Андреева Г. М., Богомолова Н. Н., Петровская Л. А. ''Зарубежная социальная психология ХХ столетия. Теоретические подходы''

2.1. Теория и общество (С. Московичи)

Действительно, в движении «новых левых» довольно четко были сформулированы критические суждения относительно официаль­ного обществоведения. Лидеры «новых левых» утверждали, в част­ности, что социальные науки, по своей сущности связанные с актуальными проблемами общества, с идеологией, развивались на Западе подчас в таком контексте, что «успешно» игнорировали все эти проблемы. По словам Московичи, лозунги левых студенчес­ких движений заставили осознать, что хорошие методы еще не озна­чают подлинно научного исследования: «Студенты обвиняли нас в том, что мы погрязли в методических вопросах, что мы преспокой­но игнорируем проблемы социального неравенства, политического насилия, войн, экономической отсталости и расовых конфликтов» [там же, с. 212]. Сам факт устранения социальных наук от анализа острых социальных проблем был истолкован как определенная по­зиция этих наук, а именно как позиция оправдания «истэблишмен­та», т.е. позиция «науки порядка», а не «науки движения».

Социальная психология рассматривалась теоретиками этих дви­жений наряду с другими социальными дисциплинами и была ас­социирована с официальной наукой буржуазного общества. В этом смысле можно согласиться с анализом леворадикального студен­ческого движения, данным Московичи.

Его же собственный подтекст заключается в том, что «ответ­ственность» за такое положение социальной психологии несетамериканская традиция, где изощренность в измерительных про­цедурах, в лабораторном эксперименте увела исследователей от подлинных проблем общества. Главное обвинение, которое предъяв­ляет Московичи американской социальной психологии, — это обвинение в «асоциальности». Обращаясь к ряду известных работ, Московичи формулирует свою оценку большинства традицион­ных американских исследований как создающих социальную пси­хологию «стерильной личности», т.е. личности, выведенной из социального контекста и заданной лишь в контексте лаборатории. Для преодоления такой традиции Московичи предлагает осоз­нать значение важнейших фундаментальных вопросов, связанных с положением и ролью науки в современном обществе. Одной из таких проблем является роль идеологии в научных исследованиях: «Позитивистская мечта о науке без метафизики (имеется в виду философия. — Авт.), которая в наше время часто выражается в виде требования науки без идеологии, скорее всего так и не сбу­дется. Эту мечту можно считать прекрасной сказочкой, которую рассказывают друг другу ученые» [там же, с. 212]. Идеологическая направленность науки, ее политическая релевантность сейчас ос­трее, чем когда бы то ни было прежде, и главный вопрос, кото­рый стоит перед учеными, по мнению Московичи, — это вопрос о том, должна ли наука поддерживать, консолидировать соци­альный порядок или критиковать, преобразовывать его.

Для социальной психологии также важно отдать себе отчет в том, «кто задает вопросы науке и кто дает на них ответы», иными словами, исследовать в полном объеме проблему «Общество и те­ория социальной психологии» (это же и вынесено в заголовок про­граммной статьи Московичи). Это тем более важно сделать, пото­му что сам материал истории социальной психологии показывает, насколько тесна связь различных поворотов исследовательской стра­тегии, направлений теоретического анализа с исторически выд­вигаемыми общественными проблемами: исследования Левина по групповой динамике были своеобразным ответом на необходимость повышения производительности труда, удовлетворенности трудом; исследования изменения аттитюдов (в частности, известный экс­перимент Коха и Френча) были порождены проблемами модер­низации фирм и фактом недовольства рабочих ее условиями. Мос­ковичи довольно едко замечает, что в работе Коха и Френча аттитюд недовольных рабочих трактовался как «сопротивление», а аттитюд фирмы — как «изменение», что не оставляло сомнения в идеологической позиции исследователей [там же, с. 214]. Анализ кон­фликтов и применение теории игр в эмпирических исследованиях также определялись возникшими общественными проблемами.

Доминирование экспериментальной традиции в социальной психологии плохо не потому, что эксперимент как метод непри­годен, а потому, что на уровне экспериментального исследования утрачивается возможность видеть связь изучаемой проблемы с со­циальным контекстом. Поэтому задача заключается отнюдь не в том, чтобы ликвидировать экспериментальную практику в соци­альной психологии, а в том, чтобы сконцентрировать нужное вни­мание и на разработке теорий. Главное препятствие этому, по Московичи, — господство позитивистской эпистемологии, вклю­чающей в себя абсолютизацию «данных», полагающей, что экспе­римент^— «высшая марка науки». Социальная психология, не впол­не уверенная в том, что ее образ соответствует позитивистскому об­разу науки, вынуждена была с особой тщательностью делать акцент на ритуале экспериментального исследования, и интерпретация этого факта в рамках позитивизма привела к серьезной недооценке теоре­тического знания. Пока будет существовать это господство позити­вистской эпистемологии, дело развития теорий в социальной пси­хологии вряд ли будет прогрессировать [там же, с. 218].

Другую помеху на пути развития теоретического знания Мос­ковичи видит в том молчаливом компромиссе, который устано­вился в социальной психологии между наблюдением и экспери­ментом не просто как различными методами исследования, но как принципиально различными стратегиями исследования раз­ных проблем. Московичи отождествляет эти «стратегии» с двумя различными ветвями социальной психологии: психологической и социологической. Абсолютизация каждой из этих двух стратегий по-своему препятствует становлению адекватных теорий потому, что сторонники экспериментальной стратегии хотят видеть в тео­рии лишь средство для интерпретации собранных фактов, а сто­ронники стратегии наблюдения недооценивают такую важную часть теоретической деятельности, как тщательное формулирование ги­потез. С точки зрения Московичи (совпадающей, кстати, с диаг­нозом, поставленным в США Ньюкомом), более очевидной тен­денцией до сих пор остается существование социальной психоло­гии как ветви общей психологии, и именно это препятствует сближению социальной психологии с социальными проблемами. Развитие социальной психологии в «психологическом» направлении приводит к тому, что исследователям в лучшем случае удается углубить знания «весьма общих процессов, таких как восприятие, мышление или память, которые остаются неизменными во всех сво­их видах и условиях функционирования и воспроизводства, которые в конечном счете сводимы к законам психологии животного или индивида, психофизики или психофизиологии» [там же, с. 219].

Московичи решительно высказывается за другой тип разви­тия дисциплины, когда социально-психологические проблемы будут рассматриваться с социологической точки зрения. Только на этом пути социальная психология сможет развиваться путем ис­следования социальных процессов в более широком масштабе — в масштабе общества в целом. Для иллюстрации возможностей тако­го подхода Московичи называет стратегии, примененные в ряде исследований европейскими авторами. Так, в частности, в каче­стве примера может служить изучение культур: «Здесь социально-психологические механизмы подчинены культурному и социаль­ному контексту поведения, социальной канве фундаментальных аспектов психологического функционирования или культурным особенностям процессов обучения и социализации» [там же, с. 220]. Наряду с такой «социологизацией» социальной психологии необходимо восстановить ее связь с философскими проблемами знания. На протяжении определенного периода времени социальная психология развивалась в конфронтации с философией, отсюда исторически сложившаяся у социальных психологов боязнь спе­куляций, что и способствовало преувеличению значения экспе­риментов. В этом смысле эксперименты играют отрицательную роль, поскольку защитники экспериментальной стратегии исполь­зуют их как своего рода защитный символ, дающий возможность доказать миру, что деятельность исследователей относится имен­но к науке, а не к философии. Им свойственно опасение, что если этот символ будет утрачен, неизвестно, будут ли признаны их работы «научными». «Поэтому манипулирование идеями при­емлемо лишь при том условии, что оно более или менее прямо ведет к экспериментированию или, что также возможно, если оно приводит к математической формализации, которая, как бы слаба или груба она ни была, производит впечатление "респектабильности"» [тамже]. Возражая против такой аргументации, Московичи справедливо утверждает, что сами по себе методы и формальный язык еще не гарантируют «научности» науки. Сама же аргумента­ция подобного рода лишь препятствует развитию теорий.

Даже когда теории возникают, они в значительной степени обесцениваются, как только начинают свое существование в рам­ках господствующих предрассудков. Примером такого незавидного существования теории является, по мнению Московичи, судьба теории когнитивного диссонанса Фестингера. Поставив ряд полез­ных вопросов и доказав свою продуктивность с точки зрения воз­можностей проведения исследований, теория Фестингера в даль­нейшем оказалась низведенной до решения каких-то второстепен­ных задач, углубилась в детали методики, в проблемы отбора испытуемых для экспериментов и т.д. и тем самым обрекла себя на то, что ее стали «не замечать». Здесь весьма резко подчеркнут тот действительный факт, что сформировавшиеся сегодня в амери­канской социальной психологии теории живут как бы своей изо­лированной жизнью, в довольно значительном отрыве от иссле­довательской практики: «Существует самый настоящий раскол, так глубоко разделяющий научное сообщество, что есть полное право задать вопрос, не имеем ли мы дело с двумя различными типами ученых или двумя отдельными дисциплинами» [там же, с. 218— 219]. Вывод же, который делает Московичи из своего анализа, зак­лючается в том, что, поскольку теория и эксперимент никогда полностью не смыкаются друг с другом и получение знания есть результат противоречий между ними, «необходимо правильно ис­пользовать диалектическую связь между ними» [там же, с. 226].

Само по себе бесспорное, это утверждение только в том случае даст нужные плоды, когда содержание теории в социальной пси­хологии будет адекватным, иными словами, когда — как мини­мум — правильно будет понято, что же считать «социальным» в социальной психологии. Если его признаком считать простой факт присутствия другого человека или даже множества людей, то та­кой подход. вновь исключает фундаментальные характеристики социальной системы, внутри которой действуют личности. Соци­альная психология, довольствующаяся предложенным понимани­ем «социального», исследует не систему, в которой действует че­ловек, но лишь субсистему, а именно субсистему межличностных отношений. Московичи справедливо замечает, что это вновь «час­тная социальная психология, которая не включает наиболее суще­ственного». Поэтому недостаточно считать социальную психоло­гию наукой, изучающей социальное поведение «как продукт об­щества или поведение в обществе... Социальную психологию нужно обновлять, чтобы она стала действительно наукой о таких социальных феноменах, которые есть основа функционирования обще­ства, о сущностных процессах деятельности в нем» [Moscovici, 1972, р. 57]. Пока же социальная психология имеет ничтожное значение для решения реальных социальных проблем. «Социальная психо­логия должна выйти из академического, в частности из американ­ского, гетто. Она должна повернуться к реальности, участвовать в социальных экспериментах и в установлении новых социальных отношений» [op. cit, p. 64].

Как видно, автором дана достаточно радикальная критика су­ществующего положения дел. Со многими положениями этой кри­тики вполне можно согласиться, правда, чаще в постановке про­блем, чем в предложенных решениях. На наш взгляд, критическая сторона в рассуждениях Московичи значительно сильнее, чем по­зитивная. Анализ состояния теоретической мысли в американской социальной психологии доказывает в большинстве случаев адек­ватность оценок, данных Московичи. Справедливости ради следу­ет сказать, что и среди американских исследователей совсем нема­ло таких, кто почти в тех же самых формулировках ставит предла­гаемые Московичи вопросы, как это видно на примере критических построений МакГвайра. Точно так же почти весь набор обсуждае­мых проблем присутствует и у ряда других европейских авторов. Может быть, у Московичи они просто более резко обозначены, а приведенные суждения и оценки более категоричны. Во всяком случае, критическая программа представлена весьма четко.

Что же касается позитивной программы Московичи, то здесь напрашивается несколько существенных возражений. Прежде все­го, они касаются бесспорного самого по себе тезиса о том, что социальная психология может быть наукой только в том случае, если она анализирует социальные проблемы своего общества. Од­нако вряд ли это суждение можно принять в столь категоричной формулировке: конечно, прямая задача социальной психологии — исследование социально-психологической стороны тех социальных проблем, которые актуальны для своего общества. В этом смысле чрезвычайно важно для социальной психологии умение выявить особые феномены, свойственные лишь определенному типу об­щества. Но вместе с тем разве можно исключить из сферы ее науч­ных интересов социально-психологические феномены других об­ществ и культур? Такое важное средство исследований, как срав­нительный анализ (то, что вошло в социальную психологию под названием «cross-cultural analysis» — «межкультурные исследования»), возможно лишь при сопоставлении аналогичных феноме­нов в различных типах обществ, и поэтому нет оснований отбра­сывать подобного рода задачу со счета социальной психологии. При этом, однако, важно, что понимать под «типом» общества, и это может являться основанием для второго возражения Московичи.

Действительно, американские проблемы есть американские проблемы, если под термином «американские» понимать «относя­щиеся к США». Верно, что нельзя стать социальным психологом, обращаясь только к американскому опыту. Но вот с определением «европейских» проблем возникает целый ряд затруднений. Прежде всего при оценке социальных проблем (а Московичи делает ак­цент именно на этом) вряд ли можно апеллировать к географи­ческому понятию. Во-первых, потому, что в различных европейс­ких странах тоже существуют свои собственные и различные соци­альные проблемы, а во-вторых, — и это главное — потому, что, говоря о современной Европе, нельзя обойти молчанием тот факт, что на ее территории, так же, впрочем, как и в других частях земного шара, существуют принципиально различные типы об­ществ. Если уж следовать тезису, что у каждого общества «свои» социальные проблемы, то гораздо правильнее фиксировать не про­сто различие «американских» и «европейских» социальных про­блем, но делать акцент на необходимости учета специфики каж­дого общества.

Конечно, это прежде всего область интереса социологических и политических наук, но коль скоро социальную психологию при­зывают обратиться лицом и к такого рода проблемам, она должна решать их корректно. Сама же степень интереса социальной психо­логии к социальным проблемам общества также должна быть оп­ределена более строго. Можно согласиться с тем, что американс­кая социальная психология во многом проиграла, механически перенеся на свои принципы и методы положения индивидуальной психологии. Будет естественным согласиться и с тем утверждени­ем, что дальнейший прогресс социальной психологии может быть достигнут лишь при условии ее большей включенности в исследо­вание социальных проблем. Но при характеристике такой перспек­тивы важно все-таки сохранить отличия социальной психологии от социологии. С этой точки зрения некоторое сомнение вызывает тезис о «социологизации» социальной психологии. Ее возрастаю­щий интерес к социальным проблемам не означает ее превраще­ния в социологию и даже ее отождествления с социологией. Специфика подхода этих двух дисциплин к социальным проблемам, очевидно, должна сохраниться. Зафиксировать «социально-психо­логический угол зрения» на социальные проблемы представляется крайне важным для прогресса социальной психологии.

Подобно тому как серьезный урон социальной психологии на­носит ее «психологическая редукция», нельзя ожидать ничего пер­спективного и от «социологической редукции». Вульгарный соци­ологизм — тоже существенная помеха на пути социально-психо­логического знания. Между тем такая подмена социальной психологии социологией может возникнуть, если призывы к бо­лее активному «вмешательству» в социальные проблемы общества не сопровождаются выяснением специфики социально-психоло­гического знания по сравнению с социологическим при анализе этих проблем. Кроме того, нельзя не учитывать еще и такой факт, что отнюдь не всякая социологическая традиция обязательно мо­жет служить гарантией действительной «социальной ориентиро­ванности» социальной психологии, если иметь в виду под соци­альной ориентированностью обращение к реальным, притом фун­даментальным, проблемам общества, умение выделить эти проблемы. Скажем, эмпирическая тенденция в социологии, сло­жившаяся в США в начале XX в., сама подвергается острой кри­тике за отказ от изучения таких проблем. Любопытно, что в извес­тной на Западе книге А. Гоулднера «Грядущий кризис в социоло­гии», содержащей призывы, направленные на то, чтобы вывести социологию из кризиса, почти дословно повторяются критичес­кие замечания Московичи по поводу социальной психологии (вклю­чая в том числе и апелляцию к «студенческой революции» 1968 г. как к фактору, обнаружившему просчеты официальной социаль­ной науки). Следовательно, и сама социологическая традиция мо­жет быть весьма уязвимой в вопросе о социальной ориентирован­ности науки. Таким образом, бесспорным в рассуждениях Моско­вичи остается, по-видимому, лишь провозглашение необходимости союза социальной психологии с социальной практикой, но не идея замены социальной психологии любой формой социологического знания.

Несомненно, большим достижением Московичи является дру­гое направление его позитивной программы, а именно разработка теории социальных представлений. Ее подробный анализ не входит в задачи настоящей работы, так как направление, заданное этой теорией, знаменует собой традицию всей французской психологической школы XX столетия и требует специального рассмотре­ния¹⁹. В данном контексте важно лишь подчеркнуть, что «противо­стояние» американской и европейской традиций в отношении к социально-психологической теории, по мнению многих авторов, наиболее ярко проявляется, в частности, и при анализе теории социальных представлений. Ее уместно рассматривать как пример теории нового типа. Хотя в ряде пунктов теория социальных пред­ставлений смыкается с теориями когнитивного соответствия, тем не менее она преодолевает, по мнению Московичи, «асоциальность» этих теорий: социальное представление не есть мнение от­дельного человека, но мнение группы. Таким образом, при помо­щи новой концепции не только расширяется спектр тех социальных явлений, построение образа которых можно лучше понять, но и осуществляется переход от индивидуального к массовому сознанию, а это уже новый уровень социально-психологической теории.