Начало жизненного пути А. А.Богданов

Начало жизненного пути А. А.Богданов

В «Воспоминаниях о детстве» (1923) Богданов пишет: «Что касается нашей семейной коммуны вообще, то это была организация крупная. Из десяти человек детей четверо умерли рано; среди уцелевших я был вторым. Это – очень счастливое для меня обстоятельство. Нехорошо ребенку быть одиночкой между двух непонимающих его взрослых; ничего не может быть благоприятнее для его развития в индивидуалиста. Брату Николаю было пять лет, когда я родился; он с самого начала нежно ухаживал за мной, ... и еще долго его юная опытность была моей руководительницей. Но самое главное: на него легла основная тяжесть борьбы с семейной авторитарностью, что отнимало много сил и опять-таки обостряло дух личного, сосредоточение воли и мысли на "себе" и "своем"; все это и сказалось в его последующем развитии. Мне было уже гораздо легче; младшим – еще легче, может быть, чересчур легко. При несознательных, стихийных способах воспитания борьба внутрисемейная может быть полезной подготовкой к борьбе жизни; не надо только, чтобы ее было слишком много. Для меня приблизительно так и вышло»1.

«Внутрисемейная борьба», о которой упоминает Богданов, больше касалась родительских взаимоотношений, определявших психологический климат в семье и соответственно влиявших на развитие детей.

Отец Богданова – Александр Александрович Малиновский – получил неплохое по тем временам образование: он немного не доучился в Вологодской духовной семинарии, а затем закончил учительский институт в Вильно. Вначале довольно быстро продвигался по карьере и, начав народным учителем, вскоре получил должность заведующего городским начальным училищем. Тем его послужной список и ограничился. Чувствуя в себе писательский дар, Малиновский-старший неоднократно обращался в журналы, но без успеха.

Мария Андреевна происходила из мелких дворян, но воспитана была в мещанском духе. Рано вышла замуж; частые роды подорвали ее здоровье и изменили характер. Детей она «рожала слишком скоро – одного за другим ... именно это наложило на ее нервную систему печать неуравновешенности. Оба неудовлетворенные жизнью, они своих отношений сносно организовать не могли, хотя были по природе люди добрые и друг друга любили. Тем более не могли они быть сколько-нибудь выдержанными воспитателями для своих детей, да и воззрений на семью придерживались довольно стародавних, патриархальных, – и опять-таки с недостаточной цельностью и последовательностью. Дети ... чутки ко всякой неорганизованности, выступает ли она в виде нелогичности или в виде несправедливости. Здесь им встречалось первое довольно часто, но и второе – иногда. В поводах для юной критики недостатка не было»1. Родители воспринимались как своеобразное «семейное правительство» со всеми атрибутами власти: запретами, «цензурой», злоупотреблением двойными стандартами по типу «дурно, когда те делают это, хорошо, когда мы»2, – а дети, чьи интересы непосредственно ущемляла эта «власть», неизбежно оказывались в «оппозиции» и даже «уходили в подполье». В частности, так обстояло дело с чтением. Хотя в семье Малиновских царил настоящий культ образования, тем не менее многочасовые занятия старших сыновей Николая и Александра в библиотеке училища, которым заведовал отец, были зачастую предметом нареканий и поводом для запретов: родители единственным известным им способом пытались внести порядок в бессистемное чтение мальчиков и потому не одобряли увлечение книгой «до полной темноты», а особенно если это были «романтики», но зато всячески поощряли тягу детей к естественным наукам.

Отношение маленького Саши к подобным запретам было «сознательно-классовое»: лет с шести-семи он нередко засиживался в библиотеке до поздней ночи и «глотал» книги и журналы без конца – тем более, что «власть не проявляла чрезмерной бдительности и настойчивости»3.

В своих воспоминаниях Богданов отмечал, что критика семейных авторитетов в свете почерпнутых из книг знаний о жизни сделали его тогда «рационалистом»: «Мне казалось очевидным, что стоит людям разумно взглянуть на свои взаимные отношения, чтобы гармонично их организовать. ... Так в маленькой юной голове зарождалась старая утопия разумных человеческих отношений»4.

Раннее чтение способствовало также развитию памяти и воображения: любое явление, увиденное впервые в детстве, запоминалось и переживалось как открытие, получало у семилетнего Саши сравнение с тем, что уже было известно по жизни и книгам, и всё в мире представлялось непрерывной цепью событий и вещей, когда одно вытекает из другого и может быть постигнуто сопоставлением знакомого с незнакомым. «На дворе тепло и весело ... , всего лучше небо. Няня Верушка говорит, что оно хрустальное; но это едва ли так: тогда через него было бы видно бога, ангелов; а этого нет, видно только то, что на нем – солнце, потом луна, звезды. Облака – те ближе, перед небом, они его закрывают. ... Как быстро бегут облака! Настоящие ли они? Что-то уж очень скоро они меняют свой вид, а иное возьмет да совсем растает. Все-таки должно быть настоящие: ведь из них идет дождь и бывает гром. Может быть, они вроде пушистого снега? Как бы посмотреть поближе... »5.

