Бонгард-Левин Г. М. Древнеиндийская цивилизация. 2-е изд., перераб и доп.— М.: Наука. Издательская фирма «Восточная литература»
жүктеу/скачать 2.03 Mb.
|
- Бұл бет үшін навигация:
- Глава двенадцатая Индийский Макиавелли
- Все цитаты из «Артхашастры» даются по русскому изданию (М.-Л., 1959).
| Раздел седьмой (расаяна), касающийся разработки стимулирующих средств и вопросоь предотвращения старения организма, пользовался особой популярностью. Индийцы верили в практическое всемогущество лекарств, назначавшихся в этом случае; многие рекомендации раздела были явно почерпнуты из повседневного опыта: употребление молока, родниковой воды, очищенного масла, меда, исключение из пищи соли (бессолевая диета), специальные ежедневные физические упражнения. Существенным считалось и соблюдение правил нравственного порядка: долгая жизнь обеспечивалась лишь воздержанием, незлобивостью, душевным покоем и т. п. Наконец, последний раздел был посвящен проблемам сохранения половой способности у мужчин (ваджи-карана-тантра) и избавления от бесплодия. Потеря потенции считалась чрезвычайно опасной для общего состояния организма, поэтому постоянно подчеркивалась разрушительная роль любых сексуальных эксцессов и польза умеренности.
Отношение индийцев к вопросам лечения конкретных заболеваний выявляет убеждение, что только весь комплекс физических, психологических и умственных состояний человека определяет его здоровье или нездоровье. Можно сказать, что индийская медицина никогда не впадала в «узкий физиологизм», типичный для врачебных школ античности и возродившийся во всех позднейших формах западной медицинской науки (преодоление его началось уже в новейшее время). Врач из Индии обязан был знать психологию, ботанику, биологию, фармакологию, химию и т. п. Лечение болезни не прекращалось с выздоровлением: лекарь должен был продолжать наблюдение за пациентом и дальше, чтобы обеспечить полное восстановление функций организма, гарантирующее здоровое долголетие. Физиологические теории индийцев базировались, как отмечалось, на практических наблюдениях и демонстрировали свойственный раннему этапу науки дух наивного материализма. Взгляды, отраженные в их трактатах, в известной мере параллельны воззрениям греков, хотя, судя по всему, речь идет об общих особенностях развития мысли, а не о каких-либо влияниях или заимствованиях. Древнеиндийские ученые полагали, что в основе человеческого организма лежат три главных первоэлемента, которыми определяются и его функции: ветер (ваю), желчь (питта) и флегма (капха). Их отождествляли с принципами движения, огня и размягчения. В соответствии с принятой в упанишадах концепций единства индивидуального организма и вселенной все три элемента имеют как собственно органический, так и космический аспект. Ветер в природе — носитель света, прохлады, распространяющегося в пространстве звука, быстро несущихся потоков; будучи невидимым, он таит в себе непостижимые разумом могущественные тайные силы. Внутри тела он «заведует» системами, связанными с движением: кровообращением, пищеварением, выделением и обменом веществ. Вместе с тем «ветер» может стать и причиной значительной опасности: ускорение (или замедление) «движения веществ» мгновенно нарушает всю нормальную жизнедеятельность. «Желчь» представлена в природе огнем, в организме она обусловливает «естественное тепло» и поддерживает равномерную температуру тепла. Она же обеспечивает деятельность сердца, являющегося, по индийским понятиям, главным источником тепла. Флегма в природе и в человеке ассоциируется с всевозможными «мягкими» веществами (например, семя); ее сравнивают со смазочным маслом, покрывающим твердые субстанции. Согласно медицинским трактатам, действительно гармоническое сочетание трех элементов наблюдается лишь у немногих людей. У большинства преобладает один из них, но это, как правило, еще не влечет заболевания. Если же вследствие неправильного режима, дурного питания, неблагоприятных жизненных обстоятельств, климата и т. п. один из них достигает чрезмерного развития, наступает состояние болезни. Врач возвращает здоровье, приводя все три элемента в необходимое равновесие. Данная теория была не единственной и не рассматривалась в качестве неоспоримой истины. Границы между «сферами действия» отдельных элементов были здесь весьма расплывчаты, а объяснения происхождения различных заболеваний на основе приведенной схемы оказывались нередко запутанными и противоречивыми. К тому же в этой теории почти не оставалось места для внешних возбудителей болезни; несмотря на то что ее приверженцы говорили об укусах змей и влиянии климата, они, по сути, отрицали роль заражения. Инфекция выступала совершенно незначительным фактором; возникновение болезней было строго детерминировано внутренними процессами в самом организме. Такая крайняя точка зрения, очевидно, противоречила материалам непосредственных наблюдений и делала общие построения этой медицинской школы малоупотребительными. Тем не менее значение «теории трех элементов» не следует преуменьшать. То была первая в истории индийской науки попытка не только собрать воедино опыт, накопленный за много веков существования народной медицины, но и представить его в виде более или менее стройной теоретической системы. Древнеиндийские лекари считали, что «теплота внутри тела» — важный момент его жизнедеятельности (об этом говорили и сторонники «грех элементов»). Тепло возникает в процессе пищеварения и правильного обмена веществ. То, что непосредственно усваивается организмом из пищи, — «живительные соки» получили в индийской медицине название раса. Она движется по 24 каналам, проходит сквозь печень и селезенку, окрашивается в красный цвет, превращается в кровь (явное указание на роль селезенки как кроветворного органа). Из крови возникают «пять основ организма» (дхату) — плоть, жир, кости, костный мозг, семя. Помимо дхату в организме в зависимости от количества и качества пищи, возраста, размеров тела и физических условий жизни образуется и моля (выделения, букв. «грязь»). Нормальный организм характеризуется стабильным соотношением между дхату и маля, болезнь означает нарушение этого равновесия. Лечение в таких случаях выражается во всевозможных видах очищения, диете, использовании лекарств и кровопускании. В трактатах встречаются и размышления на тему о природе наследственности. Впрочем, эти представления индийцев сильно окрашены влиянием доктрины санкхья. Каждый индивидуум несет в себе элементы трех гун, но одна из них непременно является преобладающей. (Очевидная аналогия, конечно, не случайна; взаимосвязь научных и философских идей отличает не только архаические культуры.) Непосредственно соотношение свойств заложено в семени, через которое оно передается потомству. Таким образом, индийцы в известной мере предвосхитили некоторые положения современной теории наследственности. Разумеется, в своих воззрениях в данной области они отправлялись от концепции кармы, но в научных трактатах пытались примирить ее с данными практических наблюдений: физические и психические особенности личности в значительной степени обусловлены наследственностью, заложенной в семенном веществе (биджа); что же касается кармы, то она представляет собой отражение жизни предшествующих поколений, передаваемое той же наследственностью. Болезнь, постигшая человека, воспринималась не как наказание за грехи, совершенные в прошлом рождении, а как естественный результат каких-либо физических недугов, которыми страдали его предки. Классификации болезней, встречающиеся в медицинских сочинениях, основаны на изложенной выше теории «трех элементов тела». Наиболее тяжелые и неизлечимые заболевания связывались с одновременной трансформацией их всех. Выделялись три различные причины нарушения естественного равновесия. Согласно «Сушрута-самхите», первой, считавшейся, кстати, самой распространенной, были патологические изменения внутри самого организма. В этом вопросе подход индийцев оставался полностью рациональным: отклонения объяснялись либо наследственностью («болезни, передаваемые через сперму»), либо повреждениями организма матери во время беременности, либо неправильным и неблагоприятным для здоровья образом жизни самого человека. Вторая причин — «внешние обстоятельства». Под ними понимались влияние климата, ненормальные условия существования, травмы, отравления, укусы змей и т. д. Наконец, третья причина — действие сверхъестественных сил — богов и демонов, а также тех естественных явлений, природа которых оставалась неясной («Сушрута» причисляет к ним стихийные бедствия — наводнения, засуху и т. п.), и еще неизбежных процессов. Речь идет о старении человеческого организма и о вызываемом этим перерождении его частей и функций. Рассуждения «Чарака-самхиты» более рационалистичны. Первые две «причины заболевания» совпадают с описанными в «Сушруте», третьей же называются разнообразные расстройства психики. По-видимому, традиционная идея демонического происхождения помешательства отвергалась автором трактата, тем не менее и он сохраняет за душевными болезнями особое место, не включая их в число «внутренних нарушений». Казалось, сказанное позволяет предположить, что трактат Чараки хронологически «младше» «Сушруты», в действительности же можно говорить о двух параллельно существовавших медицинских традициях. Школа Чараки, разумеется, не была атеистической, но для нее характерен более конкретный, практический подход к проблемам возникновения и лечения болезней. Приведенные классификации отвечали на вопросы о причинах заболеваний в общей форме, в каждом же отдельном случае врач должен был определить характер болезни, исходя из имеющихся симптмов. Проблемам диагностики уделяется внимание во всех медицинских трактатах, причем здесь между ними нет заметных разногласий. При исследовании организма пациента врачу надлежало учитывать его возраст, физические особенности, привычки, условия жизни, профессию, специфику местности, из которой он происходил, рацион, тщательно осматривать больного, кожу и волосяной покров, выделения, проверять чувствительность к различным раздражителям, силу мышц, голос, память, пульс. «Чарака-самхита» предписывает даже в необходимых случаях изучать каплю взятой у пациента крови, перечисляются и некоторые методы активного воздействия на организм с целью на короткий срок обострить болезнь, дабы иметь возможность выявить ее симптомы (ср. метод провокации в современной медицине). В последних выделяли три типа: указания на скрытую болезнь, сопутствующие признаки уже наблюдаемого заболевания, симптомы, которым предстоит развиться в будущем. К лечению разрешалось приступать только тоща, когда все возможное в распознавании болезни было сделано. Основой терапии являлось применение разнообразных лекарств. Ко времени составления трактатов запас знаний в этой области значительно увеличился. Лекарства изготовлялись из растений, минералов и продуктов животного происхождения. Как и в древнейший период, самыми ценными считались травы, однако теперь это объяснялось не их магическими свойствами, а большим по сравнению с другими лекарственными веществами диапазоном действия. В «Чараке» упоминаются 64 средства минерального происхождения и 177 — животного, в «Сушруте» — соответственно 64 и 57. Из минералов чаще всего применялась ртуть, рекомендовавшаяся при самых различных заболеваниях; большое место в лечении занимали благородные металлы: очевидно, сказывалось религиозное преклонение перед ними, свойственное ведийской эпохе. Важно, что в трактатах предлагается назначать те или другие лекарства только после детального изучения индивидуальных особенностей организма больного, поскольку в отдельных случаях даже вполне проверенные средства могут оказаться противопоказанными. При глазных заболеваниях употреблялись специальные капли и мази, кожу лечили особыми притираниями. Одним из методов лечения были ванны — солнечные, грязевые, водные. В воду в этих случаях добавляли мышьяк в антисептических целях. Медицинские сочинения содержали предписания и в области гигиены. Категорически запрещалось чихать в общественном месте, носить грязную одежду, пить недоброкачественную воду и пользоваться ею при омовении, засорять колодцы. В этих свидетельствах, однако, отражаются скорее идеи медицинской науки того времени, нежели действительное положение вещей. В населенных пунктах царила скученность, а сами условия жизни были весьма далеки от идеалов, проповедуемых в трактатах. Несомненный интерес представляют сведения о положении врачей в индийском обществе и о предъявляемых к ним этических требованиях. Подобно людям других профессий, медики уже в древний период составляли отдельную касту, занимавшую относительно невысокое место на иерархической лестнице. Несмотря на это, врачам всюду оказывали большое уважение. После окончания учения начинающий лекарь выбирал узкую специальность, но обязан был разбираться во всех остальных разделах аюрведы. Свои первые шаги он делал под наблюдением учителя и только после «стажировки» мог работать самостоятельно. Трактаты