АЛАНЫ И ОСЕТИНЫ В ГРУЗИНСКИХ ПИСЬМЕННЫХ ИСТОЧНИКАХ Н. Бепиева

АЛАНЫ И ОСЕТИНЫ В ГРУЗИНСКИХ ПИСЬМЕННЫХ ИСТОЧНИКАХ

Н. Бепиева

Как известно, взаимосвязи между грузинами и осетинами очень глубоки и богаты. «Грузины знают своих соседей осетин с тех времен, с каких знают самих себя. Еще во времена Парнаваза грузины и осетины были в тесных взаимосвязях», - отмечал академик Вс. Миллер (Миллер 1887: 24). На древность данных взаимосвязей указывается многими видными грузинскими учеными. Академик Г. Ахвледиани писал: «Что касается древности, думается, что грузинские и аланские (впоследствии «осетинские» по грузинским источникам) народности веками жили совместно, имели тесные взаимоотношения. Это могло произойти в последние века до н.э. или, естественно, в первые века н.э. Об этом частично свидетельствует замечательный памятник «Армазская билингва» (I-II вв. н.э.)». Несколько собственных имен, как правильно истолковал В.И. Абаев, являются осетинскими (аланскими) именами. Xsefarnug. Точное соответствие второй части данного слова мы имеем в осетинском (фарнуг) – ср. в нартском эпосе встречается подобное тому собственное имя Bora-Farnug. Собственным является в нартском эпосе имя Zevakh (Зивёг-ленивый), Iodmangan (Иодманган по-дигорски. – слабый, бессильный); Saragas (Сёрёгас – здоровый) (Ахвледиани).

Армянский историк Мовсес Хоренаци пишет: «Блаженная Нуне ушла оттуда (т.е. из Мцхета), чтобы своей доступной речью обратить другие уголки Грузии. Осмелюсь сказать, что Нуне была женщиной-апостолом. Она проповедовала Евангелие от Кларджети до Алании и Каспия, до границ маскутов, как об этом свидетельствует Архангел» (Мовсес Хоренаци, «История Армении», 1984, с. 172).

В грузинских источниках ovsi (осетины), а также аланы упоминаются в грузинском агиографическом сочинении «Мученичество святого Або».

Написанное в XIV столетии сочинение «Житие святого Николая Двали», по мнению К. Кекелидзе, «дает сведения о христианизации и картизации (огрузинения) осетин».

Много интересных моментов передает об аланах-осетинах Вахушти Батонишвили.

Сохраненное в грузинских исторических источниках упоминание аланов, осетин и их предков является ярким свидетельством того исторического единства и взаимосвязей, которое сформировалось между двумя народами на протяжении веков.

РЕАЛИИ АРХИТЕКТУРНОГО НАСЛЕДИЯ РАННЕСРЕДНЕВЕКОВОЙ АЛАНИИ В КОНТЕКСТЕ СОВРЕМЕННОГО ЭТАПА ХРАМОСТРОИТЕЛЬСТВА НА ЦЕНТРАЛЬНОМ КАВКАЗЕ И В ПРЕДКАВКАЗЬЕ: ПРОБЛЕМЫ ПОСТИЖЕНИЯ, СОХРАНЕНИЯ И ВОЗРОЖДЕНИЯ НАСЛЕДИЯ, СОВРЕМЕННЫЕ ПРИНЦИПЫ И ТЕНДЕНЦИИ РАЗВИТИЯ ТРАДИЦИЙ

В.Б. Бесолов

Однако многонациональное население городов и сельских поселений Северной и Южной Осетии оказалось в трудной ситуации, несмотря на то, что Северный Кавказ, а еще точнее историческая Алания является древнейшим очагом христианства во всей России. Ведь реакционная волна 1930-х годов и последующего времени безжалостно разрушила церкви, храмы, соборы и мечети – великолепные творения культовой архитектуры XIX – начала XX вв., а, нередко, более раннего времени. Чудом уцелевшие единичные культовые сооружения были превращены в краеведческие и литературные музеи, залы камерной и хоровой музыки, в амбары, складские помещения, которые функционировали до начала 1990-х годов. Только в Армянской Апостольской Церкви города Владикавказа на протяжении десятилетий и в грозные годы войны не прекращалась литургия.

В связи со сложившейся религиозно-церковной ситуацией в республиках Северная и Южная Осетия с 1990-х годов вновь созрел социальный заказ на строительство новых культовых сооружений и ремонт существующих, уже старых. Удовлетворение проблемы востребованности общества в культовых сооружениях происходит стихийно, без какой-либо государственной программы, утвержденной Правительством, Парламентом, Главой или Президентом республики.

Видимо представители органов республиканской верховной власти и подлинная интеллигенция Северного Кавказа и Предкавказья не всегда помнят о том, что аланы приняли христианство еще в эпоху раннего средневековья.

Живыми свидетелями безмолвного раннехристианского средневековья являются уцелевшие в той или иной степени сохранности редчайшие памятники зально-сводчатой и центрально-купольной архитектуры, а также малоизвестные труды православного духовенства, отечественных и иностранных востоковедов, преимущественно кавказоведов, в которых рассматриваются и вопросы о времени христианизации армян, агван, грузин, абхазов, аланов и адыгов. Кстати, относительно времени принятия христианства народами и государствами раннесредневекового Кавказа, в частности Аланией, еще не было сказано веского слова российскими и зарубежными религиеведами, кавказоведами и византологами.

Упоминаемая ныне в научных русскоязычных исторических исследованиях дата христианизации алан малоубедительна и не адекватна архитектурной реальности той поры, безмолвной и далекой, но немеркнущей по своей идеологической и культурной значимости. Не вызывает сомнения предположение некоторых духовных и светских ученых, что в эпоху раннего средневековья (IV – перв. пол. IX в.) христианизация алан была поверхностной и не повсеместной. «Она ограничивалась, – по верной мысли митрополита Гедеона, – сооружением христианских храмов и усвоением некоторых обрядов, праздников, постов, названий отдельных святых и Девы Марии». И далее, прислушаемся к голосу митрополита Гедеона: «Построенные в ранний период христианства (выделено нами. – В.Б.), возведенные здесь первыми миссионерами, учениками и последователями апостолов Андрея Первозванного и Симона Кананита, …эти храмы имеют огромное историческое значение»¹. Несомненно, эти уникальные горные храмы сводчатой и купольной архитектуры имеют огромное научное и культурное значение как вещественные признаки христианской религии и как «…материальные доказательства существования крупной христианской Аланской державы» (выделено нами. – В.Б.). Мы вполне солидарны с митрополитом Гедеоном, поэтому еще раз процитируем его: «Христианство, неся в горы Кавказа передовую культуру, сыграло великую роль в утверждении могущественной Аланской державы». Действительно, принятие христианской веры аланами было прогрессивным историческим и культурным актом, так как религия способствовала совершенствованию мировоззрения и развитию письменности.

Первые зачатки христианской веры стали проявляться на Северном Кавказе, в Алании еще в I веке благодаря апостольской деятельности святого Андрея Первозванного. По церковному преданию, св. апостол Андрей в 40-м году нашей эры проповедовал христианское вероучение среди горских народов: а л а н, абазгов и зикхов. «Таким образом, – пишет митрополит Гедеон, – по всем указанным здесь (в его книге. – В.Б.) источникам, апостол Андрей Первозванный первым возвестил Слово Божие в горах Северного Кавказа». Из содержательной статьи о жизни и миссионерской деятельности апостола Андрея Первозванного следует: «В последнем, 3-м, путешествии апостол Андрей Первозванный продолжил свою проповедь в Тао, Кларджети, Мегрелии, Абазгии и Сванети, после чего направился на север проповедовать христианство аланам (выделено нами. – В.Б.) и зихам; дойдя до города Фостафор в Алании, он совершил много чудес и крестил алан»¹. Думаю, что проповедническая деятельность Андрея Первозванного на территории Алании следует принять как неопровержимый факт, как истину. Хотя там, в этой местности, христианская вера введена была гораздо позже. Духовная литература свидетельствует «…об учреждении в V веке христианской иерархии на Северном Кавказе»².

В последующее время распространением христианства на Северном Кавказе занимался и грузинский царь Вахтанг Гурген-Аслан (IV век), а VI Вселенский Собор (680-681гг.) подчинил Мцхетскому патриаршему престолу Аланию и Зихию. Постепенно христианство прогрессировало в местной этнической среде Северного Кавказа, потому что аланское общество внутренне становилось более подготовленным к восприятию норм христианской литургии, точнее православного богослужения, церковных символов, ритуалов и церемониалов. Более того, успехи развития христианства на Северном Кавказе получили отражение в уставе императора Льва Мудрого (894-911гг.), где упоминается об Аланской митрополии. Невольно возникает вопрос: могла ли в конце IX века, а может быть и гораздо раньше, функционировать митрополия без культовых сооружений, без церквей? И возможно ли такое вообще? Это парадокс или нонсенс, или как же иначе понять?

Между прочим, некоторые исследователи сводчатых и купольных храмов – светочей православия в горах Северного Кавказа, относят время возникновения храмов купольной архитектуры Западной Алании к эпохе Юстиниана Великого и последующего времени (VI-XI вв.). Вместе с тем, преосвященный Владимир датировал обнаруженный среди живописных развалин в крепости Рим-гора на берегу Подкумка большой Каменный крест с греческой надписью VII-VIII веками. Более того, митрополит Гедеон не переставал восхищаться изумительной архитектурой Сентинского храма и каждый раз подчеркивал его древность: «…у подножия горы, увенчанной древним христианским храмом – замечательным памятником раннего христианства среди народов Северного Кавказа». И далее, он пишет: «…святыни – древнего храма, время постройки которого теряется во мраке веков». И еще: «…древнехристианских памятников в верховьях Кубани».

Митрополит Гедеон заключает: «Археологические памятники также указывают на довольно раннее проникновение христианства в среду алан (выше и здесь выделено нами. – В.Б.). Судя по развалинам древних храмов и многочисленным погребениям, в Х веке вся Алания была христианской страной»¹. Очевидно, при основательном исследовании истории христианской религии в контексте эволюции христианской архитектуры исторической Алании, будет вырисовываться более правдоподобная картина интенсивной конфессиональной и созидательной жизни раннесредневековых алан и, несомненно, аланского общества и государства эпохи зрелого средневековья.

Несомненно, Алания была страной высокого развития христианской идеологии и культуры. Аланские мастера создали зрелые произведения мемориальной и культовой архитектуры и монументальной живописи, составляющие самостоятельную страницу истории архитектуры и монументальной живописи стран Христианского Востока и Византии. Оригинальные творения аланских зодчих и художников-монументалистов, чудом уцелевшие на возвышенных и низменных местах в глубине горных ущелий Центрального Кавказа, являются ныне национальным достоянием их прямых и косвенных потомков. Именно из Алании, как передовой страны эпохи раннего и зрелого средневековья, расходились векторы развития христианской идеологии и культуры, основы которой воспринимались другими горскими и степными племенами, соседними народностями в «период с I по XIII столетие»¹.

Теперь обратим внимание на следующие исторически важные моменты. Во-первых, процесс христианизации армян, агван, грузин состоялся в самом начале и первой половине IV века, абхазов – в середине VI века, а соседних алан – только лишь в первой трети X века, судя по современным исследованиям². Такая датировка абсолютно неуместна, необоснованна и выглядит, мягко выражаясь, крайне нелепо. Нам представляется, что сообщения Константинопольского патриарха Николая Мистика относятся не к начальной или промежуточной, а к очередной, завершающей волне христианизации алан. Во-вторых, зримые, весомые, телесные памятники культовой архитектуры средневековой Алании возведены гораздо раньше, того диапазона времени, которого инерционно придерживаются в своих трудах некоторые историки, археологи, этнологи, историки религии и те историки архитектуры, которые наскоками пытаются исследовать архитектурное наследие национальных республик Северного Кавказа. В-третьих, аксиоматично положение о том, что пока каждый, даже руинированный, памятник сводчатой и купольной архитектуры не будет основательно обследован в натуре с последующей корректировкой архитектуроведческого описания и подготовкой грамотно выполненных обмерных чертежей и фотоснимков, включая и графическую реконструкцию памятника архитектуры, и на основе этих материалов не будет подготовлено и издано подлинное архитектуроведческое исследование, никакой речи не может быть о развитии архитектурно-творческой мысли средневековых аланских зодчих, о динамике средневекового архитектурного процесса в исторической Алании или на Северном Кавказе в целом. Разве можно рассматривать культовую архитектуру всех национальных республик Северного Кавказа, и при этом, не имея в наличии ни одного монографического исследования об отдельном памятнике архитектуры, состоящее из профессионально выполненной его интерпретации, анализа, датировки и атрибуции? Однозначно, конечно нет.

Пока не будут выполнены монографические архитектуроведческие исследования о памятниках важнейших архитектурных морфотипов средневековой Алании, и пока не будут введены в научный обиход исторические свидетельства об аланах и Алании, почерпнутые из ранневизантийских, древнеармянских и древнегрузинских письменных источников раннесредневековой эпохи, невозможно научно и достоверно представить ни сакральную, ни склеповую, ни башенную архитектуру раннесредневековой Алании и позднесредневековой Ингушии, Осетии, Балкарии и Карачая как целостный и динамичный историко-архитектурный процесс. Хотя некоторые архитекторы умудряются представить к защите докторские диссертации, написанные на уровне исследования историка-краеведа, и, как ни удивительно, пользуясь тем, что среди членов диссертационных советов Российской Федерации по теории и истории архитектуры почти не осталось архитектуроведов-кавказоведов, успешно их защищают¹.

Внутренние феодальные распри в могущественном аланском государстве эпохи зрелого средневековья (втор. пол. IX – перв. треть XIII вв.) и его распад на мелкие феодальные княжества явилось причиной медленного затухания христианской религии на Центральном Кавказе как официальной государственной идеологии. Православие перестало быть таковой. С развалом единого государственного образования интеллектуальный уровень аланского этноса стал угасать. В дальнейший период распространять или насаждать христианство было невозможно, потому что христианская религия прививалась только тогда, когда аланское общество внутренне было готово к восприятию православной веры и когда в государстве созрела потребность и возникли условия для формирования новой, официальной идеологии. Поэтому в период позднего средневековья (вторая треть XIII – сер. XIX вв.) более интенсивно стало развиваться традиционное религиозное мышление. Духовный аспект этого периода можно охарактеризовать емкой мыслью известного историка-кавказоведа Б.В. Скитского: «Произошел синкретизм старого язычества и нового христианства, точнее сказать, образовался очень тонкий налет христианской религии на вполне устойчивые языческие верования, которые сохранились во всей своей целости в жизни осетин до позднейшего времени»¹.

О сохранении и возрождении аланских

архитектурных традиций

Осетины, балкарцы и карачаевцы как потомки раннесредневековых алан закономерно наследуют их материально-художественную и духовную культуру. Однако, надо отметить, после исчезновения алан с исторической арены и появления на той же территории новых этносов, христианская традиция окончательно исчезла вместе с ними, т. е. не получила дальнейшего развития в иной этнической среде. Более того, у осетин стали пробиваться ростки древней языческой идеологии и культуры и то же самое, аналогично, происходило у балкарцев и карачаевцев, которые, этнически не являясь потомками тюрков, почему-то перешли на тюркский язык, и, к тому же в XVIII-XIX вв. приняли исламскую веру. Если осетины оставались христианами номинально, точно так же формально балкарцы и карачаевцы стали мусульманами.

Архитектурное наследие исторической Алании – памятники сводчатой и купольной монументальной культовой архитектуры – является исключительным по типу, форме и силе эстетической выразительности художественным богатством осетин, балкарцев и карачаевцев. На территории Северной Осетии, в ее горной части сохранились уникальные по композиции плана и пространственно-тектонической структуре памятники зально-сводчатой архитектуры Восточной Алании: развалины храмов в Зруге и Тли, руины церкви в Регахе. А на территории Карачая в Тебердинском, Кубанском и Зеленчукском ущельях, сохранились столь же оригинальные по плановой композиции, структуре внутреннего пространства и формированию наружных масс памятники купольной архитектуры Западной Алании: центрально-купольный крестовидный храм Сенты (на вершине одноименной горы) и крестово-купольные четырех и шестистолпные храмы Шоана над селением Коста Хетагурова (в прошлом, Георгиевско-Осетинского), Северный, Средний и Южный в Нижнем Архызе, облик которых изменен в результате неоднократных ремонтов и вольных реставраций. Кроме названных, существует еще много памятников сводчатой и купольной архитектуры исторической Алании, которые находятся в руинированном состоянии.