Запоминание и активные поиски аналогий рано развили мыслительные способности мальчика настолько, что школьник Малиновский поражал многих своей неординарностью. Благодаря фотографической памяти, позволявшей воспроизводить в мельчайших деталях тексты или произвольные ряды цифр при беглом знакомстве с ними, Александр очень скоро привлек внимание своими успехами в математике

.

История философской полемики Г.В. Плеханова и В.И. Ленина против А.А. Богданова

«Эмпириомонизм» (кстати, слово это ввел в философию именно Богданов, и означает оно в переводе с греческого – единство опыта). Свою главную цель ученый видел в том, чтобы определить тот основной элемент познания, который позволил бы выстроить многообразные явления реальности в стройную, целостную, единую систему. Достижение этой цели значило бы для философии примерно то же, что, скажем, для химии – открытие Д.И. Менделеева, выстроившего многообразные химические элементы в единую периодическую систему, взяв за основу классификации их фундаментальное и всем химикам XIX века хорошо известное свойство – атомный вес. Философы в течение многих веков пытались свести многообразие явлений к единой первооснове. Однако в качестве фундаментальных признаков классификации использовались обобщения, сделанные по нечетким критериям и чаще основанные не на тождестве явлений, а на аналогии между ними (скажем, человек и рыба с точки зрения философа могут быть причислены к одному классу – живых существ, – а различия их среды обитания, образа жизни и т.д. могут быть признаны непринципиальными). Будучи хорошо знаком с историей философии, Богданов отметил в «Эмпириомонизме», что, в частности, «разделение природы на одушевленную и неодушевленную создало целый ряд затруднений для философии: каким способом связать в однородных формах мышления такие разнородные вещи?»1. В соответствие с этим каждый философ должен был признавать за явлениями реальности не одно, а два фундаментальных свойства – «материальное» (физическое) и «идеальное» (психическое), – свести которые к единству было возможно, лишь логически постулировав «первичность» одного из них относительно другого. Подобный дуализм мировосприятия был признан объективно присущим самой реальности, и это представление насчитывало за собой более чем двухтысячелетнюю традицию философской мысли. Но развитие естественных наук в XIX веке показало, что «мудрость веков заблуждается»2:

во-первых, и самый последовательный материалист, и самый убежденный идеалист могут познавать окружающий их мир не иначе, как через посредство собственных ощущений, и это – единственная доступная им реальность;

во-вторых, любое ощущение вызывается воздействием внешнего раздражителя на соответствующие рецепторы (зрительные, слуховые и т.д.), связанные с центральной нервной системой;

в-третьих, ощущения, обусловленные воздействием внешней среды, вызывают соответствующие реакции организма, которые группируются в памяти и по мере надобности воспроизводятся – либо бессознательно (инстинкты, рефлексы), либо сознательно;

в-четвертых, память может в соответствующих ситуациях сама играть роль раздражителя, опережая воздействие уже известных раздражающих внешних факторов;

в-пятых, внутри любого сообщества живых существ наличествует интенсивный обмен сведениями о раздражителях, обогащающий память каждого индивида знанием о возможности тех ощущений, которых он сам не испытывал.

Все эти предпосылки формирования и развития опыта – индивидуального и коллективного – были проанализированы, подтверждены в экспериментах многими европейскими и русскими учеными – физиологами, психологами, психиатрами, – опубликованы в научных и медицинских изданиях и даже получили философское обобщение в работах Эрнста Маха и Рихарда Авенариуса, где было отмечено, что человек в процессе познания всегда оперирует исключительно данными опыта, составленными из простейших впечатлений организма от цвета, формы, запаха, вкуса, теплоты и т.д. – из так называемых «элементов-ощущений», оцениваемых как бесконечно малые величины, сочетания которых характеризуют соответствующие физические свойство доступных восприятию предметов и одновременно с этим определяют содержание индивидуальной психики (сознания, памяти, поведенческих рефлексов и т.п.)1. Богданов, ознакомившийся с результатами этих исследований, пришел к вполне закономерному выводу: «Бесконечно разнообразны те элементы, на которые трудом и познанием мы можем разлагать мир; но нет особых элементов материальных и особых духовных, вполне чуждых друг другу, неспособных вступать в одну общую связь. Явления материальные и духовные можно строгим исследованием разложить таким образом, что элементы обоих окажутся одни и те же.

Вот зеленый лист растения; это вещь материальная, или физическая. Он зеленый, сердцевидного очертания ... . Чтобы изменить элементы его цвета, надо подействовать на него, напр., какой-нибудь кислотой; чтобы изменить элементы формы, требуется, напр., разорвать его руками: воздействия посредством других материальных тел.

Вы смотрите на лист и видите его; или вы думаете о нем – представляете его себе. Это значит: у вас есть «зрительное восприятие» листа, или «представление» о нем, – явления, протекающие в вашем сознании, т.е. духовные, психические ... . В этом восприятии, в этом представлении заключаются те же элементы цвета, те же элементы пространственной формы. Какая же разница? Если вы захотите уничтожить, прекратить свое восприятие, или изменить свое представление, вам не надо для этого действовать физическими силами на самый лист: достаточно просто не смотреть на него – и восприятия не будет; достаточно вообразить его красным или зубчатым – и элементы цвета, пространственной формы в представлении будут иные, чем прежде.

Всеобщая организационная наука (тектология) и ее основные закономерности

В период создания тектология рассматривалась Богдановым в качестве универсальной прикладной науки, позволяющей оптимальным образом решать все жизненные задачи, встающие перед человеческим обществом. Но это не было натурфилософией и, что бы ни утверждали критики тектологии из лагеря большевиков, это не было и отступлением от марксизма в полном объеме этого понятия: если рассматривать экономические и социологические теории Маркса и Энгельса именно как научные теории, а не абсолютные догматические истины, то тектология явилась не столько отступлением, сколько изменением взгляда на строение общества и в особенности на характер базисных социально-экономических процессов. По словам Богданова, «старый учитель научного социализма Ф. Энгельс выразил их формулой, производство людей, производство вещей, производство идей. В термине "производство" скрыто понятие организующего действия. И мы сделаем формулу точнее: организация внешних сил природы, организация человеческих сил, организация опыта. Что же оказалось? У человечества нет иной деятельности, кроме организационной, нет иных задач, кроме организационных. И если это еще не сознается, то только потому, что мышление людей до сих пор не выбилось вполне из оболочек фетишизма, окутавших его на пути развития»5.

Тектология и создавалась именно для того, чтобы освободить человеческое мышление от ограничений, налагаемых на него исторически отжившими и отживающими идеологическими формами: авторитарной и индивидуалистической.

Авторитарное мышление характеризуется консерватизмом и узостью и тяготеет к догматизму, что объясняется нерасчлененностью рациональных и эмоциональных элементов его: там, где требуются логические выводы, авторитарно мыслящий человек просто ссылается на сведения, которые сам считает правильными, которым «доверяет» без малейшей проверки.

(АВТОРИТЕТ - ДОГМА - ТРАДИЦИЯ = культура раннего типа)

В социальной жизни авторитарное мышление склонно подменять общественные отношения межличностными, и потому его носители оказываются совершенно беспомощными, попадая в ситуации, не предусмотренные традицией, обычаем или авторитетным для них источником (пример – «наивный монархизм» петербургских рабочих накануне 9 января 1905 г.).

Индивидуалистические идеологии в целом более разумны и гибки, чем авторитарные: истинность любого суждения проверяется соотношением этого суждения с практикой. Однако в социальной жизни индивидуализм также оказывается бесполезным, когда сталкивается с проявлением безличных стихийных сил общества, создаваемых экономической и – шире – производственной деятельностью множества людей: эта ситуация была подробным образом рассмотрена К. Марксом и Ф. Энгельсом в «Немецкой идеологии» и «Капитале» и получила название «отчуждения» работника от средств производства и продуктов труда. Марксистский анализ причин и последствий отчуждения дал возможность рационального объяснения жизни и строения капиталистического общества; но сам марксизм с течением времени подвергся трансформации и частью превратился в ревизионистско-реформистское течение, отрицавшее революцию в качестве способа социального переустройства, а частью был догматизирован в качестве абсолютной и раз и навсегда созданной идеологии революционной борьбы. И в том, и в другом случае он уже не мог оказать на общественные и естественные науки сколько-нибудь существенного влияния: метод, способный произвести революцию в области познания, превратился в заурядную политическую доктрину, ориентированную на узко прагматические цели.

Луценко Антон Виленович

Александр Богданов как политик, ученый, просветитель, основоположник методологии системного анализа : диссертация ... кандидата исторических наук : 07.00.10.- Томск, 2000.- 276 с.: ил. РГБ ОД, 61 00-7/617-0

жүктеу/скачать 259 Kb.

Достарыңызбен бөлісу: