Извольский Петр, протоиерей, 14.02.1863—9.12.1928

Петр Петрович Извольский был некогда обер-прокурором Священного Синода. В Париже он пришел к владыке Евлогию «и поведал о своем желании принять священный сан». «Я был этому рад, — вспоминает митрополит. — В Париже я пробыл недолго, рукоположил Извольского в дьяконы и уехал в Лондон... По возвращении в Париж я рукоположил П. П. Извольского в иереи и предоставил ему выбрать один из трех приходов: Ниццу, Флоренцию или Брюссель. В Ницце и Флоренции у него было много близких и знакомых, Брюссель был город более ему чужой, но Брюссельский приход был наиболее ответственный — и мы, обсудив все обстоятельства, решили, что надо — в Брюссель. О. Петр был священнослужителем еще неопытным, по выражению митрополита Антония о новичках, «не отличал вечерни от “Богородицы”», но это затруднение уладилось. Псаломщик Парижской церкви Стасиневич, кандидат богословия и отличный уставщик, попросил у меня разрешения последовать за о. Петром в Брюссель. Я охотно согласился. С его помощью о. Петр вскоре прекрасно усвоил устав».

Выходец с Украины, Владимир Николаевич Ильин был видный богослов, философ, историк культуры, музыковед и литературовед. Широта его интересов проявилась еще в студенческие годы, когда он начал заниматься в Киевском университете на естественном и историко-философском отделениях, совмещая их с занятиями в Киев­ской консерватории. В изгнании он оказался еще в 1919 году, продолжал изучение богословия в Германии, читал лекции в Русской музыкальной академии и в Свято-Сергиевском богословском институте в Париже, участвовал в деятельности студенческого христианского союза и в экуменическом движении, публиковал богословские статьи и книги: «Преподобный Серафим Саровский», «Запечатанный гроб — Пасха Нетления», «Загадки жизни и происхождения живых существ», «Шесть дней творения» (анализ Книги Бытия), «Арфа Давида» (труд о религиозно-философских мотивах русской литературы), «Арфа царя Давида» (книга о духовных исканиях в русской литературе XVII—XIX веков) и, наконец, важнейший труд, сочетающий богословие и философию, — «Общая морфология». Хотя Владимир Николаевич дожил до преклонных лет, последний из названных мной трудов, а также многие другие его работы по истории философии и музыковедению остались при жизни ненапечатанными. Они еще ждут своих издателей, своих исследователей и своих поклонников на родине, куда он возвращается ныне вместе со многими соседями по некрополю...

Валерий Инкижинов стал известным актером еще в России, где он был учеником и сотрудником Мейерхольда. Первые же роли в кино принесли ему российскую известность, а в знаменитой «Буре над Азией» Вс. Пудовкина он снялся в главной роли.

В эмиграции он тоже снимался довольно много: играл мужскую роль в фильме Пабста «Безрадостная улица», том самом, что принес всемирную славу Грете Гарбо, в «Амоке» Оцепа, в «Пиратах на рельсах» Кристиан-Жака, в шедшей, мне помнится, в России как трофейной «Индийской гробнице» Фрица Ланга, в фильмах Моги, Стрижевского, Конрада Вейда и еще в доброй дюжине фильмов.

Иоанн, епископ мессинский, 14.08.1874—27.10.1950

«Приход во Флоренции долго меня мучительно тревожил», — вспоминал высокопреосвященнейший митрополит Евлогий и так объяснял причины своего беспокойства: «Наш приход во Флоренции по составу аристократический. Главную роль играет прихожанка, попечительница храма кн. М. П. Абамелек-Лазарева, миллионерша, владелица чудесного поместья Pratolino. Ее управляющий, по фамилии Галка, тип московского приказчика, был церковным старостой: потом он принял католичество, сбрил седую бороду и вынужден был должность старосты оставить: однако нашими церковными делами он продолжал интересоваться и всячески старался воздействовать на княгиню, чтобы она взяла священника о. Лелюхина под свою защиту...».

Из этого двусмысленного положения выручил высокопреосвященнейшего владыку знаменитый некогда в России человек — князь И. А. Куракин, перед чьей могилой мы остановились сейчас.

