, тогда как соответствующие фонемам реальные звуки обладают также рядом других признаков, которые однако не имеют отношения к фонологии.

В пределах данной концепции впервые для одного из ярусов языка была предложена универсальная система единообразного описания, не зависящего от особенностей конкретного языка. Система дифференциальных признаков в разных языках, разумеется, может не вполне совпадать, однако общий набор признаков один и тот же для всех языков мира, хотя какие-то из признаков могут в части языков отсутствовать. Дальнейшее привлечение ранее не известного материала может только добавить к известным примерно двум десяткам дифференциальных признаков какие-то новые. Аналогичные идеи Р. Якобсон старался распространить на другие ярусы языка, примером чему служит упомянутая выше статья о русских падежах, где строились дифференциальные признаки грамматического значения. Однако ввиду слишком сложной

структуры построить сколько-нибудь универсальную систему дифференциальных признаков для морфологии или семантики не удалось.

Последующее развитие лингвистической теории заставило Р. Якобсона в ряде пунктов пересмотреть ряд теоретических постулатов, свойственных раннему структурализму и часто прямо восходящих к Ф. де Сос-сюру. В этом отношении важно выступление Р. Якобсона на первом международном симпозиуме «Знак и система языка» в Эрфурте (ГДР) в 1959 г. Данное выступление, как и рассматриваемые ниже статьи Р. Якобсона «Значение лингвистических универсалий для языкознания» и «Лингвистика и теория связи», включено в хрестоматию В. А. Зве-гинцева. Здесь ученый подверг пересмотру ряд положений Ф. де Соссю-ра, так или иначе принимавшихся структуралистами межвоенных, а иногда и первых послевоенных лет.

Р. Якобсон, в частности, отмечает неточность обоих выделенных Ф. де Соссюром основных свойств знака — произвольности и линейности. Говорить о произвольности нельзя ни в отношении значительного количества производных и сложных слов, где связь слов с общим корнем никак не произвольна, ни в связи с морфонологическим строением языковых единиц, поскольку правила распределения фонем в корнях и аффиксах разных типов далеко не произвольны. Наконец, и в отношении простых (корневых) слов (которые безусловно в первую очередь имел в виду Ф. де Соссюр) проблема не столь очевидна, как это казалось основателю структурализма, а вопрос о звуковом символизме требует серьезного рассмотрения.

Другой же соссюровский принцип — линейности означаемого — вообще не может быть принят при концепции дифференциальных признаков: фонема — пучок признаков, выступающих одновременно; здесь Р. Якобсон предлагает аналогию с аккордами в музыке. Так же и выделенную Ф. де Соссюром синтагматику языка не следует понимать только как отношение элементов, расположенных во временной последовательности: можно говорить и о синтагматике одновременных элементов, в том числе тех же дифференциальных признаков фонем. Тем самым, по мнению Р. Якобсона, «целый ряд соссюровских положений об основных принципах строения языка утрачивает силу».

Р. Якобсон подверг критике и соссюровское противопоставление синхронии и диахронии; здесь, впрочем, подобную точку зрения пражцы и близкие к ним лингвисты вроде Г. О. Винокура высказывали задолго до 1959 г. Р. Якобсон, суммируя данный подход, пишет: «Стало ясно, сколь опасна непроходимая пропасть между этими областями и как велика необходимость заполнить эту пропасть. Соссюровское отождествление противопоставления „синхрония — диахрония" с противопоставлением „статика — динамика" оказалось ошибочным, поскольку в действительности синхрония отнюдь не статична: изменения совер шаются непрерывно и входят составной частью в синхронию. Действи-

тельная синхрония динамична; статичная синхрония — это абстракция, необходимая лингвисту для определенных целей, а согласованное с фактами, исчерпывающее синхронное описание должно последовательно учитывать его динамику. В течение некоторого отрезка времени оба элемента любого изменения — его исходная точка и его окончательная фаза — одновременно наличествуют в речи одного и того же языкового коллектива. Эти элементы сосуществуют как стилистические варианты».

В связи с этим Р. Якобсон делает важный вывод, далеко не сводящийся к проблеме сосуществования архаичных и «продвинутых» систем: «Представление о языке как о совершенно однородной, монолитной системе является слишком упрощенным. Язык — это система систем, общий код, включающий различные частные коды». Многие такие «частные коды» принято называть стилями. Пражцам и близким к ним ученым был свойствен интерес к лингвистической стилистике. Однако в 20—40-е гг. они скорее исходили из представления о единой системе языка, из которой в зависимости от функциональной установки отбираются те или иные единицы (так считал, например, Г. О. Винокур); но к 50—60-м гг. стили стали трактоваться в структурной лингвистике (не без влияния дескриптивизма) как особые системы, подъязыки некоторого языка, которые могут описываться самостоятельно.

В докладе ставятся еще два важнейших вопроса: об исследовании языковых значений и об учете в лингвистике позиций говорящего и слушающего. В большинстве направлений структурализма изучение значения оказывалось на заднем плане или даже отбрасывалось вообще (пражцам и советским структуралистам такая точка зрения была свойственна в наименьшей степени). Р. Якобсон призывал к должному учету значения: «Не только означающее, но и означаемое можно исследовать чисто лингвистическими, и притом совершенно объективными, методами». В связи с этим он в качестве такого объективного метода возлагал надежды на компонентный анализ, начало которого можно видеть в выделении сем у В. Скалички. Дальнейшее развитие такого рода методики привело к разложению не только грамматических, но и лексических единиц на семантические компоненты, см. пример, приводимый Р. Якобсоном: «петух — это самец курицы». При этом разложение лексической единицы на компоненты рассматривается Р. Якобсоном как перифразирование, изменение означающего при сохранении смыслового инварианта. Такой подход к семантике получил широкое распространение в 50—70-е гг., в том числе у ряда советских лингвистов. Однако выяснилось, что разные лексические единицы поддаются такому анализу в разной степени. В рамках структурализма полноценную теорию языкового значения так и не удалось построить.

Очень важны идеи Р. Якобсона, связанные с учетом позиций двух участников коммуникации: говорящего и слушающего. Данные проблемы в той или иной мере затрагивались многими лингвистами начи-

ная с младограмматиков, прежде всего в связи с рассмотрением вопроса о причинах языковых изменений; особенно интересен был здесь подход Е. Д. Поливанова, учитывавшийся Р. Якобсоном. Однако большинство структуралистов исключили данную проблематику из рассмотрения как выходящую за рамки внутренней лингвистики. Теперь же Р. Якобсон вновь поставил этот вопрос с учетом сложившихся к 50-м гг. положений теории информации. Он пишет: «Две точки зрения — кодирующего и декодирующего, или, другими словами, роль отправителя и роль получателя сообщений должны быть совершенно отчетливо разграничены. Разумеется, это утверждение — банальность; однако именно о банальностях часто забывают. А между тем оба участника акта речевой коммуникации подходят к тексту совершенно по-разному». Р. Якобсон вспоминает в связи с этим методологический принцип дополнительности, сформулированный крупнейшим физиком XX в. Н. Бором (с которым они вели совместный семинар в Массачусетском технологическом институте).

Путь слушателя, как указывает Р- Якобсон, проходит от воспринимаемого текста к смыслу; «для воспринимающего речь характерен неосознанный статистический подход»: пониманию текста способствуют вероятностные характеристики. Говорящий идет обратным путем: от смысла к тексту. Для лингвиста важны оба пути, но недопустимо их смешение: «Так, например, когда лингвист выбирает в качестве исходной точки для своего описания и анализа языка кодирование и поэтому отказывается от статистики и теории вероятностей... то он не должен — если он действует последовательно — исключать значение. Значение можно исключить из рассмотрения, лишь встав на точку зрения декодирующего (слушающего), для которого значение возникает лишь в результате процесса декодирования. Для говорящего же значение является чем-то первичным». При этом, конечно, надо помнить, что вся европейская (в широком смысле) наука о языке от александрийцев до дескрипти-вистов стояла, как правило, на «точке зрения декодирующего», хотя мало кто исключал из рассмотрения значение; лингвистика, основанная на позиции говорящего, существовала к 1959 г. либо на уровне самой общей постановки проблемы (идеи Л. В. Щербы об «активной грамматике»), либо при рассмотрении некоторых отдельных вопросов, например, вопроса о причинах языковых изменений, где обращали внимание на «лень» именно говорящего. Однако с 60-х гг. моделирование «пути говорящего» получило в лингвистике значительное распространение. В частности, идеи данного выступления Р. Якобсона, несомненно, оказали влияние на создававшуюся в 60—70-е гг. в СССР «модель смысл •» текст».

В работах Р. Якобсона послевоенных лет отразилось и развитие такого важного направления науки о языке, как лингвистика универсалий. Рассмотрим его опубликованную в 1963 г. статью «Значение лингвистических универсалий для языкознания».

Лингвистическая типология создавалась как дисциплина, изучающая различия между языками. Однако дальнейшее развитие языкознания все более подводило исследователей к проблеме общих языковых свойств. Об этом писал Э. Сепир, интересовались этой проблемой и пражцы. Однако в довоенные годы еще не хватало фактического материала, который стал к концу 50-х — началу 60-х гг. значительно богаче. Систематическое изучение общих свойств языков (универсалий) начала группа американских ученых во главе с Джозефом Гринбергом. В 1961 г. она провела в гарвардском университете конференцию по универсалиям, на которой выступил Р. Якобсон. Большинство докладов конференции издано по-русски в 1970 г. в виде пятого выпуска серии сборников «Новое в лингвистике».

В своем докладе Р. Якобсон отметил, что проблематика универсалий ставилась еще модистами в XIII в., но «лишь сегодня лингвистика имеет в своем распоряжении методологические предпосылки, необходимые для конструирования адекватной универсальной модели». В частности, для фонологии теория дифференциальных признаков как универсальная различительная система дает возможность выявлять не только различия, но и общие свойства языков мира. Универсалии выявлялись не только для фонологии, но и для других ярусов языка, более всего для морфологии и отчасти синтаксиса (прежде всего в области порядка слов), где не было (и нет до сих пор) столь разработанной общей системы описания. В этом случаи универсалии выделялись Дж. Гринбергом и др. целиком индуктивно, на основе просеивания материала по как можно большему числу языков. При этом выделялись безусловные универсалии, не имеющие исключений, и почти-универсалии, в отношении которых зафиксированы отдельные языки, составляющие исключения; те и другие универсалии могут быть неимпликативными (во всех или почти во всех языках существует некоторое явление) и имплика-тивными (во всех или почти во всех языках если есть одно явление, то есть и другое).

Р. Якобсон указывал, что не следует переоценивать важность различия между безусловными универсалиями и почти-универсалиями: «Статистическое единообразие с вероятностью несколько меньшей, чем единица, не менее важно, чем единообразие, вероятность которого равна единице». Он также подчеркивал значение импликативных универсалий, представляющих собой «более богатый инвентарь» по сравнению с более простыми неимпликативными. Им также отмечено, что импли-кативные универсалии часто связаны с противопоставлениями маркированных и немаркированных членов: если в языке есть маркированный член противопоставления, то есть и немаркированный, но не наоборот.

Р. Якобсон считал, что помимо выделения морфологических, фонологических и пр. универсалий необходимо иметь дело «со всеобщими

законами, управляющими отношениями между языковыми единицами различных уровней». Он с большим интересом относился к исследованиям Дж. Гринберга, выявлявшего связь между преобладающим в языке порядком слов и закономерностями его морфологической структуры. Р. Якобсон выдвигал и еще более общие идеи о закономерностях такого рода: *Если рассмотреть, например, фонему и слово в их единстве, то нетрудно прийти к выводу, что чем меньше число фонем и их комбинаций и чем короче слово (словесная модель) в данном языке, тем выше функциональная нагрузка фонем».

Особенно важна, как указывал Р. Якобсон, связь тех или иных универсалий с семантикой. В те годы некоторые из американских исследователей универсалий, прежне всего Уриэль Вайнрайх (1926—1967), стремились наряду с другими выделять и семантические универсалии. Речь шла, в частности, о универсальности для всех языков особого класса местоимений как указательных слов, разграничения первого, второго и третьего лиц в том или ином виде (конечно, не обязательно в виде глагольной категории лица) и др. Но и в области грамматических универсалий Дж. Гринберг и др. решительно отказались от свойственного дескриптивизму принципиального игнорирования языкового значения. Р. Якобсон пишет об этом: «Прав Гринберг, когда он утверждает, что было бы невозможно идентифицировать грамматические элементы в языках с различными структурами без обращения к семантическим критериям. Морфологическая и синтаксическая типология, как и универсальная грамматика, служащая ее основанием, связана прежде всего с „грамматическими понятиями", в терминологии Сепира». Эти понятия (значения числа, времени и т. д.) должны формально выражаться, но такое выражение может быть разнообразным (аффиксация, чередование и т. д.), а понятия составляют базу для сравнения языков и выделения универсалий. Р. Якобсон указывал и на необходимость различать в лингвистике универсалий грамматические и лексические значения.

