Арнольд Дж. Тойнби Цивилизация перед судом истории. Мир и Запад

ИСЛАМ И ЗАПАД

В предыдущей главе мы коснулись двух основных моментов, характерных для столкновения между Россией и Западом: первый — России удалось не поддаться Западу, взяв на вооружение западные же методы и способы борьбы, в частности мировоззрение, восприняв которое Россия перешла от обороны к контрнаступлению, что сегодня вызывает огромное беспокойство у нас на Западе. История сегодняшних отношений России и западного общества во многом напоминает одну более древнюю историю, где роль современного Запада играла его предшественница, греко-римская цивилизация, а роль, доставшуюся ныне России, сыграл тогда ислам.

Коммунизм назван нами христианской ересью. Но то же самое можно было бы сказать об исламе. Ислам, подобно коммунизму, пробил себе путь в мир как программа реформирования современной ему практики христианства с целью избавиться от злоупотреблений и нарушений. И успех ислама в ранний период развития показывает, что ересь, обещающая реформацию, может оказаться очень привлекательной, если ортодоксия, на которую ересь наступает, не проявляет желания собственноручно устранить свои пороки. В VII веке христианской эры арабы-мусульмане освободили от греко-римского господства целый рад восточных стран — от Сирии через всю Северную Африку до Испании. Страны эти находились то под греческим, то под римским правлением около тысячи лет со времен, когда Александр Великий покорил Персидскую империю, а римляне разбили Карфаген. Позже, между XI и XVI веками, мусульмане продолжили завоевания, захватив по частям почти всю Индию, а их религия распространилась мирным путем еще дальше: в Индонезию и Китай на востоке и в Тропическую Африку на юго-востоке. Русь, как мы наблюдали, в позднем Средневековье также была захвачена татарами, исповедовавшими ислам, а все остальное пространство восточноправославного христианства — в Малой Азии и Юго-Восточной Европе — было в XIV–XV веках завоевано османскими турками, тоже мусульманами. Турки во второй раз взяли в осаду Вену, и случилось это не далее как в 1682–1683 годах; и хотя неудачный исход этой осады обозначил начало поворота в пользу Запада в его столкновении с агрессивной Османской империей, тем не менее флаг с полумесяцем продолжал развеваться над восточным побережьем Адриатики, напротив итальянского «сапога», до самого 1912 года.

Именно поразительные военные и политические успехи ислама в начале его истории дают объяснение, почему турки и другие мусульманские народы так нескоро последовали примеру Петра Великого в том, чтобы противостоять Западу его же оружием, техникой, институтами и идеями. Петр Великий начал технологическую вестернизацию России меньше чем через сто лет после печального опыта — оккупации Москвы польскими захватчиками в 1610–1612 годах. С другой стороны, после турецкого поражения у стен Вены в 1683 году прошло больше ста лет, прежде чем турецкий султан сделал первый шаг на пути модернизации турецкой пехоты по западному образцу, и 236 лет, прежде чем турецкий правитель воодушевил своих соотечественников на то, чтобы принять западный образ жизни окончательно и бесповоротно.

Военные реформы, начатые султаном Селимом III, пришедшим к власти в 1789 году, были спровоцированы поражением Турции в великой русско-турецкой войне 1768–1774 годов. До той поры турки смотрели на Россию как на родственницу своих восточноправославных вассалов — презираемых ими греков и болгар; и вдруг они терпят сокрушительное поражение от рук этих неотесанных русских, поскольку последние овладели западной военной техникой. Что же касается движения за окончательную и полную вестернизацию, которую начал в 1919 году Мустафа Кемаль Ататюрк, то есть сомнение, что даже его потрясающее прозрение и демоническая энергия смогли бы разбудить турок и вытащить их из великого консерватизма, если бы после Первой мировой войны перед ними не встала острая проблема неизбежного выбора между окончательной и бесповоротной вестернизацией или полным уничтожением.

Дело в том, что контрнаступление Запада на исламский мир, ставшее после поражения турок под Веной в 1683 году в принципе неизбежным, задержалось некоторым образом из-за того, что Запад хранил историческую память о военной мощи турок и других мусульманских народов. На завоевание турками в XIV–XV веках восточноправославного христианского региона западный мир, памятуя опыт провалившихся крестовых походов, ответил не прямой атакой на Исламский мир, а обходным маневром. Он предпочел окружить ислам, покорив океан. Открытие морского пути вокруг Африки привело португальских мореплавателей на западный берег Индии. И это случилось за несколько лет до того, как моголы — последняя волна мусульманских завоевателей Индии — пришли туда по суше из Центральной Азии. Переход испанцев через Атлантику и Тихий океан обозначил на Филиппинах новую восточноазиатскую границу между западным христианством и исламом. До того Запад и исламский мир соседствовали только на противоположной стороне земного шара — в долине Дуная и в Западном Средиземноморье.

Действительно, благодаря покорению океана Запад сумел в конце XVI века накинуть лассо на шею исламу, однако затянуть петлю потуже отважился лишь в XIX веке. А до тех самых пор живучая память о прежних военных победах мусульман внушала Западу осторожность, а мусульманам самоуспокоенность.

Вывели мусульман из этого самоуспокоения неоднократные поражения Османской империи и других мусульманских держав от противников, оснащенных западным оружием, равно как и технологией и наукой, лежащими в основе современного западного военного искусства; реакция мусульман на этот новый для них опыт была точно такой же, как и у русских.

В Турции периода 1789–1919 годов, как и в России, начиная с 1699 года и по 1825-й революционеры — поборники вестернизации выходили, как правило, из молодого армейского или морского офицерства, что для западного ума удивительно, ибо в западных странах профессиональный офицерский корпус склонен быть не столько рассадником революции, сколько оплотом консерватизма. Тем не менее факты неопровержимы. В России самыми активными проводниками революционной программы Петра Великого по вестернизации страны были молодые офицеры его гвардии; более века спустя после петровских времен зачинателями неудавшейся революции 1825 года против угрозы консервативного правления Николая I были опять-таки молодые офицеры, воспринявшие западные политические идеи того времени в 1814 году, когда служили в международных оккупационных силах во Франции. Типичный жизненный путь русского революционного пропагандиста или лидера XIX века был таков: родиться в семье состоятельного помещика, поступить на военную или государственную службу, публиковать философские статьи в литературном журнале, рано уйти в отставку с императорской службы и провести остаток жизни как рантье, служа делу политических и социальных реформ в

России по западному образцу. В Турции по сути своей повторилась та же история. Не добившийся успеха первый султан-западник Селим III и его более удачливый последователь Махмуд II начали с организации армейских подразделений, обученных по западным образцам. И в турецкой революции 1908 года, которая успешно сделала то, чего не добилась революция 1825 года в России, главной движущей силой были именно молодые армейские офицеры.

В случае с Турцией причина, выдвинувшая на первый план в движении за вестернизацию молодых офицеров, вполне очевидна. Целью турецкой революции 1908 года было восстановить прозападное конституционное парламентское правление, установленное в 1876 году и почти сразу же отодвинутое в сторону реакционным правителем Абдул-Хами-дом II. Политической стратегией Абдул-Хамида в течение его тридцатилетнего диктаторского правления было подавить все и всяческие формы «опасных мыслей», чтобы быть уверенным, что западному либерализму никогда не удастся вновь поднять голову в Турции. Во время его правления были введены жесткая цензура книжной продукции и контроль за образованием; единственным исключением в систематическом обскурантизме Абдул-Хамида оказалось профессиональное обучение кадет военному делу. Абдул-Хамид патологически боялся революции, но в то же время ему достало ума понять, что если он не даст турецкому офицерству возможности идти в ногу с прогрессом западной военной науки, то он потеряет свою империю другим путем — в результате нападения какой-либо развитой в военном отношении державы. Разумеется, он пытался удержать образование офицеров в самых по возможности узких рамках профессиональных знаний, но как только эти молодые люди получили возможность изучать иностранные языки, чтобы иметь доступ к западным учебникам по военной технике, их умы уже невозможно было оградить от политических идей Запада. Таким образом, армейские офицеры оказались единственным классом в хамидовской Турции, открытым влиянию западных идей; вот почему в 1908 году, после тридцати лет деспотического обскурантистского режима, головным отрядом в новой атаке западного либерализма на Турцию стало самое молодое поколение армейского офицерства.

Необходимость вестернизации турецкой армии, признанную даже таким крайним реакционером, как султан Абдул-Хамид, еще за сто лет до тирана осознал, как мы уже упоминали, его либеральный предшественник, неудачник Селим III. Однако в той ранней главе истории даже убежденные сторонники вестернизации Турции не питали ни малейшей привязанности к чуждой им западной цивилизации, которую они сознательно внедряли. Их намерением было допустить лишь минимальную дозу западной культуры, чтобы не дать умереть «больному человеку Европы»; именно этот дух тайного и явного недоброжелательства приводил к провалу одну за другой попытки вестернизировать Турцию. Приговор истории этой старой школе вестернизации Турции можно было бы выразить так: «Каждый раз слишком мало и слишком поздно». Они надеялись, что Турция сможет противостоять в военном отношении западным державам, таким как, скажем, Австрия, либо вестернизирующимся, как Россия, если на солдат надеть западную форму, дать им в руки западное оружие и поставить над ними офицеров, получивших профессиональное западное образование. Все же остальное в Турции они хотели сохранить в неприкосновенности, на традиционной исламской основе. Причина, по которой эта политика дозированной вестернизации была обречена на провал и провалилась, заключается в одной непреложной истине, так и не осознанной первыми турецкими реформаторами, однако счастливо угаданной гением Петра Великого. Эта истина гласит, что любая цивилизация, любой образ жизни есть неразрывное целое, где все части взаимозависимы и нераздельны.

К примеру, секрет военного превосходства Запада над остальным миром начиная с XVII века заключается отнюдь не только в современном вооружении, обучении и муштре. И даже не только в технологии, обеспечивающей развитие военной техники. Это превосходство нельзя объяснить, если не принять во внимание общий дух и мышление западного общества в целом; а истина в том, что западное военное искусство всегда было лишь одной из граней западного образа жизни. Отсюда любое общество, пытающееся научиться военному искусству другого общества, не приняв чуждого образа жизни в целом, обречено на неудачу; и, наоборот, русский, турецкий, как и любой незападный, офицер может действительно овладеть премудростями профессии на западном уровне лишь в том случае, если овладеет также навыками западной цивилизации, которые не найти ни в учебниках, ни на плацу. Собственно, долгие поиски частичного решения этого вечного «западного вопроса» не вели ни к какому решению вообще, и для Турции оставалось два альтернативных выхода: либо заплатить за ошибку — попытку принимать западную цивилизацию минимальными дозами, — подчинившись этой цивилизации полностью, либо спасти себя от исчезновения, приняв западный образ жизни всем сердцем, теплом и душою. Выбрав первый из этих двух путей, турки оказались почти на краю пропасти, однако им удалось буквально в последний момент спастись, повернув на путь полной и безоговорочной вестернизации под руководством Мустафы Кемаля Ататюрка.

Мустафа Кемаль был одним из тех молодых офицеров, что впитали западные идеи в процессе профессионального военного образования в последние дни хамидовского режима; затем он принял активное участие в революции 1908 года. Его час пришел, когда Турция была повержена в результате поражения ее союзницы Германии в Первой мировой войне. Кемаль сумел понять, что те полумеры в вестернизации Турции, которые всегда приносили ей одни несчастья, будут на этот раз фатальны для страны; кроме того, у него хватило энергии и сил, чтобы повести за собой соотечественников. Политика Мустафы Кемаля была направлена на полный и решительный поворот Турции к западному образу жизни; и в 20-х годах он решительно провел в жизнь программу, которую, видимо, можно назвать самой революционной из всех, которые когда-либо направленно и систематически проводились за такой короткий период времени. Представьте, если бы в нашем западном мире и Возрождение, и Реформация, и секуляристский умственный переворот, вызванный научной революцией XVII века, и Французская революция, и Промышленная революция — все это пришлось бы на жизнь одного поколения, и притом внедрялось бы в жизнь принудительно, декретным путем. В Турции же между 1922 и 1928 годами в законодательном порядке были декретированы эмансипация женщин, отделение исламской религии от государства, замена арабского алфавита латинским.

Эту революцию совершил диктатор, опиравшийся на собственную монопольно правящую партию, и, вполне вероятно, что никаким более мягким способом сделать это было просто невозможно. В 20-е годы Турции предстояло либо вывернуть свою жизнь наизнанку, либо исчезнуть, и турецкий народ предпочел выжить любой ценой. Частью этой цены было принять на время форму правления фашистско-коммунистического типа, хотя в Турции диктатура одной партии не дошла до крайних форм тоталитаризма. Что касается продолжения истории, то оно впечатляет. Во время всеобщих выборов 1950 года Турция согласованно, без насилия и крови, перешла от монополии одной партии к двухпартийной системе. Партия, которая так долго правила единолично, признала волю избирателей, во-первых, дав им возможность свободно голосовать и, во-вторых, восприняв неблагоприятные для себя результаты голосования как сигнал к тому, чтобы уступить оппозиции место у руля; оппозиция, в свою очередь, показала такой же дух конституционного сотрудничества. Придя к власти, она не стала принимать репрессивных мер против своих оппонентов, которые столь уважительно отнеслись к свободному волеизъявлению избирателей и уступили свое место победителям.

Похоже, что в Турции, где из поколения в поколение государственные мужи пытались ограничить сферу заимствований лишь военным искусством Запада, действительно укоренился в конце концов западный институт конституционного парламентарного правления, который намного ближе к сути нашей западной цивилизации, нежели искусство войны. Если это так, то это значительный успех того сознания необходимости честной игры и сдержанности в политике, которое, как мы верим, есть одна из ценностей, подаренных Западом миру. С 1917 года мы наблюдаем, как многие из народов, лишь частично или номинально принявших демократию, впали в ту или иную форму тиранического правления. А ведь некоторые из этих народов — скажем, итальянцы или германцы — вовсе не новообращенные прозелиты в нашей западной цивилизации, а ее исконные, коренные члены. Так что победа западного конституционного духа во время выборов 1950 года в Турции — это заметная веха, которая, вполне вероятно, может обозначать поворот политического течения во всем мире.

Разумеется, есть среди западных ценностей и институтов кое-что и сомнительного свойства, как, например, западный национализм. Турки, как и многие другие исламские народы, восприняли наряду с остальными западными понятиями и идеями — полезными ли, вредными ли — и заразу национализма. Возникает вопрос, каковы могут быть последствия вторжения этого узколобого западного политического идеала в мир ислама, где традиционно поддерживается древняя традиция, считающая, что все мусульмане — братья по религии, независимо от различий в расе, языке или образе жизни. В том мире, где расстояния практически исчезли благодаря западной технологии и где западному образу жизни приходится конкурировать с русским образом жизни в борьбе за влияние на все человечество, исламская традиция братства человеческого может оказаться более привлекательным идеалом, нежели западная традиция суверенитетов для десятков отдельных национальностей. В той новой ситуации, в которой западное сообщество оказалось после Второй мировой войны, его внутреннее разделение на множество суверенных, независимых национальных государств угрожает развалить общий дом. И все-таки престиж Запада в мировом сообществе остается достаточно высоким, чтобы этот вирус национализма успел заразить многих. Хотелось бы надеяться, что традиционное исламское чувство единения помешает распространению этого западного политического недуга хотя бы в исламском мире. Сегодня, перед лицом атомного века, людям как никогда требуется общемировое политическое и социальное объединение.

Турецкий народ, вдохновленный Ататюрком, без сомнения, сослужил благую службу всему исламскому миру, попытавшись решить общий для них «западный вопрос» полным и безоговорочным принятием современного западного образа жизни, увы, вместе с его национализмом. Но конечно, остальные исламские страны отнюдь не обязательно должны точь-в-точь повторить путь турецких пионеров.

Скажем, в арабских мусульманских странах, где население говорит на разных диалектах арабского языка, существует тем не менее единый литературный письменный арабский язык, и он распространен от атлантических берегов Марокко до западных границ Персии, от Алеппо до Мосула, к северу от Хартума до Адена, Маската и Занзибара на юге. Книги и газеты, издаваемые в Каире, или Бейруте, или Дамаске, имеют хождение по всему огромному арабскому региону и даже за его пределами, ибо арабский язык есть язык исламской религии даже в тех странах, где он не является языком повседневного общения. Так целесообразно ли допускать, чтобы арабоговорящий мир раскололся — как когда-то Испанская империя в обеих Америках — на множество независимых друг от друга национальных государств, живущих в своих водонепроницаемых отсеках на западный манер? Конечно, жаль, если эту оборотную сторону западной цивилизации в точности скопируют арабские народы.

Помимо того, на всех окраинах исламского мира — в Центральной Африке, Индии, Китае, Советском Союзе — существуют мусульманские меньшинства, разбросанные по разным странам среди немусульманского большинства. И они никогда не смогут собрать свои сообщества в некие географически компактные блоки, чтобы сформировать собственные независимые государства. Эти разбросанные мусульманские сообщества, насчитывающие в целом многие миллионы людей, не единственные сообщества такого рода в мире; и для всех этих групп западный национализм, как мы увидим, обещает не светлый путь к новой жизни, но смертный приговор. Возьмем для примера случай с мусульманским сообществом, раскиданным по всему Индийскому субконтиненту. В 1947 году, когда Великобритания оставила Индию, западный дух национализма, к сожалению, не последовал благому примеру лучших представителей той западной нации, что принесла в Индию эту западную идеологию. Дух национализма после ухода английской администрации задержался в Индии, чтобы расколоть прежде объединенный субконтинент на два враждующих государства — индуистскую Индию и мусульманский Пакистан, — и для обоих этот раскол был, без сомнения, несчастьем. Индийский Союз — это отнюдь не объединенная Индия; Пакистан же — страна, состоящая из двух кусков, разъединенных между собой широкой полосой индийской территории; но даже при такой головоломной структуре миллионы индуистов и индийских мусульман оказались как бы на чужой территории перед лицом выбора — либо бросить родной дом, либо остаться в стране, правительство которой относится к ним недоброжелательно.

Пакистанцы же действительно имеют теперь собственное государство, большое и перенаселенное. Однако этим индийским мусульманам пришлось заплатить за свой суверенитет более высокую цену, нежели туркам, и намного более высокую, нежели египтянам. Они на собственном опыте познали и цену нашему национализму, испытав на себе все его отрицательные стороны. Так что политические уроки, полученные пакистанцами, так же как и турками, окажутся полезными не только исламским народам, но и всему человечеству в целом.