Вальтер Варлимонт в ставке Гитлера. Воспоминания немецкого генерала. 1939-1945

Захват Гитлером военной власти

4 февраля 1938 года Гитлеру представилась возможность, к несчастью слишком удобная, преодолеть это препятствие, и он де-факто взял на себя командование вермахтом в качестве Верховного главнокомандующего. Обстоятельства этого хорошо известны, и нет нужды повторять их здесь. С того момента уже не существовало промежуточного звена между ним и главнокомандующими армией, флотом и военно-воздушными силами, если не считать штаба Бломберга, который Гитлер оставил нетронутым с Кейтелем на посту главнокомандующего ОКВ.

Соответствующий приказ Гитлер набросал с обычной для него страстью к вычурным выражениям. Впервые он появился в основополагающем указе, датированном 4 февраля 1938 года, относительно всего командования вермахта. Именно этот приказ, наряду с тем, что формулировка, данная ОКВ и вермахтом, получилась неясной и двусмысленной, привел к убежденности, кое-кем поддержанной, что ОКВ является самостоятельной ветвью военной власти под командованием Кейтеля. Это не так. На самом деле Кейтель выполнял функции начальника штаба ОКВ для Верховного главнокомандующего вермахта Гитлера, который обладал всей полнотой власти. Поэтому надо иметь в виду, что, где бы ни говорилось об ОКВ как верховной ставке с командными полномочиями, под этим следовало понимать Гитлера. Точно таким же образом ОКХ, в полном смысле этого названия, подразумевало главнокомандующего сухопутными силами и только осуществляло командование сухопутной армией от его имени.

Принятие Гитлером командования привело к потоку письменных и устных протестов из армии и флота и возобновило конфликт по поводу верховного координационного штаба обороны и особенно его самого важного подразделения – оперативного штаба. В тот момент Геринг был на стороне Кейтеля, но дальнейший опыт показывает, что это не было с его стороны случайной привязанностью к ОКВ. Решающим для него, помимо того, что он никогда не колебался в своем отношении к Гитлеру как ученика к учителю, почти наверняка было его личное стремление заполучить командование всем вермахтом. Хотя Геринг с самого начала вычислил, что в немедленном замещении Бломберга ему откажут¹⁵, он, вероятно, рассчитывал, что Гитлер выдвинет его в Верховное командование самое малое на должность постоянного заместителя. Несомненно, что именно такого рода причины, а не его должность главнокомандующего люфтваффе заставили его поддержать сильное противодействие главнокомандующего ОКВ и главнокомандующего военно-морскими силами притязаниям нового главнокомандующего сухопутными силами генерал-полковника фон Браухича, который незамедлительно последовал примеру своего предшественника. Теперь, когда Гитлер взял Верховное командование вермахта в свои руки, сухопутная армия требовала гарантии в том, что его главным советником по всем военным вопросам будет не какой-то более или менее удачно сформированный Генеральный штаб ОКВ, а главнокомандующий сухопутными силами со своим начальником Генерального штаба. Начальника штаба оперативного руководства ОКВ предлагалось включить в Генеральный штаб сухопутных сил¹⁶.

Генерал Кейтель, по сути, не обладал ни способностями, ни характером, чтобы быть начальником Генерального штаба у такого человека, как Гитлер, и он сразу же, не сопротивляясь, позволил понизить себя до положения начальника канцелярии. Он не понимал, что никогда и не было намерения делать из него нечто другое. Здесь уместно привести некоторые высказывания Бломберга весной 1945 года, когда он находился под арестом в Нюрнберге. Когда я выразил удивление по поводу того, что Кейтеля назначили главой ОКВ, Бломберг ответил, что в конце января 1938 года он не мог да и не хотел предлагать Гитлеру фамилию какого-либо офицера, который, по его мнению, подошел бы на должность главнокомандующего ОКВ при фюрере. На вопрос Гитлера: «Как зовут того генерала, который до сих пор служит в вашем управлении?» – Бломберг ответил: «О, это Кейтель; он не подходит; просто-напросто человек, который руководит моей канцелярией». Поняв это буквально, Гитлер тут же сказал: «Именно такого человека я и ищу».

Долгое время Кейтель верил высокопарным фразам, которые произнес Гитлер, вводя его в должность главнокомандующего ОКВ¹⁹: «Вы мое доверенное лицо и единственный советник по всем вопросам, касающимся вермахта». Он был искренне убежден, что его назначение требует слепо солидаризироваться с пожеланиями и указаниями Верховного главнокомандующего, даже если сам с ними не соглашался, и точно доносить его пожелания до всех, кого они касались. На основании тех слов Гитлера убежденность Кейтеля в этом все больше становилась для него жизненным правилом. Он сознательно трудился в этом направлении, и явно ни в каком другом; он был неутомимым тружеником, но не имел собственных твердых убеждений и поэтому всегда был склонен к компромиссу; на его посту такие черты характера оказались фатальными.

Йодль тоже, хотя и по другим причинам и с другими намерениями, привнес в свою работу решимость подавлять любую критику «гениальности фюрера», которую он или другие, возможно, понимали. Наиболее яркой иллюстрацией этому является запись в его дневнике 10 августа 1938 года: «Меня вызвали в Бергхоф вместе со старшими офицерами сухопутных сил. После обеда фюрер говорил почти три часа, разъясняя свой подход к политическим вопросам. Затем некоторые генералы пытались указать фюреру, что мы совсем не готовы. Что было, мягко выражаясь, неудачным. Есть ряд объяснений их трусливой позиции, к сожалению широко распространенной в Генеральном штабе сухопутных войск. Во-первых, Генеральный штаб мучается воспоминаниями о прошлом и, вместо того чтобы делать то, что ему велят, и заниматься военной работой, считает, что несет ответственность за политические решения. Он продолжает свою работу с прежним рвением, но без души, поскольку в конечном счете не верит в гениальность фюрера. Ему очень подходит сравнение с Карлом XII. Неизбежно результатом такого нытья станет не только громадный политический ущерб, – ибо весь мир знает о разногласиях между генералами и фюрером, – но и угроза боевому духу войск. Однако придет время, и фюрер, несомненно, найдет неожиданные способы поднять моральный дух как армии, так и народа».

Безграничная вера Кейтеля и Йодля в Гитлера и их ощущение, что единое командование вермахтом отныне обеспечено, привело двух этих людей к тому, что они сыграли решающую роль в углублении разногласий между Верховным главнокомандованием и Генеральным штабом сухопутных войск, хотя оба являлись армейскими офицерами. Поэтому элементарному единству вермахта вредили разногласия по поводу того, что при любых обстоятельствах являлось весьма сомнительной формой организации; и эта ситуация усугублялась тем фактом, что несколько старших офицеров ОКВ сочли своим долгом никому не уступать в своем энтузиазме улучшить отношения с «партией».

Однако в результате замешательства, в которое привела вермахт европейская политика Гитлера с весны 1938 года, не возникло ни одной новой идеи и не было сделано ни одного шага на пути создания системы объединенного военного командования. По натуре своей Гитлер действовал беспорядочно и питал отвращение ко всему, что наделено законным статусом. Поэтому, хотя он и называл ОКВ своей личной ставкой, вытекающую из такого статуса организационную суть ОКВ во внимание не принимал. Он фактически повторил 18 февраля свое обещание Кейтелю, что «никогда не примет решение, касающееся вермахта, не выслушав сначала мнение своего начальника штаба»²⁰. Тем не менее всего лишь несколько недель спустя, когда начались приготовления к австрийскому аншлюсу, он устроил полнейшую неразбериху, вместо того чтобы дать время и возможность для нормального военного планирования, хотя такое планирование предназначалось исключительно для содействия его же собственным военным авантюрам.

Первый шаг был сделан в ночь с 9 на 10 марта, когда пришли новости об указе Шушнига о плебисците. Верховный главнокомандующий срочно вызвал Геринга, Рейхенау (из Каира) и еще двух генералов, которых он знал лично, с целью обсудить с ними, какие военные меры надо принять, чтобы пригрозить Австрии и оказать на нее давление. Кейтель был, видимо, лишь проинформирован личными сотрудниками Гитлера о том, что произошло, утром 10 марта, и Йодль пишет: «…отправившись в рейхсканцелярию в 10 утра, я поспешил за ним, чтобы вручить ему старый план» (разработанный штабом). Позднее вызвали начальника штаба сухопутных сил, и тот доложил Гитлеру, что армия никоим образом не готова к выполнению такой задачи. Тем не менее в течение пяти часов пришлось подготовить импровизированные приказы, с тем чтобы выделенные части могли начать движение. Вот так появилась директива ОКВ от 11 марта, в которой среди прочего было объявлено, что Гитлер берет командование этой операцией на себя. Военно-морской флот, действуя на свою ответственность и без какого-либо участия ОКВ, предпринял меры предосторожности против возможных более широких последствий и приказал «всем кораблям спешно направиться в порты приписки». Собственное описание Кейтелем той роли, которую он сыграл, символично:

«Следующая ночь (с 10 на 11 марта) была для меня адом. Один за другим телефонные звонки из Генерального штаба сухопутных войск, от Браухича и, наконец, около 4 часов утра от тогдашнего начальника оперативного штаба ОКВ генерала Вибаха, и все умоляли меня уговорить фюрера отказаться от переброски войск в Австрию. У меня не было ни малейшего намерения даже ставить этот вопрос перед Гитлером. Я пообещал сделать то, что они просили, и вскоре после этого, не сделав ничего, перезвонил им и сообщил, что Гитлер отказался. Фюрер так ничего об этом и не узнал, а если бы узнал, то его мнение об армейских штабистах разлетелось бы в пух и прах, а мне хотелось уберечь обе стороны от подобного опыта»²¹.