Важна и такая обнаруженная Дж. Гринбергом закономерность, как соответствие порядка следования языковых элементов некоторому естественному порядку вещей. Вернее, как отмечает Р. Якобсон, Дж. Гринберг лишь подтвердил на большом языковом материале то, о чем говорил еще основатель семиотики Ч. Пирс: «Порядок следования языковых элементов соответствует последовательности в физическом опыте или последовательности в знании». Это проявляется, в частности, в свойственном почти всем языкам мира в качестве стандартного (доминирующего) порядке «подлежащее — дополнение». Выявлена также тенденция использовать нулевые аффиксы для обозначения немаркированных членов противопоставлений, тогда как маркированные члены имеют ненулевое выражение.

Подводя общие итоги развития лингвистики универсалий, Р. Якобсон отмечал общее стремление лингвистики 50—60-х гг. к интеграции

ранее независимых друг от друга областей: «Изоляционизм в его различных проявлениях исчезает из языкознания»; «В лингвистике наблюдается переход от традиционного изучения разнообразных языков и языковых семей через систематические типологические обобщения и интегрирование к детализованным исследованиям универсального типа». Лингвистика универсалий связывает между собой не только традиционно обособленные фонологию, морфологию, синтаксис, семантику и т. д., но и лингвистику со смежными науками. В заключение Р. Якобсон заявляет, что «современные лингвисты готовы отбросить апокрифический эпилог, напечатанный крупными буквами издателями „Курса" Соссюра: „Единственным и истинным объектом лингвистики является язык, рассматриваемый в самом себе и для себя"». Вновь, как и в других статьях, ученый указывает на необходимость сотрудничества с антропологами, психологами, культуроведами.

Лингвистика универсалий особенно активно развивалась в первые годы после упомянутой конференции, то есть в 60-е гг. Помимо США универсалиями много занимались и в других странах, в том числе в СССР. Это направление представляло собой пример отхода от свойственного раннему структурализму изоляционизма, попытку расширить горизонты лингвистики в рамках структурного подхода. В то же время изучение универсалий затруднилось недостаточной разработанностью понятийного аппарата лингвистики, несоизмеримостью многих лингвистических описаний, отсутствием сколько-нибудь единой системы терминов для большинства лингвистических дисциплин (кроме фонологии). Нередко в грамматиках одним термином именуются принципиально разные явления, а разными терминами — однотипные. Все это, конечно, сказывалось на формулировках универсалий. Кроме того, не всегда разграничивались два различных класса явлений: общие универсальные свойства человеческого языка и совпадающие свойства конкретных языковых систем. Большинство исследований касалось второго класса явлений, хотя иногда рассматривался и первый, например, в работах по сопоставлению языка человека с «языками» животных и другими семиотическими системами. Менее популярным изучение универсалий стало с конца 60-х гг. в связи с установлением в США почти монопольного господства генеративной лингвистики. Временно лингвисты сосредоточились на изучении общих свойств языка в отвлечении от свойств конкретных языковых систем, что снизило интерес к индуктивным обобщениям фактов. В 70-е гг. лишь немногие ученые занимались универсалиями в смысле, о котором шла речь выше. Однако проблема остается и сейчас стала вновь привлекать внимание.

Другой тенденцией, свойственной позднему структурализму, стало стремление к математизации лингвистики и ее сближению с точными науками. Эта тенденция достигла максимума в конце 50-х — начале

60-х гг. Во многом она была связана с практическими потребностями. Развитие вычислительной техники, активно начавшееся с 40-х гг. в США, СССР и других странах, поначалу шло без участия лингвистов. Однако вскоре стало ясно, что диалог человека с машиной — не чисто инженерная задача; он не может быть обеспечен без сотрудничества специалистов разного профиля, в том числе и лингвистов. Это требовало еще большего расширения сотрудничества языковедов с представителями иных наук. Помимо психологов или культуроведов надо было искать общий язык с естественниками и инженерами. На пересечении интересов последних с лингвистами развивались новые дисциплины: кибернетика и теория связи. Как всегда чуткий к происходящим в развитии наук процессам, Р. Якобсон посвятил этим проблемам ряд работ, в том числе статью «Лингвистика и теория связи» (1961).

В этой статье Р. Якобсон: указывает на многие параллели между лингвистикой и теорией связи. В обоих случаях производятся операции с дискретными единицами. Это относится не только к изучению письменного языка, где такие единицы даны заранее, но и к исследованию устного языка, где лингвист оперирует не реальным непрерывным речевым потоком, а последовательностями фонем, представляющих собой пучки дискретных дифференциальных признаков. В обоих случаях используются двоичные различительные признаки. В обоих случаях значительную роль играет понятие избыточности. В лингвистике, в частности, в фонологии, разграничиваются дифференциальные и избыточные признаки, последние характеризуют единицы, но не играют различительной роли. Как указывает Р. Якобсон, разграничение двух типов признаков вполне объективно и между ними всегда можно провести грань; в то же время лингвист не может совсем исключить избыточные признаки из рассмотрения (как не исключает их из рассмотрения и теория связи). В обоих случаях важнейшее значение имеют понятия кода, кодирования и декодирования. И в теории связи, и в лингвистике «код приводит в соответствие обозначение с его обозначаемым и обозначаемое с его обозначением». При кодировании и декодировании происходит преобразование одного вида информации в другой. Под кодированием Р. Якобсон понимал процесс преобразования смысла в текст говорящим (пишущим), а под декодированием — процесс обратного преобразования слушающим (читающим). Как и в других работах, в данной статье Р. Якобсон подчеркивал различия этих процессов. Наконец, в обоих случаях имеется явление, которое в теории связи называется «шумом». Помехи при восприятии сообщения могут происходить по разным причинам, в частности, из-за различия тех языковых систем, которые лежат в основе сообщения и в основе понимания у слушающего. Р. Якобсон подчеркивал, что понимание восприятия как декодирования — не то же самое, что дешифровочный подход у крайних деск-

риптивистов типа 3. Херриса. Наоборот, и лингвисты, и теоретики связи к моменту появления статьи все в большей степени понимали необходимость учета значения.

Р. Якобсон указывал на области, требующие сотрудничества двух дисциплин. Это не только прикладные исследования, но и ряд вполне теоретических дисциплин: теория перевода, изучение вероятностей тех или иных явлений и даже стиховедение, к которому еще в 20-е гг. применил статистические методы советский исследователь Б. В. Томашев-ский (1890—1957).

Особенно важно следующее положение Р. Якобсона: «Обратимый код языка со всеми его переходами от подкода к подкоду и со всеми постоянными изменениями, которые этот код претерпевает, должен быть описан средствами лингвистики и теории связи в результате совместного и внимательного изучения. Понимание динамической синхронии языка, включающей координаты пространства и времени, должно прийти на смену традиционной схеме произвольно ограниченных статичных описаний». Здесь мы видим идею использования точных методов для изучения языковой динамики, моделирования деятельности говорящего и слушающего, отхода от описания языка как статичной, отделенной от говорящего и слушающего системы. Это перекликается с идеями только начинавшей к 1961 г. свое становление генеративной лингвистики.

Р. Якобсон, начавший свою деятельность как видный представитель пражской школы, в последующей своей деятельности, не отказываясь от многих исследовательских принципов структурализма, вышел за те ограниченные рамки, которые накладывались на лингвистику в после-соссюровскую эпоху.-От стремления к обособлению лингвистики, к выработке ею собственных исследовательских методов, он перешел к достаточно плодотворным попыткам сблизить науку о языке с различными научными дисциплинами от нейрофизиологии до теории связи. Никогда не забывая о функциях языка, о его роли в процессе общения, он к концу своей деятельности прямо поставил вопрос о необходимости изучения языковой динамики, деятельности говорящего человека. Р. Якобсон не создал и вряд ли стремился создать какую-либо законченную лингвистическую теорию. Однако он много сделал для того, чтобы расширить горизонты лингвистики, поставить многие важные вопросы, ответы на которые науке еще предстоит дать.

ЛИТЕРАТУРА



Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет