Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. ''Зарубежная социальная психология ХХ столетия. Теоретические подходы''

1.2. Радикальная позиция В. МакГвайра

В сообществе социальных психологов произошел определен­ный раскол, поскольку одни с готовностью включились в созда­ние новой парадигмы, так как это отвечало и их собственным скеп­тическим оценкам существующего положения вещей, другие же предпочли сохранить старый стиль исследований. Наличие одно­временно двух названных ориентации приводит к конфликтной ситуации в области программ университетских курсов, поскольку речь, по существу, идет о двух различных стилях мышления, между которыми окажутся, по мысли МакГвайра, студенты. Однако в целом все же можно, по-видимому, констатировать, что новая парадигма получила в конечном счете преобладающее развитие.

Собственная же позиция автора этого анализа не означает при­нятия ни той, ни другой парадигмы. С его точки зрения, весь ради­кализм, на который претендует новая парадигма, есть радикализм мнимый, хотя она и вызвана к жизни не только внутренними при­чинами развития социальной психологии, но весьма радикальным социальным и политическим движением. МакГвайр связывает ста­новление новой парадигмы с движением «новых левых», которое развернулось в США в 60-е годы, в частности с теми лозунгами этого движения, которые были направлены против «истэблиш­мента». Однако дальнейшая судьба новой парадигмы довольно по­казательна для многих традиций, складывающихся в области со­циальных наук на Западе: начав с выступлений против официаль­ной идеологии и науки, новая парадигма социальной психологии превращается в конечном счете в атрибут своего рода «нового истэблишмента», т.е. в систему таких исследовательских принци­пов, которые вновь с успехом используются официальными уч­реждениями буржуазного общества. Поэтому-то «радикальность» парадигмы и оказывается весьма умеренной. Хотя МакГвайр в сво­ем анализе и не касается причин такой минимизации радикализма новой парадигмы, все же сама констатация этого факта представ­ляет большой интерес.

Конкретно слабость новой парадигмы МакГвайр усматривает как в ее творческом, так и в ее критическом аспекте. Хотя гипоте­зы здесь и провозглашаются «социально релевантными», т.е. полу­ченными на основании анализа реальных социальных проблем, они, тем не менее, в такой же степени, как и «теоретически реле­вантные» гипотезы, базируются на простых линейных моделях процессов, вследствие чего оказываются неадекватными истин­ной сложности когнитивных структур индивида или социальных систем [МакГвайр, 1984, с. 35]. Новая парадигма вновь оказывается «плохой» не потому, что «плохи» переменные, с которыми она имеет дело, а потому, что она вновь пасует перед сложностью, связанной «с организацией переменных в индивидуальных и со­циальных системах» [там же, с. 36].

«Противоположное Большой Истине есть тоже Истинное», т.е. все­му, о чем здесь говорилось, можно придать и противоположное значение, каждый принцип толковать как бы с обратным знаком. МакГвайр полагает, что именно возможность таких различных интерпретаций задач социальной психологии, понимания ее про­блем и есть характерный признак ее сегодняшнего состояния.

Несмотря на такой несколько неожиданный конец, который существенно девальвирует выдвинутые принципы, рассуждения МакГвайра, в общем, свидетельствуют о том, что кризис внутри американской социальной психологии был осознан на значитель­но более глубоких уровнях, чем отдельные замечания по отдель­ным поводам. Недостатком приведенного анализа является, прав­да, довольно очевидная робость попыток связать все названные явления как с более глубокими философскими основаниями социально-психологического знания, так и с определенными со­циальными причинами, порождающими мнимый радикализм пре­образований, предлагаемых в области теории и методологии. Пра­вильно схваченная общность двух внешне совершенно противопо­ложных парадигм не получает своего объяснения; между тем такое объяснение могло бы быть дано, если обратиться именно к мета-уровню анализа, т.е. выйти за пределы собственно социально-пси­хологических построений. Тогда станет ясно, что и старая, и новая парадигмы в самых своих исходных принципах заданы в рамках позитивистской методологии. Все модификации стратегии социаль­но-психологических исследований, предлагаемые новой парадигмой, не отражают каких-либо принципиально новых эпистемологичес­ких оснований науки. Чисто гносеологический рисунок исследова­тельского подхода остается тем же самым: «социально релевант­ные гипотезы», проверяемые в полевых экспериментах, проверяют­ся по той же самой гносеологической модели, что и «теоретически релевантные» гипотезы в лабораторных манипуляциях.

Точно так же новая парадигма сама по себе не вносит ничего нового и в понимание социальных задач науки. Характер соци­альных задач, как и сама социальная ориентация науки, задается не господствующей парадигмой, а причинами, коренящимися вне сферы научного знания. Он задается конкретными требованиями, которые предъявляются науке в определенном типе общества, а также ее общей идеологической позицией. Критика же, предпри­нятая МакГвайром, есть, конечно, критика изнутри, критика, не выводящая за пределы единой системы принимаемых принципов,единой мировоззренческой основы. Внутри этих рамок критика вряд ли может быть более глубокой, и поэтому сам факт существования такого рода критических тенденций в американской социальной психологии есть доказательство действительной глубины охватив­шего ее кризиса.

Справедливости ради следует признать, что МакГвайр и не­которые другие авторы пытаются в определенной мере выйти за рамки этого слишком узкого подхода. В весьма осторожной форме МакГвайр ставит, например, вопрос о том, что моральные про­блемы социально-психологического эксперимента сплошь и ря­дом перерастают в определенные политические проблемы: «те­перь все чаще ставится вопрос не о том, как делать исследование, а о том, каким целям оно служит» [McGuire, 1972, р. 238], иными словами, вопрос об ответственности социального психолога за использование результатов его исследования. Такого рода поста­новка проблемы, естественно, требует критического анализа су­ществующих в социальной психологии традиций с позиции из­вне, т.е. не просто с иных теоретических позиций, но и с иных мировоззренческих позиций.

В этом же плане довольно симптоматичной представляется точка зрения Г. Триандиса. Касаясь непосредственного содержания фун­кционирующих в социальной психологии теорий, Триандис под­вергает их критике еще и за то, что они полностью игнорируют различие культур. По мысли Триандиса, именно низкий уровень абстракций в этих «мини-теориях» приводит к тому, что они ох­ватывают весьма ограниченный круг феноменов, что и привязы­вает их к одной единичной культуре и делает неприемлемыми для всякой иной культуры. В качестве примера рассматриваются тео­рии соответствия, и в частности, как отмечалось, теория когни­тивного диссонанса. Триандис полагает, что применение этой те­ории к любой незападной культуре сразу же порождает целый ряд трудностей: например, стремление к уменьшению диссонанса ока­зывается гораздо более значимым для человека Запада, в то время как восточные культуры демонстрируют большую терпимость к диссонансу [Triandis, 1975, р. 83]. Само понимание психологи­ческой комфортности находится в определенном отношении к тра­дициям культуры, воспитания и т.д. Игнорирование этого факта, по мысли Триандиса, приводит к крайнему обеднению социаль­ной психологии.

Несмотря на то что эти рассуждения вплотную подводят к идее социальной обусловленности содержания социально-психологических теорий, к их зависимости, хотя и опосредованной, от кон­кретного типа общества, сам автор такого вывода не делает. Вольно или невольно, но критика вновь переносится в чисто гно­сеологический план: социальная «нерелевантность» концепций связывается лишь с недостаточно высоким уровнем употребляе­мых абстракций. Тот факт, что исследователь находится внутри определенной социальной позиции науки, не позволяет ему пе­рейти на более высокий уровень критического анализа.