Храмы Западной и Восточной Алании отличаются не только по композиции плана и пространственно-тектонической структуре и форме, но и по характеру интерьера и наружного облика, их эстетической выразительности. Хотя все они возведены из местного камня, тем не менее, различаются они и по строительной технике, технологии возведения стен, арок, сводов и куполов, по характеру дверных и оконных проемов и внутренних опор, и, наконец, по принципу устройства алтарной апсиды. Признаками сходства являются: принцип создания пластичного интерьера, цельность пространственной структуры, характер распределения наружных масс, строгость архитектурных форм с присущим им четким геометризмом и элементарной пластикой, полное отсутствие орнаментального декора на фасадах, изысканный гармонический строй и лапидарный архитектурный образ храмов.

Как культурно-экологические реальности аланской эпохи они консонируют с окружающей естественной средой, являются значимыми акцентами в горных ущельях Центрального Кавказа, живыми символами образа жизни и стиля мышления аланского этноса. В этих уникальных храмах закодирована самая существенная информация столь отдаленной от нас исторической эпохи, информация этнического, социального, конфессионального, экономического, политического и дипломатического аспектов, они являются неизменным показателем уровня знаний и творческой одаренности аланского этноса.

Судя по специфическим особенностям архитектуры и строительной техники культовых сооружений можно полагать, что сохранившиеся до наших дней сводчатые храмы Восточной Алании были возведены одной строительной артелью, а купольные храмы Западной Алании возводились разными мастерами архитектуры и каменщиками: храм Сенты – одними, храм Шоана – другими, храмы Нижнего Архыза – третьими. Кроме того, все эти храмы отличаются внутренним единством: соразмерностью частей и целого, пропорциональным соотношением всех составляющих архитектурный организм, художественной гармонией построения архитектурного облика.

Крайне важно обратить внимание на то, что идентичные принципы создания лаконичных и строгих архитектурных форм свойственны как склеповым, так и башенным сооружениям Центрального Кавказа, что является свидетельством творческой преемственности ведущих черт языческих архитектурно-строительных традиций в процессе формирования и развития восточнохристианского архитектурного койне.

Несомненно, одно: мастера культовой архитектуры, создавшие сводчатые и купольные храмы Западной и Восточной Алании обладали генетически единым представлением о геометрически четкой плоскости стены и архитектурной формы, лишенных орнаментального декора и рельефной пластики, о симультанном восприятии внутреннего пространства храма, о неизменной активности вертикали и пассивности горизонтали, т. е. истоки их мастерства восходят к единой культурно-эстетической основе. Эти и еще некоторые другие закономерности создания архитектурного организма языческих и христианских сооружений убедительно свидетельствуют о том, что мастера архитектуры и строительной техники, создавшие оригинальные архитектурные морфотипы культовых, мемориальных и оборонительных сооружений, являются выходцами из гомогенной этнической среды.

Несмотря на разные типы и формы архитектурных творений эпохи раннего, зрелого и позднего средневековья, в них отчетливо прослеживаются черты творческой преемственности и органичного симбиоза старых, языческих архитектурно-строительных традиций и принципы их воплощения в новых христианских сооружениях. И в том, и в другом случае неизменной константой являлось функциональное назначение архитектурного объекта, или, иными словами, для каких конкретно целей строится жилище, склеповое и башенное сооружение, сводчатая церковь и купольный храм. Функциональная целесообразность, конструктивная логика, эстетические критерии имели исключительно принципиальное значение при создании архитектурного объекта.

Несколько особняком стоит зально-сводчатая церковь святого Георгия, известная в народе как Дзивгисы-дзуар (Куртатинское ущелье Северной Осетии). Для специалиста по истории архитектуры и строительной техники этот памятник уже потерял свою научную и культурную значимость. Вольное вторжение в архитектурный организм необычного храма современных каменщиков стало пагубным. Радикально изменена строительная технология мастеров конкретной эпохи, которые возвели этот храм, вобравший в себя черты язычества и христианства. Не обследовав досконально памятник сводчатой архитектуры, нельзя было разбирать и заново перекладывать его стены и покрытия, тем более с применением современного известково-цементного раствора. Теперь этот храм уже невозможно детально проанализировать и датировать. Все еще существует проблема его датировки.

Вовсе непонятны причины и конкретные цели модернизации художественного облика Дзивгисы-дзуара и столь же непостижимо стремление хоть как-то осуществить воссоздание архитектурного образа Зругского храма – архитектурного морфотипа, не имеющего аналога в культовой архитектуре стран христианского Востока и Византии!? Если в научном обиходе полностью отсутствует история строительства, ремонтов и обновлений Дзивгисы-дзуара, историко-архитектурное его описание и исчерпывающий анализ его композиции, структуры, формы, пластики и эстетики, истолкование характера его внутреннего пространства и сопряжения с ним пространства апсиды, если по сей день достоверно неизвестно когда, в каком веке это сооружение было возведено, и, если нет обстоятельной интерпретации и атрибуции этого памятника культовой архитектуры, то, позвольте спросить, как можно было обновлять ценное произведение синкретической архитектуры? Кто позволил осуществить варварское вторжение в архитектурный организм? Почему не работают люди и организации, ответственные за охрану культурного наследия, за судьбу каждого памятника исторической архитектуры?

