Фрейд был не единственным мыслителем, который относил так называемые превращения (и
заявления тех, кто их якобы переживал) на счет ментальной «истерии». Французский врач
Жан Мартен Шарко (1825–1893 гг.), которого иногда называют «отцом неврологии», также
признавал такую связь. Хотя в своих работах он не делает никаких специальных ссылок на
французские процессы над оборотнями, зато выдвигает предположение, что подобное
состояние может быть результатом «обострения» наследственных нервных болезней. В
качестве практикующего врача (а позже — профессора невропатологии) в госпитале
Сальпетриер — парижской больнице для бедных женщин — Шарко имел дело с множеством
случаев ярко выраженной истерии, причем часть его пациенток демонстрировали черты
животного поведения. Некоторые истории болезней таких женщин вполне могли бы подойти
под описание, если можно так сказать, «комплекса оборотня», и Шарко пытался помочь им,
используя сравнительно новую медицинскую процедуру — гипнотерапию. Он был одним из
первых врачей, использовавших гипноз для лечения психических заболеваний.
СТРАДАЛЬЦЫ
Исследования «комплекса оборотня» выдающимися учеными-медиками знаменовали
изменения во взглядах на это состояние. Прежде оно рассматривалось как намеренное злое
деяние, творимое колдунами и ведьмами ради удовлетворения своих темных нужд с помощью
магических средств типа поясов, плащей из волчьих шкур или специальных мазей. Авторы
«Молота ведьм» гремели проклятиями в адрес ведьм — прислужниц дьявола, нападавших на
ближних своих в обличье волков или других животных. Эпоха Просвещения изменила этот
взгляд и отвернулась от идеи преднамеренного акта колдовства или черной магии, которую
так поддерживала церковь. Оборотничество более не рассматривалось как отрасль черной
магии и обдуманный вызов Господу — скорее как невольное, непреднамеренное заболевание,
которое проявлялось почти случайным образом. Вервольфа теперь описывали как страдальца,
который борется с собственными превращениями, часто происходящими в ответ на восход
луны или употребление растения — такого, как волкобой. Как и в случае с вампиром, одного
укуса вервольфа достаточно, чтобы превратить его жертву в рыскающее чудовище, когда луна
вновь наберет полную силу.
Такое представление о невольном и часто болезненном превращении позже будет подхвачено
Голливудом и ляжет в основу ряда фильмов, которые, в свою очередь, усилят и упрочат его в
массовом сознании. В большинстве таких картин герой — это несчастный, тем или иным
образом подпавший под «заклятие вервольфа» (понятие, синонимичное идее болезни) и
принужденный становиться волком или волкоподобным человеком в ходе драматичной и
зрелищной трансформации. Столь разительное отличие обычно применяется для усиления
драматического эффекта между цивилизованным, благородным человеком и свирепым
ненасытным животным. Главная идея многих ранних фильмов на эту тему часто сводится к
попыткам отсрочить превращение или избавить от «заклятия» или «недуга» его носителя.
Когда XVIII век близился к концу, представление об оборотне более или менее
преобразилось: от «злодея» к «несчастной жертве». По мере того как общество постепенно
стало стараться понять своих отверженных, чудаков и инакомыслящих, образ оборотня
представился в куда более сочувственном свете.
Достарыңызбен бөлісу: