Библиотека научного социализма под общей редакцией Д. Рязанова

руживается различие между точками зрения социал-демократов, с одной стороны, и бланкистов — с другой. Первые требуют объективных гарантий успеха своего дела, гарантий, которые заключаются для них в развитии сознания, самодеятельности и организации в среде ра­бочего класса; вторые довольствуются гарантиями чисто субъективного свойства, отдают дело рабочего класса в руки отдельных лиц и комите­тов, приурочивают торжество дорогой им идеи к вере в личные свойства тех или других участников заговора. Будут заговорщики честны, смелы и опытны — восторжествует социализм; недостанет у них решимости или уменья — победа социализма отодвинется на время, быть может, ко­роткое, если явятся новые, более умелые заговорщики; а, быть может, и бесконечно долгое, — если таких заговорщиков не будет. Все подво­дится здесь к случаю, уму, уменью и воле отдельных единиц ¹).

И пусть не говорят нам, что современные русские бланкисты не отрицают значения подготовительной деятельности в среде рабочего класса. Никакое сомнение невозможно на этот счет после того, как «Календарь Нар. Воли» объявил, что городское рабочее население имеет «особенно важное значение для революции» (стр. 130). Но есть ли на свете хоть одна партия, которая не признавала бы, что рабочий класс

¹) Впрочем, это не совсем так. Иногда объективные условия успеха представляются заговорщику в виде каких-нибудь физических или метеорологических воздействий. Так, например, в одной из книжек «Набата» помещена статья о заговоре генерала Мале. Из этой статьи видно, что в 1812 году революция не ­имела во Франции места лишь потому, что в ночь с 22 на 23 октября этого года совершенно некстати и неожиданно пошел сильный дождь. Вам это кажется невероятным, читатель? Прочтите нижеследующую выписку и судите сами «Когда все было кончено, Мале хотел было, немедля, отправиться в ближайшую казарму, но дождь лил, как из ведра, и заговорщики вздумали его переждать. Пришлось ждать до 3-х часов — это было роковою ошибкою. Ночью заговор имел; все шансы удаться, так как светская власть и военная не имели бы времени столковаться между собою. Заговорщики пропустили удобную минуту», а вслед­ствие этого, и только вследствие этого, не удался и самый заговор.

Как бы кто ни смотрел на такие объяснения исторических судеб народов, несомненно, во всяком случае, что они не дают нам никакой возможности сколько-нибудь трезвого предвидения общественных явлений, т. е., другими сло­вами, исключают всякую попытку серьезного обсуждения программных вопросов. Известное уже нам, тихомировское «начало социалистической организации России» также, по-видимому, будет отменено в случае ненастной погоды. Вообще, сильные дожди тем вреднее для торжества социализма, чем более дело этого последнего приурочивается к успехам того или другого комитета и отвлекается от соображений о степени социально-политического развития рабочего класса данной страны.

301

может оказать ей важную помощь в достижении ее целей? Современ­ная политика железного канцлера ясно показывает, что такого созна­ния не лишено даже прусское юнкерство. Теперь все обращаются к ра­бочим, но не все говорят с ними одинаковым голосом, не все отводят им одинаковую роль в своих политических программах. Это различие за­метно даже на социалистах. Для демократа Якоби основание одного ра­бочего союза имело более важное культурно-историческое значение, чем битва при Садовой. Бланкист, конечно, вполне согласится с этим мнением. Но согласится — единственно потому, что не битвы, а револю­ционные заговоры являются в его глазах главными двигателями про­гресса. Если же вы предложите ему выбрать между рабочим союзом и «кающимся дворянином» в лице какого-нибудь начальника дивизии, то он едва ли задумается предпочесть второго первому. Да оно и понятно. Как ни важны «для революции» рабочие, но высокопоставленные заго­ворщики еще того важнее, без них нельзя ступить шагу, и часто весь исход заговора может зависеть от поведения того или другого «пре­восходительства» ¹). С точки зрения социал-демократа истинно-рево­люционное движение настоящего времени возможно только в среде ра­бочего класса; с точки зрения бланкиста революция только частью опи­рается на рабочих, имеющих для нее «важное», но не главное значе­ние. Первый полагает, что революция имеет «особенно важное значе­ние» для рабочих; по мнению второго, рабочие имеют, как мы знаем, особенно важное значение для революции. Социал-демократ хочет, чтобы рабочий сам сделал свою революцию; бланкист требует, чтобы рабочий поддержал революцию, начатую и руководимую за него и от его имени другими, положим, хоть гг. офицерами, если вообразить не­что вроде заговора декабристов. Сообразно с этим, изменяется и ха­рактер деятельности, и распределение сил. Один обращается, главным образом, к рабочей среде, другие имеют с ней дело только между про­чим и когда этому не мешают многочисленные, сложные, непредвиди­мые и все более и более возрастающие нужды начатого вне ее заго­вора. Это — различие огромной практической важности; именно им-то и объясняется враждебное отношение социал-демократов к заговорщиц­ким фантазиям бланкистов.

302

Но будем сговорчивы. Допустим невероятное, предположим, что «власть» действительно оказалась в руках наших современных револю­ционеров. К чему приведет их такая удача?

Послушаем нашего автора. «Ближайшая и первая задача победо­носного временного правительства состоит в том, чтобы явиться на по­мощь народной революции. Захваченная государственная власть должна быть употреблена для того, чтобы повсюду революционизировать на­родные массы и организовать их власть, а это такая задача, при выпол­нении которой революционеры стоят на твердой почве. Тут временное правительство даже ничего не творит, а только разрешает силы, су­ществующие в народе и даже находящиеся в состоянии сильнейшего на­пряжения... Временное правительство не имеет тут нужды ни принево­ливать народную массу, ни учить ее. Оно только помогает ей с чисто внешней стороны» ¹).

Так говорит г. Тихомиров, рассуждая о роли «временного прави­тельства, вынужденного захватить власть».

Он убежден, что эта «чисто внешняя» помощь народу приведет к «началу социалистической организации России». Если мы припомним его родословную, то увидим, что подобная уверенность нисколько не удивительна с его стороны, и перешла к нему просто по закону на­следственности: Бакунин «роди» Ткачева, Ткачев роди Тихомирова и братьев его. И если ближайшие литературные предки нашего автора держались того убеждения, что «народ всегда готов» к социальной ре­волюции, то потомку их вполне естественно верить в такую готовность народа, по крайней мере, в «переживаемый нами момент». Нужно уди­вляться не г. Тихомирову, который, стыдясь открыто признать свое про­исхождение, все-таки свято хранит предания своих духовных отцов. Нужно удивляться тем читателям, которые, отказавшись от теорий Ба­кунина и Ткачева, воображают что г. Тихомиров предлагает им нечто более новое, более серьезное и осуществимое. Для таких читателей кри­тика есть пустое слово, а последовательность самое бессодержательное понятие!

Людям, действительно и бесповоротно покончившим с бакунинско-ткачевскими фантазиями, указанная уверенность г. Тихомирова пока­жется решительно ни на чем не основанной. Такие люди понимают, что

303

304

Захват власти революционерами может иметь два исхода.

Или временное правительство действительно ограничится «чисто внешней» помощью народу, и, ничему его не уча, ни к чему не при­неволивая, оно предоставит ему самому устроить свои экономические отношения.

Или, не полагаясь на народную мудрость, оно удержит в своих

305

руках захваченную власть, и само примется за организацию социали­стического производства.

Г. Тихомиров избавил нас от необходимости подробно говорить о втором из предположенных нами случаев. Он и слышать не хочет о «деспотизме коммунистического правительства». Он требует, чтобы временное правительство «помогало» народу «с чисто внешней сто­роны», чтобы оно «организовало народ временно и лишь настолько, на­сколько его (т. е. народное) самодержавие может быть осуществлено при тех условиях». Как ни темна эта последняя фраза, но если она имеет какой-нибудь смысл, то означает решительный отказ от всякой по­пытки насаждать социализм посредством декретов «захватившего власть» тайного общества. Наконец, наш автор прямо заявляет, что вре­менное правительство должно пользоваться властью «разумеется, не для создания социалистического строя». Это, конечно, опять очень большая нескладица, потому что смешно социалистическое — хотя бы и временное — правительство, не пользующееся своею властью для со­здания социалистического строя. Но, как бы там ни было, очевидно, что г. Тихомиров серьезно убежден в том, что временному правитель­ству не нужно будет «ничего творить, а только разрешать силы, уже существующие в народе». Посмотрим же, к чему может привести гакого рода «разрешающая» деятельность.

Наш автор не объяснил, как долго протянется тот период временя, в течение которого временное правительство будет «организовать власть народных масс». Он не сообщил также, что означает эта орга­низация в переводе с мистического «наречия» его партии на литератур­ный русский язык. Ни одним словом не обмолвился он о том, каким образом правительство захватившей власть «партии Нар. Воли» — бу­дет заменено правительством, «народом выбираемым, контролируемым и сменяемым». Нам остается, поэтому, самим выбирать наиболее вероят­ную из всех возможных догадок. Восточные страны отличались до сих пор лишь дворцовыми революциями или такими народными движениями, в которых было очень мало сознательных политических действий. Чтобы сколько-нибудь наглядно представить себе вероятный ход русской рево­люции, мы, волей-неволей, должны предположить, что, при всей своей самобытности, она все-таки совершится хоть отчасти на западный ма-

306

Вообразим теперь, что, захвативши власть, «партия Народной Воли» останется верна обещаниям г. Тихомирова, и, ни к чему не при­неволивая русский народ, созовет его представителей в учредительное собрание. Допустим, что выборы произойдут при самых благоприятных для революционеров условиях, что к ним приступят лишь после «обес­печения экономической независимости народа», т. е. после экспроприа­ции крупных землевладельцев и предпринимателей. Допустим даже, что временное правительство установит сословный и классовый ценз и при­знает политическую правоспособность лишь за крестьянами, ремеслен­никами и пролетариями умственного и физического труда. Допустим, наконец, что временное правительство сумеет отстоять, а учредитель­ное собрание — упрочить «политическую независимость» народа. Это последнее будет делом тем более трудным, чем скорее настанет пред­сказываемый г. Тихомировым революционный момент; от того же г. Ти­хомирова мы знаем, что, даже при бессилии буржуазии, народоправле­ние возможно только в том случае, когда народ достаточно разоча­руется в самодержавии царей. Отсюда следует, что если ко времени ре­волюционного взрыва упомянутое разочарование не будет достаточно сильно, то не будет и народоправления, и совершившаяся революция может привести к политическому уродству, вроде древней китайской или перувианской империи, т. е. к обновленному царскому деспотизму на коммунистической подкладке. Но мы не будем пессимистами, при­мем в соображение, что Россия «едва ли может ждать», и предположим, что, ввиду такой крайности, наше отечество поторопится покончить с самодержавием. Мы до такой степени уступчивы, что готовы признать наилучший исход наиболее вероятным, готовы допустить, что у нас уста­новится самый чистый вид «народоправления», т. е. прямое народное за­конодательство. Мы опросим только, можно ли «ждать», что самодер­жавный народ немедленно положит «начало социалистической органи­зации России»?

307

Мы давно знаем, что

Da stellt ein Wort zur rechten Zeit sich ein,

но мы просим читателя вдуматься в значение слов социалистическая организация производства и для бóльшей наглядности представить себе вероятные решения на этот счет русского самодержавного народа.

Собрание представителей вынуждено будет апеллировать к его при­говору во всех важных законодательных вопросах.

Оно спросит его, одобряет ли и утверждает ли он совершённую временными правительством экспроприацию крупных собственников? И он ответит, конечно, утвердительно. Земля, рудники, заводы и фабрики будут признаны собственностью государства.

Но перемена собственника не означает еще перемены в организа­ции производства. Вопрос об экспроприации приведет к вопросу об эксплуатации конфискованных имуществ.

Самодержавному народу нужно будет организовать на новый лад все свое хозяйство, производство и распределение всех своих продуктов. Какой вид организации признает он необходимым? Выскажется ли за коммунизм большинство нашего крестьянства?

Этого не «ждет» и сам г. Тихомиров. Находясь на своей настоя­щей, или на недалекой от нее ступени развития, народ не захотел бы, да и не сумел бы устроить коммунистическое хозяйство.

Даже по отношению к хлебопашеству, народ, наверное, удержал бы ныне существующую организацию производства. На общественной земле хозяйство по-прежнему велось бы отдельными дворами. А мы знаем уже, к чему ведет это противоречие. Оно создает неравенство, способствует развитию товарного производства, а следовательно, и новых противо­речий, с ним неразрывно связанных. История разложения общины и воз­никновения различных общественных классов повторилась бы в новом виде и в более широком масштабе. Наши народники и народовольцы относят, обыкновенно, разложение общины на счет враждебного ей сословного и «классового» государства. Но после всего сказанного на этот счет в предыдущей главе, нам не нужно останавливаться на опро­вержении или — лучше сказать — на выяснении истинного смысла этого довода. Современная наука не оставляет ни малейшего сомнения относительно того, что неравенство возникает в первобытных общи­нах прежде, чем сами эти общины организуются в государство. Далекое

308

Повторяем, если бы у нас действительно установилось народопра­вление, то самодержавный народ на вопрос, — нужна ли ему земля и сле­довало ли отобрать ее у помещиков, — ответил бы: да, нужна, и ото­брать ее следовало. На вопрос же, нужно ли ему «начало социалисти­ческой организации» — сначала ответил бы, что он не понимает, о чем его спрашивают, а затем, с большим трудом понявши, в чем дело, ответил бы — нет, мне этого не нужно. А так как экспроприация круп­ных землевладельцев вовсе не равносильна «началу социалистической организации», то в результате захвата власти революционерами не было бы никакого социализма ¹). Вышло бы то, что невольно напророчил сам г. Тихомиров, говоря, что временное правительство воспользовалось бы своею властью «вовсе не для создания социалистического строя». Мы имели бы перед собой ту же самую сельскую общину, которую имеем и теперь. Вся разница свелась бы к тому, что эта община, имея при-

309

А дальнейшее самостоятельное развитие общины? Да ее развитие и заключается в ее разложении! Кто оспаривает это, тот должен до­казать противное, должен указать нам, если не исторические примеры перехода сельской общины в коммунистическую, то, по крайней мере, тенденцию к такому переходу, тенденцию, находящуюся не в головах наших народников, в а самой организации общины и во всей динамике ее земледельческого хозяйства. Мы знаем, где, как и почему первобыт­ные коммунистические общины превращались в общины отдельных до­мохозяев. Но мы не знаем, почему и как наша русская община перейдет в коммунистическую. Любя побеседовать подчас с народниками, мы не могли, конечно, остаться в неизвестности относительно того факта, что две-три общины завели у нас коллективную обработку полей. Отли­чившийся такою добродетелью хутор Грековка был одно время на устах решительно у всех «друзей народа» и своим примером разрешал, ка­залось, весь социальный вопрос в России. Но если бы крестьяне этого знаменитого хутора подверглись когда-нибудь преследованию за комму­нистические наклонности, то защитнику их нетрудно было бы доказать, что обвинитель ничего не смыслит в коммунистических учениях. От общественной обработки полей немногим ближе до коммунизма, чем от общественной работы на барщине или от «общественных запашек», вво­дившихся при Николае Павловиче с помощью штыков и розог. Как ни глуп был «незабвенный» император, но и ему не приходило к голову думать, что общественные запашки могут вызвать самостоятельное дви­жение общины к коммунизму. Центр тяжести вопроса заключается не в том, как работают домохозяева — вместе или по одиночке, а в том, существуют ли отдельные хозяйства, и стремятся ли они слиться в одно коммунистическое целое. Хутор Грековка не обнаружил такого стремления. Составляющие его домохозяева продолжали быть собствен­никами продуктов, обращаемых ими в товары. А раз они не уничто­жали товарного свойства своих продуктов, то можно математически до­казать, что сильнейшая тенденция этой общины клонилась в сторону капитализма, а отнюдь не коммунизма.