Сказанное о Дзивгисы-дзуаре в еще большей степени относится к Зругскому храму, который автор этих строк расчищал и обследовал на протяжении трех лет и собрал научный материал первостепенной важности, теперь уже недоступный другим исследователям¹. Более того, об архитектуре, этнической атрибуции, датировке и историческом месте Зругского храма в архитектурном процессе стран христианского Востока и Византии, состоялся наш доклад на Втором Международном симпозиуме по грузинскому искусству еще в 1977 году. Обращаюсь к представителям органов верховной власти республики с просьбой уделить дальнейшей судьбе этого уникального памятника культовой архитектуры раннесредневековой Алании особое внимание. Крайне необходимо руководителям республики и деловым кругам серьезно призадуматься над тем, почему не воссоздаются многие ценные архитектурные творения в странах Европы и Азии, которые находятся в полуразрушенном состоянии, в развалинах или руинах? И еще над тем, например, почему знаменитая Пизанская башня не разбирается и заново не строится? Ведь сооружение может внезапно рухнуть и рассыпаться, превратиться в груду строительного мусора.

Значительную научную и художественную ценность представляют и памятники монументальной культовой архитектуры исторической Вайнахии. В ее западной части, современной Ингушетии, сохранились зально-сводчатые храмы Тхаба-Ерды, Алби-Ерды и Таргим, которые находятся в верховьях реки Ассы, в уникальном природном окружении Ассинской котловины. По различной степени сохранности этих храмов можно определить их наружный облик: несколько увеличенная по продольной оси прямоугольная форма, слегка повышенный объем, имевший двухскатное покрытие, эстетика строгих фасадов, отличающихся строительной техникой, системой дверного и оконных проемов, придают этим храмам самобытный художественный образ. Внутреннее пространство этих храмов имело четкий и ясный характер: подпружные арки, несущие коробовый свод, опирались на выступающие из массы продольных стен уступчатые пилястры, органично образующие на внутренней поверхности этих стен блендарочные ниши. Пластичные очертания линий и плоскостей интерьера осуществляли плавный переход к полуциркульной алтарной апсиде, которая сверху завершалась конхой. Пространство апсиды как бы раскрывалось в интерьер и органично сливалось с более значительным пространством храма, образуя с ним единое целое.

Уникальный по плановой композиции, пространственной структуре и фасадному декору, мастерски выполненной рельефной пластике, храм Тхаба-Ерды (VII-VIII вв.), несомненно, отличался богатым художественным образом и, по всей вероятности, являлся кафедральным собором Ассинской митрополии. На протяжении исторического времени его функционирования, храм многократно перестраивался, вследствие чего сильно изменены его внутреннее пространство, архитектурный облик и строительная техника. Многие оригинальные фрагменты и детали пластического рельефа оказались безвозвратно утерянными, часть их была обнаружена в результате проведенных археологических раскопок с целью расчистки территории от многовековых завалов для последующей реконструкции храма. Как ни досадно, ни российским, ни грузинским ученым и реставраторам так и не удалось воссоздать первоначальный архитектурный морфотип храма.

Идентичные по строительной технике, но гораздо меньшие по размерам и социально-культовой значимости зально-сводчатые храмы Алби-Ерды и Таргим возведенные, скорее всего, в IX-XI веках, также нуждаются в восстановлении их прежнего архитектурно-художественного облика.

Наряду с вайнахскими храмами, горделиво доминирует над окружающим ландшафтом сохранившийся до настоящего времени храм Датуна (Горная Авария), вписанный в окружающее природное окружение со столь же высоким чувством художественно-творческого такта. Высокий, устремленный ввысь храм Датуна (IX-X вв.) представляет собой зально-сводчатую композицию прямоугольной формы, покрытую двухскатной кровлей. Интерьер храма оживляется блендарочными нишами и трехуступчатыми пилястрами, несущие подпружные арки, поддерживающие коробовый свод. В толще восточной стены устроена завершенная конхой полуциркульная алтарная апсида с двумя пастофориями по ее сторонам, соединенные дверными проемами непосредственно с алтарем. Храм Датуна является одним из немногих уникальных памятников монументальной культовой архитектуры средневекового царства Сарир, локализованного на территории Юго-Западного Дагестана, которая ныне именуется Горной Аварией.

Случилось же подобное с уникальным памятником средневековой восточно-исламской архитектуры – Татартупским минаретом, когда в 1981 году, без какой-либо надобности, республиканские руководители, причастные к охране памятников истории и культуры, надумали провести дорогостоящую работу по выпрямлению (по сей день непонятно от чего?) минарета. Их затею можно мотивировать как угодно, только не принципами и критериями подлинной архитектуроведческой науки, а начало реализации коварного замысла ничего общего не имело с теорией и методикой реставрационной науки, с организацией и технологией производства научно-творческих работ по консервации или реставрации памятников архитектуры и строительной техники. Кстати, нам не известна судьба второй жемчужины средневековой восточно-исламской архитектуры – мавзолея Борга-Каш, находящегося на территории современной Ингушетии¹.

У читателя может возникнуть вопрос: а в каких случаях есть смысл восстановить первозданный образ памятника архитектуры? Отвечу. Если для этого имеются все научные аргументы, материальные факты и не нужно будет ничего домысливать, фантазировать. И если имеющиеся в наличии документальные материальные факты достаточны для восстановления первозданного облика памятника архитектуры на основе одного из трех классических методов научного воссоздания пространственно-тектонической структуры и формы сооружения. Для прогрессивных государств и здравомыслящих специалистов это аксиоматично.

В подтверждение веской мысли позволим себе привести один пример. Ярким образцом графической реконструкции и реального воссоздания прежнего образа памятника архитектуры, является храм Гарни в Армении – единственное на Кавказе сооружение эллинистической эпохи. Руины этого храма были раскопаны корифеями научного кавказоведения еще в начале XX века, с того момента о нем было опубликовано множество статей и несколько монографических исследований русских, армянских и зарубежных историков архитектуры. Итоговым научным трудом стало фундаментальное исследование крупного армянского историка архитектуры, теоретика и практика научной реставрации и реконструкции, заслуженного деятеля искусств Армении, доктора архитектуры Александра Арамовича Саиняна, который, поднявшись на подмостки, предложил и мне, 27-летнему молодому историку архитектуры, подняться за ним. Он подробно рассказывал и показывал все строительные секреты конструкторов конца I века до нашей эры – начала I века нашей эры, древние способы создания антисейсмических узлов, придающие храму высокую сейсмическую устойчивость, и любезно раскрыл мне профессиональные тонкости и технологические особенности избранного метода воссоздания структуры и формы храма Гарни. Наша беседа продолжалась и тогда, когда мы, находясь уже на земле, медленно обходили храм, то есть в процессе натурного ознакомления и последовательного осмысления специфики воплощаемого метода научно-творческой реконструкции поистине уникального памятника архитектуры Южного Кавказа эллинистической эпохи. С тех пор, прошло уже более тридцати лет, и столько же времени продолжает развиваться теория и методология науки о консервации, реставрации и реконструкции памятников архитектуры, тем не менее, изощренный хирургический педантизм и высокое профессиональное мастерство оживителей храма Гарни всегда вызывает только чувство профессиональной гордости и восхищения.

Благодаря научному и творческому интеллекту А.А. Саиняна храм Гарни вновь появился на земле, словно Феникс возродившийся из пепла, и стал архитектурной доминантой над окружающей благодатной природной средой. Поистине, он стал гордостью армянской науки, культуры и цивилизации! А шестилетний научно-творческий труд А.А. Саиняна (1910–1982), стал достоянием мировой науки и культуры, получив высокую оценку отечественных и иностранных специалистов

Вполне приемлем и вопрос: как же было с Татартупским минаретом? Вообще не нужно было его трогать, и он бы стоял еще много столетий. Ведь выстоял же он в жуткие годы войны!? Кроме того, минарет не имел какого-либо крена, никакое отклонение от вертикальной оси не прогрессировало. Незначительное отклонение верхнего яруса минарета от вертикальной оси более массивного, нижнего, получилось еще при строительстве минарета в XII-XIV веках, что вполне естественно и допустимо. О том, что не нужно вторгаться в архитектурный организм Татартупского минарета, автор имел возможность доложить на Третьей Международной конференции по иранскому искусству и археологии (1979) и убедительно говорить с академиками Г.А. Пугаченковой и Л.И. Ремпель – ведущими историками архитектуры и искусства Ближнего и Среднего Востока, которым тогда же показал и фотоснимок как выглядел Татартупский минарет в середине XIX века.

А более кратко скажу следующее: памятники истории и культуры, в частности, архитектуры, это не просто сооружения, а подлинное достояние народа, это национальные ценности разных исторических эпох. В них синтезировано знание, талант и титанический труд наших далеких предков. Святилища, склеповые и башенные сооружения, и Нузальская усыпальница, и Зругский храм, и Татартупский минарет, и Сентинский храм, а также и многие другие памятники средневековой архитектуры и строительной техники являются оригинальным и самостоятельным явлением национальной, региональной, российской и мировой художественной культуры. У нас, в Северной и Южной Осетии стало модным и легко доступным бесцеремонно вторгаться в организм памятника архитектуры, произвольно вести раскопки, проводить ремонтно-реставрационные работы, не имеющие ничего общего с научной реставрацией памятников архитектуры и строительной техники. В свете изложенного следует учесть суровый и жестокий закон жизни: нельзя ломать и произвольно видоизменять памятники архитектуры, т.к. любое действие влияет на судьбу отдельного архитектурного явления и непременно отражается на архитектурном наследии, ибо предки не прощают, а бог сильно наказывает.

Вопреки существующей ныне ситуации по отношению к памятникам архитектуры в национальных республиках Северного Кавказа, архитектурное наследие раннесредневековых алан в Северной и Южной Осетии, Ингушетии, Балкарии и Карачае должно быть на официальном уровне объявлено национальным приоритетом, при этом, полагая, что непосредственный контакт с древностями станет одним из могучих средств формирования и сохранения этнического, национального самосознания, одним из важных путей самоидентификации.

О потенциальном значении для современности

аланских архитектурных традиций

С учреждением 9 июня 1860 г. «Общество восстановления православного христианства на Кавказе» и новым импульсом развития христианской идеологии среди горских народов Северного Кавказа, ничего особенного не произошло в культовой архитектуре. Впрочем, во второй половине XIX – начале XX веков были построены каменные храмы: крестовидные с куполом на барабане в Верхней Санибе, Хидыкусе, Лисри и зальные с двухскатным покрытием во многих горных поселениях Алагирского, Куртатинского, Тагаурского ущелий. Кроме того, были возведены крестово-купольные монументальные храмы во Владикавказе, Алагире, Моздоке, Ардоне, Дигоре, и каменно-кирпичные мечети с минаретами во Владикавказе, Беслане, Эльхотове и в других населенных пунктах. В этих произведениях, так или иначе, осуществлена творческая переработка и использование уже известных архитектурных мотивов и форм. Это вполне естественно и понятно, поскольку архитектурный процесс второй трети XIX – начала XX веков получил характеристику как период эклектики и стилизаторства, модерна, неоклассицизма и национального романтизма.

С 90-х годов XX века в России, на Украине, в Беларуси, в Молдове, в странах Кавказа и Средней Азии вновь началось строительство объектов культовой архитектуры. В большинстве случаев новые храмы и мечети возводятся в духе эклектики и стилизаторства, т. е. повторяют уже известные сооружения, построенные в эпоху позднего средневековья, или же являются комбинацией нескольких архитектурных стилей предшествующих веков. Тем самым архитекторы-эпигоны повторяют творения своих предшественников, подражают им. Даже не специалисту должно быть заметно, как на рубеже XX–XXI веков в городских и сельских поселениях появляются церкви и храмы, мечети и минареты прошлых архитектурных стилей, никак не свидетельствующие о законах творческой преемственности. Зодчие не учитывают того, что без творческих традиций и их преемственности не может полноценно развиваться архитектурный процесс. Точно так же, как без творческой переработки традиций и их преемственного развития нельзя создать новаторскую архитектуру. Если нельзя строить жилые дома с коммунальными квартирами, малометражные блочные или панельные жилые дома, то почему можно возводить храмы и мечети в традиционных формах? Неужели иссякла творческая мысль у зодчих современности? Вовсе нет. Достаточно взглянуть на новые, в полном смысле этого слова, храмы Еревана и Тбилиси, мечети Ашхабада и Астаны, как взору открываются примечательные, можно смело сказать, этапные культовые сооружения, являющиеся олицетворением великого духа народа и мощи государства, смело вступившего в грядущий XXI век, в новое тысячелетие.

Сквозь призму сказанного обратим критический взгляд на архитектуру храмов и соборов, строящихся и построенных за последние 10-15 лет на территории Северной Осетии и, по возможности, выделим характерные признаки и общую направленность их развития. По нашему мнению основными недостатками архитектуры современных, уже построенных или еще строящихся храмов является следующее:

1) наличие принципов католической архитектуры в распределении наружных масс некоторых храмов, в том числе и общеосетинского собора святого Георгия во Владикавказе, построенного на костях наших предков, т.е. на территории кладбища, где еще в 1970-х годах хоронили усопших. Какая была надобность возводить собор именно в том месте, поверх кладбища? К тому же в нынешней ситуации собор как архитектурный акцент никакой градоформирующей роли не выполняет. Фактически он находится в боковом замкнутом пространстве и обозревается касательно, вскользь только с одной, южной стороны и то кратковременно. А при визуальном восприятии собора с площадки для стоянки автомобилей, человек чувствует себя подавленным, потому что нарушена масштабность, не учтены ракурсы восприятия массивного сооружения культовой архитектуры. Выбор места для строительства весьма важного по социальной значимости объекта осуществлен без учета планировочно-пространственной структуры градостроительного организма и интересов верующего человека. Нарушены элементарные принципы местонахождения знакового культового сооружения: «все дороги ведут к храму!» Увы, как ни печально, ни одна дорога не ведет к осетинскому собору.

Не понятно, почему нельзя было возвести этот собор немного западнее, в зеленом массиве за существующими зданиями? В естественной, чистой местности построить соборный храм и благоустроить территорию и прилегающее ландшафтное окружение, создать миротворящую среду. Построить его на средокрестии будущих улиц и проспектов этого, нового района города. Создать охранную зону определенного радиуса вокруг национального собора, а за пределами этой зоны обязать архитекторов создать продуманный, с учетом доминирующего культового сооружения, характер застройки нового района города. В таком благодатном месте следовало возводить храм и только на основе творческого осмысления тысячелетних традиций аланского храмостроения. Нужно было создать действительно общенациональный по архитектурному образу и литургическому смыслу соборный храм, который стал бы не только социальным символом духовности осетинского общества, градоформирующей доминантой и композиционным ядром планировочной структуры, но и олицетворением державности и оплотом православного христианства на древней осетинской Земле;

2) повсеместное и чрезмерное использование форм и мотивов культовой архитектуры России эпохи барокко и классицизма в строительстве храмов, колоколен, при оформлении монастырских ворот, находится в полном противоречии с национальным культурным развитием. Если осетины обладают самобытным и своеобразным культовым наследием, то почему оно должно оставаться не востребованным зодчими, проектирующими церкви, храмы и соборы? Что может быть общего между архитектурным решением вновь возведенных и повсеместно строящихся храмов, монастырских комплексов и аланскими архитектурными традициями? До каких пор в Северной Осетии будут создаваться культовые постройки в стиле русского барокко и классицизма? Эти вопросы, вероятно, требуют безотлагательного их творческого истолкования;

3) несовместимость форм, характера и ритмической структуры покрытия горно-кавказских погребальных сооружений в культовой архитектуре XXI в. в городских и сельских поселениях Северной Осетии. Сланцевые плиты, выполняющие роль черепицы, должны ложиться на двухскатную или шатровую поверхность перекрытия храмов, но, ни в коем случае не имитировать пирамидально-ступенчатое перекрытие склеповых сооружений. Потому что культовые и мемориальные сооружения предназначены для совершенно различных функций: если храмы – это дома для молящихся, то склепы – это дома для усопших. Некоторые творцы механически переносят характер покрытий со склеповых сооружений на церковные постройки, тем самым, предполагая, что они создают архитектурное произведение в национальном духе. Это – глубокое заблуждение, такие приемы далеки от истинного опыта творческого освоения национального архитектурного наследия;

4) полное отсутствие нитей творческой преемственности традиций аланского храмостроительства во вновь возводимых церковных сооружениях на территории Северной Осетии объясняется тем, что вовсе не учитываются запросы местного населения, социальная потребность осетинского этноса и поэтому для удовлетворения социального заказа правительство республики по сей день не располагает соответствующей строительной программой. Если бы существовала грамотно разработанная строительная программа по размещению и характеру архитектуры возводимых культовых сооружений, то осетины имели бы теперь возможность молиться в храмах национальных по образу и православных по содержанию. Древний этнос, имеющий свое христианское архитектурное наследие, продолжает строить храмы в навязываемых извне архитектурных стилях. Хоть на миг представьте себе происходящую действительность и подумайте о следующем: еще в XIX веке армянская диаспора Владикавказа в иноэтнической среде построила изумительный храм, являющийся достойным показателем национального самосознания и творческой индивидуальности армянского этноса, торжеством строительного гения армянских зодчих. При взгляде издалека моментально воспринимается художественно-символический образ классической армянской архитектуры. Не так ли должно быть!? Прошу назвать любой современный храм, в котором были бы мотивы и образы аланской культовой архитектуры. Затрудняетесь, да? Ничего удивительного в этом нет, такова наша действительность, таков наш менталитет;

5) непонятна боязнь архитекторов смело и решительно приступить к созданию новаторской культовой архитектуры, в частности, на основе непременного учета церковно-православ-ных канонов в организации планово-пространственной структуры храмов, выработать совершенно новую архитектурную форму и иной пластический облик, монументальный и эстетически выразительный. Имея самое многочисленное сообщество архитекторов среди национальных республик Северного Кавказа, население Северной Осетии вправе и должно гордиться сугубо новаторскими произведениями культовой архитектуры, как христианской, так и мусульманской. Для того, чтобы представить сущность новаторского направления в области храмовой архитектуры, достаточно ознакомиться с конкурсным произведением ереванского архитектора С.Г. Кюркчяна «Собором св. Григория Просветителя», возведенным в столице Армении в 2001 году в честь знаменательной даты – 1700-летия принятия христианства как официальной религии и государственной идеологии Армении.

В связи с активизацией строительства новых церквей, храмов и соборов в 1990-х годах во многих странах архитекторы приступили к поиску и выбору новых художественных направлений. Ибо настала пора возводить храмы и мечети не заимствуя их из роскошных архитектурных увражей, альбомов и атласов, а создавать культовые произведения в духе современного времени и соответствующего социального заказа. Повторять известные композиции памятников монументальной культовой архитектуры эпохи средневековья и нового времени нет никакого смысла. Ибо человечество значительно продвинулось вперед и развивается ныне ускоренными темпами. Ведь не прекращаются же поиски и суждения относительно создания новых типов жилых домов, новых образов общественных зданий, промышленных предприятий максимально адекватных технологическому процессу, благоустроенных аграрно-индустриальных поселений. Творческие успехи прежних и некоторых нынешних архитекторов Северной и Южной Осетии в области гражданских, промышленных и сельскохозяйственных зданий и сооружений вполне очевидны и существенны. Однако этого нельзя сказать по отношению к культовой архитектуре, которая не в состоянии двигаться вперед без оглядки назад, на известные композиции архитектуры прошлых веков.

В духовном возрождении отдельных народов, обитающих на Северном Кавказе, возвращении их в лоно православной церкви неоценима и значима роль архиепископа Ставропольского и Владикавказского Феофана. Отрадно, что интенсивная деятельность Владыки на Северном Кавказе ознаменована удвоением числа приходов и монастырей, активизацией социального служения Церкви, поддержанием мира и согласия в регионе. Это – несомненный факт.

Раздумья, суждения и поиски ответа на безликий архитектурный образ уже обновленных старых, построенных и строящихся ныне новых приходских церквей и храмов, кафедральных соборов, стал поводом нашего обращения к архиепископу Феофану, которого, вероятно, не столько волнуют национальные интересы горских народностей и качественные аспекты строящихся и освящаемых им православных храмов, сколько количественный. Иначе, как объяснить полное забвение о наличии замечательных традиций сводчатой и купольной архитектуры раннесредневековой Алании? Не понятно, по какой причине не соблюдается принцип преемственного осмысления и творческого освоения аланских архитектурно-художественных традиций в центрально-кавказских приходах Ставропольско-Владикавказ-ской Епархии? Еще во второй половине 1980-х и начале 1990-х годов минувшего века архитектору Епархии следовало грамотно составить такую строительную программу, которая бы всесторонне соответствовала запросам и потребностям местных, национальных обществ, социальному заказу и гарантировала востребованность и творческое воплощение в современном храмостроительстве национальных республик Центрального Кавказа архитектурных традиций Древней Восточной Церкви, и в частности, державной, православной Алании.