постоянно подчеркивают, что кроме хорошего знания теории и практики настоящий врач должен обладать рядом нравственных достоинств: честностью, бескорыстием, смелостью, самообладанием, ведь медицина требует от человека большей моральной стойкости, чем другие профессии. Долг перед пациентом надлежет ставить выше личной заинтересованности. Истинный врач должен относиться к любому из них с полной беспристрастностью (отказать в помощи допустимо лишь уголовному преступнику). В случае неизлечимой болезни лекарь обязан честно признать бесплодность своих усилий. Знаменательно, что в древней Индии уже существовало понятие врачебной тайны: сведения, получаемые от больного, не разглашались, если они могли произвести тяжелое впечатление на близких ему людей. Отметим также, что врач не должен был сообщать пациенту о тех своих наблюдениях, которые способны были бы отрицательно повлиять на его душевное состояние и таким образом усугубить недуг. Психологическое воздействие на больного всегда считалось важным фактором в лечении. Медику рекомендовалось постоянно совершенствовать свои знания, обсуждать методы лечения с коллегами, участвовать в научных дискуссиях. Конечно, подобные указания рассчитаны на «идеального» врача, но сама разработка их говорит о высоком уровне медицинской мысли. Не удивительно, что Чарака и Сушрута остались основными авторитетами в этой области и на протяжении средних веков и оказали большое влияние на культуру мусульманского мира. «Чарака-самхита» была переведена на персидский и арабский языки и широко использовалась Ибн Синой в его «Каноне медицинской науки». Древнеиндийская аюрведа помимо разделов, трактующих болезни людей, включала также и ветеринарию. Формально лечение животных никак не было отграничено от обычной медицины: большинство трактатов упоминает и о способах борьбы с болезнями скота, прежде всего коров. Желудочные заболевания, потеря молока — вот темы многих описаний в специальных частях медицинских сочинений. Эта сфера знаний имела большое хозяйственное значение, и не удивительно, что ей отводилось заметное место. В средние века появляются работы о лечении лошадей и слонов, в арабских переводах они распространились затем на всем Ближнем Востоке. Нет сомнения, что такого рода труды продолжали традицию, зародившуюся еще в древности. По крайней мере один трактат, «Самхита Шалихотры», посвященный уходу за лошадьми и их лечению, был создан в первые века нашей эры; он сохранился в отрывках, но его позднейшая редакция дошла до нас полностью в санскритском оригинале и в переводе на арабский. Собственно индийские сведения о медицине дополняются свидетельствами греческих авторов. Рассказывая о «мудрецах» Индии, Страбон (следовавший, очевидно, за Мегасфеном) сообщает, что тамошние врачи «лечат болезни главным образом пищевым режимом, а не лекарствами. Среди лекарств же больше всего ценятся мази и пластыри». Ссылаясь на Онесикрита, он специально подчеркивает, что «софисты» (т. е. философы) изучают и происхождение различных болезней. Далее отмечается, что «любой богатый дом открыт» для этих учителей. Подобные данные, несмотря на их фрагментарность, весьма ценны, и прежде всего потому, что относятся к довольно раннему времени. Они показывают, что уже в ту отдаленную эпоху у индийцев существовала наука врачевания. Не случайно и упоминание диеты: у них режиму уделялось намного большее внимание, чем у греков. Любопытно отметить также некоторые моменты сходства между медициной Индии и физиологическими теориями античности, достигшими особого развития в трудах Гиппократа и разрабатывавшимися затем в сочинениях Галена и ряда медиков средневековья. Как и в Индии, в Греции пользовались известностью несколько школ. Первая из них, книдская, занималась в основном дифференцированным описанием отдельных заболеваний и их диагностикой, не пытаясь создать концепцию строения человеческого тела и причин возникающих в нем патологических изменений (практические заслуги этой школы были, впрочем, весьма велики). Вторая, кносская, к которой принадлежал великий Гиппократ, полемически заостряла свои разногласия с представителями книдской школы. Здесь акцент делался на общем состоянии организма, его всестороннем исследовании, болезнь анализировалась в связи с комплексом симптомов и индивидуальными особенностями пациента. Именно здесь были заложены основы клинической медицины. Принципы кносской школы, в конечном итоге оказавшиеся преобладающими, близки тенденциям индийского врачевания. Еще большее сходство наблюдается во взгляде на строение человеческого организма. Гиппократ также говорит об «элементах тела»: крови, слизи, черной и желтой желчи. Параллель с трехчленным делением ранней индийской медицины (ветер, иногда трактуемый как кровь, желчь и слизь) не может не броситься в глаза. Не менее поразительны аналогии при объяснении возникновения заболеваний. Гиппократ писал: «Тело человека содержит в себе кровь, слизь и желчь — желтую и черную; из них состоит природа тела, через них оно и болеет, и бывает здоровым. Бывает оно наиболее здоровым тогда, когда эти части соблюдают соразмерность во взаимном смешении, з отношении силы и количества и когда они наилучше перемешаны. Болеет же тело тогда, когда какая-либо из этих частей будет или меньше, или больше...» («О природе человека»). Те же идеи развиваются в «Книге о ветрах», приписываемой Гиппократу (согласно другой точке зрения, это труд одного из его учеников). Тела людей и животных, говорится там, насыщаются пищей, питьем и дыханием (пневмой). «Дыхание внутри тела именуется ветром, в вне тела — воздухом. Воздух — величайший властитель всего и во всем». Здоровье порождается равномерным движением ветра в теле, болезнь — нарушением этой равномерности: «Болезни едва ли могут происходить из другого источника, чем когда воздух или в большем, или в меньшем количестве, или более сгущенный, или пропитанный болезнетворными миазмами входит в тело». Характерно, что мысль о главенствующей роли ветра в жизни организма проводится во всех индийских медицинских трактатах. Нет ничего странного, что она получила в Индии столь значительное распространение: «жизненное дыхание» — прана было провозглашено основой всякого существования уже в упанишадах. В Греции намеки на подобную теорию появляются впервые в V в. до н. э. у Анаксимена. Судьба ее в обеих культурах была до известной степени параллельной, представление о пране-пневме было принято религиозными течениями и в Индии, и в восточном Средиземноморье. Гиппократ наряду с индийскими врачами может считаться зачинателем особой науки — так называемой антропогеографии, изучающей влияние местности, климата и смены времени года на организм. «Формы людей и нравы отражают природу страны... ведь вместе с временами года изменяются и болезни людей» (Гиппократ. «Трактат о воздухе, водах и местности»). Такую же мысль встречаем и в других трактатах: «Те, которые хотят лечить хорошо, должны наблюдать болезни в связи с образом жиз^ ни обитателей города и увидеть их землю». \ Сходны и представления о наследственности и врачебной этике: «От лысых рождаются лысые, от голубоглазых — голубоглазые, от уродливых — наичаще уродливые. То же относится и к прочим формам» («О воздухе...»). Гиппократ считал, что медик должен быть хорошо образованным человеком, обладать широким взглядом на вещи и высокими моральными качествами: «Нужно перенести мудрость в медицину, а медицину в мудрость. Ведь врач-философ равен богу...» Ему надлежит презирать наживу, тщеславие, суеверия, быть чутким к больным, скрывать от них то, что может ослабить волю к выздоровлению, соблюдать врачебную тайну (здесь греческие и индийские наставления совпадают почти дословно). Все сказанное позволяет ставить вопрос о возможности влияния одной медицинской традиции на другую. Действительно, общение двух культур частично наметилось уже в ахеменидский период, когда Иран выступал связующим звеном между Индией и греческой цивилизацией. С походом Александра контакты еще более укрепляются. Это не дает, однако, основания для решения вопроса о приоритете той или иной культуры в разработке медицинских идей, хотя допустимо предположить, что в первые века нашей эры индийское влияние становится весомым фактором в развитии античной медицины. (Так, известный римский врач Цельс — ib. — ссылается на индийские врачебные руководства и использует ряд их положений.) Правильнее говорить о том, что архаические корни центральных представлений в обеих традициях (упанишады в Индии, досократовская натурфилософия в Греции) указывают на многовековое параллельное развитие знания в Индии и Средиземноморье, причем сближение цивилизаций, несомненно, привело к их взаимному обогащению. Воздействие индийской медицины прослеживается в Центральной и Юго-Восточной Азии. Открытая в Восточном Туркестане «Рукопись Бовера» представляет собой собрание санскритских текстов по медицине. Сохранилось немало переводов врачебных сочинений на кучанский и хотано-сакский языки. Отдельные индийские средства упоминаются даже в японских трудах раннего средневековья. В некоторых санскритоязычных надписях в Камбодже (XIII в.) перечисляются лекарства, встречающиеся уже в индийских трактатах, и упоминается Сушрута. Традиции индийской науки легли в основу тибетской медицины, столь популярной ныне на Западе. На тибетский переводились санскритские сочинения, изучение которых стало обязательным для буддийских монахов. Одно из таких сочинений («Амритахридая») было переведено с тибетского на монгольский язык. Глава двенадцатая Индийский Макиавелли Широко распространенный в индологии XIX в. тезис о всепроникающей религиозности и мистическом характере древнеиндийской цивилизации обосновывался, в частности, отсутствием сочинений чисто светского содержания: в поле зрения западных ученых попали прежде всего религиозные и религиозно-философские трактаты. Поэтому, когда в начале нашего столетия индийский ученый Р.Шамашастри открыл и опубликовал трактат «Артхашастра» («Наука политики», или «Наука о достижении полезного»), это вызвало истинный переворот в сложившихся представлениях. Местная традиция упорно приписывала трактат Каутилье, который в ряде источников упоминался как главный министр маурийского царя Чандрагупты. Следуя этой версии, ученые относили памятник к концу IV в. до н. э. В европейской науке данная точка зрения не получила признания, была предложена более поздняя датировка: первые века нашей эры. Спор о времени возникновения «Артхашастры» продолжается и в настоящее время, но независимо от его разрешения ясно, что создатель сочинения (или окончательный редактор) был выдающимся мыслителем своей эпохи. Не случайно, судя по литературе, древние индийцы ставили его в один ряд с Панини (великим ученым, создателем первой санскритской грамматики) и считали основателем науки о государственном устройстве как отдельной отрасли знания. Жизнь Каутильи, или Чанакьи (так некоторые источники именовали главного министра Чандрагупты), породила множество легенд. Уже в раннее средневековье бытовали целые циклы сказаний о Чандрагупте и Чанакье, причем не только индуистские варианты, но также буддийские и джайнские. О распространенности легенд может свидетельствовать тот факт, что известный древнеиндийский драматург Вишакхадатта посвятил им свою драму «Перстень Ракшасы» («Мудраракшаса»). Во всех этих сказаниях Чанакья предстает умным и хитрым политиком, обладающим чертами блестящего государственного деятеля. Именно ему традиция приписывает главную роль в ниспровержении царя Нанды и утверждении на престоле первого правителя династии Маурьев. По преданию, Чанакья происходил из известного брахманского рода. Появлению его на свет предшествовало знамение, предрекавшее необычную судьбу, — стать царем или ближайшим советником правителя. Когда младенец превратился в юношу, он легко постиг секреты всех наук и направился в столицу империи Паталипутру, ко двору могущественного, но ненавидимого народом за алчность царя Нанды. Ученый брахман так явно превосходил правителя в знании шастр — «священных законов», что навлек на себя его неудовольствие. Царь, чье самолюбие было больно задето, даже изгнал его из собрания. Чанакья поклялся отомстить Нанде и свергнуть его с престола. Он долго скитался по стране, вынашивая планы борьбы с недругом, мечтал собрать сильную армию и потому занялся алхимией, дабы, узнав секрет получения золота и разбогатев, нанять и вооружить отряды солдат. Тогда-то, по традиции, он встретился с юным Чандрагуптой — выходцем из влиятельного кшатрийского клана Мориев, в котором сумел разглядеть достойного претендента на престол. Несколько лет Чаиакья и Чандрагупта провели вместе в Таксиле. Здесь под руководством своего наставника будущий правитель обучался различным наукам, в том числе военному делу и искусству управления страной. Согласно легендам, первая предпринятая Чанакьей попытка свергнуть Нанду окончилась неудачей: он направил войска в центр страны, оставил фланги незащищенными и тем дал возможность противнику окружить армию. Однако честолюбивый брахман не пал духом и начал готовиться к новому походу, разработав остроумный стратегический план: постепенно окружить столицу, последовательно тесня врага, ослабить его склы и окончательно разбить в завершающей битве. Чанакья заручился помощью другого влиятельного правителя, Парваты, которому в случае победы была обещана половина царства. В процессе осуществления своего замысла будущий министр проявил себя не только искусным, но и коварным политиком: когда объединенная армия нанесла войскам Нанды решительное поражение, Парвата по распоряжению Чанакьи был отравлен. Чандрагупта стал единственным властителем огромной империи. Легенды о жизни и деяниях «мудрого политика» пользовались популярностью даже в позднее средневековье, их пересказывали в своих сочинениях выдающиеся писатели Сомадева (XI в.), Кшемендра (XII в.), джайнский автор Хемачандра (XII в.). «История Чанакьи» вышла и за пределы Индии: созданная в Х в. на Ланке «Махавамса-тика» воспроизводит ее с теми же подробностями, что и большинство собственно индийских текстов. Этот герой упоминается и в средневековых непальских сборниках. У античных авторов, сохранивших немало сведений о Чандрагупте, прямых упоминаний о Чанакье нет. Примечательно, однако, что некоторые эпизоды из его «жизнеописания» отражены в их сочинениях, но главным действующим лицом в эпизодах выступает Чандрагупта (по-видимому, два образа в поздних передачах слились воедино). Учитывая огромную «известность» Чанакьи в индийской традиции, не следует удивляться, что наиболее значительный политический трактат древности приписывали именно ему. Кроме того, показательно, что многие идеи «Артхашастры» служат как бы теоретическим продолжением тех принципов, которыми, согласно преданию, руководствовался «мудрый министр» в своих практических действиях. Создание «Артхашастры» не было случайным явлением, а завершало длительный период развития индийской политической мысли. Трактат открывается следующими словами: «Это единое руководство политики составлено на основании извлечений из большей части тех руководств по политике, которые были созданы древними учителями с целью овладения землею и для ее охраны» . Представляется несомненным, что его авторы имели множество предшественников и опирались на их сочинения. В трактате упомянуто 15 имен теоретиков политической науки, живших «до Каутильи»; их труды до нас не дошли, но, очевидно, существовали; по мнению Т.Траутмана — видного современного исследователя «Артхашастры», подлинными ее авторами были «предшественники Каутильи». Произведение Каутильи (будем условно так именовать его создателя) весьма велико по объему. Оно состоит из 15 «книг» и посвящено различным вопросам государственного устройства и политики. Это своего рода универсальное руководство по самым разнообразным вопросам «науки государственного управления», рассматривающее ее аспекты чрезвычайно детально. Некоторые «рецепты» Каутильи можно соотнести с практикой древнеиндийских правителей и реальными условиями жизни Индии того времени (на что указывают свидетельства Мегасфена, материалы эпиграфики, археологии и т. д.), но в целом «Артхашастра» не столько отражает политические установки какой-то конкретной страны, сколько рисует некое идеальное государство, представление о котором сложилось в умах ряда мыслителей, сделавших политику объектом своих рациональных и логически последовательных изысканий. Причем «идеальность» государства «Артхашастры» особого рода; это не утопия, а, скорее, рациональное обобщение черт конкретных государств, которые были известны авторам трактата. Не случайно, что текст построен в рекомендательной форме. В первой книге «Артхашастры» излагаются сведения, относящиеся непосредственно к царю, — как следует рационально планировать занятия государственными делами, даются советы о взаимоотношениях царя с сыновьями, приводится описание необходимых мер для личной охраны. Кроме этого предлагаются рекомендации, которым надо следовать при выборах домашнего жреца, советников, других служащих, ближайшего окружения царя, а также различные методы их проверки, описываются «группы тайных агентов», отправляемых в соседние царства, сведения о деятельности послов и т. д. Вторая книга, наиболее крупная, преимущественно касается экономических и административно-управленческих вопросов и содержит много конкретных сведений о различных областях хозяйства. Политика в понимании Каутильи охватывала не только сферу войны и отношений с соседями, но и всю совокупность проблем экономики. Судя по трактату, принципы деятельности политической власти прежде вего определялись состоянием материального производства и условиями жизни общества, «Учение о хозяйстве» рассматривалось как одна из основ, которыми должен руководствоваться правитель. Каутилья критикует своих предшественников, игнорировавших варту (хозяйственные вопросы) и не включавших ее в круг главных проблем. Он же уточняет и само это понятие — учение о земледелии, скотоводстве и торговле. «Благодаря варте „Артхашастры" царь подчиняет себе сторонников и врагов через казну и войско». Все цитаты из «Артхашастры» даются по русскому изданию (М.-Л., 1959). Изложение хозяйственных и административно-управленческих проблем не носит, однако, абстрактно-отвлеченного характера. Главная цель развития экономики — увеличение доходов царя и царства (в форме налогов, пошлин и других сборов). Обеспечение этих доходов логически связано действиями администрации, осуществляющей непосредственно их сбор. Поэтому большая часть II книги представляет собой изложение рекомендаций представителям государственного аппарата, которые контролировали сбор и хранение материальных средств. Описывая специализации служащих (например, «надзиратель за рудниками», «надзиратель за пошлинами»), Каутилья включил в текст много ценных конкретно-хозяйственных сведений, особенно интересных для историков. Некоторые материалы исследователи использовали для обоснования точки зрения о датировке трактата первыми веками нашей эры (скажем, упоминания александрийского коралла и китайского шелка). Специальная книга посвящена юридическим проблемам, связанным с заключением брака, наследованием, правами на движимое и недвижимое имущество, вкладами и закладами; в ней подробно говорится о положении работ и работников (эти сведения особенно важны для изучения социальной истории), наконец, о наказаниях за различные проступки. Четвертая книга, озаглавленная «Об устранении препятствий на пути к общественному порядку», повествует о надзоре за ремесленниками и купцами, мерах борьбы против стихийных бедствий, наблюдении над работой отдельных «ведомств», перечисляет опасности, угрожающие благополучию жителей и государства в целом (наводнение, засуха и т. п.). Дух конкретности и практицизма, пронизывающий «Артхашастру», выражается, в частности, в том, что здесь даются рекомендации, объясняющие, как надлежит поступать населению при различных бедствиях: «В период дождей жители деревень, расположенных на берегах рек, должны в течение времени наводнений устроить свои жилища поодаль. Они должны обзавестись досками, камышами и лодками». И далее: «Если кто-нибудь уносится водой, то его надлежит спасать при помощи бутылей из тыкв, мелких лодок, звериных шкур, стволов деревьев и плетений из канатов. Если утопающему не приходят на помощь, то взимается штраф... за исключением случаев, когда не имеется плавучих средств». Упоминая о таком распространенном явлении, как пожар, Каутилья предупреждает, что «сельские жители должны быть снабжены основными противопожарными принадлежностями». Для предотвращения пожаров предлагается снабжать специальными инструментами городских чиновников. Так же детально рассматриваются и меры борьбы с эпидемиями. Значительная часть книги посвящена суду и ведению следствия. Здесь тщательно разбираются признаки, по которым можно определить преступника, поводы к задержанию подозрительных лиц, организация допроса и др.; подробно говорится о наказаниях за различные преступлений (от мелкого воровства до убийства). Пятая книга рассказывает о мерах по устранению неугодных (или «изменнически настроенных») сановников, содержит рекомендации, касающиеся поведения служащих, сведения о их содержании. Особенно интересна глава, где дается своего рода модель ситуации, которая может возникнуть при наследовании трона, смены одного царя другим. Основным действующим лицом и, по существу, организатором коронации наследника является царский помощник (аматья), который в тексте наделен чрезвычайной властью. Ему приходится устранять иных претендентов, покорять соседей, успокаивать знать, разными путями обеспечивать единство государства в период междуцарствия. Даже те скудные сведения о политической истории древней Индии, которые у нас есть, позволяют судить, насколько трудными были такие моменты. И наиболее могущественные цари (Ашока, Чандрагупта II) прежде всего вынуждены были подавлять внутреннюю оппозицию, избавляться от конкурентов. Чрезвычайно важной является VI книга трактата, содержащая общие положения о государстве и межгосударственных отношениях. Здесь приводятся традиционные характеристики «элементов» государства (согласно популярной древнеиндийской концепции, оно состояло из семи «элементов», или «членов»: «царь, министр, сельская местность, город, казна, войско и союзник»). Среди «идеальных» качеств правителя называются щедрость, справедливость и верность слову. Говорится также об «идеальных» особенностях местности, наиболее пригодной для развития процветающего хозяйства. Описание такой местности одновременно может служить указанием на те меры, которые надлежит принимать правителю для процветания своего царства: осушать болота, проводить дороги, разрежать леса и ограждать население от диких зверей. Цель внешней политики, сформулированная в «Артхашастре», — расширение власти царя над все более обширным кругом правителей — реализовывалась посредством применения традиционных методов (гуна), подробно рассматриваемых з VII книге трактата. Их обычно выделялось шесть: мир, война, поход (движение), выжидательное положение (стояние), поиск помощи и двойственная политика. Впрочем, уже ко времени создания «Артхашастры» существовало мнение, что все шесть методов сводятся к двум основным: миру и войне. С этим мнением мудреца Ватавьядхи полемизирует Каутилья. Различные виды мирных соглашений (в большинстве случаев неравноправные) подразумеваются под первым, самым важным методом политики: «Если цари достигают взаимного доверия, то возникает мир, мирный договор, соглашение». Указывается на два способа скрепления заключенного договора: посредством клятв или залогом и поручительством. Формулы мирного договора, приводимые в тексте, возможно, воспроизводят старинную традицию. «Мы заключили мир, — так цари в древности заключали договоры, касаясь огня, воды, борозды на поле, кома земли... говорили: „Пусть они убьют или покинут того, кто нарушит клятву"». Но Каутилья, кратко упомянув ритуал принесения клятв, главное внимание уделяет обсуждению более практичного метода — взятия заложников. «Мир» в «Артхашастре» вовсе не означает долгого или постоянного сосуществования государств. Он рекомендовался лишь как наилучшее средство для победы над более сильным врагом. В тексте проповедуется последовательный практицизм, не сдерживаемый никакими моральными принципами. После замирения можно «наносить вред делам другого, используя его начинания» в хозяйственной деятельности, привлекать «тайных агентов», переманивать «нужных» людей партнера по договору (служащих, знать, союзников). Царь, находящийся в состоянии примирения, должен также ожидать, что партнер будет разгромлен другим (чему рекомендуется содействовать) или что его дела придут в упадок сами из-за внутренних противоречий в государстве. Приведем для примера одну из таких рекомендаций по заключению примирения. Когда царь атакован объединенными врагами, ему надлежит говорить наиболее сильному из них: «"С тобой я заключу мир. Вот золото, и я стану твоим союзником. У тебя будет двойная выгода. Тебе не следует в ущерб себе способствовать успеху этих своих врагов, принимающих вид друзей. Ведь они, достигнув успеха, тебя же одолеют". Или же он должен способствовать раздорам, говоря: „Как только я, не представляющий для тебя опасности, буду ими разбит, они, объединившись, воспользовавшись удобным случаем или твоей бедой, разгромят тебя. Ведь сила смущает дух, так уничтожь их силу". Когда внесет раскол, пусть, помогая наиболее сильному, воюет со слабыми, или же оказывает поддержку слабым против сильного...» Вторым по значению традиционным методом внешней политики является война, нередко в древнеиндийской «политической» литературе получавшая негативные характеристики. Нужно учитывать, что это касалось лишь такой войны, в которой победа не была обеспечена иными, дипломатическими или «тайными» средствами. Война считалась крайним средством, когда уже испробованы все другие. Царю рекомендовалось достигать побед без сражений, ибо подчинение мирным путем