Загадка первопатриарха Бодхидхармы

Загадка первопатриарха Бодхидхармы

Итак, на первый план в учении Чань выходят не столько какие-то философские или тем более религиозные постулаты, но личности конкретных учителей. Именно через них, через их описание Чань сам рассказывает о своей сути. С другой стороны, кардинальную важность приобретает истинная «линия учителей», которая и символизирует собой передачу истинного Знания, и, как следствие, особый интерес представляет сбой фигура человека, которого традиция называет Первопатриархом Чань – Бодхидхарма (кит. Путидамо или Дамо, яп. Дарума).

Бодхидхарма является ключевой и при этом, пожалуй, самой загадочной фигурой не только школы Чань, но и всей буддийской традиции Китая. Он превратился в символ чань-буддизма, стал фигурой скорее знаковой, нежели воплощением некогда жившей реальной личности. До сих пор практически в каждой монашеской келье можно встретить изображения Первопатриарха, при этом особо предпочитают знаменитую картину, где Бодхидхарма на бамбуковом стебле переправляется через море – символ того, как Дамо преодолел «море незнания» и принес свою мудрость людям.

Поразительно, но в образе Бодхидхармы мы видим некого анти-Будду, хотя, разумеется, чань-буддизм никогда не отрицал собственно роли Будды. Но на его место как верховного сакрального владыки, источника милосердия (энь) и благодати (дэ) приходит Бодхидхарма, который формально не является ни бодисаттвой, ни даже ближайшим из архатов. Роль архатов (кит. «алохань» или «лохань», досл. «обладающий заслугами») несколько в другом – это величайшие проповедники, распространяющие и толкующие учение Будды, своеобразные каналы, по которым благодать будд и бодисаттв доходит до человека. Статус Бодхидхармы вообще достаточно странен, и формально его место на иерархической лестнице буддизма находится не очень высоко. Обычно принято перечислять восемнадцать ближайших учеников Будды – архатов, непосредственно слушавших его наставления и являющихся наиболее почитаемыми в буддизме. Число «восемнадцать» стало сакральным для буддизма (впрочем, это связано и с не-буддийской традицией Китая), в частности, на алтаре размещается восемнадцать предметов, в небольших монашеских четках – восемнадцать бусин и т. д. Зал 18 архатов с их скульптурами можно встретить практически в любом буддийском монастыре, однако существуют и другие архаты – обычно называют число 125 или 250, Бодхидхарма входит в число 250 архатов, что по буддийским понятиям, хотя и подчеркивает каноничность его личности, все же не свидетельствует о ее первоочередной важности.

Но в чаньских монастырях происходит как бы «инверсия» святости – Бодхидхарма становится центральной фигурой поклонения. Во многом это объясняется чисто исторической логикой развития китайского буддизма – Будда представляется существом крайне отдаленным, возвышенным над обычным человеком. Происходит «отрыв» божества, вознесение его в предельно высокие и соответственно далекие от человека сферы – этот процесс можно без труда проследить, следуя за всеми изгибами буддийской истории. Более значимыми становятся образы тех, кто осуществляет прямую связь между божественным и профанным – и именно здесь актуализируется образ Бодхидхармы.

Итак, практически все канонические источники чань-буддизма сходятся на том, что именно Бодхидхарма был первооснователем этой школы, хотя ранние работы, как мы уже говорили, и называли иногда первым проповедником Чань Гунабхадру. Тем не менее, именно Бодхидхарма заложил основы учения о «безмолвном просветлении в созерцании» и «очищении сердца через два проникновения и четыре действия».

Каноническая версия утверждает, что суть проповеди Бодхидхармы заключалась в четырех основных постулатах: не опираться на письмена (бу ли вэнь цзы), т. е. не использовать чтение сутр и других книг для достижения просветления; «непосредственно указывать на сердце человека; «взирая на собственную природу, становиться Буддой», т. е. поскольку каждый человек в потенции является Буддой и изначально обладает «природой Будды», следовательно, можно путем медитации «пробудить» эту природу внутри себя; не передавать учение вовне (цзяо вай бе чжуань).

Прежде чем проанализировать складывание образа Бодхидхармы, изложим каноническую версию прихода Бодхидхармы в Китай и его роли в китайской традиции вообще.

Бодхидхарма, сын одного из правителей южной Индии, происходил из Кондживерами, недалеко от города Мадраса, рано ушел из семьи и присоединился к буддийской общине. Постепенно благодаря необычайным способностям он становится духовным лидером буддизма и 28-м буддийским патриархом. В 520 г., обеспокоенным тем, что буддийское учение неправильно понимается в Китае, он отправляется в Поднебесную империю, посещает город Лоян, беседует с правителем царства Лян У-ди и, наконец, пораженный абсолютным непониманием пути достижения буддийской благодати, поселяется в священных горах Суншань, неподалеку от монастыря Шаолиньсы (Молодого леса). В высокогорной пещере он просидел в медитации лицом к стене девять лет, доказывая, что для просветления нет необходимости читать сутры или размышлять над речениями Будды, но следует лишь «вглядываться внутрь себя». Так он положил начало традиции сидячего созерцания как основного способа очищения собственного сердца. И хотя традиция медитации (дхианы) и раньше была широко распространена в буддизме, ни в одной школе она не рассматривалась в качестве ключевого метода. Бодхидхарма, таким образом, становится первым патриархом Чань и вводит в монашеский обиход несколько важнейших постулатов. Прежде всего, в качестве основного вида практики он рассматривает медитацию лицом к стене (би гуань – «взирание на стену»), а в качестве базовой концепции просветления – «сидя здесь, непосредственно стать Буддой», т. е. непосредственное, необусловленное никакими вспомогательными методами или молитвами воплощение себя как Будды.

Предание продолжает, что первым учеником Бодхидхармы стал Хуэйкэ, позже названный традицией вторым чаньским патриархом. Основным же центром Чань явился монастырь Шаолиньсы, который и по сей день считается всемирным центром чань-буддизма. Сам же Бодхидхарма удалился куда-то на запад, и следы его затерялись. Перед уходом он оставил несколько трактатов, где объяснял суть своего учения, а также экземпляр «Ланкаватара-сутры». Списки этих трактатов (на самом деле значительно более позднего происхождения) разнятся от школы к школе. Так чаньская школа Цаодун с центром в монастыре Шаолиньсы называет два трактата: «Ицзиньцзин» («Канон изменений в мышцах») и «Сисуйцзин» («Канон об омовении спинного мозга»).

В какой мере эта легенда отражает реальное создание чаньского учения и роль в этом процессе самого Бодхидхармы?

Сразу заметим, что версия о Бодхидхарме, которую мы здесь изложили, несмотря на свою широкую известность, на самом деле достаточно позднего происхождения и весьма эклектична по своей структуре. По сути, создание канонической версии о Бодхидхарме как о первопатриархе Чань завершается лишь в знаменитом трактате «Цзиньдэ чуаньдэнлу» («Записи о передаче светильника, составленные в годы Цзиньдэ», 1004 г.), содержащем практически полный канон чаньских жизнеописаний, историй и притч. До этого мы можем встретить самые различные версии о его роли в «учении о созерцании» вплоть до полного отрицания его статуса «чаньского наставника».

Если мы внимательно просмотрим ряд исторических источников, мы с удивлением обнаружим, какой разнобой царит в них по поводу личности Бодхидхармы, что в какой-то мере может показаться удивительным, поскольку историю прихода индийского патриарха и его проповеди можно считать ключевой в становлении «священного» характера истории Чань.

В истории жизнеописания Бодхидхармы во всей полноте проявляется явная оппозиция исторического и мифологического подхода в китайском сознании. Китайская традиция никогда не допускала, да впрочем, и не знала чисто исторического подхода. Истинность личности в ней подтверждалась не надежностью исторических источников, а скорее самой мифологической мощью этой личности, ее отдаленностью от сегодняшнего дня.

В этом свете нам значительно легче будет понять суть образа Бодхидхармы в китайской истории и ту удивительную мощь, которую до сих пор несет в себе этот образ.

История Бодхидхармы не раз подвергалась серьезному анализу, однако, это не привело к какому-то однозначному выводу, так мнения разнятся от полного непризнания историчности этой фигуры, вплоть до полного доверия традиционной версии. Большинство современных исследователей, в частности Б. Форе, Секигути Синдай придерживаются умеренного мнения, что «кто-то да приходил» – некий индийский миссионер Бодхидхарма проповедовал в провинции Хэнань, но не берутся утверждать полную историчность его личности [82; 84; 150; 162].

Агиография Бодхидхармы – одна из самых богатых в буддийской литературе, хотя при внимательном рассмотрении большинство источников практически в точности повторяют друг друга, и реальное разнообразие легенд и преданий в данном случае крайне невелико.

Итак, что же мы действительно знаем об историческом Бодхидхарме, о человеке, но не о мифе? Прежде всего, попытаемся посмотреть, когда же впервые появляется он в исторических хрониках.

Самым ранним из дошедших до нас источников, который упоминает некого миссионера Бодхидхарму, являются «Хроники монашеской общины-сангхары Лояна» («Лоян цзюэлань цзи»), составленных в 547 г. Ян Сюаньчжи [18, 1000в], которые, вследствие небольшого временного разрыва с описываемыми событиями, должны ближе всего к реальности передавать историю Бодхидхармы.

Судя по крайне поверхностному характеру упоминания Бодхидхармы в тексте «Хроник» не сложно заметить, что в ту пору этот миссионер ничем не запомнился составителю трактата. Ни о какой его проповеднической деятельности здесь речи не идет, тем более не упоминается и учение Чань. По сути, он является лишь «фоном» для описания одной из самых красивых пагод города Лояна Юньнинсы (Вечного покоя). Хроники гласят, что Бодхидхарма был поистине восхищен видом этой пагоды и провел несколько дней перед ней, молитвенно сложив руки. Поскольку Лоян находится в нескольких десятках километров от Шаолиньсы, то это в какой-то мере подтверждает пребывание Бодхидхармы в этом районе, точнее – в районе священных гор Суншань. Не сложно заметить, что хроники на удивление спокойно, если не сказать равнодушно отнеслись к приходу человека, которому, следуя легендам, суждено было стать патриархом крупнейшего учения китайского буддизма.

И все же, несмотря на лапидарность этого пассажа в «Хрониках», здесь мы встречаем несколько весьма интересных подробностей о Бодхидхарме. Прежде всего, в них говориться, что Бодхидхарма был монахом из Центральной Азии (!) и что ему было пятьдесят пять лет.

Столь точное указание на возраст не удивительно – это придает особый историзм фигуре буддийского проповедника. Значительно большую загадку представляет странное упоминание в «Хрониках» того, что Бодхидхарма был миссионером из Центральной Азии. Обычно под этим названием подразумевалась Персия, однако не ясно, то ли Бодхидхарма происходил из Персии, то ли просто его путь пролегал через Персию – китайский текст допускает оба этих понимания. Поразительно и то, что здесь ни слова не говориться об Индии, точнее о Южной Индии, поскольку во всех более поздних источниках говорится, что Бодхидхарма был выходцем именно из этого региона, нередко даже указывается родной город патриарха – Мадрас.

Здесь можно высказать несколько предположений. Возможно Бодхидхарма, стремясь обойти горную гряду Гималаев, намеренно отправился из южной Индии через всю страну на северо-запад, где, в конечном счете, и вступил на территорию Персии и современных Пакистана и Афганистана. Именно оттуда он, повернув на восток, вошел на территорию Китая, прошел ее практически насквозь, пока не добрался до современного Лояна. Но в этом случае проповедник должен был пройти 6–8 тыс. километров, что, учитывая немалую опасность путешествий в ту эпоху и колоссальное расстояние, кажется маловероятным. К тому же такой маршрут представляется крайне неразумным, если вообще позволительно говорить о «разумности» полумифологической личности.

Может быть, Центрально-Азиатское происхождение Бодхидхармы объяснимо ошибкой древнего переписчика, связанной с тем, что проповедник пришел откуда-то с Запада? Не случайно Бодхидхарму называли «пришедшим с Запада» (си лай). И хотя под «Западом» Китай традиционно подразумевал именно Индию, здесь требуется сделать несколько уточнений.

С эпохи Хань в лексикон китайских правителей приходит выражение «си юй» – «Западные края» или «западные земли». Под этим выражением подразумевались обширные территории, лежащие к западу (а не к юго-западу, как Индия), от империй Цинь и Хань. В большинстве своем это были земли, заселенные племенами цянов, да юэчжи (массагетов?), сянби и других. Они жили на территории современного Синьцзяна, в районе бассейна реки Тарим, озера Лобнор, в Западном Туркестане. В I–V вв. здесь существовало несколько десятков городов-государств, среди них Хотан, Яркенд, Лоулань и другие. Города-государства, располагаясь в оазисах, жили в основном за счет обслуживания пролегавшего здесь Великого шелкового пути, по которому везли не только шелка, но и железо, одежды, пряности, лаковые украшения, имбирь и многое другое. Эта одна из основных торговых и культурных трасс древнего мира начиналась от столицы китайской империи города Чанъань и заканчивалась на территории римской империи.

Жители этих районов по своему этническому типу не являлись китайцами (строго говоря, не принадлежали к народности хуася), в основном они представляли собой переходный тип между монголоидами и европеоидами иранского типа, что показали находки здесь костных останков IV–VII вв. Сам облик Бодхидхармы, происходившего по легенде с юга Индии и вероятно являвшемся представителем дравидийских племен, мало чем отличался от тогдашних жителей Туркестана, не случайно и у индийских шраманов и у обитателей бассейна реки Тарим китайские источники в равной степени отмечали окладистые курчавые бороды, большие носы и т. д. Отсюда характеристика Бодхидхармы как «бородатого чужестранца» явно указывает на его не-китайское происхождение, на его явную непохожесть на тогдашних жителей района гор Суншань.

Ряд городов-государств в бассейне реки Тарим и в Туркестане, через которые возможно проходил Бодхидхарма, равно как и десятки других индийских паломников, испытали буддийское влияние еще в I–III в. В таких крупных государствах как Лоулань (сегодня на территории уездов Жоцзян и Мижань) и Хотан особую популярность приобрела одна из школ Хинаяны – Дхармагуптака (досл. «те, которые защищают Дхарму», т. е. буддийское учение), а количество ее последователей лишь в одном Лоулане достигало 4 тыс. человек. Эта школа была основана в 210 г. до н. э. монахом Дхармагуптой, а ее расцвет приходится на I–III вв. Школа возникла в результате раскола по поводу характера даров более раннего направления Махишасаки – часть отколовшихся монахов, считали, что дары следует приносить исключительно Будде, но не монашеской общине (сангхе), в результате чего заслуги монаха (пунья), совокупность которых в конце концов и приводит к просветлению, возрастают в сотни раз. Они делали основной упор на медитативную практику как основу достижения просветления и носили темно-красные одежды.

Соприкосновение Бодхидхармы со школой Дхармагуптаки представляется вполне вероятным. Возможно именно этим и объясняется «странный» характер диалога между индийским паломником и правителем царства Лян У-ди, куда явился Бодхидхарма. Бодхидхарма отказался признавать заслуги У-ди на ниве поддержки буддизма («нет здесь ни заслуг, ни добродетелей» – «у гун у дэ»), поскольку дары приносились монашеским общинам, но не самому Будде. Обратим также внимание на то, что Дхармагуптака, равно как и учение Чань, делало основной упор именно на медитативную практику (дхиану) в качестве единственно реального пути достижения освобождения.

Итак, вполне возможно, китайские источники, говоря о приходе Бодхидхармы из Центральной Азии, а затем «с Запада» имели в виду первоначально одно и то же – район Восточного Туркестана и бассейна реки Тарим. Позже, постепенно понятие «Запада» и «Западного рая» стали соотносить с Индией. Таким образом, анализируя сюжет «прихода Бодхидхармы с Запада» (Дамо си лай), следует учитывать временной разрез понятия «западные земли». В известной мере это в частности подтверждает и знаменитый трактат Сюаньцзана, известный российскому читателю как «Путешествие на Запад», а в оригинале называющийся «Записи о путешествии в западные страны в период Великое Тан» («Датан сию цзи», 646 г.). Сюаньцзан описывает более сотни различных царств и местностей. Здесь под названием «Си ю» – «Западные районы» подразумевается как Индия, так и многочисленные царства вдоль шелкового пути в Синьцзяне и Центральной Азии.

Как видим, за лапидарным упоминанием о центрально-азиатском происхождении Бодхидхармы кроится весьма интересная общая проблема понятия «запад», однако скудность источника не дает нам возможности каким-то образом развить мысль о реальном пути чаньского Первопатриарха в Китай.

Тем не менее, несмотря на все неясности этого пассажа из «Хроник монашеской общины Лояна», он позволяют установить сравнительно точную дату прихода Бодхидхармы в Лоян. Известно, что пагода Юньнинсы была построена в 516 г., а в 528 г. там был разбит военный лагерь. По ряду сведений, пагода позже была разрушена сильным ураганом. [100, 171–172]. Таким образом, можно считать, что Бодхидхарма побывал в Лояне между 516 и 528 г., что, в общем, соответствует канонической дате прихода Бодхидхармы в Шаолиньский монастырь – 520 г.

Как можно заключить из этого самого раннего источника, где упоминается Бодхидхарма, в VI в. этот проповедник отнюдь не рассматривался как основатель нового направления буддизма. Более того, здесь ни слова не говориться о сути его буддийской проповеди, что косвенно свидетельствует о том, что именно как проповедник он не оставил в ту пору заметного следа.

Позже малозначимый факт присутствия Бодхидхармы в Китае начинает век от века обрастать подробностями, которые должны были очеловечить фигуру некого буддиста, который в сущности не оставил о себе практически никаких воспоминаний.

Следующий по времени трактат относится к 645 г., (вторая редакция – 667 г.) т. е. был написан через столетие после «Хроник монашеской общины-сангхары Лояна». Речь идет об одном из самых известных трактатов по истории китайского буддизма «Продолжение жизнеописаний достойных монахов» («Сюй гаосэн чжуань»), чье авторство приписывается монаху Даосюаню [36, с. 551в]. В них впервые упоминается о ряде ключевых моментов в вероучении, что принес Бодхидхарма, нигде не встречавшихся ранее и которые позже стали классикой чань-буддизма. Там, указывается, что Бодхидхарма приносит в Китай учение о «четырех деяниях», осуществление которых позволяет постичь истинную суть дхианы. Указал он и путь к этому – медитация, заключающаяся в молчаливом «созерцании стены» (бигуань).

Здесь без труда можно заметить некоторую трансформацию образа Бодхидхармы наряду с преемствованием ряда деталей. Так, в «Продолжении жизнеописаний» также упоминается о том, что Бодхидхарма восхищался пагодой Юньнинсы, однако именно здесь мы впервые встречаем «индийскую версию» происхождения патриарха, ставшую позже канонической. Его путешествие через Центральную Азию перестает упоминаться, а сам образ Бодхидхармы обрастает биографией, весьма характерной для индийских миссионеров того времени.

Именно отсюда мы впервые узнаем, что Бодхидхарма был сыном одного из индийских правителей. Постигнув глубины учения Большой Колесницы, т. е. Махаяны, он отправился с проповедью в Китай. По морю он прибыл в южный Китай (Наньюэ – земли Южных Юэ), которые тогда управлялись династией Сун (420–479), во главе которой стоял в ту пору правитель Лю. Затем он направился в Лоян – столицу династии Северная Вэй (386–534). Исходя из этих дат становится вполне возможным предположить, что ко времени канонической даты прихода патриарха в Шаолиньсы, т. е. к 520 г. Бодхидхарма действительно перебрался на Север Китая.

Здесь же упоминается и его первый ученик – Хуэйкэ, о других же последователях Бодхидхармы хроники молчат.

Что же оставил после себя Бодхидхарма, какое учение он проповедовал? Именно в «Продолжении жизнеописаний» мы впервые встречаем ответ на этот вопрос. Даосюань упоминает, что Бодхидхарма передал Хуэйкэ четыре свитка «Ланкаватара-сутры» [36, 551б]. Именно отсюда берет свое начало версия о раннем Чань как о «традиции Ланкаватары». Важно заметить, что ни о каком «отказе от письменных знаков» в передаче учения, ни о концепции долгой медитации здесь речи еще не шло, ибо образ Бодхидхармы, как символа всего чаньского учения, только начинал складываться.

Но вот впервые в «Продолжении жизнеописаний» мы встречаем то, что можно считать началом новой традиции мистической практики, приведшей, в конечном счете, к уникальным чаньским методикам. Даосюань, составитель «Продолжения жизнеописаний», проводит четкое различие между классическим методами дхианы, которые в ту эпоху были представлены мастером Сэнчоу (480–560), о школе которого мы расскажем ниже, и знаменитой в будущем чаньской практикой «созерцания стены» (бигуань), начало которой было положено Бодхидхармой.

Составитель «Продолжения жизнеописаний достойных монахов» Даосюань, вероятно, выражая взгляды того времени, не отдал предпочтение ни одной системе, лишь заметив, что они соотносятся между собой как два типа истины (эр ди) – абсолютная и относительная, использовав тем самым одну из ключевых категорий буддийской логики и сравнив эти два типа медитации с двумя крыльями одной птицы и двумя колесами повозки. Но вероятно, даже такого тонкого знатока буддийской мудрости как Даосюань поразила сложность и неожиданность той традиции Знания, которая приписывалась Бодхидхарме. И он прямо признавался, она «труднопонимаема».

Долгое время китайские историописатели целиком полагались на текст «Продолжение жизнеописаний достойных монахов», считая его вполне надежным и достойным источником, в том числе и в отношении личности Бодхидхармы. Десятки как сторонников, так и критиков метода чаньского патриарха апеллировали к «Хроникам», старясь доказать свое мнение.

Но вот вопрос – насколько текст Даосюаня можно считать надежным историческим источником? По сути, поразительным образом он содержит описание двух Бодхидхарм, вероятно взятых из двух устных традиций. Один – знаток индийской традиции Ланкаватары и «классический буддист». Другой Бодхидхарма – человек «неожиданного» и «труднопонимаемого» типа мудрости, отказавшийся от текстов в пользу личной передачи, и в этом смысле, он выступает буквально «революционером». Здесь следует заметить, что такое кажущееся несоответствие образов внутри одного источника отнюдь не редкость в китайской традиции.

Все это подчеркивает многогранность и нестандартность личности первопроповедника Чань. Образ Бодхидхармы именно здесь и именно благодаря этому приобретает абсолютную и до конца непостижимую глубину, становится емким и абсолютно лабильным, подвижным в рамках чаньской традиции.

Таким он и сохранился в традиции. Это – строгий дидактик, жестко следующий всем классическим буддийским предписаниям. Но это и человек, использующий самые неожиданные методы передачи знания, отказавшийся от письмен и даже слов, предающий истину «от сердца к сердцу». Не случайно в традиции он известен как основатель знаменитого шаолиньского боевого искусства.

Стал знаменитым эпизод встречи Бодхидхармы с императором династии Лян У-ди (прав. 502–549) в столице государства Лян городе Цзилине (современный Нанкин). Император слыл большим поклонником буддизма, покровительствовал монастырям, выделял немалые деньги на сооружение пагод, способствовал переписыванию и распространению сутр, раздавал подаяния монахам. Естественно, что за все свои заслуги У-ди ожидал доброго воздаяния в будущей жизни. Поэтому, когда перед троном императора предстал Бодхидхарма, У-ди спросил миссионера прежде всего о том, что его так волновало: «Велики ли мои заслуги и добродетели в совершении этих дел?». «Нет в них ни заслуг, ни добродетелей», – ответил монах. Удивленный правитель спросил: «Почему же нет ни заслуг, ни добродетелей?». «Все это – не более чем дела, совершаемые посредством деяния, – объяснил Дамо, – и в них в действительности не содержится ни заслуг, ни добродетелей» [168, т. 2, 65].

Речь здесь идет о том, что может считаться истинным «заслугами и добродетелями» (сакср. пунья, кит. гундэ) в буддизме. Если старые буддийские школы говорили буквально о количественном факторе в заслугах (например, сколько милостыни роздано монахам, сколько построено монастырей), то диалог правителя с Бодхидхармой показывает начало формирования нового подхода. Заслуги – это не внешние деяния, заслугой может считаться лишь абсолютная чистота и искренность сердца, через которую и можно спасать других людей. Это чистота достигается через внутреннее покаяние, избавление от ложных и замутняющих мыслей и самое главное – от самого желания «достичь заслуг и добродетелей». Именно этого так и не смог понять правитель У-ди, и Бодхидхарме пришлось удалиться из государства Лян, направившись в соседнее царство Вэй, где и располагался монастырь Шаолиньсы.

Эта история, которая, как ни странно практически не имеет разночтений в разных источниках, превратилась в одну из знаменитых чаньских диалогов-загадок (кит. гунань, яп. коан). Этот знаменитый диалог нельзя считать вполне уникальным. Возможно прототипом ему могла послужить беседа между Наставником Фу (Фу даши или Махасаттвой Фу, 497–569), который считался инкарнацией Будды будущего – Майтреи (кит. Милэфо) и императором У-ди – именно с тем, с которым говорил и Бодхидхарма.

Девятилетнее сидение Бодхидхармы в пещере (или перед пещерой) стало благодатной почвой для появления многих мифов и преданий, подчеркивающих абсолютный покой сердца (аньсинь) патриарха, что на обыденном уровне и воспринималось как истинный Чань. Например, ряд хроник передает предание о том, что мелкие птицы даже свили гнездо на плече у Бодхидхармы, а он даже не пошевелился, что символизирует не только его полную умиротворенность, но и абсолютную природную естественность. Примечательно, что эта история и сегодня широко распространена в районе гор Суншань и в монастыре Шаолиньсы.

Знаменитая пещера, где Бодхидхарма провел девять лет, до сих пор сохранилась недалеко от вершины горы Укунфэн (Пяти пиков) в той части гор Суншань, который называются Шаошишань – «Горы малого убежища». Пещера представляет собой грот глубиной семь и шириной три метра. Местом поклонения пещера стала достаточно поздно, не раньше XI в., что косвенно свидетельствует и о позднем характере легенды о «созерцании стены». В 1104 г. по приказу императора перед пещерой были сооружены небольшая арка и мощена площадка и небольшая арка, на которой начертаны три иероглифа «Убежище сокровенного молчания» (мо сюань чу).

Богатый материал о Бодхидхарме дают многочисленные надписи и изображения на каменных стелах, сохранившиеся на территории Шаолиньского монастыря. Анализ, проведенный автором, показывает, что не существует ни одной надписи, которую можно было бы с уверенностью датировать ранее XI в., хотя легендарно многие из них относятся к VI–VII вв. В частности, по одному из преданий, перед тем, как поселиться в пещере, индийский миссионер остановился в небольшой кумирне чуть выше монастыря Шаолиньсы. Там, на стене храма он начертал надпись, которая сохранилась до сих пор. Сегодня это место названо «Убежище первого патриарха» (Чуцзуань) и на его территории, ныне огороженной стеной, располагается женский монастырь, находящийся под управлением Шаолиньсы. Подробное рассмотрение надписей в Чуцзуань показало, что все они относятся к периоду Северная Сун, тому же сама постройка была сооружена в 1125 г. Точно также большинство надписей на стелах на территории Шаолиньсы относятся к Северной Сун, либо к эпохе Мин (1368–1644). Среди них – знаменитая надпись, сделанная известным каллиграфом Цай Цзиншу «Пагода сидения лицом к стене».

Вообще, культ Бодхидхармы внутри Шаолиньского монастыря начинается не раньше начала XI в., то есть одновременно со складыванием канонической версии «передачи светильника», изложенной в «Записках о передаче светильника, составленных в годы Цзиньдэ», а своего апогея он достигает к XVI в. В 1531 г. на территории Шаолиньсы сооружается ныне одно из самых почитаемых мест монастыря – «Зал Стоящего в снегу» (Лисюэтин), названного так в память о втором патриархе Чань Хуэйкэ, который по преданию простоял несколько дней на коленях в снегу, умоляя Бодхидхарму передать ему суть учения. В зал было помещено знаменитое изображение Бодхидхармы, которое по легенде отпечаталось на стене в пещере, перед которой сидел в медитации Патриарх. Камень был бережно вырезан из стены и размещен на подставке левой боковой стены зала. Если лучи света падают на него сбоку, то на камне действительно можно разглядеть изображение сидящего монаха с сурово насупленными бровями, курчавой бородой.

Не меньший интерес, чем сами легенды, представляет собой иконография Бодхидхармы. Все изображения, дошедшие до нас, можно условно разделить на две группы. На первой группе изображений перед нами предстает Бодхидхарма в виде традиционного для Китая буддийского монаха: лысым, без бороды с характерным сиянием вокруг головы в традиционных монашеских одеяниях, состоящих из ритуальной красной накидки (знак китайских монахов высшего посвящения) и рясы. На другой группе Бодхидхарма предстает перед нами в виде традиционного индийского монаха: с черной курчавой бородой, обычно крайне сурового вида, в распахнутом халате. И та, и другая традиция иконографии появляются в XIV в. и, по сути, отражают дуальность представлений о Бодхидхарме: как о китайском патриархе Чань и как об индийском патриархе буддизма. Примечательно, что «китайский» Бодхидхарма обычно изображается мирно сидящим в медитации, в то время как «индийский» Бодхидхарма чаще всего преодолевает море на соломенной сандалии или на стебле бамбука (символ преодоления «моря грехов и страданий»).

Сколько времени провел первопатриарх в горах Суншань? Классическая версия гласит, что девять лет он просидел в «созерцании стены», а затем еще несколько лет (обычно речь идет о четырех, пяти или шести годах) наставлял двух своих учеников – Даоюя и Хуэйкэ (по другой версии – лишь одного Хуэйкэ). Но и здесь мы встречаем заметные разночтения. В трактате «Записи о передаче драгоценности Дхармы» («Чуань фабаоцзи») говориться о том, что два ученика Даоюй и Хуэйкэ в течение шести лет следовали за Бодхидхармой, но ни словом не упоминается его знаменитое девятилетнее «созерцание стены».

Но почему во всех источниках о Бодхидхарме фигурирует именно девятилетнее сидение (лишь однажды мы встречаем упоминание о десяти годах)? Эта цифра стала священной в чань-буддизме, так многие ученики проводили со своими учителями именно девять лет, тем самым как бы в иной проекции повторяя медитативный опыт Бодхидхармы. Вероятно, во многом это связано с тем, что «девять» является синонимом понятия «долгий», поскольку на слух оба понятия звучат одинаково – «цзю». Поскольку в основе историописаний жизни Бодхидхармы первоначально лежали устные рассказы, то естественно, что на письме эти понятия могли смешиваться. Возможно, что в первоначальном варианте, речь шла не о «девятилетнем сидении», а лишь о «долгом сидении» лицом к стене, что значительно ближе к реальности.

Тем не менее «долго-девятилетний» период чаньской практики стал нормой для учеников, устанавливая некий предел обучения, после которого способный ученик, слушая наставления истинного учителя, должен достичь просветления. В этом смысле весьма примечателен диалог между учеником духовного лидера Северной школы Чань «постепенного просветления» Шэньсюя, некого Чжичэна и патриарха Южной школы Хуэйнэна. Чжичэн признается: «Я учился у Великого учителя Шэньсюя в течение девяти лет, однако так и не достиг просветления. Сегодня же, услышав Ваши слова, Преподобный, я познал изначальное сердце» [22, 167]. По сути, эта фраза – явный намек на то, что Шэньсюй не истинный учитель, поскольку не смог привести талантливого ученика к просветлению за девять лет.

В начале VIII появляется целый ряд трудов, где образ Бодхидхармы обретает «плоть и кровь», обрастает постепенно «историческими», чисто житейскими подробностями и теперь уже начинает тесно связываться именно с созданием школы Чань. Окончательная версия его биографии, равно как и многих других чаньских наставников, содержится в «Записях о передаче светильника». Здесь же мы встречаем и примечательные подробности о смерти Бодхидхармы, которая, как будет видно, носила особый характер для становления чань-буддизма:

«Бодхидхарма был родом из касты браминов и приходился третьим сыном правителю южной Индии. Обладая живым умом, он достиг несравненных познаний. Получив передачу высшей драгоценности Дхармы, он пробудил в себе «взор познания» Будды, всех живых существ и всех дэвас (Небесных существ – А.М.). Решив помочь жителям Китая, он пересек все моря и поселился в горах Суншань. В ту пору было немного тех, кто признал его. Лишь Даоюй и Хуэйкэ, благодаря зрелости своего сердца, тайно поклонились ему и стремились к его наставлениям. Они следовали за ним в течение шести лет и, в конце концов, достигли просветления. После чего наставник спросил их: «Способны ли вы посвятить свою жизнь Дхарме?» В ответ Хуэйкэ отрубил свою руку, желая доказать свою искренность… В то время двор правителя разрастался с каждым днем, и даже достойные монахи испытывали немалую ревность друг к другу, и уже не будучи способными обуздать свои амбиции, подсыпали яд в пищу [своим соперникам]. Великий наставник, зная об этом, съел [отравленную пищу], но яд не нанес ему вреда. Однако [Бодхидхарма], понимая, что [недруги] не оставят попыток его отравить, обратился к Хуэйкэ со следующими словами:

«Я пришел сюда, чтобы [проповедовать] Дхарму. И мне удалось передать ее вам, а поэтому мне не имеет больше смысла оставаться здесь – я должен покинуть вас»

Сказав это, он собрал своих учеников и еще раз изложил им основы своего учения. Затем он принял отравленную пищу и вскоре умер… В день его смерти, посланник двора правителя Северной Вэй, Сун Юнь, возвращаясь с запада, пересекал Луковое плато (в районе Памира – А.М.), повстречал [Бодхидхарму], возвращающегося на Запад. Тот сказал ему: «Правитель твоей страны скончался сегодня». [Сун] Юнь поинтересовался судьбой проповеди Наставника Дхармы, тот же ему ответил: «Через сорок лет найдется в Китае последователь Пути, которому будет суждено распространить мое учение». И вот когда ученики Бодхидхармы, услышав рассказ Сун Юня, раскрыли могилу [своего наставника], то обнаружили в ней лишь пустой гроб» [Цит. по: 176, 355–357].

В другом изложении этой знаменитой истории встреча между Сун Юнем и Бодхидхармой произошла через три года после смерти индийского наставника. Сун Юнь обратил внимание, что на ноге Бодхидхармы надета лишь одна сандалия. Чиновник спросил: «Куда Вы направляетесь?». «Иду к Западному Небу», – был ответ. Когда Сун Юнь рассказал эту историю ученикам патриарха, те раскрыли могилу и обнаружили в ней лишь одну сандалию. Заметим, что Сун Юнь – реальное лицо, который был послан императором на поиски буддийских трудов в другие страны, в частности, в Индию, и оставил о своих путешествиях пространные заметки.

История о встрече Бодхидхармы и Сун Юня, вероятно, возникла около 710 г. в одной из чаньских школ, т. е. во время проповеди Пятого патриарха Хунжэня, хотя далеко не очевидно, что именно в его школе она и получила свое рождение.

Эта история распространилась на уровне народных преданий, которые нашли свое отражение в «Хрониках уезда Дэнфэн», т. е. того уезда, где располагается Шаолиньсы. Составление хроник было завершено в 1530 г., хотя большинство записей относятся к более раннему периоду. «Чаньский учитель Дамо во времена правителя царства Лян У-ди из Западных земель (т. е. из Индии – А.М.) переправился на лодке через море и достиг города Цзилиня (т. е. Нанкина – А.М.). В беседе с У-ди он не нашел согласия и поселился под пиками Укунфэн (Укуншань), что в горах Суншань. Просидел лицом к стене девять лет и передал Дхарму Хуэйкэ, после чего скончался. На рубеже правления Вэй и Сун (т. е. VI–X вв.) посланник, направленный в Западные земли, по возвращению повстречал Дамо в Памире, и увидел, что тот нес в руке лишь одну сандалию, а затем стремительно удалился. Вернувшись, чиновник доложил об этом случае, могилу [Дамо] вскрыли и обнаружили там лишь одну сандалию!» [11, 32].

Встреча живого Бодхидхармы с Сун Юнем приобрела в китайской традиции оттенок символической притчи. Не сложно заметить, что поразительный уход Бодхидхармы то ли из физической жизни, то ли просто от людей весьма точным образом воспроизводит не буддийскую, а даосскую концепцию «избавления от трупа» (ши цзяо), т. е. от своего физического тела при сохранении некой духовной субстанции – так дословно говорится о самом Бодхидхарме. Это – известное даосское выражение, означающее, что человек превращается в бессмертного небожителя, становясь независимым от своего физического тела, т. е. «избавляясь от трупа». Здесь ощущается влияние даосских преданий о «смерти без умирания». Абсолютно идентичные истории рассказывали о большинстве даосских магов, причем они совпадают с биографией Бодхидхармы до мельчайших подробностей. Образ Бодхидхармы вообще во многом скопирован с даосских преданий о магах и горных отшельниках, особенно эпизод его жизни в пещере, что не характерно для традиции буддизма.

Необычный, неопределенный характер смерти Бодхидхармы не позволил развиться и культу поклонений его останкам, который, в частности, существует по отношению к мощам Хуэйнэна. Китайская традиция высоко ценила именно «остатки плоти» (жоу), то есть либо пепел от кремации (для чего и возводились многие ступы), либо место захоронения тела. Вещи, оставшиеся от великих проповедников, меньше интересовали их последователей. Сегодня существует по сути две основных легенды об уходе Бодхидхармы, равноправно существующие в умах последователей Чань. По одной из них Первопатриарх «ушел на Запад», по другой «умер, исчезнув», причем первая версия воспроизводит буддийскую традицию преданий, вторая – раннюю даосскую. Тем не менее, существует и могила Бодхидхармы, сохранившаяся и по сей день. Ее можно видеть в горах Сюнэршань (Медвежьего уха) в Хэнани, неподалеку от гор Суншань и Шаолиньского монастыря. В отличие от пещеры, где сидел Бодхидхарма, камня, где отпечаталось его изображение (сегодня он находится в Шаолиньсы) и места, где Хуэйкэ отсек себе руку, могила в горах Сюнэршань не стала местом паломнического поклонения – даже мифологизированное сознание не склонно верить, что там покоятся останки патриарха.

Отсутствие места захоронения и даже большого количества культовых предметов, реально связанных с первым патриархом, вполне укладывается в общую канву его образа – предельно мистичного, неуловимого, непостижимого сознанием. Вместо этого происходит как бы «перенос» поклонений – огромной популярностью начинают пользоваться места, где покоятся останки Шестого патриарха Хуэйнэна в местечке Цаоси, могилы великих монахов монастыря Шаолиньсы, расположенные неподалеку от самого монастыря, называемые из-за многочисленных буддийских ступ «Лесом пагод» (Талинь) и ряд других.

Вообще, обстоятельства смерти Бодхидхармы достаточно загадочны. Версия о его отравлении, смерти, а затем чудесном воскрешении носит явно фольклорный характер и активно поддерживалась самими Чань-буддистами. Значительно более интересна другая версия, сформировавшаяся вне чаньской среды, а поэтому, вероятно, более реально отражающая уход Бодхидхармы из жизни. Первая версия о том, как первопатриарх ушел из жизни, встречается в «Продолжении жизнеописания достойных монахов» (645 г.), причем не в биографии Бодхидхармы, а в разделе, посвященном его ученику Хуэйкэ. Здесь говориться, что Бодхидхарма умер на берегу реки Ло (Лобиньхэ?). Эта местность была известна как место казней, что, в частности, позволило предположить, что Бодхидхарма мог быть казнен во время одного из многочисленных восстаний, которыми был отмечен конец правления династии Вэй [149, 117–121]. Этой же версии о том, что Бодхидхарма умер в 536 г. на берегу Лобиньхэ придерживается и нынешний старший монах Шаолиньсы Юнсинь [171, 1–2].

Итак, Бодхидхарма – это не человек и даже не его мифологическое отражение. Это антропоморфный образ всего чаньского учения, символически воплотившийся в одном человеке.

Логика китайской традиции всегда требует четкой линии преемствования знания для каждой духовной школы, подчеркивая тем самым неугасимость передачи «светильника знания». Но реальные корни китайской традиции дхианы частично покрыты мраком, частично не столь увлекательны и живописны, как того требует китайская традиция. Нужен был единый образ Первопатриарха – яркий, необычный, который сконцентрировал бы в себе все признаки сакральности, и в то же время не отдалил бы Бодхидхарму от профанной реальности, как это в частности произошло с образами Будды и бодисаттв. Сама необычность этого образа – девятилетняя медитация лицом к стене, пересечение моря то ли в соломенной сандалии, то ли на ветке тростника, яростность и необузданность поведения – были призваны лишь подчеркнуть святость, абсолютную сакральность, в общем-то, земного образа, поскольку других признаков святости кроме необычности и чудесности поведения, китайская традиция не знала. Итак, Бодхидхарма должен был очевидным образом отличаться от других проповедников – сама традиция требовала от него «непохожести на других». Таким образом, миф о Бодхидхарме ковался по традиционным меркам китайского канона святости.