В том же году ряд событий, связанных с «Зеленым планом» (подготовка внезапного нападения на Чехословакию под прикрытием кризиса в Судетах), привел к более серьезным сдвигам в отношениях между Верховным главнокомандующим и его ставкой с одной стороны и ОКХ – с другой. В это время я командовал полком в Дюссельдорфе, и первое мое впечатление о сложившейся ситуации я получил в конце осени 1938 года, когда меня вызвали в Берлин на координационное совещание по поводу штабных исследований, связанных с «Зеленым планом». Совещание должен был проводить генерал Бек, начальник штаба сухопутных войск. Ни одного члена ОКВ, ни Кейтеля, ни Йодля, ни офицеров их штабов среди большого количества присутствовавших не было. Когда я выразил некоторое удивление по этому поводу, полковник Госсбах, начальник отдела кадров Генерального штаба, дал столь же удививший ответ: «То, что мы здесь обсуждаем, касается только сухопутных войск, а ОКВ здесь ни при чем». Последовавшее за этим совещание с Беком обернулось более чем нападками на планы и приказы, составленные Гитлером и штабом ОКВ. Генерал-полковник Браухич, главнокомандующий сухопутными силами, высказал лишь вялую поддержку взглядам Бека. Не секрет, однако, что Бек пытался противодействовать намерениям Гитлера другими способами, и это в конце концов привело к его увольнению летом 1938 года.

Некоторые другие события являются типичными примерами разногласий, которые сохранились и при Гальдере, преемнике Бека на посту начальника Генерального штаба сухопутных сил. В ночь с 9 на 10 сентября 1938 года на партийном съезде в Нюрнберге имел место спор, который продолжался до четырех утра; под натиском упорного противостояния со стороны армейских начальников Гитлер потребовал изменения тщательно разработанных планов наступления и последующих операций. Кейтель оставался лишь наблюдателем, но по возвращении в Берлин он пожаловался Йодлю, что «главнокомандующий сухопутными силами фон Браухич, в назначении которого он сыграл столь большую роль, сильно его разочаровал тем, что был не в состоянии остановить спор, который привел в замешательство главнокомандующего сухопутными силами и генерала Гальдера». Начальник штаба ОКВ использовал возможность «в свете своего неудачного опыта в Нюрнберге, чтобы обратиться с самой резкой речью к офицерам штаба ОКВ, подчеркнув, что не потерпит ни от одного офицера ОКВ критических высказываний, сомнений или жалоб». Полковник Йодль полностью поддержал Кейтеля и выразил надежду, что в результате «великого дня расплаты с Чехословакией», объявленного Гитлером в речи 12 сентября, «многие в стране и в офицерском корпусе покраснеют от стыда за свою трусость и чистоплюйство». Запись в его дневнике заканчивается следующими многозначительными сентенциями:

«Кроме того, фюрер знает, что главнокомандующий сухопутными силами просил своих командиров поддержать его в попытке заставить фюрера здраво подойти к авантюре, в которую он, кажется, решил броситься. Сам главнокомандующий, по его словам, к сожалению, не может повлиять на фюрера. Атмосфера в Нюрнберге была в результате ледяной. Трагично то, что фюрера поддерживала вся нация, за исключением лишь армейских генералов.

На мой взгляд, только боевыми действиями они смогут теперь искупить свою вину за отсутствие характера и дисциплины. Та же проблема, что и в 1914 году. В армии есть только один недисциплинированный элемент – ее генералы, и в конечном счете все это идет от их высокомерия. У них нет ни уверенности, ни дисциплины, потому что они не могут признать гениальности фюрера. В какой-то степени это, несомненно, из-за того, что они до сих пор смотрят на него как на капрала времен Первой мировой войны, а не как на величайшего государственного деятеля со времен Бисмарка»²².

Этих эпизодов на первоначальном этапе вполне достаточно, чтобы показать опасности, которые непременно должны были возникнуть из сочетания фатальной политики Гитлера с его претензиями на военное руководство. Диктатор оказался достаточно сообразительным, чтобы подавить в зародыше усилия нового главнокомандующего сухопутными силами превзойти своего предшественника в понимании функций армии и «высочайшей ответственности перед нацией в целом»²³, которую она на себе несет. Более того, те, кто стоял во главе действующей ставки фюрера – ОКВ, открыто выражали свое неудовольствие по поводу того, что Браухич, поддерживаемый Гальдером, будет стараться доносить до них свою точку зрения даже по вопросам чисто военной политики. Они еще раз ясно показали, что в их понимании их наиважнейший долг заключается в том, чтобы выполнять пожелания Гитлера и, если требовалось, расчищать ему путь в военную сферу. Это была явно не та цель, которую ставил перед собой Бломберг. Формирование ставки, которое он начал, было поспешно свернуто, и штаб оперативного руководства по-прежнему ограничивался примерно шестью – восемью офицерами; сфера его деятельности была очерчена туманно, и он находился в свободном плавании между интуитивными военными инициативами диктатора и их военными последствиями, абсолютно никак не влияя на первые, а на вторые – в зависимости от степени признания, пожалованного ему высшим командованием трех видов вооруженных сил. В такой ситуации едва ли можно было удивляться, что ОКВ оказалось гораздо труднее, чем прежде, найти свое место в традиционно закоснелой структуре вермахта и что оно не обладало никакими полномочиями, кроме тех, которые изредка даровал ему на время Гитлер²⁴.

В разгар Судетского кризиса меня назначили на место Йодля в штаб оперативного руководства ОКВ; мой собственный опыт, полученный в период передачи дел, еще точнее отразит положение ОКВ на тот момент. Йодль начал с краткого обзора обстановки, давая новичку понять, что целью военных приготовлений тогда в поезде было не просто включение Судетской области в состав рейха, а полное упразднение Чехословакии как независимого государства. Затем он перешел к трениям внутри вермахта. Генерал Бек, начальник Генерального штаба сухопутных сил, был уволен, сказал он, потому что оказывал противодействие планам Гитлера, и его преемником назначили Гальдера; но в тот момент это не было предано гласности, и даже широкие круги вермахта оставались в неведении. Несмотря на персональные изменения, внутри Генерального штаба сухопутных сил сохранилось сильное противодействие намерениям и планам Гитлера. Поэтому тем более важной обязанностью каждого офицера ОКВ было четко определить свою позицию и в соответствии с ней выстраивать свои личные отношения с Генеральным штабом сухопутных войск.

Меня крайне смутили обе части рассуждений Йодля, и не было никакого желания углубляться в них дальше. Вместо этого я попытался получить хоть какое-то представление о тех глобальных задачах самого главного штаба вермахта, в которые, как я предполагал, мне придется полностью окунуться в той исключительно напряженной обстановке. Я представлял себе, что перспективы Англии и Франции – как потенциальных противников и Италии, и Японии – как союзников должны были быть темой обширных стратегических исследований. Однако Йодль ничего не ответил, а просто отослал меня к карте, на которую были нанесены все детали наступления на Чехословакию; он указал также, что есть намерение, в качестве предупредительной меры, занять линию Зигфрида. В целом все это не могло не произвести странного впечатления, что главная, если не единственная, обязанность штаба оперативного руководства ОКВ состоит в том, чтобы курировать те планы армейских операций против Чехословакии, которые разработал Генеральный штаб сухопутных войск и взял на себя командование ими. Любой же вопрос объединенного командования вермахта в целом, в стратегическом смысле, полностью уходил в тень, но, возможно, это было неизбежным, так как не существовало механизма для выполнения подобной задачи.

Новые устремления и новая структура

Девяти месяцев, с ноября 1938-го по август 1939 года, в течение которых я, сменив Йодля, был начальником отдела национальной обороны (отдела «Л») и начальником штаба оперативного руководства ОКВ, оказалось недостаточно для какого-либо существенного изменения ситуации. Разумеется, мне было ясно, в каком направлении нам следовало двигаться, поскольку я понимал, что ОКВ сможет преодолеть свою явную неэффективность лишь в том случае, если перестанет служить посредником между Гитлером и вермахтом и утвердит себя как часть, причем самую главную, самого вермахта. Поэтому поддержку надо было искать не у Гитлера, а в первую очередь в Генеральном штабе сухопутных сил. В качестве одного из шагов в этом направлении я убедил Кейтеля, что генерал-майор Йодль (получивший к тому времени новое звание) не должен возвращаться на свой прежний пост, как он (Кейтель) постановил, а что его следует заменить другим генералом, пользующимся доверием в армии²⁵. Однако сделать дальнейшие шаги помешала череда событий, в результате которых, как уже говорилось, генерал Йодль вернулся на должность начальника штаба оперативного руководства ОКВ.

Оккупация остальных чешских земель в марте 1939 года и захват Мемеля в конце того же месяца не послужили особым уроком в плане взаимодействия на высшем уровне вермахта. Наоборот, как только начался подготовительный период Польской кампании, полное отсутствие какой-либо внешней и внутренней дисциплины в его высших кругах стало ужасающе очевидным.

В конце марта, не запросив ни в какой форме официального совета у вермахта, Гитлер вскользь намекнул главнокомандующему сухопутными войсками, что, для того чтобы заставить Польшу принять его требования, применит силу, если к концу лета не будет достигнуто соглашения по дипломатическим каналам. Главком ОКВ узнал об этом «выражении намерения» только несколько дней спустя; после этого он отдал приказ штабу оперативного руководства осовременить дополнением так называемую директиву по координации подготовки вермахта к войне; ее выпускали всегда в начале «мобилизационного года», и последнюю разослали осенью 1938 года. Согласно установленным для мирного времени штабным правилам, эта директива предназначалась лишь для того, чтобы утвердить общие направления, по которым должны были вестись подготовка операций, учеба и группировка войск; однако теперь, как и год назад в деле с Чехословакией, появился новый диссонирующий элемент. В ней уже не шла речь о той или иной проблеме, с которой, в зависимости от международной обстановки, мог столкнуться вермахт в течение текущего года. Теперь ставилась задача готовиться к военной агрессии, с самого начала увязываемой с определенными политическими условиями и, что самое важное, заранее спланированной.

Ввиду далеко идущих последствий этого документа и моих собственных представлений о взаимоотношениях, которые должны существовать между ОКВ и Генеральным штабом сухопутных сил, я счел нужным пройтись по всему проекту ключевого раздела в подготовленном дополнении, проверив буквально каждое слово в нем, с заместителем начальника Генерального штаба сухопутных сил генералом Генрихом фон Штюльпнагелем; он получил на это согласие своего начальника штаба. Таким способом я надеялся застраховаться от того, чтобы на армию не были наложены никакие ограничения, и использовать любую возможность оставить главнокомандующему сухопутными силами полную свободу действий в целом и в частности. Военно-морские и военно-воздушные силы, через своих представителей в ОКВ, внимательно отслеживали те задачи, которые возлагались на них, и сами составляли проекты относящихся к ним параграфов. Затем был подготовлен итоговый проект, написанный в соответствии с действующими инструкциями в «фюрерском виде», то есть очень крупным шрифтом, чтобы Гитлер мог читать его без очков, и передан лично Кейтелем в рейхсканцелярию. Через несколько дней проект вернули в ОКВ с вступительным политическим параграфом, написанным от руки самим Гитлером. Штаб оперативного руководства ОКВ разослал его командованию сухопутными, военно-морскими и военно-воздушными силами, а также ряду ключевых ведомств, проставив дату 3 апреля²⁶.

В последующие несколько месяцев повторилась ситуация, которую я наблюдал во время Судетского кризиса: оказалось, что при гитлеровском методе работы у высшего оперативного штаба всех видов вооруженных сил не было никакой иной функции, кроме как служить военной «канцелярией», выполняющей правительственные постановления. Снова полностью отсутствовало стратегическое руководство по вопросам, выходящим за пределы Польской кампании, и обороны западной границы Германии. Поэтому все, что смогло сделать ОКВ, так это собрать воедино уже подготовленные армией, ВМС и ВВС планы, в первую очередь, конечно, планы Генерального штаба сухопутных сил.

Что касается главнокомандований трех видов вооруженных сил, то они достигали необходимого согласия в период подготовки через своих офицеров связи; они не видели необходимости участия штаба оперативного руководства ОКВ, и у них не было повода обращаться к третейскому судье. Фактически главнокомандующие и их штабы, свободные от мешавшего им вышестоящего посредника, которого представлял главнокомандующий вермахта, находили более разумным добиваться непосредственного контакта с Гитлером. Они поняли, что помощники, составлявшие часть личного штаба Гитлера, обеспечивают легкий способ перепрыгнуть или обойти ненавистное ОКВ всегда, когда этого хочется. Даже главнокомандующий ОКВ уходил, таким образом, все дальше и дальше в тень. Вместо «единственного советника по делам вермахта», его роль по отношению к отдельным видам вооруженных сил свелась к тому, что он стал посредником, если не мальчиком для битья, и на него сочли вполне уместным спихивать всю щекотливую работу, которой никто не желал заниматься. У меня в памяти много подобных примеров того времени, когда я служил в этом ведомстве, но я не знаю деталей, так как это были, главным образом, вопросы внутреннего характера, например отношения с Трудовым фронтом и СС. Однако хороший пример можно найти в дневнике Йодля в период Судетского кризиса в 1938 году:

«28 сентября. День величайшего кризиса. Все больше сообщений о предупредительных мерах Англии и Франции, равносильных частичной мобилизации.

Главнокомандующий сухопутными силами (фон Браухич) оказывал сильное давление на главкома ОКВ, указывая, что его обязанность – попытаться отговорить Гитлера от любых военных действий за пределами Судетской области».

Кейтель уже обжег пальцы на делах такого рода, и было известно, какова его обычная реакция на подобные заявления. Вот еще один пример, гораздо ближе связанный с его непосредственными обязанностями.

Гитлер включил бомбардировку Праги в план нападения на Чехословакию²⁷. Офицер, обеспечивавший связь Министерства иностранных дел с ОКВ, выразил несогласие, заявив, что район Градчан следует пощадить, насколько это возможно. Ответ начальника штаба ОКВ был таков:

«Генерал Кейтель уже ставил этот вопрос перед фюрером. Последний проконсультировался с маршалом Герингом и решил, что оставит за собой решение относительно этой атаки. Генералу Кейтелю ничего другого не остается, как твердо выполнять это решение. Если возникнут какие-либо вопросы о его изменении, министр [Риббентроп] сам должен обращаться к маршалу Герингу или фюреру».

Силы, боровшиеся за власть на высшем уровне вермахта, не более чем за год с момента принятия Гитлером командования спокойно достигли того, в чем до того им отказывали, несмотря на многочисленные предложения, памятные записки и устные заявления; они более-менее исключили из командной цепочки вермахта штаб оперативного руководства ОКВ, и этот штаб оказался лишенным даже непосредственного доступа к Гитлеру, которому он теоретически подчинялся. Генеральный штаб сухопутных сил был так воодушевлен столь явным успехом, что, несмотря на все мои попытки пойти им навстречу, прервал существовавшее прежде тесное взаимодействие с отделом «Л». Это вызывало сожаление, поскольку, работая в тесной связи с армейским штабом, отдел способствовал бы выбору несомненно правильного решения и курса, которому до того штаб армии намеревался следовать.

Единственным, кто выиграл от такого развития событий, оказался Гитлер; это отлично согласовывалось с его системой «разделения власти в командовании и рассредоточения прав», и отныне он мог натравливать всех друг на друга в своих интересах. Поэтому неэффективность штабов высшего уровня в вермахте, со всеми вытекающими отсюда роковыми последствиями, явилась результатом не только плохой организации ОКВ, но и в большой степени позиции трех видов вооруженных сил, которые смотрели на «рабочий штаб» Гитлера сверху вниз, вместо того чтобы делать с ним общее дело в борьбе против Гитлера.

