Улица для имени или имя для улицы?

Хотя своего апогея практика присвоения названий «в честь» и достигла при советской власти, изобрели ее отнюдь не большевики. Понятно, что первые ростки и примеры «мемориальных» названий появляются там, где появляется практика волевой номинации. Имена и фамилии людей использовались в топонимике всегда, однако мы же не можем считать Крюков канал или Тучков мост примерами «сознательного увековечения». Даже если землевладелец называл улицы на своем участке именами членов семьи – и это тоже, на мой взгляд, нельзя рассматривать как увековечение в нынешнем понимании, поскольку таким названиям недоставало причинно-следственной связи «заслуги - имя». Так что пока примеры административной номинации были единичными – до середины XIX века – и «мемориальные» названия можно было пересчитать по пальцам одной руки. Давались они либо в именительном падеже – Екатерининский канал – либо просто-напросто переиначивались в употреблении на привычный лад (площадь Петра Первого очень быстро стала Петровской, а затем и вовсе Сенатской). Да и после середины XIX века, к чести тогдашних властей предержащих, не предпринималось насильственных попыток укоренения, например, громоздких «официальных» названий, таких как мост Императора Александра (Литейный). Но мемориальные названия – пусть пока и в привычной форме именительного падежа – появляются все чаще. Александровский парк (1842), Николаевский мост (а это первое волевое переименование в Петербурге!), Николаевская улица, Александровский проспект и Александровский сад наряду с Пушкинской улицей, Скобелевским проспектом становятся предвестниками новых подходов в городской топонимии.

Наконец, на рубеже нового века начинает укореняться связь «увековечение»- «родительный падеж» - появляются улицы Глинки, Гоголя, Жуковского. Именительный падеж, впрочем, пока позиций не сдает – в лице таких названий, как Суворовский и Лермонтовский проспекты, Боткинская улица, Пироговская набережная, куст пискаревских названий в честь петровских сподвижников. Но даже в именительном падеже в топонимику начинает грубо вторгаться политика – только как проявление верноподданнических чувств к здравствующим особам императорского дома можно рассматривать превращение в начале XX века трех старинных кронштадтских улиц (Господской, Посадской и Галкиной) в Николаевский пр., Михайловскую ул. и Алексеевскую ул. Впрочем, мемориальные названия появляются уже и стихийно – таковы улица Кондратенко в честь одного из немногих русских генералов, прославившихся в русско-японскую войну, а также трогательный пр. Карла и Эмилии в Сосновке – в память покончивших с собой несчастных влюбленных. Ну а такие примеры, как попытка переименования части наб. р. Фонтанки в наб. Принца Ольденбургского (к счастью, не реализованная на практике), показывает, что идея использования топонимии в увековечивающих целях вполне овладела умами уже накануне первой мировой войны.

Эти когда-то робкие топонимические тенденции – мемориальная, политическая и «политико-мемориальная» - берутся на вооружение победившей партией пролетариата и за годы советской власти доводятся до логического пределаожно рассматривать превращение трех старинных кронштадтских улиц (ГОсподской, как а проникать и в топонимию. онимии.ла Петовск, до абсурда. Поначалу план монументальной революционной пропаганды осуществлялся в виде недолговечных гипсовых скульптур, но большевики быстро сообразили, что еще более дешево и сердито переименовывать улицы в честь нужных деятелей. Таким образом убивали сразу двух зайцев – и «правильные» фамилии были всегда на виду, и неприемлемые по политическим соображениям названия выводились из повседневного обихода (впрочем, как мы знаем, с целым рядом знаковых петербургско-петроградско-ленинградских названий, начиная с Невского проспекта, люди расставаться не пожелали).

Вопреки распространенному мнению, уже с самого начала большевики не стеснялись именовать улицы не только в честь павших героев, но и в честь здравствующих вождей (в 1918 уже упомянутый Николаевский проспект в Кронштадте стал проспектом Ленина, каковым и остается доселе; там же появилась и улица Троцкого, бывший Александровский бульвар, ныне улица Зосимова). В лидерах мемориальной топонимики тогда прочно закрепились Володарский и Урицкий, впоследствии топонимическая обойма пополнилась другими лицами советского пантеона, как политическими, так и культурными, научными деятелями, героями войны. Начал свое победное шествие родительный падеж, становясь почти непременным спутником «увековечивания». Однако некоторые названия в народе закреплялись в более удобной форме именительного падежа – так, в нашем городе пр. Кондратьева стал Кондратьевским, переулок Дойникова – Дойниковым. А в вологодской Устюжне переулок Свободного Рабочего закрепился в чудесной форме Свободно-Рабочий переулок.

Мемориальные перекосы, когда в каждом городе в обязательном порядке должны были наличествовать имена из «обоймы» (которая не оставалась при том неизменной!) привели к некоторым печальным и характерным последствиям для топонимических представлений широких масс населения.

С одной стороны, немедленное стирание «провинившихся» имен закрепило условный рефлекс – раз переименовывают, значит, провинился. Но при этом – вот парадокс – одно только наличие имени на карте никак не могло гарантировать долговечность памяти об увековеченном лице! Нахлынули всякого рода однофамильцы, причем наивные увековечиватели полагали, что «их» деятель настолько велик, что уж его-то спутать ни с кем никак невозможно. Наглядным опровержением этого заблуждения служат такие примеры. Улица Чайковского первоначально была предусмотрительно названа улицей Композитора Чайковского (в этом же ряду с 1923 года - ул. Писателя Писарева, ул. Зодчего Росси и др.). Но приставка «композитор» от Чайковского быстро отвалилась, а соответствующее топонимическое окружение – Каляев, Воинов, Петр Лавров - давало повод сторонникам конспирологических теорий утверждать, что улица «на самом деле» названа в честь народовольца Николая Чайковского. Эта городская легенда будет жить еще очень долго. Ну а с улицей Прокофьева все еще проще – десять из десяти опрошенных скажут вам, что улица названа в честь композитора, между тем ее наименовали в честь поэта Александра Прокофьева (в названиях окрестных улиц есть и композиторы, и поэты, но как видно, «по умолчанию» в памяти всплывает более значимый культурный деятель). Но по упомянутым улицам хоть сохранились источники с формулировками увековечения, а попробуйте-ка понять, в честь кого получила свое имя улица Лагоды? С большой долей вероятности можно утверждать, что это был пулеметчик Семен Лагода, погибший в довоенном пограничном конфликте на озере Хасан, но и от однофамильца, ныне совсем безвестного, в данном случае нельзя быть застрахованным.

Многочисленные казусы, подобные вышеописанным, подтверждают парадоксальный вывод – в условиях подавляющего господства «мемориальной» топонимии гарантировать действительное увековечение название улицы НЕ МОЖЕТ (если, конечно, деятель не входит в ту самую «обойму», бывшую обязательной к повсеместному наличию, или сам по себе не является фигурой общекультурного масштаба, в «дополнительном» увековечении не нуждающейся). Частичное осознание этого факта привело в свое время к появлению таких трудновыговариваемых названий, как улица Пограничника Гарькавого, пр. Н.И. Смирнова и тому подобным попыткам «конкретизировать» увековечиваемого. Мы видим, таким образом, что в попытках создания «топонимических мемориалов» поборникам увековечивания приходилось громоздить все более сложные словесные конструкции, которые в быту зачастую принимали не совсем приличные формы. Но людей, твердо убежденных в том, что наивысшее признание человеческих заслуг – «именной топоним», не останавливали подобные мелочи, и списки улиц наших городов пополнялись Жаком Дюкло, Вилле Песси, Амилкаром Кабралом, Зденеком Неедлы, Виторио Кодовильей… К счастью, хотя бы топонимическое увековечение здравствующих людей с 1960-х годов было объявлено вне закона (исключение составляли, пожалуй, лишь Гагарин и Терешкова). К несчастью, в наше время такие примеры (и совсем не для космонавтов) опять входят в практику.

Любопытно, что недобрым словом помянутый родительный падеж стал настолько неотъемлемым признаком «топонимического мемориала», что были и примеры переименования Гоголевской улицы в улицу Гоголя (Псков) – первоначальный вариант казался недостаточно «мемориальным»! Даже если речь идет не о названии в честь человека, многие искренне полагают, что родительный падеж добавляет в названии торжественности и важности (например, творцы «набережной Европы» явно придерживаются такого мнения). От этих штампов не свободен никто – не кто-нибудь, а краеведческий клуб Кронштадта обратился в Топонимическую комиссию с просьбой переименовать Лазаревский переулок в улицу Адмирала Лазарева – дескать, так понятнее, в честь кого назван сей проезд (да и статусную часть заодно хорошо бы дать более солидную, соответствующую «масштабу личности» - еще один штамп мемориальной топонимии). Муниципалы Усть-Ижоры наотрез отказались от названия Захаровская улица, требуя формы «улица Захаровых». Более того, немногие сохранившиеся названия в форме краткого прилагательного женского рода стали восприниматься как родительный падеж – Бармалеева и прочие подобные улицы - чему, впрочем, немало способствовали неграмотные адресные знаки. Отсюда – «ложные мемориалы» вроде «улицы Зеленина», «улицы Репищева» или «улицы Майорова» в Выборге. Скверный анекдот получился из благого намерения увековечить в одном из иркутских поселков героев Куликовской битвы. Разумеется, других вариантов, кроме родительного падежа, не рассматривалось, и с улицей Пересвета проблем не возникло. А вот улица имени другого героя после различных канцелярско-бюрократических превращений оказалась – прошу меня простить, но это чистая правда – улицей Ослабля. В Петербурге обиду на нашу комиссию затаили родственники героя России Тимура Сиразетдинова – нам не удалось объяснить людям, почему улица его имени будет смотреться на карте и ложиться на язык, скажем мягко, не слишком удачно. Но ведь и одно только благозвучие фамилии не может быть достаточным условием для увековечения личности на карте! А что может?

Учитывая во многом печальный опыт мемориальных наименований прошлых лет, так и напрашивается вывод – с такими названиями пора заканчивать! Ведь всех достойных людей на карту все равно не перенести, а вреда от таких «мемориалов» едва ли не больше, чем пользы. Этого мнения придерживался и я – пока сам не столкнулся вплотную с проблемами практической топонимики. И вот тут стремительный рост города, связанный с появлением все новых кварталов застройки, требующих новых названий, заставил меня скорректировать твердое убеждение в необходимости «моратория на увековечение».

Да, вопреки еще одному распространенному штампу, задачей Топонимической комиссии является не повальное увековечение достойных деятелей, а создание гармоничной, вписывающейся в культурный и исторический городской контекст, топонимической среды. Но если мы поставим, наконец, лошадь впереди телеги, то окажется, что для некоторых имен человеческих на карте вполне может найтись место! Нужно только исходить из принципа, который я кратко сформулирую следующим образом – «не улица для имени, а имя для улицы».

Дано: квартал «в чистом поле», недалеко от Сестрорецка. Со дня основания Петербурга вокруг – леса, поля да болота, исторических мест для «привязки» поблизости нет. Требуются: названия для новопроложенных улиц. Конечно, в крайнем случае на помощь может прийти старый добрый географический принцип, освоенный еще в XIX веке, но тут поступает предложение от местной администрации – назвать улицы в честь знаменитых российских и советских спортсменов, уроженцев Сестрорецка. А почему бы и нет? Имена людей, имеющих прямое отношение к окрестностям, к тому же объединенные общей тематикой, смотрятся вполне логично… Так на карте появились улицы Александра Паншина, Николая Соколова и Всеволода Боброва.

Другой пример – квартал на Юго-Западе Петербурга, улицы в котором были названы еще в середине 1970-х гг., а до реальной застройки дошло только сейчас (я имею в виду Балтийскую Жемчужину). Имевшиеся названия носят имена военачальников, связанных с обороной Ленинграда – адмирала Трибуца, маршала Мерецкова. Однако проект планировки за 40 лет слегка изменился, и в плане появилась «лишняя» улица. Мы сочли, что в этом случае уместно дать ей имя в русле общей тематики и в соответствующей форме – улица Адмирала Черокова (в годы войны он командовал Ладожской флотилией).

Наконец, последний пример из ряда только что официально утвержденных названий – в новом микрорайоне «Северная Долина» близ Парнаса. Поскольку на севере Ленинграда в названиях новых улиц доминировала культурная тематика, да к тому же название самого проекта звучит вполне тактично и приемлемо (в отличие от той же Жемчужины и прочих «оазисов» и «набережных Европы»), мы решили, что уместно будет использовать для названия новых улиц имена Федора Абрамова, Николая Рубцова и Валерия Гаврилина – писателя, поэта и композитора, уроженцев русского Севера, тесно связанных с нашим городом.

В общих чертах концепцию «допустимого увековечивания» можно сформулировать так. Разумеется, в целях увековечения недопустимо переименование существующих объектов городской среды (каковое вообще возможно ТОЛЬКО при возвращении исторического названия). «Мемориальные» названия могут появляться только в кварталах новой застройки при отсутствии возможности обоснованного выбора нейтральных названий, связанных с историческим прошлым конкретного места. То есть первичной в данном случае является не потребность в увековечивании, а потребность в наименовании! («не улица для имени, а имя для улицы»). Пока, к сожалению, в качестве гипотетического приходится рассматривать вариант с переносом на новые проезды нынешних названий улиц, которым планируется вернуть исторические имена – но хочется верить и в такую возможность.

При всем этом имена «увековечиваемых» не только должны быть легко читаемыми, хорошо «ложиться на язык», но и должны соответствовать некоторой общей топонимической концепции, выбранной для конкретного района застройки. Это правило действует вообще для всех новых наименований, но применительно к «именным» оно полезно и тем, что помогает идентифицировать «увековеченных», избегая казусов, подобных Чайковскому или проспекту Кузнецова на том же Юго-Западе.

Что же касается моратория, то он должен быть безусловным – в отношении увековечения ныне здравствующих людей, а для политических деятелей – и после их смерти, притом бессрочным. Новые имена, появляющиеся на карте, должны служить идее общественного согласия, до которого применительно к нашим политикам всех времен очень и очень далеко. Если же говорить о каком-то минимальном сроке, который должен пройти после смерти увековечиваемого в остальных случаях, то при соблюдении вышеописанных принципов в нем нет необходимости. Конечно, хотелось бы дополнительно застраховаться от сиюминутных, злободневных решений. Но стоит ли устанавливать правила с неизбежными исключениями? Я не буду говорить про директивы увековечения, спускаемые «сверху», а просто напомню историю со сквером Андрея Петрова. Наш замечательный композитор был в первых рядах тех, кто в свое время не позволил уничтожить этот клочок зелени на Петроградской стороне. Когда он ушел из жизни, идея назвать сквер его именем появилась вполне естественно, и неужели для этого нужно было ждать 5-10-15 лет? Нельзя было упускать и очень важный практический аспект – ведь таким образом имя композитора стало защитой скверу и после его смерти, а кто знает, какие еще идеи за это время могли прийти в голову нашим застройщикам…

Итак, позволю себе сделать следующий вывод: несмотря на чудовищные перекосы, допущенные в практике мемориальной топонимии на протяжении прошлого века, названия такого рода все же могут появляться у городских объектов. Но основанием для этого может быть только реальная потребность в наименовании объекта, а не жгучее желание увековечить кого-нибудь все равно где и любым способом. И окончательное решение в таких случаях должно быть за топонимистами, которым не следует оправдываться перед инициаторами увековечений, ведь существует множество других способов оставить имя в истории. А улица не для имени - это имя для улицы.