Алехандро Касона "деревья умирают стоя"

ЗАНАВЕС

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ

Холл в доме бабушки. Справа дверь в кухню, слева – в другие комнаты. В глубине сцены терраса, выходящая в сад. Широкая лестница ведет во второй этаж. Все овеяно гостеприимной сердечностью обжитых домов и полно очарования, как картинка из старого альбома. Хеновева, наперсница и друг хозяйки, накрывает на стол. Поздний вечер. Сад за стеклами террасы окутан сумраком.

Но сегодня в нее вдохнули новую жизнь

ХЕНОВЕВА. Да, теперь понимаю.

БАБУШКА. Закрой хорошенько дверь из залы и опусти гардины. Часы так громко бьют, помешают им спать.

ХЕНОВЕВА. Хорошо, сеньора.

БАБУШКА. А окно пусть будет совсем открыто.

ХЕНОВЕВА. Боюсь, мошкара из сада налетит.

БАБУШКА. Пусть хоть весь сад к ним придет!
Фелиса уходит.
Когда он был маленький, он так любил спать на воздухе? Бывало иногда, летом, он думает – мы не слышим, и полезет ночью в сад, по этой ветке палисандра, она ведь доходит до самого окна. Помнишь, сеньор хотел ее срезать?

ХЕНОВЕВА. И прав был. Она все окно закрывает, в комнате от нее совсем нет света.

БАБУШКА. Бог с ним, со светом! Я знала, что мальчик вернется и, кто знает, может быть, снова захочет спуститься в сад, как тогда.

ХЕНОВЕВА. Теперь уж не то. Он тогда маленький был, легкий. Теперь он потяжелее. Сломается ваша ветка.

БАБУШКА. Ну, почему же? Ведь и она стала старше на двадцать лет. Их приборы лучше ставь вот так. Они слишком далеко друг от друга.

ХЕНОВЕВА. Такой у нас порядок.

БАБУШКА. Но не у них! Они только три года женаты. Медовый месяц! Я поставила ореховый торт. Как сейчас помню, он приходит из школы и кричит на весь дом: "Бабушка, неужели у нас ореховый торт с медом?!" Почему ты качаешь головой?

ХЕНОВЕВА. Ореховый торт, ветка... как будто он еще мальчик. Он дома строит в тридцать этажей! Будет он вспоминать о таких мелочах!

БАБУШКА. Но ведь я помню. Те же годы прошли для меня, что и для него.

ХЕНОВЕВА. Нет, не те же. Вы все на одном месте. А он чуть не весь мир объездил.

БАБУШКА. Что же могло измениться? Голос стал ниже, или глаза усталые? Разве от этого он перестанет быть моим? Какой бы большой ни стал, в моих объятиях поместится!

ХЕНОВЕВА. Мужчина – это не просто выросший мальчик, сеньора. Это совсем другое. Уж я-то знаю, троих вырастила, по миру бродят.

БАБУШКА (внезапно насторожилась). Тише... молчи! Как будто машина...
Обе слушают.
ХЕНОВЕВА. Это просто ветер в саду.
Бабушка опускается в кресло, схватившись за сердце и тяжело дыша.
Поберегите сердце, сеньора.

БАБУШКА. Много сил надо для такой радости. К плохому я больше привыкла. Дай воды, пожалуйста.

ХЕНОВЕВА. Лекарство свое примите?

БАБУШКА. Хватит лекарств! Только одно мне поможет: его приезд. Думаешь, я не поехала в порт – боялась устать? Я просто не хотела его ни с кем делить. Там много народа. Отсюда он ушел, здесь я его и встречу. Который час?

ХЕНОВЕВА. Рано еще. Долго тянутся последние минуты, верно, сеньора?

БАБУШКА. Зато они все наполнены, как будто я уже с ним. Я много раз такое чувствовала, когда получала письма: все верчу и верчу конверт, а не открываю, даже зажмурюсь и стараюсь угадать, что там внутри. Как будто глупо это, но так письма длиннее. (Снова насторожилась) Слышишь?

ХЕНОВЕВА. Это опять ветер. Теперь уж недолго.

БАБУШКА. Ничего. Как будто вертишь конверт... (Вздыхает) Какая она?

ХЕНОВЕВА. Кто?

БАБУШКА. Кто же может быть? Изабелла, его жена.

ХЕНОВЕВА. Разве он вам не описывал?

БАБУШКА. Что ж с того? Влюбленные все видят по-своему. Не думай, я на нее не сержусь. Только – приходит откуда-то девушка...

ХЕНОВЕВА. Ревнуете к ней?

БАБУШКА. Может быть... Воспитываешь, растишь его, день за днем. И корь с ним перенесешь, и алгебру. А она – вот так просто – откуда ни возьмись, придет и своими беленькими ручками заберет его у тебя. Хорошо еще, если она его достойна. (Внезапно встает) Ну, теперь слышишь?

БАБУШКА. Беги, Хеновева, встречай! Скорее! (Останавливает Хеновеву) Нет, постой. Останься со мной. Я знаю, я выдержу, но все-таки...

БАБУШКА. Слышишь? Такой же сумасшедший! Как тогда!

За ним – сеньор Бальбоа и Изабелла, несут саквояжи.

МАУРИСЬО. Бабушка!..

БАБУШКА. Наконец!..
Крепкое объятие, бабушка целует его, отстраняет, смотрит на него, плачет, смеется, снова обнимает.
МАУРИСЬО. Кто сказал, что моя старушка постарела? У кого же тогда такие сильные руки? Твои прелестные руки... (Целует ей руки)

БАБУШКА. Дай на тебя посмотреть. Глаза мне теперь плохо служат... но они помнят, помнят. (Долго смотрит на него) Господи, как изменился мой мальчик!

МАУРИСЬО. Двадцать лет, бабушка. Целая жизнь.

БАБУШКА. Теперь неважно! Как будто мы открыли книгу на той же странице. Дай разглядеть... Волосы немножко посветлели.

МАУРИСЬО. И поредели.

БАБУШКА. Голос стал глубже... сильнее... и, главное, не те глаза... совсем другие... но такие же веселые. Ну-ка, засмейся!

МАУРИСЬО (смеется). Глазами?

БАБУШКА. Вот. Золотая искорка! Вот она, ее я ждала. За нее-то я все и прощала... а ты это знал, бездельник!

МАУРИСЬО (с облегчением). Ну, хорошо, что хоть что-то осталось.

БАБУШКА (снова обнимает его). Мой Маурисьо! Мой! Мой!

МАУРИСЬО. Ты только не плачь. Разве не довольно было слез?

БАБУШКА. Не бойся, это не те. Это последние. Иди, дай тебя рассмотреть... вот сюда, к свету...

БАБУШКА. О, простите меня!

МАУРИСЬО. Вот твой прелестный враг.

БАБУШКА. Враг, ну что ты, почему?..

МАУРИСЬО. Думаешь, я не замечал в письмах? "Кто же эта маленькая хищница, которая покушается на мою собственность"? (Берет Изабеллу за руку, представляет ее) Вот она, хищница. Златокудрая Изабелла, похитительница мужчин. Разве ты не узнаешь ее?

БАБУШКА. Прошу вас, не обращайте внимания! У него такая манера.

ИЗАБЕЛЛА. Я привыкла. Мне ли не знать! (Робко подходит к бабушке и целует ей руку) Сеньора...

БАБУШКА. Нет, не так. Обними меня (Целует ее в лоб) Тебе не странно, что я говорю тебе "ты", так скоро? Сразу? Так ведь будет легче.

ИЗАБЕЛЛА. Я благодарна вам.
Бабушка пристально смотрит на нее.
МАУРИСЬО. Что ты ищешь? Ты хочешь прочесть в глазах ее какие-нибудь секреты?

БАБУШКА. Нет, глаза ясные, спокойные...

МАУРИСЬО. И не умеют лгать. Она посмотрит один раз и уже все скажет. (Улыбаясь, идет к Хеновеве и протягивает ей руку) Думаю, это и есть знаменитая Хеновева.

БАЛЬБОА. Да, это она.

ХЕНОВЕВА. Сеньор знает мое имя?

МАУРИСЬО. Бабушка всегда писала мне обо всем хорошем, что есть в доме. Значит, писала и о вас. Два сына в Мексике, третий – на Тихом океане, да? Ну, как они?

ХЕНОВЕВА. Ничего, здоровы. Спасибо, сеньор.

БАБУШКА. Какой симпатичный, правда?

ХЕНОВЕВА. Симпатичный. И настоящий сеньор!
Маурисьо восторженно осматривает дом.
МАУРИСЬО. Опять я дома... Наконец! И все, как тогда – наш кедровый стол, наши старинные веера, наше мудрое кресло...

БАБУШКА. Все старое. Другое время, но дома, как вина – с годами становятся лучше. (К Изабелле) Тебе тут нравится?

ИЗАБЕЛЛА. Больше чем нравится. Мне даже трудно говорить. О таком доме я мечтала всю жизнь.

БАБУШКА. Хочешь его посмотреть? Я пойду с тобой.

МАУРИСЬО. Не надо. Мы так много говорили об этом доме, Изабелла может обойти его с закрытыми глазами.

БАБУШКА. Правда?

ИЗАБЕЛЛА. Да, мне кажется. (Идет к середине сцены, полузакрыв глаза) Там – кухня с большой старинной плитой, а из кухни лестница в погреб. Там – дедушкин кабинет. В нем резные ореховые панели и книжные полки до потолка. Бабушкины книги стоят в углу, в застекленном шкафике. Наверху большая гостиная, там много портретов и швейцарские часы. Когда они бьют – как будто ты в маленьком соборе.
Бьют часы.
(Изабелла поднимает глаза) Вот! Я узнала бы их из тысячи!

БАБУШКА. Еще говори. Изабелла, говори!..

ИЗАБЕЛЛА. Напротив часов – дверь. На ней портьеры из пунцового бархата. А за дверью – комната окнами в сад. Это комната Маурисьо. У самого окна, снаружи, ветка палисандра.

БАБУШКА. И это ты знаешь?

ИЗАБЕЛЛА. Маурисьо мне столько раз говорил: "Если я вернусь, я хочу опять влезть к себе по той ветке".

БАБУШКА (сияет). Ты слышишь, Фернандо? Видишь, что нельзя было обрубать? Иди ко мне, девочка! Благослови тебя Господь.

ИЗАБЕЛЛА. Бабушка!.. (Бросается к ней, обнимает, захлебывается слезами – она уже не играет)

БАБУШКА. Что с тобой, дорогая? Теперь ты заплакала?

МАУРИСЬО. Не обращай внимания, бабушка! Она такая чувствительная! Ведь ты слышала, она всегда мечтала о таком доме.

БАБУШКА. И у нее будет такой! Еще бы! Она ведь замужем за архитектором.

МАУРИСЬО. Архитекторы не умеют строить старые дома. Их создает время.

БАБУШКА. Построй только стены. А дом она сама сумеет создать. Обещаешь?

МАУРИСЬО. Обещаю.

БАБУШКА. И это все? У нас, на твоей родине, когда муж обещает подарок – жена благодарит его.

БАЛЬБОА. Может быть. Изабелле незнаком наш обычай.

ИЗАБЕЛЛА. Нет, дедушка, я знаю. (Целует Маурисьо в щеку) Спасибо, дорогой. (Бабушке) Так?

БАБУШКА (немного разочарована). Если память мне не изменяет, вы женаты около трех лет.

МАУРИСЬО. Да, приблизительно.

БАБУШКА. Ничего не приблизительно. Три года ровно будет шестого октября.

ИЗАБЕЛЛА. Да, как раз шестого октября.

БАБУШКА. И через три года уже целуетесь кое-как? Видно, в каждой стране свой порядок.

МАУРИСЬО. Видишь? Все твоя застенчивость! Что подумает бабушка о нас и о Канаде? Ну, патриотичней!

ИЗАБЕЛЛА. Глупый!..
Они снова целуются, на этот раз очень крепко, Изабелла – может быть, слишком крепко.

Бабушка улыбается. Служанки на верхней площадке – тоже. Бальбоа тревожно кашляет.

МАУРИСЬО. Нет, что ты! На пароходе только и делаешь, что ешь.

ИЗАБЕЛЛА. Я бы хотела немножко привести себя в порядок.

БАБУШКА. Вы, правда, не будете есть? Хеновева так старалась, готовила ужин.

ХЕНОВЕВА. Ничего, так оно лучше. А то я совсем про кухню забыла. Горячий пунш, наверное, уже холодный, а холодный бульон – тот уже теплый.

БАБУШКА. Ну, в одном ты не можешь мне отказать. Я сама стряпала. Помнишь, когда ты приходил из школы и кричал?..

МАУРИСЬО (с преувеличенным восторгом). Не может быть! Ореховый торт с медом?!

БАБУШКА (она счастлива). Ты слышишь, Хеновева? Мелочи, а? Мелочи! Быстро, вынимай из духовки и, пока не остыл, клади мед!

ХЕНОВЕВА. Сию минуту.
Хеновева выходит.
БАБУШКА. Пойдем, Изабелла, я покажу тебе комнату. И посмотрим, кто был прав.

ИЗАБЕЛЛА. В чем, бабушка?

БАБУШКА. Поспорили с моим стариком. Представь себе, он настаивал, чтобы было две кровати! Времена, говорит, то да се. Но мы – по старинке, а, девочка? Как Бог велел!

ИЗАБЕЛЛА (в замешательстве). По старинке?

БАЛЬБОА (быстро, шепотом). Там рядом есть другая комната. Не волнуйтесь.

БАБУШКА. Ты мне не отвечаешь, Изабелла?

ИЗАБЕЛЛА. Да, бабушка. Как Бог велел. Пойдемте

БАЛЬБОА. Не спеши так, Эухения! Осторожней по лестнице!

БАБУШКА (идет по лестнице). Не говори глупостей. Когда сердце вынесло все это, с ним уже ничего не может случиться.

ИЗАБЕЛЛА. Обопритесь на меня.

БАБУШКА. Это – можно. Когда рядом молодая рука, что мне горы или лестницы! И палки мне не надо. (Дает палку Изабелле) Вот так. У меня ведь еще есть две ноги. У меня ведь еще есть двое внуков... Так... (Идет прямо, опираясь на плечо Изабеллы)
Бальбоа и Маурисьо, оставшись вдвоем, вздыхают, как будто вышли из тяжелого транса.
МАУРИСЬО. Ну, как?

БАЛЬБОА. Поразительно! Какой огонь! Она другая стала... совсем другая! (Пожимает им руки) Благодарю от всей души. Вы представить себе не можете, как я вам признателен.

МАУРИСЬО. Я счастлив. Я ведь актер в душе, и ничто меня так не радует, как преодоление трудности. Жаль только, что теперь пойдет слишком легко.

БАЛЬБОА. Вы думаете, худшее позади?

МАУРИСЬО. Уверен. Самое опасное было – первый взгляд. Если бы в самом начале мне не хватило эмоции и она могла бы посмотреть на меня спокойно – все бы пропало. Поэтому я и обнял ее так, что она заплакала. Слезы застилают глаза, и потом – двадцать лет, расстояние... Все это очень помогает.

БАЛЬБОА. Вы меня не удивляете. У вас есть опыт, хладнокровие актера. Но девочка, дебютантка! Она вела себя превосходно.

МАУРИСЬО (снисходительно). Да, неплохо. Есть задатки.

БАЛЬБОА. Эта сцена воспоминаний: маленький собор, застекленный шкафик, ветка у окна... Я ей сам все описывал, а когда слушал... мороз продирал по коже!

МАУРИСЬО. Да, до того момента все шло гладко. Но потом... эти рыдания, когда она бросилась в объятия бабушки...

БАЛЬБОА. Чем же вам не понравились рыдания? Они не показались вам достаточно натуральными?

МАУРИСЬО. Слишком натуральными. Это-то и плохо. С женщинами никогда нельзя быть спокойным. Подготовишь с ними прекрасно продуманную сцену, и вдруг в самый ответственный момент, они вмешивают в дело всякие эти чувства - и все идет к черту. За ними все время надо следить.

БАЛЬБОА. Да, я понимаю. Она не привыкла еще, она так непосредственна... Она может выдать себя, совсем того не желая.

МАУРИСЬО. И что за память у бабушки! Чем меньше мы будем оставлять их вместе, тем будет лучше.

БАЛЬБОА. А что вы теперь думаете делать?

МАУРИСЬО. Ну, все, что полагается в таких случаях. Семейный вечер, интимные воспоминания, рассказы о путешествиях...

БАЛЬБОА (тревожно смотрит на лестницу, понижает голос). Вы ничего не забыли?

МАУРИСЬО. Не беспокойтесь. Где не хватит географических знаний, поможет воображение. Позаботьтесь, чтобы мы не очень долго засиделись, а то как бы чего не вышло. А после сегодняшней ночи – опасность позади.

БАЛЬБОА (прислушивается). Тише!

БАБУШКА. Я ей не нужна! Она лучше меня знает дом.

МАУРИСЬО. Ну, как твой маленький враг?

БАБУШКА (спускается). Правда, она прелесть. Ты умеешь выбирать! Особенно две вещи мне нравятся.

МАУРИСЬО. Только две? Что же первое?

БАБУШКА. Она совсем свободно говорит по-испански! Разве она не из английской семьи?

МАУРИСЬО. Да, понимаешь, родители англичане, но вот дедушка... дедушка у нее был испанец.

БАЛЬБОА (спешит поддержать эту версию). Это же ясно, это все объясняет... Знаешь, язык детства, сказки...

БАБУШКА. Какое там детство, какие там сказки! Для влюбленной женщины родной язык - это язык ее мужа. Вот что мне нравится.

МАУРИСЬО. Хорошо сказано! А второе?

БАБУШКА. Другое – и ты, думаю, не заметил, это есть у очень немногих женщин – у нее взгляд лучше, чем глаза. Ты обратил внимание?

МАУРИСЬО (он и не догадывался об этом). Вот, говорил же я, что-то такое есть... Только не знал, что именно.

БАБУШКА. Ну, теперь знаешь. Приучайся замечать, ведь это все твое, мальчик. (К дедушке) Ты сказал ему?

БАЛЬБОА. О чем?

БАБУШКА. Я знала, что ты не решишься. Но это необходимо... и лучше всего будет теперь, когда мы одни...

МАУРИСЬО. Секрет?

БАБУШКА. Единственное, о чем я тебе не решалась писать. Та ночь... последняя... когда ты ушел... понимаешь? Дедушка не знал, что делать. Он себя не помнил.

БАЛЬБОА. Пожалуйста, прошу тебя, не надо вспоминать о тяжелом.

БАБУШКА. Я так счастлива, что ты сумел встать на ноги... Но – мальчик, один, в целом мире... Если бы жизнь потащила тебя по другому пути... (С упреком дедушке) Кто был бы виноват? Дедушка никогда не решался признаться. Но в глубине совести, я знаю, он ни на один день не переставал просить у тебя прощения.

МАУРИСЬО. Он поступил правильно. Никто не сделал для меня больше. Я стал человеком в одну ночь. (Крепко пожимает ему руку) Я благодарю тебя, дедушка.

Входит Хеновева с подносом.

МАУРИСЬО (Изабелле, которая появилась наверху в другом платье). Беги сюда, дорогая! Тут ореховый торт с медом.

БАБУШКА. Первый кусок – тебе.

ИЗАБЕЛЛА (бежит вниз). Маурисьо столько рассказывал, я так хочу скорее попробовать! (Берет пирог, пробует)

БАБУШКА. Нравится тебе?

ИЗАБЕЛЛА. Правда, очень вкусный.

МАУРИСЬО (с преувеличенным восторгом). Ух! Мало сказать вкусно! Тут надо выдумать новое слово!

ИЗАБЕЛЛА. Ты был прав. Это как… первое причастие.

БАБУШКА. У вас там этого нет?

ИЗАБЕЛЛА. У нас есть все: и огромные пасеки, и целые леса орехов, и тысячи бабушек, но вот этого, чтобы все вместе, и такого нашего... это только здесь!

БАБУШКА. Ты умеешь льстить, девочка!
Изабелла берет еще.
МАУРИСЬО. Тише, ты подавишься!

БАБУШКА. С легким вином лучше пойдет.

БАЛЬБОА. Есть белое – Риоха, есть старое Бургундское.

МАУРИСЬО. Это нам все давно надоело. Не найдется ли того, что у нас раньше делали, из изюма, с апельсинными корками?

ХЕНОВЕВА. Сладкое?

БАБУШКА (в восторге). Мое. Хеновева, мое!..

БАЛЬБОА. Ты тоже выпьешь?

БАБУШКА. Да, сегодня можно. Будь, что будет! Сердись, не сердись – выпью. (Изабелле) Ты любишь возиться на кухне, правда?

ИЗАБЕЛЛА. Я... на кухне...

БАЛЬБОА (прерывает). Обожает. Это было первое, что она мне сказала в порту.

БАБУШКА. Тогда мы много будем стряпать вместе. (Поднимает бокал. Все встают) За самую счастливую ночь моей жизни! За твою родину, Изабелла!

МАУРИСЬО. И вы с нами, Хеновева. Для бабушки все, кто живет в ее доме – члены семьи.

ХЕНОВЕВА. Спасибо, сеньор. Здоровья вам и счастья.

ВСЕ. За счастье нашей семьи!
Пьют.
БАБУШКА. Ну, как?

ИЗАБЕЛЛА. Правда, как чертенята!.. Это не семейная тайна? Вы дадите мне рецепт?

БАБУШКА. От тебя уже не может быть тайн в этом доме.

БАЛЬБОА (к Хеновеве). Идите, отдохните. Спасибо, Хеновева.

ХЕНОВЕВА. В котором часу подавать завтрак?

МАУРИСЬО. Мы встаем в разное время. То спим до полудня, как чурбаны, то проснемся на заре и бежим на реку.

ХЕНОВЕВА. Доброй вам ночи.

ВСЕ. Доброй ночи, Хеновева. До завтра.

МАУРИСЬО. Что вы здесь знаете о холоде? (Стремясь вовлечь Изабеллу в разговор) Пусть Изабелла тебе расскажет, как купаются в снежной пене!

ИЗАБЕЛЛА. Речка вся белая... и такие огромные рыбы выскакивают из воды!..

БАБУШКА. Я помню. Ты мне писал, когда путешествовал по реке Святого Лаврентия. Ведь это там ты вырезал мое имя на дубе?

МАУРИСЬО. Там.

БАБУШКА. Ну, расскажи же мне еще раз!

МАУРИСЬО. Путешествие на Великие озера? Это было как в сказке! Представь себе – санки, а везет их четырнадцать собак и все с бубенчиками... Целые стада оленей... еловые леса, как будто бесконечное рождество... А за всем этим – пять озер и снежные вершины в небе...

БАБУШКА. Как? Разве там есть горы?

МАУРИСЬО. Я хотел сказать – холмы. В Новой Шотландии все плоско, там всякий холм примешь за гору.

БАБУШКА. Но ведь Новая Шотландия на Востоке. Какое она имеет отношение к Пяти озерам?

МАУРИСЬО (вступая в спор). Ах, ты так считаешь? Так она на Востоке?

БАБУШКА. Ты это мне говоришь, которая проделала с тобой сто кругосветных путешествий по большому дедушкиному атласу?

БАЛЬБОА (снова кашляет, чтобы прервать эту тему). Да, большая страна Канада... большая! Еще рюмочку?

МАУРИСЬО. Да, спасибо.

БАБУШКА. И мне, последнюю.

БАЛЬБОА (наливает). Ну а как идут дела?

МАУРИСЬО. Какие?

ИЗАБЕЛЛА. Какие дела?.. Ах, это!.. Маурисьо строит дома, большие отели…

БАБУШКА. А церкви ты строишь?

МАУРИСЬО. Нет, не приходилось. Я занимаюсь гражданской архитектурой.

БАБУШКА. Вот жаль! Я бы так хотела, чтоб ты решил эту проблему готических соборов. Треть из камня, две трети из стекла.

БАЛЬБОА (с тревогой). Ты что, изучала архитектуру?..

БАБУШКА. Какого труда мне это стоило! Сперва ни слова не могла разобрать. Ведь я все экзамены сдавала вместе с моим мальчиком... Хочешь, я покажу, что еще не все забыла? Вот: сферический купол – "Диаметр сферического купола, расположенного между четырьмя парусами, должен быть равен диагонали квадрата на плоскости". Ну, как? Почему ты так смотришь на меня? Разве не так?

МАУРИСЬО (к дедушке). Так?

БАЛЬБОА (нервно смеется). Каков насмешник! У меня спрашивает! Еще рюмочку, Маурисьо?

МАУРИСЬО. Да, пожалуй, выпью. Только стаканчик!

БАБУШКА. Хорошо сказано! И мне налей.

БАЛЬБОА. Хватит, дорогая. Тебе и так ударил в голову твой внук. Ну, это еще куда ни шло! А домашнее вино – поопасней!

БАБУШКА (с грациозной живостью, но не теряя достоинства). Последнюю, правда! Фернандо! Фернандито! Фернандитито!.. Одну капельку... Вот так, вот так, так... (Поднимает палец на стенке бокала. Смотрит, как он наливает) Скупердяй!

МАУРИСЬО. Так, значит, сферический купол... Ты прелесть, бабушка!

БАБУШКА. Мужчины пусть строят дома, а женщины пусть их наполняют!.. (Поднимает бокал) И да здравствует гражданская архитектура!

ИЗАБЕЛЛА. Идемте, бабушка. Вы слишком много волновались, надо отдохнуть.

БАБУШКА. Спать? Мне? Сегодня, когда я двадцать лет ждала? Сегодня меня не затащит в кровать вся конная гвардия Канады! (Пьет)

БАЛЬБОА. Эухения, дорогая, подумай о здоровье!

БАБУШКА. А теперь – к роялю. Изабелла! Как мне хотелось послушать эту балладу, ирландскую: "My heart is waiting for you". {Мое сердце ожидает тебя (англ)}.

ИЗАБЕЛЛА. Как?

БАБУШКА. "My heart is waiting for you". Разве не так по-английски?

ИЗАБЕЛЛА (в полном смятении). О yes, yes!..

БАБУШКА. Это теперь моя самая любимая песня. Ведь ты ее пела, когда Маурисьо тебя в первый раз увидел. Разве ты забыла?

ИЗАБЕЛЛА (немного оправившись от испуга). О yes, yes!..

БАБУШКА. Тогда – к роялю, девочка, к роялю! (Идет к роялю с бокалом в руке, снимает чехол, открывает крышку)

БАЛЬБОА. Не сходи с ума, Эухения! Музыка, в такой час?

МАУРИСЬО (берет Изабеллу за руку, быстро говорит ей шепотом). Ты играешь?

ИЗАБЕЛЛА. "Болеро" Равеля, одним пальцем.

МАУРИСЬО. Какой кошмар! (К бабушке) Нет, бабушка, не сегодня. Изабелла так устала с дороги.

БАБУШКА. Музыка – лучший отдых. Ну, играй же!

МАУРИСЬО. Лучше завтра, в другой раз...

БАБУШКА. А почему не сейчас?

МАУРИСЬО. Понимаешь, примета. Всякий раз, как Изабелла собирается это играть, что-нибудь обязательно случается.

ИЗАБЕЛЛА. Ничего... стекло...

БАБУШКА. Ты поранила руку?

ИЗАБЕЛЛА. Ничего, поцарапала только!..

БАЛЬБОА. Скорее спирту, бинт...

БАБУШКА. Не надо... У нас есть вино и носовой платок. (Обмакнув платок в вино, перевязывает ей руку) Вот так... бедная моя девочка... болит?

ИЗАБЕЛЛА. Нет, правда, ничего. Мне только жалко, что вы остались без музыки.

МАУРИСЬО. Зачем же? Я сыграю что-нибудь свое.

БАБУШКА. Ты и сочинять умеешь?

МАУРИСЬО. Немножко... так, глупости, чтоб отдохнуть от цифр. Вот, например, это. (Садится к роялю и весело наигрывает, как будто бы импровизируя) Апрель в лесу... Вот начинает таять. Вот тает. (Басовые аккорды) Белки скачут с ветки на ветку. Вот белки. (Высокие арпеджио) И ку-ку-шка обещает счастье. Вот ку-ку-шка.

Ку-ку, ку-ку,

Когда солнце взойдет,

Ку-ку, ку-ку,

Любовь ра-асцветет.

Солнце сказало:

"Быть может".

Ночь возразила:

"Нет".

Кукушка, скажи!

Ку-ку, ку-ку,

Когда же, когда же, когда

Ты мне ответишь "да"?

Тебе нравится?

БАБУШКА. Ну, еще бы, ведь это твоя песенка! (Поднимает бокал) За моего внука, самого лучшего внука изо всех внуков! И виват гражданской музыке!! Ура! (Смех) Ну-ка, еще раз! Все вместе! Тает... вот оно тает! Белки. Вот они, белки! А вот и ку-ку-шка!
Все поют песню. Маурисьо запевает, все вторят хором. Смех, аплодисменты.
Ну, еще капельку, Фернандо! За кукушку, она обещает счастье – последнюю, последнюю, после... (Покачнулась, схватилась за сердце)
Изабелла подбегает, поддерживает ее.
ИЗАБЕЛЛА. Бабушка?!

БАЛЬБОА. Хватит, Эухения. Отдохни.

БАБУШКА (приходит в себя, улыбается). Ничего. Это все сердце. Такое маленькое – а от него и счастье и горе... Только не думайте, что у меня голова закружилась! Так, туман, это да... Уже надо ложиться, так скоро?

ИЗАБЕЛЛА. Да, вам будет лучше. А завтра мы снова споем.

БАБУШКА. Завтра! Ночи такие длинные! Иди, отдохни, Маурисьо. До завтра, девочка. (Обнимает Изабеллу. Потом, опираясь на ее руку, идет к двери)

БАЛЬБОА (к Маурисьо). Если ты привык читать перед сном, ты знаешь, где книги. Дать тебе что-нибудь?

МАУРИСЬО. Учебник архитектуры и атлас Канады.

БАБУШКА. Идем, Фернандо. А завтра – ирландскую песню, да? И посмотрим, удастся ли вам увидеть во сне что-нибудь лучшее, чем вы сами. (Выходит с дедушкой, смеясь счастливым смехом и напевая песню о кукушке)

ИЗАБЕЛЛА. Только бы хуже не было. Никогда в жизни мне так трудно не приходилось. Это как в цирке, как будто надо пройти босиком между острых ножей.

МАУРИСЬО. Да, старушка опасная! И память какая!

ИЗАБЕЛЛА. Она годы и годы ни о чем другом не думала. Что бы с ней стало, если бы как-нибудь все открылось?

МАУРИСЬО. Это зависит от нас. Мы забрались в этот тупик, обратного пути нет.

ИЗАБЕЛЛА. И завтра – опять этот фарс? До каких же пор?

МАУРИСЬО. Только несколько дней. Получим фальшивую телеграмму, срочную, и уедем. А здесь навсегда останутся воспоминания.

ИЗАБЕЛЛА. Почему вы меня выбрали? Я не могу, Маурисьо. Я не могу!

МАУРИСЬО. Ты так боишься?

ИЗАБЕЛЛА. Я не за себя. Я за нее. Это, наверное, все очень хорошо, что мы делаем... Но когда я на нее смотрю, как она только этим живет и такая счастливая, как девочка, мне так трудно удержаться, хочется крикнуть всю правду и просить у нее прощения. Игра у нас слишком жестокая.

МАУРИСЬО. Вот этого я и боялся! В комедию вмешалось сердце. Так мы ничего не добьемся, Изабелла.

ИЗАБЕЛЛА. Я делала, что могла. Разве я не хорошо все делала?

МАУРИСЬО. Да, сначала неплохо. Эта робость, когда мы вошли... потом эта сцена воспоминаний... Очень хорошо. Но позднее эти рыдания, когда ты бросилась к ней...

ИЗАБЕЛЛА. Я больше не могла. Я ведь тоже знаю, что такое жить одной и ждать.

МАУРИСЬО. Так нельзя. Искусство не здесь делается, сеньорита. (Указывает на сердце) Оно делается тут. (Указывает на лоб) Тут.

ИЗАБЕЛЛА. Вы ни минуты не волновались?

МАУРИСЬО. Настоящее волнение никогда не выглядит естественно. Например, помнишь, с каким восторгом я ел этот ореховый торт с медом? Но если имеются на свете две вещи, которых я не выношу – это мед и орехи. Вот что я называю мастерством. А тебе, правда, понравился торт?

ИЗАБЕЛЛА. Очень!

МАУРИСЬО. Что ж, дело вкуса.

ИЗАБЕЛЛА. Значит, эта дрожь в голосе, когда вы в первый раз увидели бабушку?..

МАУРИСЬО. Простой прием. Им даже резонеры владеют.

ИЗАБЕЛЛА. И объятие, такое крепкое, без слов, она даже заплакала...

МАУРИСЬО. Все было продумано. Сквозь слезы трудно рассмотреть, как следует. Ты понимаешь?
Изабелла смотрит на него так, как будто он стал ниже ростом.
ИЗАБЕЛЛА. Да, теперь понимаю. По-видимому, мне еще многому надо учиться.

МАУРИСЬО. Да, многому еще. Но ты сумеешь, Изабелла.

ИЗАБЕЛЛА. Почему вы зовете меня Изабеллой, когда никто не слышит? Мое имя Марта.

МАУРИСЬО. Здесь – нет. Мы живем другой жизнью, и надо совсем забыть нашу собственную. Чтоб не запутаться.

ИЗАБЕЛЛА. Хорошо! Скажите мне, какие я сделала ошибки за этот вечер, чтоб я их не повторила.

МАУРИСЬО. Ну что ж, начнем с поцелуя. Точнее, с двух поцелуев. Первый был слишком...

ИЗАБЕЛЛА. Сестринский?

МАУРИСЬО. Вот именно. Трех лет брака недостаточно, чтобы так охладеть. Зато второй... так тоже не целуются на третий год брака.

ИЗАБЕЛЛА. Слишком крепкий?

МАУРИСЬО. Да, слишком. В искусстве главное – мера.

ИЗАБЕЛЛА. Простите. Это не повторится.

МАУРИСЬО. Надеюсь. Теперь второе: никогда не говори мне "вы". Помни, что мы женаты.

ИЗАБЕЛЛА. Но ведь мы одни...

МАУРИСЬО. Не имеет значения. Надо приучаться. Знаешь, как поступают осторожные любовники, когда им приходится встречаться в обществе? Они всегда на "вы", даже наедине, чтобы не ошибиться на людях. Мы должны делать то же самое, только наоборот.

ИЗАБЕЛЛА. Прости, я не знала. А как мы уладим с языком?

МАУРИСЬО. С каким языком?

ИЗАБЕЛЛА. С моим английским. Ты видишь, бабушка его знает. А я... надеюсь, ты не потребуешь, чтоб я его выучила за одну ночь?

МАУРИСЬО. Надо сделать усилие. В наши дни английский язык приобрел такое значение, что даже янки вынуждены его изучать.

ИЗАБЕЛЛА. О yes, yes, yes!

МАУРИСЬО. Ты смеешься надо мной?

ИЗАБЕЛЛА. Над учителем? Что ты! Я никогда бы себе не позволила!

МАУРИСЬО. Не иронизируй! Что это с тобой? Ты вдруг стала на меня как-то иначе смотреть. Ты совсем другая сейчас.

ИЗАБЕЛЛА. Может быть, это ты для меня стал другим. (Подходит к нему, говорит дружески) Послушай, Маурисьо. Помнишь, ты мне сказал, что твой имитатор поет лучше, чем настоящий соловей? Ты серьезно это говорил, да?

МАУРИСЬО. Совершенно серьезно. Какая-то птичка... Какая бы она чудесная ни была, ей никогда не сравняться с артистом.

ИЗАБЕЛЛА. Тогда, значит, ты, правда, веришь, что искусство важнее, чем жизнь?

МАУРИСЬО. Это всегда так. Посмотри на тот палисандр, там в саду. Он теперь значит что-то, потому что от него тень, и он цветет. А завтра он умрет, как умирают деревья: стоя и молча, и никто не вспомнит о нем. Вот если бы его написал великий художник, он жил бы вечно. Ты еще что-нибудь хочешь спросить?

ИЗАБЕЛЛА. Нет, ничего. Это все, что я хотела знать. (Идет к лестнице)

МАУРИСЬО. Постой! До сих пор я указывал на ошибки. Будет несправедливо, если я не скажу об удачах.

ИЗАБЕЛЛА. Удачи тоже были? Ну что ж, это неплохо.

МАУРИСЬО. Особенно: этот трюк, чтоб не играть на рояле, раненая рука.

ИЗАБЕЛЛА. А... Тебе понравилось?

МАУРИСЬО. Я бы и сам не сделал лучше. Чем ты нарисовала кровь? Помадой?

ИЗАБЕЛЛА. Помадой.

МАУРИСЬО. Я сразу догадался. Поздравляю! (Пожимает ей руку. Изабелла вскрикивает, отдергивает руку) Что с тобой?

ИЗАБЕЛЛА. Ничего... так, нервы. (Идет к лестнице)
Маурисьо резко останавливает ее и сдергивает повязку.
МАУРИСЬО. Постой! Ты, правда, порезала руку?

ИЗАБЕЛЛА. Мне не пришло в голову, как еще можно. Ведь ложь надо придумать. А правда – это легко. Спокойной ночи. (Завязывает руку и идет по лестнице)

МАУРИСЬО. Ты не обидишься, если я тебе кое-что скажу?

ИЗАБЕЛЛА. Говори.

МАУРИСЬО. У тебя слишком много сердца. Ты никогда не будешь настоящей актрисой.

ИЗАБЕЛЛА. Спасибо. Это самое лучшее, что ты сказал мне за сегодняшний вечер. (Идет по лестнице, останавливается) А ты не обидишься, если я тебе тоже кое-что скажу?

МАУРИСЬО. Говори.

ИЗАБЕЛЛА. Если когда-нибудь исчезнут все деревья, и останется только одно... я бы хотела, чтобы это был тот палисандр… Спокойной ночи, Маурисьо.

МАУРИСЬО. До завтра... Марта-Изабелла. (Опершись на перила, смотрит ей вслед)
Наверху бьют часы.

ЗАНАВЕС


ДЕЙСТВИЕ ТРЕТЬЕ
КАРТИНА ПЕРВАЯ
Та же комната. Прошло несколько дней. Вечер. Сцена пуста.

Телефонный звонок, входит Хеновева. Маурисьо спускается по лестнице.

МАУРИСЬО. Кто это?

ХЕНОВЕВА. Ошиблись номером. Вот уже третий раз – один и тот же голос.

МАУРИСЬО. Что-нибудь на линии. Кого спрашивают?

ХЕНОВЕВА. Да улицу Аромос два, четыре, четыре, восемь. Подумать только, совсем в другом конце!
Маурисьо берет яблоко из вазы, вытирает рукавом и ест.
Сеньору что-нибудь нужно?

МАУРИСЬО. Нет, спасибо.

ХЕНОВЕВА. А то я принесу ножик и тарелку.

МАУРИСЬО. Что вы! Если его резать и есть на тарелке, это будет блюдо. А так – это неживая природа. Натюрморт.

ХЕНОВЕВА. Как вы сказали?

МАУРИСЬО. Неважно, Хеновева. Можете идти.

ХЕНОВЕВА. К вашим услугам, сеньор.
Маурисьо ждет, пока она выйдет, потом идет к телефону. Говорит, не переставая есть яблоко.
МАУРИСЬО. Алло! Элена? Ну, конечно, я понял. Есть новости? Ага! Надеюсь, ЭФ-48 доволен, что прибывают эти два греческих судна. Его любимый язык. Только, ради Бога, пусть не говорит матросам о Парфеноне! Тут все превосходно. Бабушка просто прелесть. Лучше не выберешь. Изабелла? Счастлива, с каждым днем работает все лучше. Будет прекрасный работник. Она бы хотела, чтобы мы тут навсегда остались. Но, по-моему, пришло время опустить занавес. Приготовьте телеграмму из Канады. Диктую текст: "Проект дешевые дома рабочий квартал принят точка необходимо присутствие срочно". Подпись... Гамильтон. Повторите. Так. Пусть придет завтра пораньше... А к вечеру – два фальшивых билета на самолет. Больше ничего. Спасибо, Элена. До завтра. (Вешает трубку, идет в сад, насвистывая свою песенку)
Слева входит бабушка, она очень взволнована. За ней идет Хеновева.
БАБУШКА. Нет, нет. Хеновева, этого не может быть! Сколько я ни думаю, никак не могу поверить. Ты не ошиблась?

ХЕНОВЕВА. Сама бы не хотела верить. Но когда я вам говорю, что видела своими глазами...

БАБУШКА. Почему ты мне раньше не сказала?

ХЕНОВЕВА. Правду сказать, побоялась. Дела-то такие деликатные. Если бы сеньора меня совсем не замучила вопросами, я бы ни словечка не вымолвила.

БАБУШКА. И очень плохо. Это надо сразу выяснить, и чем скорее, тем лучше.

ХЕНОВЕВА. А, может, я впрямь ошиблась?

БАБУШКА. Не одна ты заметила. Я все эти дни наблюдаю, и все выходит одно. Мне сердце говорило, у нас что-то неладно.

ХЕНОВЕВА. Так сеньора тоже замечала?

БАБУШКА. С первой же ночи. Знаешь – тут посмотрит не так, там слово какое-нибудь. Но я что угодно могла подумать, только не это. Где Изабелла?

ХЕНОВЕВА. Хотите с ней говорить?

БАБУШКА. Да, и сейчас же. По-твоему, я способна выслеживать, подсматривать из-за дверей? Где Изабелла?

ХЕНОВЕВА. Гортензии поливает.

БАБУШКА. Позови ее.

ХЕНОВЕВА. Сеньора, пожалуйста, подумайте еще...

БАБУШКА. Я тебе сказала, позови ее!

ХЕНОВЕВА (высовывается в сад, зовет). Изабелла! Доченька! Изабелла! Вот она идет.

БАБУШКА. Оставь нас.
Хеновева идет в кухню. Входит Изабелла с огромным букетом гортензий.
ИЗАБЕЛЛА. Вы меня звали?

БАБУШКА. Подойди ко мне. Посмотри мне в глаза и отвечай честно. Что ты от меня скрываешь все эти дни?

ИЗАБЕЛЛА. Я?

БАБУШКА. Вы оба.

ИЗАБЕЛЛА. Бабушка!

БАБУШКА. Не отводи глаза. Отвечай!

ИЗАБЕЛЛА. Я вас не понимаю.

БАБУШКА. Очень хорошо понимаешь. И больше нечего притворяться. Я знаю, это слишком интимное признание, может быть, тебе будет больно. Но я с тобой говорю не как бабушка с внучкой. Я говорю, как женщина с женщиной. Что происходит у тебя с Маурисьо?

ИЗАБЕЛЛА. Ради бога, что вы подозреваете?

БАБУШКА. Это не подозрение, девочка. Это правда. Сегодня утром, когда Хеновева принесла вам завтрак, ты была одна в комнате. Маурисьо спал в соседней. Можешь ты мне объяснить, что это значит?

ИЗАБЕЛЛА (с облегчением). Комнаты?.. И это все? (Нервно смеется)

БАБУШКА. Не вижу, что здесь хорошего. А этот нервный смех тоже ничего не значит?

ИЗАБЕЛЛА. Ну, конечно, это я просто... Вы со мной так говорили... как будто узнали что-то ужасное.

БАБУШКА. Этого мало, по-твоему? Если супруги не спят вместе, это безнравственно. Но может быть хуже. Может быть, нет любви.

ИЗАБЕЛЛА. Нет, нет, бабушка! Как вы могли даже подумать?

БАБУШКА. Разве у меня не было оснований?

ИЗАБЕЛЛА. Никаких, правда. Просто там из сада много москитов... Маурисьо не может спать.

БАБУШКА. А ты можешь? Что ж это за супруги, которые способны расстаться из-за москита?

ИЗАБЕЛЛА. Там не один, их целая куча!

БАБУШКА. Когда мне было столько лет, сколько тебе сейчас, меня не могли бы оторвать от мужа все десять казней египетских. Ты должна мне обещать, что больше так не будет.

ИЗАБЕЛЛА. Не беспокойтесь. Больше не будет. Но разве имеет какое-нибудь значение такая маленькая разлука?

БАБУШКА. Меня не одна эта ночь тревожит. Меня тревожит вся ваша жизнь. В моем возрасте – одно счастье: смотреть на счастье других. И было бы очень печально, если бы вы притворялись, чтобы не огорчать меня.

ИЗАБЕЛЛА. Вы решили, что мы с Маурисьо не любим друг друга?

БАБУШКА. В моем присутствии, даже слишком. Но потом. Вчера, когда вы пили чай в саду, я стояла у окна. Вы ни слова не сказали, даже не посмотрели друг на друга. Он думал о чем-то, ты помешивала чай, опустив глаза. Когда ты стала пить, чай был совсем холодный.

ИЗАБЕЛЛА. Но ведь молчание ничего не значит! Столько есть способов быть вместе...

БАБУШКА. Можешь ты мне поклясться, положив руку на сердце, что ты совершенно счастлива?

ИЗАБЕЛЛА. Почему вы спрашиваете меня?

БАБУШКА. Не знаю... Что-то не так у вас. Ты как будто робеешь перед ним, как будто он хозяин... А когда любовь настоящая – никто не хозяин, оба подчиняются.

ИЗАБЕЛЛА. Маурисьо выше меня во всем! Ему и не нужно приказывать, я всегда счастлива подчиняться.

БАБУШКА. Плохо, что ты так думаешь. Дай только Бог, чтобы он об этом не знал, не то ты пропала. Я всегда говорила, что любовь похожа на коляску рикши – один так удобно сидит, а другой тянет. Вижу, тебе приходится тянуть коляску.

ИЗАБЕЛЛА. Какое это имеет значение, если в коляске – он! Вы не можете понять, что такое для меня Маурисьо! Он больше, чем любовь, он вся моя жизнь. В тот день, когда я увидела его, я была в таком отчаянии, я бы умерла в углу, как собака. Он прошел мимо меня с букетом роз... и одно только слово. Это слово мне все вернуло, сразу, все, что я потеряла. Тогда я поняла, что принадлежу ему, навсегда. Пусть он будет далеко, пусть он даже на меня не посмотрит больше. Вот я и привязана к его коляске, но я счастлива, ведь это его коляска.

БАБУШКА. Ты так безумно любишь его, девочка?

ИЗАБЕЛЛА. Если это безумие, благословенно безумие. Благословенны его глаза, даже если они меня не видят. Благословенна его рука на моем плече, даже если это только сон. Послушайте меня, бабушка... (Становится на колени у ее кресла) Вы меня спрашивали, почему я не хочу говорить на другом языке, а только на его языке. Теперь вы поняли? Язык – это не слова, это сама жизнь. Когда я была маленькой, мама мне говорила "дорогая". Это было слово. Когда в школе учительница мне говорила "дорогая", это тоже было слово. Маурисьо сказал мне почти неслышно: "Дорогая"... Это было не слово, это было что-то живое, так схватило за сердце, что даже закружилась голова. Это было как будто бы первый день земли, и никто еще никогда не любил до нас. Ночью я не спала. "Дорогая, дорогая, дорогая"… Со мной было мое живое слово, оно билось в ушах, на подушке, в сердце. Теперь мне не важно, что Маурисьо меня не видит – ведь я всегда его вижу, даже когда его нет со мной. Пусть букет вечно твердит "завтра" – ведь Маурисьо дал мне силу ждать. Ведь не обязательно быть любимой... надо только любить самой, чтоб быть счастливой, бабушка, счастливой, счастливой! (Она пришла в такое волнение от собственных слов, что зарыдала, спрятав лицо в бабушкины колени)

БАБУШКА. Хватит, девочка, ну, не надо. Право, сама не пойму, радоваться мне или нет. Я боялась, что ты его не любишь, а теперь почти боюсь, что ты его любишь слишком сильно. Но ему – ни слова, ни в коем случае! Слушай меня, девочка: пока не пропала молодость, перемени все это. Пусть он тянет повозку, на то он мужчина.

БАБУШКА. Почему ты думаешь, что мы говорили о тебе? Разве у нас не может быть других тем?

МАУРИСЬО. Конечно, много есть тем, и даже очень важных. Разрешите узнать, какие именно привлекли ваше внимание?

ИЗАБЕЛЛА. Так, тебе неинтересно будет. Женские дела.

МАУРИСЬО. Ну, понятно. Говорили о тряпках, да?

БАБУШКА. Конечно. Дай тебе Бог всегда так хорошо угадывать, мальчик. Таким умным людям, как ты, не мешает иногда спускаться с облаков (смотрит на Изабеллу) и пройтись по нашей грешной земле.

МАУРИСЬО. Изабелла сказала обо мне что-нибудь плохое?

ИЗАБЕЛЛА. Наоборот. Я рассказывала, как я счастлива.

БАБУШКА. У некоторых женщин своеобразная манера быть счастливыми. Попробуй это понять, а то ты слишком привык, что все тебе падает с неба. И смотри, не огорчай ее! Она уже не одна. Теперь нас двое. (Вынимает из шкафа картонную коробку) Возьми, дорогой. Ведь тебе это очень нужно.

МАУРИСЬО. Что это?

БАБУШКА. Сетка от москитов. (Выходит в сад)

МАУРИСЬО. Какие москиты?

ИЗАБЕЛЛА. Мне пришлось выдумать. Сегодня утром Хеновева видела, что ты спишь в другой комнате.

МАУРИСЬО. Черт! Так я и знал! Единственный раз я забыл запереть дверь.

ИЗАБЕЛЛА. Не волнуйся. Все улажено.

МАУРИСЬО. Совсем улажено? Ты уверена, она ничего не подозревает?

ИЗАБЕЛЛА. Теперь ничего. Рядом с тобой так легко приучаешься врать.

МАУРИСЬО. Очень деликатный способ назвать меня лгуном.

ИЗАБЕЛЛА. Человеком с воображением. Это был комплимент твоему мастерству.

МАУРИСЬО. Наверное, ты опять очень нервничала, как всегда.

ИЗАБЕЛЛА. Ко всему привыкаешь.

МАУРИСЬО. Ну, теперь немного осталось. Могу сообщить тебе хорошую новость. Завтра с утра мы получим телеграмму из Канады, а к вечеру два билета на самолет.

ИЗАБЕЛЛА (вздрагивает). Не может быть! Ты хочешь сказать, что мы уезжаем?

МАУРИСЬО. Да, Элена обо всем позаботится.

ИЗАБЕЛЛА. Это и есть твоя хорошая новость?

МАУРИСЬО. Чем же плохо? Кончились, наконец, эти трюки и укоры совести, от которых ты спать не могла. Теперь – последний семейный вечер, трогательное прощание... и снова на воле! Миссия выполнена. Ты недовольна?

ИЗАБЕЛЛА. Очень, очень довольна.

МАУРИСЬО. По твоему лицу это незаметно.

ИЗАБЕЛЛА. Так, сразу, немножко трудно...

МАУРИСЬО. Не думала же ты, что мы будем здесь всю жизнь? Ты сама говорила столько раз, что это жестокая игра и что ты не можешь.

ИЗАБЕЛЛА. Так и было, вначале. Только я знаю, чего мне стоило привыкнуть. Теперь посмотрим, чего мне стоит отвыкнуть. Значит, завтра?

МАУРИСЬО. Завтра.

ИЗАБЕЛЛА. Ты бы не мог подождать еще немножко? Ну, хоть один день?

МАУРИСЬО. Зачем? Все, что можно было сделать для этой женщины, сделано.

ИЗАБЕЛЛА. Не для нее, Маурисьо. Теперь – для меня. Мне надо привыкнуть к мысли...

МАУРИСЬО. Я все меньше тебя понимаю. Для начала я поручил тебе исключительно трудное дело. Ты справилась, и с такой невероятной естественностью, как будто ты и впрямь счастливая новобрачная. А теперь, когда мы дошли до заключительной сцены, неужели у тебя не хватит сил?

ИЗАБЕЛЛА. Я не знаю... Меня пугает именно то, что ты называешь заключительной сценой.

МАУРИСЬО. Прощание? Пустяки! Самое простое из всего: немножко дрожи, когда будешь упаковывать чемоданы... Долгие взгляды, как будто бы ты ласкаешь глазами каждый уголок... Даже говорить не нужно. Время от времени будешь что-нибудь ронять, как будто бы нечаянно. Предмет, падающий в молчании, гораздо выразительнее, чем слово. Почему ты так смотришь на меня?

ИЗАБЕЛЛА. Я восхищаюсь тобой.

МАУРИСЬО. Опять ирония?

ИЗАБЕЛЛА. Нет, не ирония. Я, правда, восхищаюсь. Меня поражает, как все вы, мечтатели, видите ясно только то, что далеко от вас. Скажи мне, Маурисьо, какого цвета глаза у Джиоконды?

МАУРИСЬО. Темно-оливковые.

ИЗАБЕЛЛА. Какого цвета глаза у сирен?

МАУРИСЬО. Зеленые, цвета морской воды.

ИЗАБЕЛЛА. А мои?

МАУРИСЬО. Твои?.. (Задумался. Подходит к ней, чтобы рассмотреть. Она опускает веки. Он растерянно улыбается) Ты не обижайся. Ты подумаешь, это от невнимания, но я тебе клянусь, что сейчас я даже не смог бы сказать, какие глаза у меня.

ИЗАБЕЛЛА. Серовато-карие. Когда ты смеешься – с золотой искоркой. Когда ты говоришь одно, а думаешь о другом – затягиваются такой дымкой.

МАУРИСЬО. Прости меня.

ИЗАБЕЛЛА. Не за что. (Овладевает собой, улыбается) И если завтра, когда я буду упаковывать чемоданы, у меня что-нибудь упадет из рук, "как будто нечаянно", не беспокойся, это будет не от волнения, просто у меня хороший учитель. Спасибо, Маурисьо. (Выходит в сад. Там уже сильно стемнело, падают длинные вечерние тени)
Маурисьо задумчиво зажигает сигарету. Звонок и дверь, Хеновева идет открывать.

Из своего кабинета выходит сеньор Бальбоа, в руке у него книга.

ХЕНОВЕВА. Слушаюсь, сеньор. (Выходит в переднюю)

БАЛЬБОА. Ты не эту книгу искал? "Последние открытия в археологии".

МАУРИСЬО. Они меня не интересуют. Я сам только что сделал одно сенсационное открытие.

БАЛЬБОА. Ты? Когда?

МАУРИСЬО. Вот сейчас. В результате длительных разысканий я пришел к выводу, что я полный идиот. (Бросает только что зажженную сигарету и идет в сад, крича: "Изабелла"!)

БАЛЬБОА. В такое время! Я никого не жду и никого не принимаю.

БАЛЬБОА. По какому праву вы врываетесь в мой дом? Оставьте нас, Фелиса.

ДРУГОЙ (делает несколько шагов вперед. Бросает шляпу на кресло). Неужели я так изменился за последние двадцать лет?

БАЛЬБОА (окаменел, говорит чуть слышно). Маурисьо...

ДРУГОЙ. Не вижу, чему так удивляться. Как будто я привидение. Разве вы не получили телеграмму, сообщающую о моем прибытии?

БАЛЬБОА. Этого не может быть... "Сатурния" пошла ко дну, никто не спасся.

ДРУГОЙ. А ты и обрадовался! Что же, вполне естественно: темное пятно, позор семьи, смыто навсегда. Только это, сам видишь, не так. Такие, как я, не путешествуют под своим именем и не сообщают названия корабля. Полиция бывает очень любопытна.

БАЛЬБОА. Довольно. Маурисьо. Зачем ты пришел?

ДРУГОЙ. Считаешь необходимым спрашивать? Какое плачевное отсутствие воображения! Надеюсь, ты не предполагаешь, что я собираюсь пасть на колени и оплакивать свои грехи?

БАЛЬБОА. Нет, я тебя знаю слишком хорошо. Я следил за всей твоей жизнью и знаю, чего можно ждать от тебя.

ДРУГОЙ. Счастлив слышать. Так мы избежим многих неприятных объяснений Особенно для тебя.

БАЛЬБОА. Для меня?

ДРУГОЙ. Это самое меньшее, чего ты мог ожидать. Разве ты не чувствовал себя ответственным хотя бы за один момент той жизни, которую я влачил вдали от отчего дома?

БАЛЬБОА. Не пытайся свалить свою вину на других. Все, что ты делал там, ты начал здесь.

ДРУГОЙ. Так что совесть спокойна?

БАЛЬБОА. Я сделал то, что должен был сделать. Если надо будет – снова сделаю то же самое.

ДРУГОЙ. Да, рад бы, я думаю. Только теперь, боюсь, не выйдет. Мальчик стал немного покрепче.

БАЛЬБОА. Это – угроза?

ДРУГОЙ. Предупреждение. Я по опыту знаю, путь ни для кого сам не открывался. Каждый должен пробиться своими силами. А мой путь сегодня проходит через этот дом.

БАЛЬБОА. Так говори же сразу, что тебе надо?

ДРУГОЙ. Я мог бы предъявить права, потребовать все то, чего ты меня лишил в одну ночь: обеспеченную жизнь, почтенную семью...

БАЛЬБОА. Не думаешь же ты остаться здесь жить?

ДРУГОЙ. Не волнуйся. То, что ты зовешь очагом, не для меня. Кроме того, это было бы достаточно неудобно для нас обоих.

БАЛЬБОА. Чего же ты хочешь?

ДРУГОЙ. Я тебе сказал, что я мог бы требовать. Но я благоразумен и удовлетворюсь частью. Одним словом, мне нужны деньги.

БАЛЬБОА. Так я и думал. Сколько?

ДРУГОЙ. Тут-то и начинается самое сложное, так как при всем желании я не могу уступить тебе по дружбе. (Внезапно оставляет иронический тон) Я совсем запутался, понимаешь? Не с полицией, к этому я привык. Со своими, а они не прощают.

БАЛЬБОА. Я не прошу объяснений. Сколько?

ДРУГОЙ. Тебе не покажется много, если я скажу: двести тысяч?

БАЛЬБОА. Ты сошел с ума! Откуда мне взять столько?

ДРУГОЙ. Я и не думаю, что они у тебя в кармане. Но ты можешь их выручить и не отлучаясь далеко... не сходя с места. Если я не ошибся в счете, дом стоит раза в два больше.

БАЛЬБОА. Дом? Продать этот дом?

ДРУГОЙ. Для двух стариков он велик.

БАЛЬБОА. Ты способен выгнать нас на улицу?

ДРУГОЙ (злобно). А разве ты меня не выгнал двадцать лет назад? Я еще не забыл ту пощечину! У меня до сих пор горят твои пальцы вот здесь! Это было в первый и последний раз, больше никто не осмелился ударить меня по лицу!

БАЛЬБОА. Потому ты и пришел! О, я понял тебя! Тут не только деньги, вся эта муть досады и мести...

ДРУГОЙ. Этот вопрос, несомненно, заслуживает обсуждения, но сейчас у меня нет времени. Деньги нужны мне завтра. Договорились?

БАЛЬБОА. Ни завтра, никогда.

ДРУГОЙ. Обдумаем спокойно. Я уже понял, что моя судьба тебя мало волнует. Но твое незапятнанное имя... тебе приятно будет встретить его в скандальной хронике и в полицейских отчетах?

БАЛЬБОА. Но я не могу. Если бы и хотел – клянусь тебе, не могу.

ДРУГОЙ. Ты меня не удивляешь. Ты всегда не слишком легко раскошеливался. Но есть тут человек, который не даст мне подохнуть на улице. Где бабушка?

БАЛЬБОА. Нет! Бабушка – нет! Я займу у друзей, соберу все, что можно. Возьми бумаги, драгоценности...

ДРУГОЙ. Я пришел не за милостыней. Я пришел за моей собственностью. Ты прекрасно знаешь, что бабушка не может мне отказать. Почему ты не хочешь, чтобы я с ней говорил?

БАЛЬБОА. Послушай меня, Маурисьо! Бабушка ничего не знает. Для нее тот испорченный мальчик стал мужчиной. Он счастлив. Он к ней приехал. Он помнит все хорошее.

ДРУГОЙ. А, рождественский рассказик! Жаль только, что я вышел из того возраста, и они меня как-то не трогают. Где бабушка? (Делает шаг вперед, Бальбоа преграждает ему путь)

БАЛЬБОА. Подумай, что ты можешь разрушить в одну минуту!

ДРУГОЙ. Я спешу. Отойди!

БАЛЬБОА. Нет! Я не отойду!

ДРУГОЙ (схватывает его за руку). Ты не думаешь, надеюсь, меня опять ударить? Это легко с мальчиком. Со взрослым не то. Отойди, говорю! (Отталкивает его и зовет, громко) Бабушка!

ДРУГОЙ. Могу узнать, кто вы такой?

МАУРИСЬО. Потом. Сейчас, сию минуту, бабушка войдет в эту дверь, вы слышите? Если вы произнесете при ней хоть одно слово, одно слово, я вас убью.

ДРУГОЙ. Меня?..

МАУРИСЬО (резко прерывает). Душой клянусь, убью на месте!
За сценой смех.
Молчите.
Входят бабушка и Изабелла.
БАБУШКА. В жизни не слышала такой чепухи. Ты в уме? Говорить мне, что этот зеленый огонек у светлячков... О, простите! Я думала, вы одни.

МАУРИСЬО. Ничего. Сеньор ошибся адресом. (Подчеркнуто) Я покажу ему дорогу. (В дверях) Вы идете?

ДРУГОЙ (решительно идет к двери). Иду.

ИЗАБЕЛЛА (чувствует что-то недоброе в вызывающем тоне мужчин). Маурисьо!..