Антон Павлович Чехов Том 30. Письма 1904. Надписи

1

Последний год своей жизни Чехов встретил в Москве, куда приехал 4 декабря 1903 г. Художественный театр уже приступил к работе над «Вишневым садом». Чехов старался чаще бывать в театре, знакомясь с его новыми спектаклями и ревниво следя за репетициями своей пьесы. Позднее О. Л. Книппер свидетельствовала, что поначалу дело не ладилось – режиссеры с автором не могли до конца понять друг друга (Книппер-Чехова , ч. 1, стр. 59). Чехов не во всем был согласен с руководителями театра в распределении ролей. Особенно его волновали исполнители ролей Лопахина, Шарлотты и Раневской. И если Книппер и Москвин в трактовке образов Раневской и Епиходова удовлетворяли автора, то многие исполнители, среди которых были и те, кого он сам предложил: Халютина, Александров, Артем – на репетициях вызывали неудовлетворенность у Чехова. Кроме того, автор не соглашался с общей трактовкой своей пьесы как тяжелой драмы (даже трагедии) русской жизни. Вскоре Чехов перестал ходить на репетиции.

31 декабря Чехов и М. Горький были на новогоднем банкете в Художественном театре. Антон Павлович шутил, обращаясь к кашлявшему Горькому: «Про нас с Вами могут сказать: хорошо писатели провели вечерок, интересно друг с другом покашляли!» (Чехов в воспоминаниях , 1954, стр. 569).

Московская зима не принесла улучшения в состояние здоровья Чехова: болезнь неумолимо прогрессировала. И хотя, по воспоминаниям Книппер, он очень был доволен, что доктора за много лет впервые разрешили ему провести зиму в столице, «радовался и умилялся на настоящую московскую снежную зиму, радовался, что можно ходить на репетиции, радовался, как ребенок, своей новой шубе и бобровой шапке», однако болезнь делала свое дело. Все реже писатель покидал свою квартиру, все чаще многочисленным визитерам отказывалось в приеме. В письмах же этого периода Чехов почти не касается своей болезни.

В период репетиций «Вишневого сада» в декабре 1903 и начале января 1904 г. писатель продолжал работать над текстом своей пьесы (см. т. 13 Сочинений, стр. 473–477). Рукопись с изменениями и добавлениями, сделанными Чеховым, была переслана Немировичем-Данченко в драматическую цензуру на утверждение. 15 января 1904 г. просмотренный цензурой текст был возвращен театру. При подготовке пьесы к публикации в сборнике «Знание» Чехов подверг ее новой доработке. 22 января набор пьесы был закончен и корректура отослана Чехову. Правленный оттиск пьесы писатель возвратил в Петербург 27 января. Повторная корректура была послана Чехову 9 февраля. Последнюю корректуру он читал уже в Ялте – 27 апреля. Книга вторая «Сборника товарищества „Знание“ за 1903 год», где впервые была опубликована пьеса Чехова «Вишневый сад», по цензурным причинам вышла только в последних числах мая.

Премьера пьесы в Художественном театре несколько раз откладывалась и, наконец, была приурочена ко дню рождения писателя – 17 января 1904 г. Ею решили воспользоваться для того, чтобы организовать чествование Чехова, под предлогом двадцатипятилетия его литературной деятельности. Вопрос о чеховском юбилее возник в середине 1903 г. Тогда в личной беседе с В. С. Миролюбовым писатель сказал: «Нет уж, справлять юбилея не буду. Этого свинства, которое со мной было сделано, забыть нельзя…» (ЛН , т. 68, стр. 520). Вероятно, обида, нанесенная ему на заре писательской деятельности, была настолько сильна, что в последующие годы Чехов старался никого не допускать к истокам своей литературной биографии. Этим можно объяснить те противоречивые сведения, которые писатель давал на многочисленные запросы друзей, издателей и переводчиков о времени, когда он начал печататься. В настоящее время исследователи раннего творчества писателя единодушны в мнении, что Чехов начал печататься не позже 1878 г., а к марту 1880 г. относится вполне достоверная публикация – «Письмо к ученому соседу» (подробнее см. в тт. 1 и 18 Сочинений). Сам Чехов уверял, что его юбилей будет еще не скоро, «через два-три года», в «1906 или даже в 1907 г.», и очень просил не устраивать никаких торжеств.

В связи с юбилеем Чехова его друзья подготовили большое, аргументированное письмо А. Ф. Марксу, в составлении которого принимали участие М. Горький и Л. Н. Андреев. В нем от имени литературной, научной и театральной общественности обратились к издателю с предложением расторгнуть договор с Чеховым, как несправедливый и невыгодный для писателя. Отвезти письмо в Петербург и вручить его Марксу уполномочены были писатели Н. Г. Гарин-Михайловский и Н. П. Ашешов: они должны были добиться определенного ответа к моменту юбилейного чествования. Однако демарш не состоялся, потому что этому воспротивился сам Чехов. Н. Д. Телешов писал: «Не вспомню теперь, как именно произошло все это: показали ли Чехову копию письма или вообще передали ему о предполагаемом обращении к Марксу по поводу его освобождения, но только вскоре выяснилось, что дальнейшие подписи собирать не надо, потому что Антон Павлович, узнав про письмо, просил не обращаться к Марксу. Не ручаюсь за достоверность, но вспоминается мне, что говорилось тогда приблизительно о таких словах самого Антона Павловича при отказе: „Я своей рукой подписывал договор с Марксом, и отрекаться мне от него неудобно. Если я продешевил, то, значит, я и виноват во всем: я наделал глупостей. А за чужие глупости Маркс не ответчик. В другой раз буду осторожнее“» (Н. Телешов . Записки писателя. М., 1980, стр. 70).

Тем временем подготовка к юбилейному чествованию Чехова шла полным ходом. Готовились подарки и речи, собирались подписи под адресами, знакомые и малознакомые осаждали больного писателя просьбами достать билеты на премьеру «Вишневого сада». Московские газеты были полны сообщениями о предстоящем торжестве. В день премьеры «Вишневого сада» «Новости дня» писали: «Нечего говорить, что все билеты на сегодняшний спектакль давно распроданы, что новой встречи с Чеховым ждут как именин искусства. Этой встречей воспользуются как возможностью ярко выразить автору, как глубока к нему любовь общества. Говорят, готовится грандиозное чествование. Премьера далеко выходит из рамок театрального торжества. Оно обратится в литературный праздник» (1904, № 7404, 17 января, заметка «К премьере»).

Юбилей действительно вышел торжественным. Чехова привезли в театр к концу третьего действия «Вишневого сада», а после него началось чествование. На спектакле была вся литературная и артистическая Москва, в том числе: М. Горький, Ф. Шаляпин, С. Рахманинов, В. Брюсов, Андрей Белый, Д. Философов, В. Миролюбов и др. Чехова приветствовали: Г. Н. Федотова, Н. А. Никулина, О. А. Правдин и А. М. Кондратьев – от московского Малого театра; А. Н. Веселовский, В. А. Гольцев и В. В. Каллаш – от Общества любителей российской словесности при Московском университете; С. А. Иванцов – от Литературно-художественного кружка; В. А. Гольцев – от «Русской мысли»; Д. И. Тихомиров – от «Детского чтения» и «Педагогического листка»; А. П. Лукин – от «Новостей дня»; И. Д. Новик – от «Курьера» и др. Вл. И. Немирович-Данченко произнес речь от Художественного театра; В. В. Лужский и М. А. Самарова поднесли Чехову старинный ларец с портретами артистов и учеников театра. В конце были зачитаны приветственные телеграммы со всех концов России, По окончании спектакля был дан ужин для артистов Художественного театра, на котором Шаляпин произнес небольшую восторженную речь в честь юбиляра.

Самого же писателя юбилей тяготил: чувствовал он себя в этот вечер плохо, кашлял. Большой друг семьи Чеховых М. Дроздова впоследствии вспоминала: «17 января 1904 года, в день именин Антона Павловича, состоялась с большим успехом премьера в Художественном театре пьесы „Вишневый сад“. Я была на этом спектакле. Антон Павлович вышел на вызовы публики взволнованный, бледный. И хотя видно было, что он доволен, мое сердце сжалось от боли, когда я увидела его исхудавшее, измученное лицо. Скорбь и печаль, охватившая мою душу, была и в сердцах других – она чувствовалась в напряженности притихшего зрительного зала» («Новый мир», 1954, № 7, стр. 221). Об этом же свидетельствовал Станиславский: «Когда после третьего акта он, мертвенно бледный и худой, стоя на авансцене, не мог унять кашля, пока его приветствовали с адресами и подарками, у нас болезненно сжалось сердце. Из зрительного зала ему крикнули, чтобы он сел. Но Чехов нахмурился и простоял все длинное и тягучее торжество юбилея <…> Юбилей вышел торжественным, но он оставил тяжелое впечатление. От него отдавало похоронами. Было тоскливо на душе» (Станиславский , т. 1, стр. 271–272).

На следующий день Чехов писал И. Л. Леонтьеву (Щеглову): «Вчера шла моя пьеса, настроение у меня поэтому неважное». Писатель не был доволен постановкой «Вишневого сада» в Художественном театре. Не были удовлетворены своей работой и руководители театра. Станиславский признавался позже: «Спектакль имел лишь средний успех, и мы осуждали себя за то, что не сумели с первого же раза показать наиболее важное, прекрасное и ценное в пьесе. Антон Павлович умер, так и не дождавшись настоящего успеха своего последнего, благоуханного произведения» (там же, стр. 272).

Об этом же писал Немирович-Данченко: «Было просто недопонимание Чехова, недопонимание его тонкого письма, недопонимание его необычайно нежных очертаний. Чехов оттачивал свой реализм до символа, а уловить эту нежную ткань произведения Чехова театру долго не удавалось; может быть, театр брал его слишком грубыми руками…» (Вл. И. Немирович-Данченко . Театральное наследие, т. 1. Статьи. Речи. Беседы. Письма. М., 1952, стр. 107).

Однако неудовлетворенность спектаклем его создателей не мешала огромному успеху у публики. «Вишневый сад» ставился в Москве почти каждый день, и на все спектакли билеты были распроданы полностью. Даже тогда, когда в ходе русско-японской войны многие театры вынуждены были закрыться или пустовали, «Вишневый сад» в Художественном театре продолжал идти с аншлагом. Успех сопутствовал спектаклю и на гастролях в Петербурге (29 марта – 29 апреля 1904 г.). Он шел там 14 раз – и каждый раз при переполненном зале. Восторженный прием был оказан пьесе в провинции (см. письмо от 27 февраля и примечания* к нему). 17 января стало днем премьеры «Вишневого сада» не только в Художественном театре, но и в Харьковском драматическом театре, где пьеса была встречена публикой с большим подъемом.

Сразу же после премьеры «Вишневого сада» к Чехову хлынул поток писем, в которых знакомые и незнакомые корреспонденты выражали свое восхищение новым детищем писателя. Пресса также в основном положительно встретила и новую пьесу, и ее постановку в Художественном театре. Очень характерен для оценки спектакля фельетон Пэка «Кстати»: «„Вишневый сад“ – это продукт коллективного творчества Чехова и Художественного театра. У „Вишневого сада“ два автора: Чехов и Художественный театр <…> Сотрудники на равных правах. Раневскую создали Чехов и Книппер. Гаева – больше Станиславский, чем Чехов. Епиходова – Москвин по намекам Чехова. Варю – Чехов при сильной помощи Андреевой. Шарлотту Ивановну – Муратова и Чехов. Петю Трофимова – Чехов и Качалов на паях <…> Художественный театр делает Чехова сценичным. Чехов делает Художественный театр художественным» («Новости дня», 1904, № 7407, 20 января).

Вскоре после премьеры «Вишневого сада», 15 февраля, Чехов уезжает в Ялту с полной уверенностью, что следующую зиму проведет в Москве. По его просьбе знакомые и близкие начинают искать дачу под Москвой. Тема покупки усадьбы и дома недалеко от Москвы проходит через многие письма последнего периода.

Приехав в Ялту, Чехов вновь чувствует себя плохо. Сказались сильное нервное напряжение в период постановки «Вишневого сада» и юбилейных торжеств, а также суета московской жизни. 20 января Чехов жаловался Н. П. Кондакову: «…хочется работать, и если не работаю, то виноваты в этом мои двери, пропускающие сквозь себя бесчисленное множество посетителей». Мысль о «погубленной пьесе» не оставляет его и в Ялте. Он пишет жене полные горечи строки о том, что Станиславский и Немирович Данченко прочли в ней то, чего он сам не писал, сетует на игру Муратовой, Халютиной, Леонидова и Артема. «Ведь Артем играет прескверно, я только помалкивал», – пишет он 27 февраля, а 29 марта восклицает: «…сгубил мне пьесу Станиславский!»

Волнует Чехова и начавшаяся русско-японская война. На первых порах он отнесся к событиям на Дальнем Востоке оптимистически. 31 января Чехов писал из Москвы В. К. Харкеевич: «На улицах шумят по случаю войны, все чувствуют себя бодро, настроение приподнятое, и если будет то же самое и завтра, и через неделю, и через месяц, то японцам не сдобровать». 3 марта он с уверенностью пишет жене: «Наши побьют японцев». Однако война затягивалась. Чехов особенно напряженно и тревожно начинает следить за развитием русско-японской войны. Он выписывает столичные газеты, в том числе «Правительственный вестник», и с пристальным вниманием читает корреспонденции с Дальнего Востока. События на фронте не оставляют надежды на скорое окончание войны и разгром Японии. С каждым днем становится очевидным – война будет достаточно длительной и очень тяжелой. Из письма в письмо растет тревога писателя за судьбу родственников Книппер, находившихся на фронте, – братьев А. И. и К. И. Зальца. То, что где-то льется кровь, гибнут люди, не могло оставить равнодушным Чехова. В такое время он не может быть созерцателем, и, несмотря на свое нездоровье, Чехов думает ехать на Дальний Восток, и не корреспондентом, а непременно врачом.

Быстро мелькают оставшиеся Чехову дни жизни. Именно в это время его болезнь прогрессировала, все реже возвращалось хорошее настроение, снизилась работоспособность: писал он уже немного и только урывками. А планов было много, и это особенно огорчало писателя. Он мечтает вновь вернуться к беллетристике: написать обещанные рассказы для «Русской мысли», «Ежемесячного журнала для всех». «Листов на пятьсот еще не использованного материала. Лет на пять работы», – говорил он Гарину-Михайловскому (Чехов в воспоминаниях , стр. 659). Чехов хочет написать пьесу специально для зарубежных гастролей П. Н. Орленева, А. А. Плещееву соглашается написать веселый водевиль, задумывает пьесу «совершенно нового для него направления» для Художественного театра. Об этом замысле Станиславский писал: «Сюжет задуманной им пьесы был как будто бы не чеховский. Судите сами: два друга, оба молодые, любят одну и ту же женщину. Общая любовь и ревность создают сложные взаимоотношения. Кончается тем, что оба они уезжают в экспедицию на Северный полюс. Декорация последнего действия изображает громадный корабль, затертый в льдах. В финале пьесы оба приятеля видят белый призрак, скользящий по снегу. Очевидно, это тень или душа скончавшейся на родине любимой женщины. Вот все, что можно было узнать от Антона Павловича о новой задуманной пьесе» (Станиславский , т. 1, стр. 272–273).

С осени 1904 г. Чехов официально собирался принять обязанности редактора беллетристического отдела «Русской мысли». Предложил ему эту работу еще в 1902 г. В. М. Лавров. Он вспоминал: «Стали мы <с Чеховым>, по обыкновению, вести разговор о разных литературных делах, и он опять повторил мне свое желание если не всецело, то хоть отчасти посвятить себя публицистике. Связь с таким человеком, как Чехов, давно представлялась мне необыкновенно привлекательной, и я предложил ему принять участие в редактировании „Русской мысли“. Конечно, все это делалось с ведома и совершенного согласия моего старого товарища В. А. Гольцева. Антон Павлович обещал подумать и думал долго. Лишь только в конце прошлого года он еще крепче сплотился с нами» («Русские ведомости», 1904, № 202, 22 июля). Вероятно, Чехов дал согласие стать редактором «Русской мысли» в мае 1903 г. Об этом свидетельствует заметка в «Русских ведомостях» (1903, № 137, 20 мая): «Редакция „Русской мысли“ просит нас сообщить, что с июня нынешнего года постоянное участие в редактировании журнала принимает А. П. Чехов». Об этом же было объявлено в № 8 «Русской мысли» за 1903 г. И действительно, именно в июне 1903 г. Чехов начал редактировать рукописи начинающих авторов, присланные в редакцию журнала (см. письмо к В. А. Гольцеву от 18 июня 1903 г. в т. 11 Писем). В дальнейшем в письмах к Гольцеву с июня 1903 по май 1904 г. писатель или просит прислать ему рукописи, или дает отзывы о прочитанных и отредактированных повестях и рассказах начинающих авторов. Позднее, уже после смерти Чехова, в № 9 «Русской мысли» за 1904 г. была опубликована повесть «Адя Сумцова» за подписью Эк, с примечанием от редакции: «Это последний рассказ, принятый А. П. Чеховым». В коротком некрологе, открывающем № 7 «Русской мысли» за 1904 г., отмечалось: «В „Русской мысли“ первое произведение Чехова „Палата № 6“ появилось в 1892 году. С тех пор он всего более писал в нашем журнале, а с прошлого года редактировал – и как внимательно, с какою любовью к писателю, если у него была хоть искра таланта! – беллетристический отдел „Русской мысли“» (подробнее об этом см. в т. 18 Сочинений, в статье П. С. Попова «Чехов в работе над рукописями начинающих писателей» – ЛН , т. 68, стр. 845, а также в примечаниях к настоящему тому).

Последняя зима в Ялте была очень тягостной для Чехова. Нездоровье и тоска по Москве заполняют его жизнь. А письма по-прежнему сдержанные, часто шутливые! В них желание успокоить, подбодрить близких, в них трогательная забота об окружающих: о больном племяннике Ольги Леонардовны, ее невестке и дяде. Весной здоровье Антона Павловича настолько ухудшилось, что врачи посоветовали ему ехать в Москву. 1 мая Чехов выехал из Ялты, навсегда простившись с матерью, со своими домочадцами, с ялтинскими друзьями. В дороге он, видимо, простудился и с 3 мая уже не поднимался с постели, только иногда пытаясь вставать и даже выезжать на прогулки. А. И. Куприн свидетельствует: «Боролся он с неумолимой болезнью долго, страшно долго, но переносил ее мужественно, просто и терпеливо, без раздражения, без жалоб, почти без слов <…> Знал ли он размеры и значение своей болезни? Думаю, знал, но бестрепетно, как врач и мудрец, глядел в глаза надвигавшейся смерти» (А. И. Куприн . Собр. соч. в девяти томах. Т. 9. М., 1964, стр. 431–432). В своих последних письмах Чехов лишь мимоходом, небрежно упоминает о своем здоровье: «нездоров, сижу дома» (П. И. Куркину, 6 мая); «приехал сюда совершенно развинченный» (В. С. Миролюбову, 6 мая); «я нездоров, лежу в постели» (В. А. Гольцеву, 10 мая). А 31 мая, после нескольких бессонных ночей, он пишет К. П. Пятницкому: «…я все еще в постели, на положении настоящего больного». В письмах к матери и сестре он более откровенен, но, чуть-чуть приподнимая завесу над истинным своим самочувствием, тут же старается успокоить: «здоровье мое лучше» (16 мая), «здоровье мое поправляется» (19 мая), «третьего дня ни с того ни с сего меня хватил плеврит, теперь все благополучно» (22 мая).

В это тяжелое время Чехов все-таки находит в себе силы вести большую переписку, за кого-то хлопотать, следить за журналами и газетами, читать рукописи начинающих писателей, беспрестанно принимать друзей. Станиславский вспоминал: «Подходила весна 1904 года. Здоровье Антона Павловича все ухудшалось. Появились тревожные симптомы в области желудка, и это намекало на туберкулез кишок <…> Нас всех, и меня в том числе, тянуло напоследок почаще видеться с Антоном Павловичем. Но далеко не всегда здоровье позволяло ему принимать нас. Однако, несмотря на болезнь, жизнерадостность не покидала его. Он очень интересовался спектаклем Метерлинка, который в то время усердно репетировался <в Художественном театре>. Надо было держать его в курсе работ, показывать ему макеты декораций, объяснять мизансцены» (Станиславский , т. 1, стр. 272).

Наступает период, когда Чехов фактически прощается со своими друзьями и близкими. 14 мая он навсегда расстается с самым близким и верным своим другом – сестрой Марией Павловной, она уехала в Ялту к матери. 20 мая последний раз видел Вл. И. Немировича-Данченко. Здесь происходят последние встречи с М. П. Лилиной, В. А. Гольцевым, В. А. Гиляровским, М. Т. Дроздовой, В. А. Маклаковым, И. Д. Сытиным, артистами Художественного театра, К. С. Станиславским, братом Иваном Павловичем, Г. И. Россолимо, П. И. Куркиным, Н. Д. Телешовым и многими другими. Всех, кто видел Чехова последний раз в Москве, поражали перемены, которые произошли в нем за четыре месяца после премьеры «Вишневого сада». «Лицо его стало бледное, с желтоватым оттенком, кожа лица обтянулась. Его добрые глаза были без улыбки, какая была в них раньше», – вспоминала М. Дроздова («Новый мир», 1954, № 7, стр. 222).

20 мая началось обострение плеврита, появились острые боли в руках и ногах. Лечивший Чехова врач Ю. Р. Таубе предписал ехать на курорт в Южную Германию (Шварцвальд). Антон Павлович не противился: первый раз в жизни он безропотно подчиняется назначениям врачей.

Перед отъездом в Германию, находясь в тяжелейшем состоянии, он не забывает направить свою последнюю посылку с книгами в Таганрогскую городскую библиотеку.

Последние дни, проведенные Чеховым в Москве, были омрачнены письмом К. П. Пятницкого, в котором извещалось, что выход в свет отдельного дешевого издания «Вишневого сада» почти одновременно со вторым сборником «Знания» повредит интересам «Знания». Преждевременный выпуск отдельного издания пьесы был неожиданным и для Чехова. Получив текст пьесы, Маркс тут же распорядился набрать ее для своего издания и отправил Чехову корректуру на просмотр. «Само собою разумеется, – писал он 24 февраля 1904 г., – что мое издание будет выпущено только после того, как пьеса будет Вами обнародована <…> в сборнике с благотворительной целью» (ГБЛ ). Одновременно Маркс выслал Чехову гонорар за пьесу по тысяче рублей за лист и акт («условие») передачи «Вишневого сада» в его полную собственность, который Чехов должен был подписать. Выход второго сборника «Знания» затягивался из-за цензуры, а в начале мая шли уже чистые листы отдельного издания пьесы. 29 мая сборник «Знания» с «Вишневым садом» поступил в продажу, и в тот же день Пятницкий написал встревоженное письмо Чехову, в котором просил не разрешать Марксу выпуск пьесы до конца года. Однако 5 июня на обложке журнала «Нива» (1904, № 23) появилось сообщение о только что вышедшем отдельном издании «Вишневого сада» ценою в 40 копеек. Телеграммы и письма Пятницкого, откровенно писавшего Чехову о трудном положении, в котором издательство «Знание» оказалось по вине Маркса, Чехов продолжал получать и в Баденвейлере, куда он выехал 3 июня (см. письма 4445, 4447, 4462, 4463 и примечания к ним).

5 июня Чехов с женой приехали в Берлин. Позднее «Русские ведомости» извещали: «Уже во время пребывания в Берлине, где он был с целью совета с врачами, Чехов сильно страдал физически, не выходил из комнаты и с трудом мог двигаться. Все же состояние его не было вполне безнадежным, его послали для лечения в Баденвейлер» (1904, № 184, 4 июля). В Берлине Чехов познакомился с корреспондентом «Русских ведомостей» Г. Б. Иоллосом; в гостинице его посетила Е. П. Пешкова (ЛН , т. 68, стр. 616–617).

В Баденвейлер Чехов прибыл 9 июня. Антон Павлович шлет из Германии в Россию бодрые и обстоятельные письма. По его словам, здоровье его поправляется с каждым днем. Но об истинном положении его здоровья красноречиво говорят полные отчаяния письма Ольги Леонардовны, которые она писала Немировичу-Данченко в его усадьбу (Из прошлого, стр. 230–232). В «Корреспонденции» из Баденвейлера от 3 июля 1904 г. сообщалось: «До вторника (29 июня) А. П. Чехов чувствовал себя сравнительно хорошо, совершал прогулки, говорил о своих планах путешествий, особенно о поездке в Италию, живо следил за военными известиями и часто волновался по поводу пролития крови. В ночь со вторника на среду (с 29 на 30 июня) появились затруднение дыхания и сердечная слабость, но с этим удалось справиться. Днем в среду (30 июня) он был слаб, но никаких опасных симптомов не было. К ночи опять наступило ухудшение, но приемы дигиталиса и усыпительные средства успокоили больного. В четверг (1 июля) вечером он спокойно заснул, но в час ночи проснулся, начал бредить и говорил об японских матросах; скоро однако сознание прояснилось. Лед и впрыскивания на этот раз не оказали действия, и в 3 часа Чехов спокойно умер, без агонии» («Русские ведомости», 1904, № 184, 4 июля).

Смерть Чехова была воспринята широкой демократической общественностью как огромная утрата. 25 июля 1904 г. Немирович-Данченко писал Станиславскому: «Смерть Чехова обнаружила такую любовь к нему русского общества, о какой мы и не подозревали. Никогда при жизни его не ставили наряду с Пушкиным, Толстым и выше Тургенева, а теперь это почти единодушно» (Избранные письма , стр. 377).

В томе впервые публикуются: письмо В. С. Миролюбову (от 27 января), телеграммы О. Л. Книппер-Чеховой (от 25 апреля) и К. П. Пятницкому (19 июня/2 июля).

По сравнению с ПССП свод писем 1904 г. дополнен еще 15 эпистолярными документами: Д. И. Эфросу от 7 января; Н. Н. Хмелеву от 17 января; И. М. Кондратьеву от 20 января; И. Д. Гальперину-Каминскому от 1 февраля; К. Л. Книпперу от 4 февраля; Ю. К. Балтрушайтису от 13 февраля; П. С. Лефи от 22 февраля; В. А. Маклакову от 26 марта и 26 мая; Б. Прусику от 6 апреля; И. Н. Альтшуллеру от 26 мая; А. И. Зальца от 28 мая; Г. Б. Иоллосу от 10 (23) июня; В. Л. Книпперу (Нардову) от 15 (28) июня; К. П. Пятницкому от 19 июня (2 июля) 1904 г.

Обнаружены автографы 19 писем, печатавшихся в ПССП по копиям и печатным источникам: В. Ф. Комиссаржевской от 6 января; А. Р. Кугелю от конца января (факсимиле); К. П. Пятницкому от 27, 30 января, 12 февраля, 27 апреля, 18, 25, 31 мая, 2, 3 июня и 19 июня (2 июля); А. Н. Веселовскому от 2 февраля; Е. Н. Чирикову от 9 февраля; М. П. Алексеевой (Лилиной) от 14 или 15 февраля, 19 июня (2 июля); Б. А. Лазаревскому от 22 февраля; В. А. Гольцеву от 17 марта; В. М. Чехову от 11 апреля 1904 г.

В тексты писем, автографы которых неизвестны, внесены поправки по копиям М. П. Чеховой (ГБЛ ).

Для писем, посланных из-за границы, в томе даются двойные даты: по старому стилю и (в скобках) – по новому.