Путь к войне

Другой поразительный симптом, отразивший состояние и авторитет штаба оперативного руководства ОКВ, проявился 23 мая 1939 года по случаю «презентации» (если использовать терминологию Нюрнбергского военного трибунала), проведенной несколькими высокопоставленными армейскими офицерами в рейхсканцелярии, когда они представили Гитлеру планы наступления и военных операций против Польши. ОКВ не было проинформировано об этих планах заранее, и на совещании его представлял лишь начальник штаба, хотя там присутствовали и главнокомандующие двух других видов вооруженных сил. Кейтель даже никак не отреагировал на то, что Гитлер, полностью игнорируя присутствие начальника своего собственного оперативного штаба, потребовал, чтобы среди прочих мер по подготовке предстоящего наступления в Европе «была сформирована небольшая исследовательская группа в рамках ОКВ». Эта группа должна была включать представителей трех видов вооруженных сил, и ей предстояло заняться «бумажной подготовкой операций на самом высоком уровне (что, видимо, означало на высшем стратегическом уровне), а также теми вопросами в технической и организационной сфере, которые из этого вытекали»²⁸. Эта задача, изложенная Гитлером в несколько невоенных терминах, означала именно то, что в любой более правильно организованной структуре должно было лечь на плечи штаба оперативного руководства ОКВ; на самом деле это была именно та задача, для выполнения которой штаб ОКВ первоначально и предназначался – как орган, несущий прямую ответственность за защиту рейха и своего народа, а не как штаб для подготовки «плана нападения». В любом случае после этого совещания никто больше не слышал ни о заявленных во всеуслышание главных стратегических направлениях, ни об этой «исследовательской группе».

Совещание 23 мая явилось еще одним важным показателем полного отсутствия у Гитлера способа взаимодействия и логики в отношениях со старшими офицерами вермахта. Всего за день до этого, 22 мая, после длительных переговоров был заключен и подписан в Берлине на торжественной церемонии, в присутствии всех высших военных лиц, «Стальной пакт» с Италией. К этому договору существовал дополнительный секретный документ, который абсолютно ясно означал военный союз и, соответственно, накладывал далеко идущие обязательства на вермахт. Ни одно военное ведомство не принимало участия в подготовке или заключении этого пакта; более того, в тот единственный раз, когда германскому и итальянскому штабам под руководством Кейтеля и Париани позволили встретиться (в Инсбруке, в конце марта – начале апреля 1939 года), Гитлер специально запретил обсуждение стратегических вопросов; точно так же и 23 мая он ничего не сказал собравшимся о важных военных статьях этого договора. Из всего, что он обязан был сказать по этому вопросу, старший военный адъютант фюрера подполковник Шмундт зачитал только следующее: «Секретность (имелась в виду секретность планов относительно Польши) есть главная предпосылка успеха. Наши цели должны держаться в тайне от Италии и Японии. Прорыв через линию Мажино остается для Италии проблемой, и это следует проверить»²⁹.

Хотя я был старшим офицером штаба оперативного руководства ОКВ, мне не удалось выяснить об этом совещании больше того, что счел нужным мне рассказать Кейтель. Фактически ничего, кроме дел, связанных непосредственно с Польской кампанией. Однако то, что я узнал, в увязке с одновременными событиями на политическом фронте не оставило у меня сомнений в том, что намерения Гитлера, ограничивавшиеся до того «военными прогулками», представляли теперь нечто гораздо более серьезное. Весной 1939 года нам в оперативном штабе, в котором давно служившего при Йодле начальника разведки, тогда еще подполковника, Зейцлера сменил подполковник Лоссберг, пришлась не по вкусу роль гитлеровского «рабочего штаба» для осуществления подобных целей. Мы полностью осознавали тревожащую слабость своего положения и с этого момента концентрировали свои силы на том, чтобы стараться противостоять, исходя из тех средств и возможностей, которые у нас были, гитлеровскому нападению на Польшу и следующему за ним безрассудному движению к новой мировой войне.

Первый раз мы попытались сыграть на пристрастии Верховного главнокомандующего к многочисленным аргументам, независимо от того, имеют ли они прямое отношение к его военным планам; наша цель состояла в том, чтобы убедить его, хотя он и не верил во вмешательство западноевропейских держав, что их вооружение превосходит военный потенциал Германии. Об этом плане доложили главкому ОКВ и честно объяснили ему его истинную цель; план рухнул, потому что после беглого просмотра Кейтель отверг его на том основании, что Гитлер сразу же почувствует, что штаб имеет намерение влиять на его решения, и в результате перестанет ему доверять. Следующее предложение состояло в том, чтобы, как в предыдущие годы, возложить на ОКВ проведение больших военных учений вермахта летом 1939 года, чтобы эти учения более-менее исходили из создавшейся международной обстановки и чтобы Гитлер сам ими руководил. В разговоре с главкомом ОКВ было особо подчеркнуто, что это предложение успешнее пройдет, если указать Гитлеру на огромные возможности рекламного характера – как внутри страны, так и за рубежом, которые представятся ему как Верховному главнокомандующему вермахта. В ходе учений Гитлер оказался бы лицом к лицу с роковыми последствиями собственных авантюр, но Кейтель отверг и этот план. Он заявил, что просят невозможного – загружать фюрера и рейхсканцелярию проведением военных учений. Контраргумент, заключавшийся в том, что Гитлер в любом случае собирается командовать вермахтом во время войны, успеха не имел.

В результате подобных попыток, а также с учетом особенностей характера Кейтеля очень скоро стало ясно, что такими способами оперативный штаб мало что может делать для того, чтобы эффективнее влиять на ход событий. Но от Гитлера и его окружения тем временем не исходило никаких новых военных угроз; с другой стороны, штабы трех видов вооруженных сил продолжали отказываться от сотрудничества с отделом «Л» в подготовительных мероприятиях. Таким образом, в последние недели перед началом величайшей в истории войны офицеры высшего штаба вермахта оказались в странном, вызывавшем тревогу вакууме. Единственным мало-мальски важным заданием для него было составление графика военных действий – на рубежах, использованных для «военных прогулок», – на случай, если конфликт с Польшей придется решать силой. График базировался на докладах из армии, ВМС и ВВС; в нем перечислялись самые важные подготовительные мероприятия и указывались самые последние даты, когда Гитлер должен принять окончательные решения об оглашении необходимых приказов. Кроме инструкций по маскировке от разведки противника, он устанавливал предельный срок, когда в крайнем случае решение перейти от марш-подхода к наступлению может быть отменено или отложено. Этот график был типичным примером «канцелярской» работы, которую приходилось выполнять штабу; он явно не имел отношения к решению относительно войны или мира³⁰.

С середины августа, прочно обосновавшись к тому времени в Бергхофе, Гитлер начал подавать сигналы к усилению активности в военных делах; эти сигналы состояли почти исключительно из непрерывного потока настойчивых просьб и требований, касающихся планов выдвижения сухопутных сил. До тех пор пока главком ОКВ через адъютантов Гитлера знал, что вообще происходит, он ограничивался устными сообщениями начальнику штаба сухопутных сил о пожеланиях Гитлера. Целью такого способа общения было избежать чрезмерного противодействия со стороны армии или повода для новых трений, подобных тем, что возникли в прошлом году из-за личного вмешательства Гитлера и письменных директив ОКВ. Следует признать, что результатом этого стало значительное усовершенствование планов на выдвижение сухопутных сил.

22 августа в большом зале приемов в Бергхофе Гитлер произнес многочасовую речь для всех старших офицеров вермахта, которые должны были занимать командные должности на суше, в море и в воздухе в случае военных операций против Польши. Он почти не оставил сомнений в том, что необходимо будет прибегнуть к силе. Однако истинной целью этого выступления было раз и навсегда убедить генералов и адмиралов в правильности его политики и особенно в том, что вмешательства западных держав не будет. Только накануне стало известно, что Сталин готов заключить с рейхом пакт о ненападении, и это, конечно, придавало немалый вес его прогнозу. После обеда командующие подробно изложили свои оперативные планы. Гитлер показал свою отличную осведомленность во всех деталях и, не колеблясь, внес собственные предложения, не проконсультировавшись ни с начальником штаба ОКВ, ни с начальником отдела «Л», несмотря на присутствие обоих.

Вся процедура поэтому выглядела как пропагандистская речь с последовавшими за ней выступлениями отдельных командующих, которые, бесспорно не все, использовали возможность подчеркнуть, что, как военные-профессионалы, они уверены в Гитлере. Это послужило примером, который Гитлер, как политический лидер и главнокомандующий, обратил в привычку; подобной церемонии предопределено было повторяться перед всеми крупными кампаниями или другими важными событиями до самого наступления в Арденнах в конце 1944 года. Однако она не могла стать заменой испытанного и убедительного способа – проведения военных учений.

23 августа, не дождавшись даже заложенного в «график» последнего срока, Гитлер в нетерпении приказал вермахту начать наступление на Польшу 26 августа; это довело ситуацию почти до критической точки. Задачей оперативного штаба ОКВ в этой связи стало, среди прочего, проинформировать высшее руководство рейха и партии, с тем чтобы они смогли задействовать все средства, предназначенные для поддержки вермахта, защитить население и контролировать общественную жизнь в случае войны. И опять полнейшее игнорирование Гитлером четкого военного порядка действий стало вызывающе очевидным. Под руководством ОКВ, работавшего практически с каждым министерством и «канцелярией» партии, тщательные приготовления к войне, разработанные в течение нескольких лет, в соответствии с обычной военной практикой, были включены в «мобилизационную книгу для гражданских властей». В последний момент все эти меры были отменены, что привело к неразберихе по двум пунктам. По мнению Гитлера, Польская кампания рассматривалась не как война, а как всего лишь «специальное использование сил вермахта», поэтому он потребовал, чтобы впредь до дальнейших приказов не предпринимались никакие шаги, ведущие к длительному нарушению жизни страны. Значительные силы вермахта должны были быть мобилизованы между 26 и 31 августа, но военная промышленность страны и большая часть обрабатывающей промышленности не должны были следовать его примеру до 3 сентября. Это создало различного рода трудности. Больше всех с самого начала пострадала промышленность, поскольку поэтапная мобилизация, идущая вразрез с детально разработанным в течение нескольких лет планом, означала, что следовало освободить от работы мужчин, подлежащих призыву, даже если они были необходимы на рабочих местах. Это рикошетом ударило по вермахту, которому пришлось решать сложную и трудоемкую задачу, кого из специалистов забирать, кого оставлять. Окончательный удар по уже разваливающейся системе был нанесен в тот самый день, когда разразилась война: Геринг уговорил Гитлера лишить ОКВ координирующих функций даже в таких делах. Обязанности, которые до тех пор выполнял «секретариат» оперативного штаба ОКВ, были переданы рейхсканцелярии; комитет обороны рейха был распущен и заменен «правительственным советом по обороне рейха», в котором решающий голос имела партия. Статьи закона об обороне рейха, второй проект которого уже значительно урезал власть военных, были отложены в сторону, и вермахт, таким образом, окончательно лишили какой-либо ответственности за «руководство нацией во время войны». Начальника штаба ОКВ даже не выслушали, хотя он и не высказывал никаких возражений.

Вечером 25 августа Гитлер отменил приказы о наступлении на Польшу по политическим причинам, что является предметом исторических исследований. Поскольку последний срок, указанный в графике, приближался, мы решили немедленно телефонировать всем заинтересованным ведомствам. Вскоре после этого меня срочно вызвали вслед за Кейтелем в рейхсканцелярию. Все, что потребовалось от отдела «Л», гитлеровского военного «бюро», – это одна фраза, письменно подтверждающая приказ. По дороге в канцелярию я испытывал большое облегчение, поскольку решил, что мир удалось сохранить, но, прежде чем мне дали время набросать проект приказа, это чувство уступило место глубокому разочарованию, потому что, когда я вошел, Шмундт встретил меня словами, настолько важными с исторической точки зрения, что заслуживают того, чтобы их процитировать: «Рановато праздновать; это всего лишь отсрочка на несколько дней!»

Картина неразберихи в рейхсканцелярии в тот момент, на взгляд опытного штабного офицера, была и невыносимой, и в определенной степени ужасающей. Я продолжал задавать себе вопрос: неужели, если война действительно на пороге, Верховный главнокомандующий собирается держать свою штаб-квартиру в этой атмосфере лихорадочной активности и беспорядка? Вопрос на тот момент весьма существенный, так как к этому времени, кроме ОКВ, лишь главный штаб ВМФ оставался на своем обычном месте в Берлине. Штабы сухопутных и военно-воздушных сил уже приступили к осуществлению мобилизационного плана и переезжали на заранее подготовленные для военного времени квартиры: ОКХ размещалось в лагере, состоявшем частично из барачных помещений, частично из защищенных бункеров, на краю учебного полигона Цоссен, примерно в 40–50 милях южнее Берлина; штаб ВВС обосновался в кадетском летном училище в Вильдпарке вблизи Потсдама. А для ОКВ до 1 сентября не планировалось никаких перемещений. Да и в любом случае было уже поздно; при таких обстоятельствах не могло быть речи об использовании запасного командного пункта, организованного при Бломберге на виллах в пригороде Берлина Далеме, хотя он был хорошо защищен и обеспечен необходимыми средствами связи, – и никаких других приготовлений не было сделано.

Нельзя сказать определенно, по каким причинам Гитлер отверг все предложения об организации штаб-квартиры ОКВ для военного времени. Когда начальник штаба ОКВ предложил наполовину готовый план размещения в только что отстроенных бараках около Потсдама, Гитлер заявил, что, как главнокомандующий, он не может переместиться из Берлина на запад в то время, когда вермахт движется на восток; для народа это выглядело бы как бегство от опасности! Очевидно, это была не более чем отговорка, чтобы уйти от принятия решения, но на самом деле он скорее понимал, что в тяжелые времена сможет оказывать необходимое влияние только из места расположения правительства, то есть из Берлина, и поэтому ему следует оставаться в столице. Тот факт, что Берлин находится посередине между востоком и западом, возможно, лишь укреплял его решимость, поскольку, оставаясь там, он представлял доказательство своей мнимой уверенности, что западные страны не станут вмешиваться. А то, что, несмотря на это, 3 сентября он принял неожиданное решение покинуть Берлин, было, возможно, еще одним показателем неуравновешенности его характера – рассчитанным действиям он предпочитал импровизацию; или же причиной мог стать эмоциональный порыв быть поближе к войскам; наконец, что почти наверняка, желание извлечь максимальный пропагандистский эффект из своей роли великого военного руководителя, которую он себе приписывал, было каким-то образом связано с принятым решением.

Даже Гитлер едва ли предполагал, что сможет должным образом и по всем военным правилам руководить боевыми действиями из своего поезда, какими бы средствами связи его ни обеспечили. Едва ли он был совсем не в состоянии понять, что для правильно организованной ставки понадобится больше, чем только Кейтель и Йодль, его собственные и их адъютанты, а также офицеры связи сухопутных сил и ВВС, которых срочно вызвали к поезду (еще один абсолютно непредсказуемый шаг, направленный на то, чтобы выдавить ОКВ). Но гораздо важнее для него было не лишиться своего обычного окружения, состоявшего из членов партии и представителей прессы, собственных фотографов и врачей, личных охранников и даже верных поклонниц, которые составляли компанию для беседы и музицирования по вечерам. Во всяком случае, именно таким образом он мотался во время этой «военной прогулки», так приехал в Австрию, через Судетскую область в Прагу. В конце концов, Польская кампания была не более чем «специальным использованием» вермахта³¹.