VI. Исламские связи Каббалы

Согласившись признать самобытность еврейской мысли и отметив ее связи и соответствия в отдаленных временах и местах, взглянем теперь на то, что лежит поблизости. Не оспаривая и не защищая мнение о том, что Израиль обладал некой Традицией, передаваемой изустно с самых давних времен, чему может быть реальное подтверждение, достаточное, чтобы сделать предположение о его существовании, но не настолько определенное, чтобы обрисовать его конкретные черты, попробуем выяснить, где впервые начали циркулировать каббалистические трактаты. Ответ один: в Испании. Теперь зададимся вопросом: в каких условиях жили евреи на Пиренейском полуострове в интересующий нас период, то есть с IX в.? Они значительно отличались от условий их существования в других странах Западной Европы. Испания, конечно, не была для евреев Райским садом, и все же это был для них некий оазис в великой пустыне Изгнания¹ по той простой причине, что большая ее часть не была под властью христиан². Испанские евреи обладали известным иммунитетом; они даже пользовались значительным политическим влиянием; многие из них занимали высокие посты во властных структурах. Не приходится поэтому удивляться, что Испания стала крупнейшим центром еврейской литературы и философии. Отсюда еврейские трактаты попадали во Францию и Италию под арабизированными именами авторов и принимались в мусульманской среде как мистические спекуляции и толкования выдающихся ученых. Яркий пример тому – Авицеброн. Нет ни малейшего сомнения в том, что мусульманская ученость оказала воздействие на раввинов³, которые, со своей стороны, оказали влияние на исламских ученых⁴. Вопросы приоритетов и предпочтений можно оставить в стороне, потому что здесь они нас не интересуют.

Мы уже констатировали, что Зогар представляет еврейскую теософскую мысль предыдущих столетий, претерпевшую определенные трансформации. Традиционное знание, сведения о существовании которого мы имеем с талмудических времен, пополнялось из разных источников и развивалось многими мыслителями Израиля. Есть основания полагать, что о его основном ядре впервые услышали в христианскую эру в Палестине и, как принято считать, его связывали с именем рабби Шимона бар Йохая. Однако, вопреки легенде о том, что Нахманид прислал его рукопись из Палестины, все указывает на Испанию и юг Франции как на главные ареалы, в которых развивалась литература этого типа, и есть все основания предположить, что на его появление оказал сильное влияние определенный строй мистической мысли, превалирующий в одном из этих регионов или в обоих сразу. Есть сведения, доказывающие, что подобное влияние имело место вне Зогара и до его появления в том виде, в каком он дошел до наших дней. В послезогарической мистике и в комментариях на Зогар испанских каббалистов это прослеживается с большей полнотой и отчетливостью. И ничто не дает основание согласиться с современным разрушительным критицизмом, представляющим Зогар не более чем репродукцией или эхом арабской теософии или видящим единственный источник всей Каббалы в исламской мистике плюс греческое влияние в арабском изводе. На такой позиции стоит Толук. Мы говорим только о внешнем сходстве и перекличках, у нас есть другие критерии, по которым можно судить об истинном значении доктринальных сходств суфизма с Каббалой относительно состояния Божества в Его сокрытости, действии Божественной воли в начале творения, эманации миров и т. д. Аналогии достаточно интересны сами по себе, и востоковед, впервые выявивший их, сделал большой шаг для своего времени⁵. Поскольку было бы небезынтересно привести несколько случаев на эту тему из других источников, остановимся на примере, одном из многих, относительно которых у нас есть неоспоримое свидетельство. В середине XV, а если точнее, с 1414 по 1492 г., творил суфийский поэт по имени Нурэддин Абдуррахман, известный как Джами из Герата; венец его поэтического наследия сборник поэм «Семь престолов». Последняя поэма этой «Седмерицы» «Саламан и Абсаль», мистическая повесть о земной и небесной любви. В эпилоге, где поэт раскрывает смысл всего произведения, есть такие строчки:
Непостижимый Творец, когда сей мир

Творил, Он прежде сотворил Перворазум,

Первый в цепи Из Десяти Умов, последний же

Единственный посредник в нашем мире

Ум деятельный, так назовем его.
Нельзя не согласиться, что, если мы принимаем метод и признаем ценность свидетельства, которое до сих пор удовлетворяло несколько авторитетных исследователей, относящих Каббалу к определенным источникам в философии и религии, мы смело можем вывести из этих строк, что к 1450 г. суфийский поэт, живущий далеко от Испании, в Герате*, усвоил с незначительными чисто поэтическими вариациями каббалистическое учение о десяти сфирах-сфирот⁶ за сто лет до того, как Книга Творения и Зогар стали циркулировать в печатном виде. Я выбрал этот пример, потому что сам по себе он не доказывает задержки во времени, но отмечает точку отправления для отслеживания возможного соприкосновения мистических сект ислама и мистических сект Израиля.

В качестве примера сопоставим учение, изложенное в Небесном Десатире, описываемом как «самая ранняя попытка древних персов создать космологию»⁷. Следует пояснить, что Десатир – это откровение, данное великому пророку Абаду, без всякого на то основания отождествляемому с Авраамом. «Природа Бога непознаваема. Кто дерзнет познать ее, кроме Его (Самого)? Полнота, единство и личность – «Его сущность и никого, кроме Него». Из сей сущности произошел в вольном творении «Тот, чье имя Бахнам. Называемый Изначальным Умом и Первопричиной», а из него «Ашам, второй ум», коий, в свой черед, сотворил ум нижележащего неба, именуемого «Фамешам». Из сих произошли «Ум неба Каниан», или Сатурна; Армузда, или Юпитера; Бахрама, или Марса; Хуршада, или Солнца; Нахида, или Венеры; Зира, или Меркурия; и Маха, или Луны.

Перед нами конструкция из десяти умных сущностей, напоминающих эманации сфирот, ассоциируемых с планетами.

Сделаем еще один шаг. В начале XII в., а точнее, в 1100 г. н. э. в Кадиксе в Испании родился Абу Бакр ибн Ал-Туфал, известный арабский врач, поэт, математик и суфийский философ; умер в Марокко в 1186 г. Его главное произведение – нечто вроде философского романа; называется оно «Жизнь Хай Ибн Йокдана», философа-самоучки. В этом любопытном сочинении мы сталкиваемся с особой формой сравнения, почти в буквальном виде встречающейся в книгах Каббалы. «Божественная сущность подобна лучам солнца, которые распространяются по непрозрачному телу, и кажется, будто они исходят из глаз, хотя они всего лишь отражение от его поверхности». Кроме того, там находим: а) Эйн-Соф под именем Единый Истинно Единый; б) отражение этой Сущности, пребывающее «в вышней сфере в коей и за пределами коей нет тела, Сущности, лишенной материальности, каковая была не Сущностью Единого Истинно Единого, не самой сферой, не чем-то иным, помимо этих двух; но была подобна образу солнца, как является оно в хорошо отполированном зеркале, не будучи ни тем и ни другим, и, однако, неотличимо от них»; в) нематериальную сущность сферы неподвижных звезд; г) сферу Сатурна – и остальные – в полном соответствии со схемой Десатира, заканчивающиеся в этом мире, подверженном деградации и распаду и охватывающем все, заключенное в сферу Луны. Ни одна из материальных сущностей не тождественна другой, но и не отлична от остальных и от Единого Истинно Единого⁸.

Доктрина растворения в божестве – сердце суфизма, а суфизм современен самому исламу*. Он пантеистичен по своему духу⁹, как можно понять по задачам, которые он перед собой ставит. Одни видят его истоки в Индии, другие в гностицизме, но этот вопрос в данном случае не особенно интересует нас; главное – это то, что такая форма мусульманской мистики была присуща той среде, где обитали еврейские каббалисты, которые, как мы считаем, по крайней мере косвенно участвовали в создании Зогара. Влияние этой среды давало себя знать и за пределами каббалистического круга и сказывалось на взглядах представителей даже таких косных сект в иудаизме, как караимы, или буквалисты, отвергающие любые попытки внести новшества в исконное вероучение Израиля, ревностные хранители Традиции, не принимающие не только зогарическую литературу, но и Талмуд. Доказательством могут служить многочисленные аналогии, можно даже говорить о полном слиянии с мутазилитами, арабской схоластической сектой¹⁰. Караимы нормально относились к тому, что их собратья принимали доктрины этой секты и даже называли себя тем же именем.

Не будем, однако, отклоняться от темы этого раздела. Цель ее, повторяем, не в утверждении, что в создании уникальной конструкции Каббалы повинны мистические секты ислама или что суфии все почерпнули у раввинов. Подобные положения являются специфической чертой гиперкритики, которая, похоже, приказала долго жить. О суфиях нам главным образом известно, что они были неоплатониками и что ранних шиитов привлекал гностицизм по причине общих тенденций¹¹. Однако, говоря о неоплатонизме и гностицизме, мы поневоле вовлекаем сюда и Каббалу, сколь бы отдаленными эти ассоциации ни были. Сказать, что происхождение суфизма приписывают некой женщине, умершей в Иерусалиме в I в. хиджры*, – значит сказать, что суфизм зародился и развивался в атмосфере иудейской традиции. Сказать, что Испания была колыбелью каббалистов, – значит сказать, что еврейские ученые теософы тесно соприкасались с мусульманскими учеными теософами; отрицать реальность таких контактов – все равно что отрицать саму Природу. Суфизм проникнут духом пантеизма и эманационизма; Каббала не впадает в чистый пантеизм благодаря доктрине Божественной имманентности, и их литературы не совпадают по сути; и вместе с тем переклички между метафизикой Божественной любви и идеей мистического слияния с Богом в Исламе, между учением о возвращении души к Богу в Каббале и ее единении с трансцендентным принципом, укорененным в мире Ацилут, и теорией экстатического состояния в исламе позволяют предположить наличие не просто закономерных связей и аналогий, которые существуют между всеми мистиками, но и непосредственных исторических контактов¹².

2 Вместе с тем бедность христианских правителей в Испании до XIII в. вынуждала их покровительствовать евреям.

3 Перевод Талмуда на арабский рабби Йосефа, ученика Моше, облаченного в мешковину, в правление Ал-Хакима, халифа Кордовы, в X в., может в данном случае служить лучшим примером, хотя перевод, если он был осуществлен, до наших дней не сохранился.

4 Исламская мистика почти совпадает с миссией великого пророка Ислама. Например, секта Гоолат, знаменитая «сумасбродными» доктринами, восходит ко времени Али. См.: Secret Societies of the Middle Ages. London, 1846. P. 29, 31.

5 См.: Tholuck F.A.D. Sufismus, sive Theosophia Persarum Pantheistica. Berlin, 1831. C. v. passim. Также см.: Ortu Cabbalae. Hamburg, 1837.

* Г е р а т – Хорасан в Средней Азии.

* См.: Книга пятая. § II.

* Мои знания ограничиваются переводами Мирзы Мохамеда Гади, опубликованными в выпусках The Platonist (Vol. III, IV).

* См. об исправлении человеческого разума в «Жизни Хай Ибн Йокдана», «написанную на арабском более 500 лет назад Абу Джа-афаром ибн Тофайлом». Новый перевод с арабского оригинала Саймона Окли (Simon Ockley, A. M. London, 1711).

* Суфизм зарождается в VIII в. на территории современого Ирака и Сирии.

9 На эту и общую тему см.: Prof. Reynold A. Nicholson's Studies in Islamic Mysticism. 1921, особенно гл. II.

10 Munk. La Philosophie chez les Juifs. P. 10.

11 На эту тему читатель с большой пользой может прочитать замечательный очерк об исламском мистицизме: Browne E.G. A Year Among the Persians. London, 1893. В нем есть ссылки на Каббалу, с которой автор, как можно судить по тексту, незнаком, однако по тому, что он сообщает нам о суффийских комментариях на Коран, можно вывести много соответствий с поздней Каббалой, несмотря на пантеистические тенденции суфиев. Мы сталкиваемся не только с темой сокрытости Божества в Его неявленности, но и с попыткой объяснить, каким образом наш преходящий мир мог возникнуть «из неизреченной глубины небытия», – сама фразеология характерна для учения об Эйн-Соф. См. мнение Брауна (P. 129) о том, что ранние школы мусульманской философии в Персии принимали либо Аристотеля, либо Платона и являлись, в сущности, мусульманской схоластикой.

* Переселение, уход (ар.). Переселение пророка Магомета из Мекки в Медину в 622 г. Начало этого года является с середины VII в. точкой отсчета мусульманского летосчисления.

Насколько представляется возможным установить, Каббала оказала на народ Изгнания достаточно незначительное воздействие, исключая, очевидно, тех, для кого она была путем благочестия, путем жизни, освященной стремлением к Святому Благословенному. Можно указать также на явные вспышки энтузиазма в среде простых верующих еврейской диаспоры, пробуждению которого она отчасти способствовала, хотя они понимали ее весьма своеобразно, а также на тех, кто приложил немало усилий, чтобы привести народ Израиля к погибели и кого современные евреи стыдятся. Истории Авраама Абулафии, Шабтая Цви и основателя хасидизма¹ могут служить ярким доказательством того неоспоримого факта, что каббалистическое движение способствовало появлению лжемессий в еврейской среде². Это, пожалуй, последнее свидетельство активного присутствия Каббалы в жизни еврейства перед тем, как значение ее фактически сошло на нет, причем, надо заметить, точно в таком же ключе она зародилась, если принять на веру предание, согласно которому автором Книги Творения был рабби Акива, замешанный в двусмысленной или, по крайней мере, безумной авантюре Бар Кохбы. Правда, мы убедились, что это предание лишено исторических оснований; и тем не менее, боюсь, придется признать, что если о литературе судить по степени ее влияния, то внешне влияние Каббалы было минимальным, но она способствовала всплеску необоснованного энтузиазма и оправданию прямого обмана³.

Вместе с тем, если говорить об интеллектуальном воздействии Каббалы, то есть основания полагать, что она оказалась более привлекательной для христианских умов, чем для еврейских⁴. Влияние, оказанное Каббалой на христианский мир, двух родов, но один значительно существеннее второго. Во-первых, это влияние ее уникальной теософской системы на людей, ориентированных в этом направлении и очарованных ею. Но важней было влияние якобы заложенного в ней миссионерского материала для миссионерских задач католической церкви. Начнем с поздних времен. Что дала Каббала Зогара латиноязычным европейским ученым? Magnus opus Розенрота – вот, в сущности, и все. Что побудило Розенрота на его труд? «Ослепительный призрак» массового обращения евреев в христианство. А теперь, отступив назад к истокам христианского интереса к Каббале, что фактически почти совпадает с выходом в свет Зогара, и предположив, что Раймонд Луллий был действительно, как о нем говорят, первым христианским каббалистом, зададимся вопросом: в чем состоял жизненный труд этого сенешаля Майорки и ради чего он отрекся от мира? Дабы вырвать, как говорят, у неподатливой Природы неуловимую тайну власти над Природой, великую паленгенесию алхимиков? Приписываемые ему герметические трактаты позволили бы ответить на этот вопрос утвердительно, если бы мы не знали, что они не принадлежат ему, и не в этом были амбициозные устремления Луллия. Не стоял ли за этим поиск религии за всеми религиями? Ничего подобного; это фантазия нового времени. Труд Раймонда Луллия был апостольский и миссионерский, за что он принял мученическую смерть в Бугии**, пытаясь обратить «Махаунд». Что двигало Пико делла Мирандолу, буквально заполонившего папский двор слухами и сообщениями о чудесах тайной еврейской традиции? То, что и он видел в ней открытый сверх всяких чаяний как бы самим Божественным провидением путь, по которому можно привести князей Изгнания к вратам Вечного Града и превратить гетто в баптистерий. Предположим, наконец, что Николас Фламель действительно получил посвящение от «Книги Авраама Еврея»⁵, так что каббалистика составляет единое целое с алхимией, – что подвигло скромного парижского нотариуса делать драгоценные металлы при помощи оккультных искусств, если потребности его были невелики и его ремесло приносило достаточные доходы для такого непритязательного человека? Очень просто: он также был движим духом миссионерства; доказательство тому его действительные или легендарные пожертвования на дело обращения язычников.

Вывод один: Каббала была воспринята от еврейства как доказательство возможности христианизации евреев при условии, что она будет использоваться мудро, сообразно светам, данным в Малых Собраниях⁶.

Едва ли нужно говорить, что в эти поздние времена в мире найдется немного специалистов в области эзотерической литературы, которые смотрели бы на Каббалу с этой точки зрения. Миссионерское рвение во имя той или иной формы официальной религии им не свойственно, а в их трудах можно увидеть разве что проявления чисто внешнего почтения к основным христианским конфессиям. С другой стороны, только каким-то грандиозным недоразумением можно объяснить само предположение, будто еврейская эзотерическая традиция может предложить им религию за всеми религиями. То, что она им на поверхности подносит, не оправдывает ожиданий. В высшем проявлении – эксцентричную, хотя и пылкую попытку раскрыть тайны мироздания, самую беспомощную из всех метафизик, systema mundi*, измышленную в темной синагоге с талесом** на лице. Как явственна тьма в этой пустоте! Какие дивные светы вспыхивают во мраке! В подобном состоянии наш испанский еврей или, если угодно, мистик католической церкви Моше де Леон или святой Иоанн Креста, изгнанник из Вавилона или затворник Фиваиды могли приобщиться Бесконечности. Но говорить что-либо сверх этого безумие. А в низшем проявлении, то есть на той стороне, где нет уже никакого соприкосновения с Бесконечным, а исключительно с оккультным, как это понималось в зените оккультного движения, – то есть в Викторианскую эпоху – конечным из всего конечного: какое прискорбное легкомыслие, не искупаемое спасительным духом тривиальности; физиогномика раздела Йитро, астрология процессов Гаффареля, звездные послания еврейской планисферы, бумажные свитки Элифаса Леви⁷; или все те же нотарикон, метатеза*, гематрия⁸, аркана Расширенного Имени, свойства Agla и Ararita для заклинания неба и земли. Именно в этом оккультизм демонстрирует, как он получает только то, что может дать, и что интерес оккультиста к Каббале инспирирован не столько теософией Зогара, сколько магическими соблазнами «Ключей Соломона»⁹. Этим объясняется и то, что авторы вроде Папюса во Франции сочли необходимым включить в свою схему Каббалы печально известную чернокнижную литературу – гримуары¹⁰. И тем и ему нечего сказать нам о Зогаре. Однако мы не находим упоминания о магических книгах у Пико делла Мирандолы или у Раймонда Луллия; не встречаем Таинств Магии в Kabbala Denudata. Лексикон Розенрота не включает оккультных чудес Agla, не говорится там и о том, каким образом составляется Расширенное Имя, ребячливыми акростихами или из трех стихов Исхода. Все это мы находим у Агриппы, который писал в молодости о вещах, о которых слышал или читал, в сжатом виде изложив все это в своей замечательной книге и раскрыв всю их напыщенную пустоту.

Остается, разумеется, мистическая сторона Каббалы, возвращение души к Богу, и тот экстатический путь восхождения, о котором мы уже упоминали, где открывается, что душа может стяжать это слияние с Богом уже в этой жизни; однако именно эта сторона, насколько мы понимаем, не оказала ни малейшего эффекта на еврейство, равно как была полностью отвергнута оккультистами. Например, настоящая работа – первая публикация в Англии, в которой упоминается это учение Каббалы о высшем начале человеческой души и ее слиянии с Божественным началом. И, однако, здесь, и только здесь мы сталкиваемся с тем, что дало Израилю «мощный импульс к идеальному»; и здесь, как и во всей зогарической теософии, подготовлявшей Зогар и являющейся ее частью, следует искать и находить оправдание попытки исследовать тайную традицию в Израиле и доктрину Священной Каббалы.

2 Первым, кажется, до широкой публики эту мысль довел Zang-will в своей книге Dreamers of the Ghetto.

3 Она же дала толчок к возникновению некоторых странных сект в иудаизме. Знание Каббалы, по преданию, наделило сверхчеловеческими силами рабби Йегуду Лива из Праги; Якова Франка, винокура из Польши, последователей которого представляют так называемые евреи-католики в Польше; а также его современника Исраэля из Подолии, основавшего движение новых святых и обладавшего даром творить чудеса при помощи четырехбуквенного Имени (Тетраграмматон).

4 Цангвиль не разделяет это мнение. Говоря о периоде, непосредственно предшествовавшем началу мессианства Шабтая Цви, он пишет: «Зогар – Книга Сияния, появившаяся в XIII в. и впервые напечатанная в то время, проливала свой загадочный свет на самые отдаленные общины еврейской диаспоры». Правда, здесь он, вероятно, придерживается принципа Спинозы «рассматривать вещи sub specie aternitatis»*. Хотелось бы, чтобы он придерживался этого же принципа, датируя Зогар.

* С точки зрения вечности (лат.).

** В Северной Африке.

* См.: Waite A.E. Secret Tradition in Alchemy. Ск X.

* Один современный писатель заходит даже так далеко, что утверждает, будто «христианское вероучение, за исключением Троицы, платонической по своей сути, целиком и полностью со всеми деталями исходит из Талмуда. Христианство – сын и брат Талмуда» (Weill A. Moise, le Talmud et l'Evangile. Vol. II. P. 92). Утверждение рискованное, но А. Вейля не стоит принимать серьезно. Ср.: Ibid. Vol. II. P. 91: «Талмуд – главный враг Моисея», то есть Моисея А. Вейля. По одному парадоксу можно судить о другом.

* Система мира, мироустройство (лат.).

** Т а л е с – покрывало, которым накрывается верующий еврей во время молитвы (др. – евр.).

7 И тот род Каббалы, который отстаивал A. Leviere в своем Justification des Sciences Divinstoires (Paris, 1847).

* М е т а т е з а – перестановка звуков и слогов (лингв.). Очевидно, имеется в виду тмура.

8 Вспомним, какое развитие получили эти темы в таких произведениях, как: Longelus R. Caballa Anagrammatica. Placentiae, 1654, – ars mirabilisi, как определяет это автор.

9 Я говорю о XIX в. Сегодня эта тема окончательно угасла в Англии и дышит на ладан во Франции, причем, надо сказать, не потому, что французский оккультизм исправился, а потому, что изменилась мода и он нашел новое применение своей глупости.

10 Franck. La Kabbale. P. 10, 16, 26, особенно последняя, где ссылка на Молитора, по сути, делает автора Философии Традиции ответственным за признание clavicula (лат. – ключики, то есть «Ключи Соломона», известный средневековый герметический трактат. – Пер.) и «магических манускриптов» серьезным ответвлением Каббалы.