Андрэ Моруа. Письма незнакомке

Об оптимизме

Вы порицаете меня, querida, за мой оптимизм. Да, я оптимист. Я склонен

думать, что все уладится. "Если бы ты летел в пропасть, -- говорил мне на

войне один из моих товарищей, -- то, наверное, считал бы, что дно ее устлано

стегаными одеялами, и был бы относительно спокоен до тех пор, пока не

ударился".

Преувеличение! Я не считаю, как Панглос у Вольтера', что все к лучшему

в нашем лучшем из миров. Мне ведомы страшные стороны и тяготы жизни, я не

был ими обделен.

Однако, во-первых, я не думаю, что жизнь совершенно дурна. Это далеко

не так. Я отказываюсь считать условия человеческого существования

"ужасными". Правда, они весьма необычны; правда, что мы вращаемся на

комочке грязи в бесконечном пространстве, не слишком понимая для чего;

правда, что мы непременно умрем. Таково действительное положение вещей, и

его нужно принимать с мужеством. Да, мы вращаемся на комочке грязи. Проблема

в ином: что мы можем и что должны сделать, обретаясь на нем?

Во-вторых, я оптимист, ибо считаю возможным что-то совершить на земле,

улучшить свою собственную жизнь и -- в более широком смысле -- жизнь рода

людского. Я считаю, что огромный прогресс уже достигнут. Человек в большой

мере покорил природу. Его власть над миром вещей несравненно возросла.

Пессимист возразит: "Да, но все эти замечательные открытия используются

исключительно для военных целей, и человечество находится на грани

самоуничтожения". Не думаю, что это неизбежно. В какой-то степени это

зависит от нас самих, и в конечном счете мой оптимизм покоится на вере в

человеческую природу. Я знаю, что человеку присуще величие, что можно

взывать к тому лучшему, что есть в каждом из нас. Словом, лучше говорить с

человеком о его свободе, чем о его рабстве.

В-третьих, я признаю, что мое первое побуждение перед лицом какого-либо

события -- это стремление понять то хорошее, что оно несет с собой, а не

плохое. Пример: по воле обстоятельств я поссорился с влиятельным человеком.

Пессимист подумал бы: "Какая незадача! Это повредит моей карьере". Я же

говорю себе: "Какая удача! Я избавился от этого болвана". Такова суть моего

относительного оптимизма. Мы оба -- Ален, а вслед за ним и я -- поклялись

оставаться оптимистами, ибо, если не поставить себе за правило во что бы то

ни стало быть оптимистом, тотчас же будет оправдан самый мрачный пессимизм.

Ибо если человек впадает в отчаяние или предается плохому настроению, то это

неминуемо ведет его к невзгодам и неудачам. Если я боюсь упасть, то

непременно упаду;

это именуется головокружением, и оно присуще как целым народам, так и

отдельным людям. Если я считаю, что ничего не могу изменить в делах моей

страны, я и впрямь ничего не смогу. Порядок, вещей таков, что я сам создаю и

ясную погоду, и грозу -- прежде всего в себе самом, но и вокруг себя тоже.

Пессимизм заразен. Если я полагаю, что мой сосед непорядочен, и отношусь к

нему с недоверием, он и будет таким по моей вине. Вселять в людей надежду, а

не страх -- вот в чем секрет античных мудрецов. Наши нынешние мудрецы,

напротив, вселяют в людей отчаяние, но я не думаю, что они так уж мудры.

-- Вот как! -- возражает пессимист. -- Вы считаете, что вера в людей, в

жизнь и есть мудрость? А не стала ли она для вас причиной ужасных

разочарований? Не сделалась ли она для вас источником слабости в

непрекращающейся битве, чье имя -- жизнь? Не станови

лись ли вы жертвой людей злых, так долго отказываясь считать их злыми?

Да, признаю, я испытал немало жестоких разочарований. В особенности за

последние десять лет, отмеченных ужасами нацизма, кровавой пропастью,

разделившей надвое мою страну, изгнанием, арестом близких, разграблением

моего дома, предательством -- в тяжелые минуты -- со стороны некоторых

друзей; все это дало мне немало веских оснований для того, чтобы усомниться

в совершенстве этого мира.

Но ведь я никогда и не верил в его совершенство. Я всегда знал, что

есть скверные люди (кстати, как правило, это глупцы или неудачники); я

всегда знал, что в годину бедствий толпа может сделаться свирепой и тупой.

Мой оптимизм заключался и поныне заключается только вот в чем: я верю, что

мы способны в известной мере влиять на события и что, если даже, несмотря на

все наши усилия, нам придется пережить беду, мы можем восторжествовать над

нею, если достойно ее перенесем. Декарт сказал об этом лучше, нежели я: "Я

взял себе за правило стараться одолевать не столько судьбу, сколько самого

себя, и изменять не столько мировой порядок, сколько свои собственные

устремления". Любить окружающих меня хороших людей, избегать дурных,

радоваться добру, достойно сносить зло, уметь забывать -- вот в чем мой

оптимизм. Он помог мне в жизни. Да поможет он также и вам. Прощайте.

О положении женщины в обществе

Более века тому назад одна высокоодаренная женщина, та самая, которую

вы не жалуете, сударыня, -- Жорж Санд -- мужественно вела борьбу за

эмансипацию женщин. Внесем ясность: требования Жорж Санд ни в коей мере не

удовлетворили бы женщин нашего времени. Ее не интересовало политическое

равенство полов, поскольку она не считала его ни возможным, ни желательным.

Она требовала прежде всего равенства в области чувств.
Что она под этим понимала? Что женщина нс должна быть вынуждаема

отдаваться без любви. Вынужденное соединение людей казалось Жорж Санд

преступным и кощунственным, даже если оно освящалось браком: "Женщина

должна иметь право отказа. Я утверждаю, я верю, что надо или любить всем

своим существом, или жить, сохраняя целомудрие..." По ее мнению, грех

заключается не в уходе женщины от нелюбимого человека к любимому, а в жизни

с тем, кого она не любит, даже если это ее муж. Мужчины не признавали

равенства в сфере чувств. "В любви с женщинами обращаются, как с

куртизанками, -- писала Санд, -- в супружеской жизни -- как со служанками.

Их не любят, лишь пользуются их услугами и тем не менее надеются подчинить

их требованию неукоснительной верности..."

Во имя какой справедливости, вопрошала она, мужчины требуют от женщин

хранить верность, хотя сами, когда речь заходит о них, считают ее ненужной и

смехотворной? Почему женщина должна оставаться целомудренной, а мужчина

может себе позволить быть безнравственным волокитой и развратником? На это

можно было бы ответить, что многие женщины той поры не были ни

целомудренными, ни верными. Но несправедливость заключалась в другом: эти

женщины считались преступными; уличив в супружеской измене, их могли

подвергнуть тюремному заключению; изменив мужу, они теряли честь даже в

глазах своих собственных детей, между тем как на мужей, заводивших любовные

интрижки, все смотрели так, как смотрят на пьяниц или, скажем, гурманов, то

есть со снисходительной веселостью, весьма близкой к сообщничеству. Такое

неравенство в области чувств, считала Санд, делало трудным для женщины умной

и деликатной достижение счастья -- как в свободной любви, так и в браке.

Жорж Санд требовала также экономического равенства для обоих полов. В

те времена замужняя женщина не могла свободно распоряжаться ни своим

заработком, ни своим имуществом. До выхода замуж сама Жорж Санд (вернее,

Аврора Дюпен) была пол

новластной владелицей поместья Ноан, унаследованного ею от бабушки.

Выйдя замуж, она должна была передать управление поместьем супругу, который

чуть было не разорил ее. Муж в те времена бесконтрольно распоряжался общим

достоянием супругов. Замужество как бы пожизненно обрекало женщину на

зависимость от мужчины, даже если по своему рождению или положению она была

выше. Права на развод практически не существовало, так что женщине было

очень трудно избавиться от такого порабощения. Жорж Санд требовала для

женщины, как и для мужчины, права свободного расторжения брачного союза и

права свободно распоряжаться своими доходами. Таковы были границы ее

феминизма. Он не затрагивал вопросов гражданского равенства. Не то чтобы она

сама не имела политических воззрений: она была пылкой республиканкой и

социалисткой; но она не требовала для женщин ни права голосовать, ни права

быть избранными. И тут она -- нам это сегодня очевидно -- ошибалась, ибо

именно благодаря гражданскому равенству женщина мало-помалу приблизилась к

равенству и в экономической области. С тех пор как женщины начали принимать

участие в голосовании, депутаты, заинтересованные в их голосах, начали с

большим уважением относиться к их устремлениям и правам.

Однако в области нравов мало что изменилось. И сегодня половина всего

человечества живет как бы в рабстве: огромное число женщин продолжают

считать, что для того, чтобы выжить, им нужно продавать свое тело, причем

эта необходимость всячески вуалируется различными мифами и обрядами. Против

этого морального рабства законодатель почти бессилен. Освобождение женщин

-- дело рук самих женщин. Оно будет медленным, ибо женщинам надо

освободиться не только от тирании мужчин, но и от тех представлений о

мужчинах и о самих себе, которые все еще в них живут.

"Оба пола, быть может, гораздо ближе друг другу, чем принято считать,

-- сказал Рильке. -- И великое обновление мира будет, без сомнения, состоять

вот в чем: мужчина и женщина, освободившись от заблуж дений, перестанут

смотреть друг на друга как на противников. Они объединят свою человеческую

сущность, чтобы вместе -- серьезно и терпеливо -- нести тяжкий груз плоти,

которым они наделены от века... В один прекрасный день слова "девушка" и

"женщина" будут обозначать не просто пол, отличный от мужского, но нечто

присущее только им. Они перестанут быть просто дополнением и обретут

законченную форму бытия -- возникнет женщина в ее истинной человечности".

Когда этот день придет, освобождение женщины станет также и освобождением

мужчины. Ибо тиран -- одновременно и раб. Прощайте.