«Потом все понемногу устроилось, — вспоминает высокопреосвященнейший владыка. — Бывший член Государственной Думы кн. Куракин после нескольких лет тяжкого эмигрантского существования приблизился к Господу настолько, что я посоветовал ему принять священство. Я направил его сначала в Милан, а потом во Флоренцию. Он взял приход в руки, сумел его поднять. Кн. Абамелек-Лазарева сначала была в оппозиции, а теперь примирилась с новым настоятелем и с новым старостой».

В 1950 году о. Иоанн был избран новым викарием для Вселенского экзархата, пострижен в монахи и поставлен в епископы. Он должен был служить в Ницце, но так и не уехал из Парижа, ибо умер на 7-й или 8-й день своего святительства.

Вскоре после смерти о. Иоанна его младшая дочь, красавица Ирина Куракина, вышла замуж за только что овдовевшего великого князя Гавриила Константиновича.

В России Михаил Васильевич Иславин был новгородским губернатором. На закате дней в эмиграции он жил в Русском доме и многие годы был старостой домовой Никольской церкви. «За каждой службой, — вспоминает священник о. Борис, — он стоял у свечного ящика, принимал поминания и продавал свечи. Был чрезвычайно скромным и благожелательным».

Знаменитая в 20-е годы манекенщица Екатерина (Тея) Бобрикова рассказала историку моды Васильеву, что в престижном париж­ском доме моды «Вионне» работали в те времена сестры Иславины — Марфа и Мария. Младшая, Мария, вышла замуж за сына адмирала Свечина. Ее муж стал позднее священником, а во время войны был во французской армии. Мария пошла в ту пору работать в ясельное отделение русского детского дома в Вильмуассоне, в котором воспитывались и ее трое малышей. Умерла она в 1972 году. Старшая сестра, Марфа, пережила ее на 20 лет.

Исцеленнов Николай, peintre et architecte, 1891—1981

Художник, иконописец, архитектор Николай Иванович Исцеленнов родился в Сибири в семье служащего, который одно время был городским головой Иркутска. Николай Исцеленнов окончил архитектурное отделение Академии художеств, в 1917 году получил звание художника-архитектора за проект Военно-исторического музея, увлекался созданием «синтетического искусства», а в начале 1920 года уехал с женой, Марией Александровной Исцеленновой-Лагорио, в Берлин, где сотрудничал в русских издательствах, в частности иллюстрировал книгу А. Ремизова «Иродиада». Издательство «Трирема» выпустило в 1922 году книгу рисунков Исцеленнова «Московские типы». В 1923 году в литографическом кабинете Г. Триллера Николай Исцеленнов и его жена выставляли свою живопись и графику. Н. И. Исцеленнов проектировал и одно время расписывал храмы в Брюсселе и Льеже и почти до самой смерти возглавлял общество «Икона».

Мария Александровна Лагорио (в замужестве Исцеленнова) родилась в Варшаве, училась живописи в Мюнхенской Академии художеств, в Веймаре и в Петербурге (у Е. Лансере и Н. Рериха). Она публиковала рисунки в петербургских журналах, выставлялась на выставках «Мира искусства». В 1920 году берлинское издательство «Трирема» выпустило альбом ее рисунков. В Берлине вышли с ее иллюстрациями книги Э.-Т.-А. Гофмана и Оскара Уайльда. С 1920 года М. А. Исцеленнова жила с мужем, художником Н. Исцеленновым, в Париже, неоднократно выставляла свои работы в галерее и в салонах. Французский журнал «Боз Ар» писал о ее картинах: «М. Лагорио вдохновляется античными статуями, создавая плотными мазками свои декоративные полотна, напоминающие фрески, приводящие на память гибкие арабески и барочные феерии».

Многие парижане помнят эту обаятельную армянку (урожденная Сатурова), державшую в Париже игорные клубы, где играли в джин-рамми. Позднее она уехала с мужем на Лазурный берег Франции и долгое время держала игорный дом в Жуан-ле-Пене, прежде чем, завершив все земные игры, упокоиться навеки под этими березами...

Юрий Павлович Казачкин был одним из участников «Православного дела», созданного поэтессой, монахиней и богословом матерью Марией. До войны «Православное дело» спасало тела и души бесприютных и голодных русских бедолаг, в войну пыталось спасти от гибели евреев, пряча их и выдавая им документы о крещении. За это мать Мария, юный ее сын Юра Скобцов, отец Димитрий Клепинин, Ф. Т. Пьянов и Ю. П. Казачкин отправлены были нацистами в лагерь. Ю. П. Казачкин был последним, кто смог проститься в подземном лагере «Дора» (Бухенвальд) с умирающим отцом Димитрием и посланным на смерть Юрой Скобцовым. Из лагеря он вернулся больным...

Можно посочувствовать бедной Надежде Геннадьевне. Ее сын, вождь младороссов («глава»), блестящий оратор, шармер, авантюрист Александр Казем-Бек уже в начале 30-х годов флиртовал с советской разведкой, с русскими, немецкими и итальянскими фашистами, потом был замечен в кафе во время переговоров с советским агентом А. Игнатьевым, в результате чего его популярное движение было скомпрометировано. В начале войны он был недолгое время в немецком лагере, потом уехал в США, где преподавал русский, поддерживал связи с ЦРУ, РСХД, Московской партиархией и еще Бог знает с кем, а после войны перебрался в СССР. Все эти скачки и предательства, по мнению Марины Горбовой (автора книги «Призрачная Россия»), «приводили в отчаяние его семью и были сурово осуждены старыми друзьями и всей русской эмиграцией».

Отец Калашников был священником в Кламаре, юго-западном парижском пригороде, где жило много русских эмигрантов. Когда отношения о. Троицкого с обитателями старческого Русского дома в Сент-Женевьев-де-Буа испортились, митрополит Евлогий, как он вспоминает, перевел в Русский дом о. Калашникова, «прекрасного, доброго пастыря и культурного человека». Это был тем более удачный выбор, что «в России он занимал высокий пост в Министерстве финансов», а «вопрос о происхождении, чинах и титулах играл в Русском доме роль немалую», как с усмешкой вспоминает владыка, добавляя, что о. Калашников был уже немолод, часто болел: «В помощь больному настоятелю я дал молодого священника-врача Льва Липеровского».

Артистка Московского художественного театра Мария Германова уже с 1919 года играла в театрах Парижа и Праги, снималась в кино за границей. Н. Н. Берберова вспоминает, что в спектакле «Три сестры» у Питоевых Мария Николаевна играла на французском языке.

Еще не достигшая своих 90 лет Н. Н. Берберова безжалостно вспоминала в своей книге один из поздних эмигрантских спектаклей двух знаменитых актрис: «...забыть мне спектакля, где... М. Н. Германова... играла Грушеньку, а Рощина-Инсарова — Катерину Ивановну: обе выглядели на сцене, будто были бабушками этих героинь Достоевского или как будто это были те caмые Грушенька и Катя, которые были молоды в семидесятых годах прошлого века и сейчас все еще живут на свете». Уточним, что в пору этого спектакля Марии Николаевне было, вероятно, не больше пятидесяти и что она прожила на 40 лет меньше, чем сама Н. Н. Берберова.

Каллаш (ур. Новикова) Мария Александровна,
18.12.1886—26.02.1955

До революции Мария Александровна писала в газетах и журналах под псевдонимом Гаррис, а в эмиграции первую свою книгу выпустила в 1927 году под псевдонимом М. Курдюмов. За первой книгой («Риму или Христу») последовала через год вторая («Кому нужна церковная смута?»), еще через год третья — «О Розанове». В тот же год М. А. Каллаш становится постоянным автором журнала русской религиозной мысли «Путь». Большинство ее статей и впрямь посвящено было пути православия в России и в эмиграции. М. Каллаш считала, что церковь в России должна была смириться и стать на путь соглашательства с большевиками, и что не эмиграции ее осуждать за это. Против этой идеи М. Каллаш резко выступил тогда Г. Федотов, считавший, что даже ради сохранения культа нельзя оправдывать с самого высокого места террор и безвинные убийства, как это делал Московский патриархат. Отождествление же митрополита Сергия с православием Федотов считал ходом мысли типично римско-католическим. Каллаш в ответном письме Федотову ратовала за беспрекословное подчинение эмигрантской церкви Московской патриархии. В 1934 году М. А. Каллаш выпустила книгу о Чехове, где (задолго до книги Б. К. Зайцева) отметила, что Чехов в своем творчестве выразил русское богоискательство, главную стихию русской души. Высокую оценку этой книге дал И. А. Бунин: «Прав Курдюмов, когда говорит, что ‘главное невидимо действующее лицо в чеховских пьесах, как и во многих других его произведениях, — беспощадно уходящее время”». Супруги Бунины вообще очень дружественно относились к писательнице. Вера Николаевна Бунина в 1933 году восхищенно записывает в дневнике: «Страстность, блеск, беспорядочность, безудержность Каллаш, издевающейся надо всем и над всеми, начиная с себя самой, какая-то религиозная одержимость».

В войну, судя по ее дневнику, Вера Николаевна Бунина часто думала о трудностях, которые переживала в Париже ее подруга М. Кал­лаш (бомбежки, голод). После войны, в 1946 году, М. Каллаш выпустила одну из своих последних книг — книгу о религиозной жизни России и эмиграции («Дни примирения»).

М. Каллаш была большой поклонницей Вождя младороссов Казем-Бека. Узнав после войны, что Казем-Бек, бежавший в начале войны в США, решил отныне делать карьеру по церковной линии, М. Каллаш написала ему пылкое письмо, объясняя, что и парижской православной пастве дозарезу нужны такие боевитые и энергичные деятели, как бывший Вождь.

«Что же касается возвращения в Россию, — писала Казем-Беку М. Каллаш, — то с этим надо подождать. Взяв советский паспорт, Вы можете здесь послужить церкви и общерусскому делу с большими результатами, чем в Москве...»

Кальницкий Михаил Николаевич, генерал-лейтенант,
1870—1961

Будущий Генерального штаба генерал-лейтенант Михаил Николаевич Кальницкий окончил гимназию в Тифлисе, потом пехотное юнкерское училище в Москве и Николаевскую академию Генштаба. К началу нашего века он уже служил на Кавказе, во время русско-японской войны был подполковником в 3-й Маньчжурской армии, полковником на границе, а перед Первой мировой войной — командиром 14-го гренадерского Грузинского полка, с которым и выступил на фронт. Осенью 1914 года за штурм плацдарма на реке Бзуре полковник Кальницкий произведен был в генерал-майоры и награжден Георгиевским оружием. Позднее он был начальником штаба армейского корпуса, начальником пехотной дивизии в чине генерал-лейтенанта. В 1919 году Кальницкий командовал сводной кавалерийской дивизией в Добровольческой армии и в конце концов оказался в эмиграции в Загребе. Там он под началом генерала Баратова создавал Зарубежный союз русских инвалидов, а после смерти Баратова на съезде в Софии был избран его председателем и возглавлял его до самой своей смерти в 1961 году: собирал средства в фонд помощи русским инвалидам, которых были многие тысячи, создавал для них старческие дома (вроде дома в Монморанси), издавал журнал «Русский инвалид», в котором сотрудничали лучшие писатели эмиграции.

Советник русского посольства в Париже Л. Д. Кандауров, по сообщению М. Горбовой, с 20-х годов осуществлял связи между русскими эмигрантами-масонами и их французскими братьями из Великого Востока, приглашавшими русских к себе в храм на рю Кадет. Позднее при поддержке бывшего посла Маклакова Л. Кандауров создал масонский храм Великой Ложи на рю Ивет (16-й округ Парижа). «Поскольку масонские правила запрещали обсуждение в ложах политических проблем, — пишет М. Горбова, — русские эмигранты-масоны не нашли, к своему разочарованию, у французских братьев поддержки в их борьбе против коммунизма и решили возобновить существовавшие до революции русские ложи: разочаровало их и то, что Международная масонская ассоциация не позволила им учредить постоянное представительство...»

В годы эмиграции граф Алексей Дмитриевич Капнист занимал во Франции пост вице-президента Объединения зарубежных обществ страхования против пожара. Его отец граф Дмитрий Павлович Капнист был в России депутатом Четвертой Государственной думы, а дед Павел Алексеевич — тайным советником, сенатором, попечителем Московского учебного округа. Дед супруги Алексея Дмитриевича Капниста (урожденной Смирновой) был некогда священником русского посольства в Париже, а отец — капитаном корвета русского императорского флота.

В одной из трех своих мемуарных книг («Татьяна») дочь княгини Васильчиковой Татьяна де Меттерних вспоминает похожего на седого ежика, толстенького, быстроглазого графа Капниста, который был таксистом в Париже, но любил бродить по парижским толкучкам («блошиным рынкам»), где он безошибочно выбирал из груды разложенной на тротуаре, зачастую битой посуды настоящий, старинный фарфор. Он покупал и склеивал эти битые тарелки, которые потом украшали стены его тесной квартирки в неказистом, дешевом доме парижского предместья. Бродя по «блошиным рынкам», граф бередил свои воспоминания о прежней жизни в Одессе, где его коллекция старинного фарфора славилась на весь город...

Карабанов Борис, умер в 1977

Уже в 1930 году гримера Бориса Карабанова высоко ценили на аргентинских киностудиях, тогда же начал он работать и на студиях Франции. Его приглашали такие режиссеры, как Абель Ганс, Кристиан-Жак, Робер Брессон, Луи Дакен, Марсель Карне, Жан Жионо, Ле Шануа, Жак Беккер («Золотая каска»), Винсент Минелли — куда уж выше? Его имя есть в титрах многих десятков фильмов, и каких фильмов!

Спи спокойно, великий гример «фабрики снов».

Карбасников Николай Николаевич, 1885—1983

Карбасникова (урожд. Алянская) Анна-Роза, 29.9.1885—4.06.1986

Милый, рассеянный, точно не от мира сего, пианист Николай Карбасников в эмиграции занялся книгоиздательством.

Жена Н. Н. Карбасникова Анна-Роза Самуиловна Kapбacникова пережила своего ровесника-мужа на целых три года и дожила Божьей милостью до 100 лет.

Карпушко (урожд. Лаптева) Елена, 1907—1944

Уроженка петербургского Васильевского острова, мать двоих сыновей, умная, религиозная молодая женщина Елена Карпушко покончила с собой. Вот как рассказывает об этом друживший с ней священник о. Борис Старк:

«Не знаю, под влиянием чего, может быть, под влиянием наследственности у нее стали все чаще появляться мысли о самоубийстве. Она делала несколько попыток, ее спасали, клали в специальные лечебницы, лечили разными способами. Ей становилось легче, но... потом недуг возвращался. Она мне говорила: «Ты понимаешь, самый ужас в чем? Ведь я — христианка, отчетливо понимаю, какой это грех, понимаю, что хочу оставить двух сирот, понимаю весь ужас того, что делаю... и в то же время ничего не могу с собой сделать. Когда эта мысль проскальзывает в мою душу, я чувствую себя совершенно беспомощной и знаю, что все равно никуда от этого не денусь».

Муж принимал все меры, чтобы, взяв ее домой после очередного лечения в больнице, не оставлять ее одну. Но она, воспользовавшись тем, что он спустился в булочную купить хлеба, в один момент повесилась на люстре посреди комнаты. Эта трагическая смерть близкого человека, понимавшего, что делает с христианской точки зрения, и в то же время беспомощного перед тягой к непоправимому, не только потрясла меня, но и заставила пересмотреть мой взгляд на самоубийство вообще. Поэтому я не только очень рад, что получаю разрешение своих архиереев на заочное отпевание самоубийц, но и поминаю всех их за каждой литургией, так как знаю, что часто человек не волен в своих поступках, так сильна сила то ли зла, то ли болезни в нем. Но мы должны молитвенно помогать им в их загробной стезе».

Сын шахтера из уральского поселка Киштьма Антон Владимирович Карташев, окончив семинарию в Перми и духовную академию в Петербурге, где он был оставлен в должности доцента, стал одним из крупнейших историков русской церкви. Академию он оставил в 1905 году, не желая мириться с ее консерватизмом, служил позднее в Петербургской публичной библиотеке, потом преподавал на Высших женских курсах. А. В. Карташев был председателем Религиозно-философского общества и активно выступал за обновление русской церковной жизни. Вскоре после Февральской революции он стал обер-прокурором Святейшего Синода и бескорыстно ратовал за упразднение этой должности. В тот же самый год он стал министром вероисповеданий Временного правительства и членом Поместного собора Русской Церкви. Он был арестован после Октябрьского переворота, три месяца провел в тюрьме, а в начале 1919 года уехал через Финляндию в Париж, ибо большевистский режим он не жаловал. За рубежом А. Карташев стал одним из организаторов русского студенческого христианского движения, сыгравшего столь славную роль в религиозной жизни эмиграции, и последовательным борцом за единство христианских церквей. Он участвовал в экуменических конференциях в Англии и Шотландии и был одним из основателей Свято-Сергиевского богословского института, в котором затем на протяжении 35 лет преподавал историю Русской Церкви. В 1959 году вышли его двухтомный монументальный труд «Очерки по истории Русской Церкви» (в Москве переиздан в 1991 году, а также богословский трактат «Воссоздание Святой Руси». А. В. Карташев был блестящим представителем зарубежного ренессанса Православной Церкви, и никогда еще, пожалуй, русское богословие не было таким свободным и плодотворным, как в тот межвоенный период в Париже.

В начале 30-х годов на левобережной парижской улице Кампань-Премьер, помнившей и Бодлера, и Анн де Ноай, и Модильяни, и Маяковского, открылся Русский интимный театр, возглавляемый бывшей артисткой петроградского Малого театра Диной Никитичной Кировой. Репертуарной частью в театре ведал муж Д. Кировой князь Федор Николаевич Касаткин-Ростовский, известный поэт, а репертуар в театре был по большей части классический: Островский, Чехов, Тургенев. Сам князь нередко выступал с чтением своих стихов в различных эмигрантских собраниях. По рождению он принадлежал к одной из самых старых семей России, которая вела свой род от Константина Ростовского, старшего сына Всеволода Большое Гнездо. Окончив Пажеский корпус, князь Федор Николаевич служил в Семеновском полку, был ранен в годы Первой мировой войны, воевал против большевиков в рядах Добровольческой армии, в Новороссийске сам сформировал Свободно-гвардейский полк, чтобы бороться с Махно и красными, а в 1923 году через Болгарию и Сербию добрался в Париж. Дорогой этому блестящему офицеру лейб-гвардии довелось работать грузчиком, что нашло отражение в его стихах:

Теперь же мы носим мешки на плечах...

Похоронив мужа, Дина Никитична Кирова приложила немало усилий, чтобы издать новый сборник его стихов. Она еще долго играла в различных русских труппах Парижа. После Второй мировой войны Дина Никитична устроилась кастеляншей («бельевой дамой») в русский детский дом и помогала детям ставить самодеятельные спектакли...

Будущий епископ Кассиан (Сергей Безобразов) родился в Петербурге и еще до революции успел стать там доцентом на кафедре истории церкви. Он был выслан из России в 1922 году, рукоположен в священники в Париже, стал епископом Катанским и принял деятельное участие в создании парижского Богословского института (академии), ректором которого оставался до самой своей смерти. В институте он преподавал Священное Писание Нового Завета, и был он, по рассказу высокопреосвященнейшего владыки Евлогия, «серьезный и глубокий профессор, пользующийся большой популярностью среди студентов». Митрополит так описывал довоенную жизнь ректора: «Человек прекрасного сердца, сильного и глубокого религиозного чувства, он живет интересами студентов, входит в их нужды, умеет их объединить, дать почувствовать теплоту братского общения. По пятницам к о. Кассиану в его две мансардные комнатки на Подворье собирались студенты для дружественной беседы за чаем. О. Кассиан их верный друг, помощник и заступник. Не раз случалось ему своим заступлением отводить какую-нибудь репрессивную меру, которую я готов был наложить на провинившегося студента. «Лишить стипендии!» — решаю я. А о. Кассиан мягко: “Hо есть, владыка, извинительные обстоятельства... Я свидетельствую...”».