требует меньших сил и средств. Многочисленные прославления войны, сражений, доблести царей и воинов не вступают в противоречие с мыслью о стремлении избежать открытого столкновения. И даже война, закончившаяся победой, по «Артхашастре», имеет отрицательные стороны — потери, расходы, а также то, что царь с войском вынужден покинуть на некоторое время свою страну, что ослабляет и без того непрочные связи между составными частями государства. Остальные «методы» производны от двух основных: «поход» (движение) — непосредственные военные действия; «выжидательное положение» — выжидание наиболее удобного момента для нападения; «двойственная политика» — мир или война в зависимости от обстоятельств. Восьмая книга, составленная в форме своеобразного логического диалога и названная «О бедствиях в государстве», содержит полемику Каутильи с другими представителями «политической науки» и лишний раз свидетельствует о существовании большого числа разнообразных школ и авторитетов в этой области. Здесь подробно анализируются различные виды «беспорядков», угрожающих государству, и прежде всего связанных со злоупотреблением властью. Говорится о беззаконии сборщиков налогов, о том, как «собственное же войско... притесняет страну чрезмерными насилиями и поборами», как пограничная стража «наносит вред торговле тем, что похищает имущество через подосланных ею же воров и взимает чересчур большие пошлины». Упоминаются некие «объединения, причиняющие зло воровством и грабежом», а также разбойники, «которые действуют ночью, устраивают засады, представляют опасность ... грабят деньги сотнями и тысячами и приводят в волнение богатых людей». По мнению некоторых, сообщает автор трактата, даже дикие лесные племена, совершающие опустошительные набеги, не так опасны для страны и вызывают меньше страха, чем «разбойники» (т. е. внутренние смутьяны). Много трудностей доставляет правителю его войско, готовое к восстанию или измене. Каутилья предлагает немало советов, призванных дать возможность избежать подобных бед, и это указывает на типичность такого рода столкновений ч его время. Среди невзгод, могущих постичь государство, особое место отведено голоду: «Он есть бич всей страны и приводит к гибели всех живущих», Будучи сторонником сильной власти, министр лучшим средством спасения от всех внутренних зол считает наказание. Во многих источниках политика вообще именуется данда-нити («наука о наказании»). «Нет ведь подобного средства удержания в своей власти живых существ, как наказание, — так говорят учителя». Правитель, разумно пользующийся средствами устрашения, способен предотвратить раздор в стране и поддержать существующий социальный порядок. «Царь с грозным жезлом вызывает страх у существ, а у кого жезл мягкий, тем пренебрегают... Люди, принадлежащие к четырем кастам и к четырем ступеням жизни, сохраняются царем при помощи жезла (наказания. — Г. Б.-Л.)... Мир с твердо установленными разграничениями между ариями (полноправными членами общества в противоположность млеччха — варварам, отсталым племенам. — Г. Б.-Л.А" при установлении каст и ступеней жизни, охраняемый тремя ведами, процветает и не гибнет... Соблюдение каждым своего закона ведет на небо и к вечности. При его нарушении мир погибает от смешения каст». Девятая книга («Действия намеревающегося напасть») разрабатывает в первую очередь военные вопросы (набор армии, привлечение на службу диких племен, умелый выбор времени для начала войны, тщательный учет природных условий, в которых развертываются военные действия), вместе с тем отдельные ее главы продолжают тематику, затрагивавшуюся в предыдущих книгах. Проблема «врагов, находящихся внутри государства», глубоко волновала Каутилью. Высказывания его проникнуты страхом «внутренней смуты», что, несомненно, отражает остроту конфликтов в тот период. Сравнивая внешнеполитические осложнения с раздорами внутри государства, он находит последние более опасными: «Для государя главным бедствием является смута внутренняя или внешняя. По сравнению с внешней смутой внутренняя является более зловредной, так как при этом имеется опасность, подобная той, какая возникает при непосредственной близости змеи». Эти вопросы связываются с военной политикой государя: автор трактата предостерегает царя от каких-либо военных авантюр в момент, когда в тылу у него зреет мятеж. Только разгромив «внутренних врагов», можно выступать в поход, если же полной победы над ними достичь невозможно, лучше вообще отказаться от войны. Следующая книга целиком посвящена вопросам ведения войны. Указывается, как разбивать военный лагерь, охранять его от внезапного нападения врага, преодолевать водные преграды, обеспечивать войско водой, когда оно движется через пустыню, устраивать засаду и т. д. Большое внимание уделяется всякого рода хитростям: притворившись слабым, побудить противника к нападению, ночью ворваться в лагерь врага на слонах, «ноги которых закутаны кожей или материей», атаковать войско соперника, когда оно стоит лицом к солнцу. Много говорится о местности, удобной для действий пехоты, конницы или слонов. «Построение боевых порядков» — тема самостоятельной главы. Десятая книга в целом свидетельствует, что наряду с развитием политической науки значительного расцвета в древности достигло и военное искусство. Автор (или авторы) «Артхашастры» проявляет глубокие познания в обеих областях. Несомненно, что у него были одаренные предшественники и в сфере «науки о войне». Особый интерес представляет XI книга — «Образ действий в отношении объединений». Монархист по убеждениям, Каутилья тем не менее не мог не признать крупную роль республиканских образований в политической жизни. Данные трактата о существовании республик в древней Индии согласуются с другими известными нам материалами, подтверждающими длительное соперничество монархий и республик как двух основных форм государственного устройства. Министр Чандрагупты считал более разумным не открытую борьбу против сильных «объединений» (сангх), а установление с ними мирных отношений или же подрыв их мощи изнутри путем интриг. «Привлечение на свою сторону объединения является более существенным, чем приобретение войск или союзников», — пишет он. Важно, что Каутилья отметил демократический характер республиканских образований, их внутреннюю монолитность и вынужден был признать, «что в силу своей сплоченности объединения неодолимы для других». Он рекомендовал царю посылать туда соглядатаев, дабы вызывать там разногласия, сеять вражду и смуту. Будучи хорошо осведомленным об имущественных и сословных различиях внутри сангх, он предлагал разжигать рознь между «высокопоставленными и низкими» их членами, между «партиями» и представителями враждующих группировок внутри правящего сословия. «Государь должен поддерживать более слабую сторону деньгами и военной силой и таким образом способствовать поражению враждебной ему партии». Вместе с тем тут же содержатся и советы «главам объединений» сопротивляться наступательной политике единовластного правителя: они «должны защищаться от обманных действий со стороны государя». Главе республики предлагается вести «гибкую внутреннюю политику» и стараться завоевать всеобщую популярность. Он должен «согласовать свой образ действий с мыслями и намерениями всех членов объединения». Вероятнее всего данный отрывок отразил отдельную, самостоятельно существовавшую традицию в политической мысли древней Индии, традицию, оформившуюся в условиях республиканского правления и имевшую антимонархическую направленность. «Артхашастра» представляла различные школы индийской политической теории, взгляды которых в процессе обработки памятника были объединены и с течением времени стали рассматриваться как единая «наука о достижении полезного». В двенадцатой книге — «О положении сильнейшего царя» — детально анализируются некоторые вопросы внешней политики монарха. Каутилья исходит здесь из того, что правитель далеко не всегда бывает победителем в войне, и тогда малейший неосторожный шаг может вообще погубить его. Однако военная неудача отнюдь не означает неизбежной гибели государства. Рассудительный и хитрый политик сможет найти выход из самого трудного положения. Каутилья одинаково осуждает и покорность «изменчивой судьбе», приписываемую школе мудреца Бхарадваджи, и дерзость, готовую на неоправданный риск, в качестве сторонника которой выдвигается мудрец Вишалакша. Текст гласит: «Государь слабый, подвергшийся нападению со стороны более сильного, должен во всех случаях уступать, преклоняясь перед силой, будучи подобным камышу, склоняющемуся перед бурей ... Таково мнение Бхарадваджи... Следует бороться, вовлекая в бой все силы. Ведь храбрость может устранить все затруднения. Это закон для воина — сражаться независимо от того, ожидает ли его победа или поражение. Такова точка зрения Вишалакши». Каутилья возражает своим оппонентам: «Тот, который во всех случаях уступает, не имеет никаких надежд в жизни, будучи подобным барану на берегу (отбившемуся от стада. — Г. Б.-Л.). Тот же, который сражается, имея слишком незначительное войско, погибает, подобно тому, кто углубляется в море, не имея подобающего корабля». Далее автор трактата дает собственные рекомендации, существо которых сводится к тонко разработанной «политической игре» — искусству дипломатии. Рассматриваемая книга наряду с главой 16 из первой книги — первое в древнеиндийской истории освещение проблем дипломатии. Каутилья подчеркивает, что даже самые серьезные трудности могут быть преодолены умелым применением ее приемов. Ответственность задачи, возлагаемой на дипломата, требовала выдвижения на эту должность человека одаренного и верного. Он, согласно трактату, должен быть умным, развитым, прозорливым, искусным в ремеслах, предприимчивым и храбрым, «не упрямым и не легкомысленным, приятным в обращении» и в 'эд же время ловким, самоуверенным, красноречивым, находчивым, т. е. достаточно хитрым и даже коварным по отношению к врагам государства. Однако по отношению к «своему правителю» ему надлежит проявлять совсем иные качества: быть «легко руководимым», честным, дружественно расположенным, доброжелательным и «устойчивым в преданности». Инструкции, которыми снабжали посла, направляемого в соседнее государство, были строгими и разработанными до мельчайших деталей. «Речь, мною сказанная, — речь другого», — говорил посол, данной формулой лишний раз подчеркивая свою роль непосредственного выразителя желаний и интересов представляемого им монарха. Уста царей — это уста их посланцев, провозглашается в «Артхашастре». Оставаясь приверженцем «практического действия», Каутилья утверждал: основным критерием назначения на этот пост следует считать деловые качества и личные способности, поэтому дипломатом может быть даже выходец из низших каст. В какой мере этот «рецепт» использовался древнеиндийскими правителями, сказать трудно, но сама постановка вопроса — весьма знаменательный факт, особенно если учесть общий социально-классовый климат эпохи. В стане противника послу надлежало выполнять и обязанности соглядатая, выведывать «тайны» и собирать любые полезные сведения: узнавать «о размерах государства и крепостей», финансовом и экономическом положении страны, численности и размещении войска, а также с помощью специальных шпионов, «переодетых отшельниками и купцами», — о «благожелательном или неблагожелательном отношении» местного правителя к своему монарху. «Пусть он осведомляется о происходящем у врага из речей нищих, пьяных, сумасшедших или из условных знаков, надписей, рисунков в храмах и местах паломничества, — наставляется „идеальный посол". — В связи с узнанным пусть он вступает в тайные переговоры». Инициатива дипломата должна была опираться на конкретные знания условий жизни враждебного государства. Посол, так энергично «осведомляющийся» о состоянии дел противника, в то же время обязан был строжайшим образом хранить в тайне все, касающееся собственной страны: «Опрошенный врагом об основах своего государства, пусть не сообщает об их значении. Пусть скажет: „Ты все сам знаешь, владыка". Ему могут угрожать пытками или смертью, но он обязан молчать или, если представится возможность, скрыться». В Индии описываемого периода уже действовал принцип дипломатической неприкосновенности. Убийство посла, даже если он был «из низкой касты» или запягнал себя недостойными делами, рассматривалось как великий грех. Согласно сообщениям античных авторов, послам иностранных государств при дворах древнеиндийских правителей оказывали подлинное уважение. Четырнадцатая книга («Применение тайных средств») особенно ярко демонстрирует известного рода «макиавеллизм» Каутильи, его пренебрежение к моральным нормам ради блага государства. «Для того чтобы охранять порядок среди четырех каст, следует действовать против творящих беззаконие согласно тайным учениям», — провозглашает он. Указывается, что для устранения сильного и неуязвимого при прямом нападении врага нет лучшего средства, чем яд. В главе содержится немало «рецептов», отражающих магические представления древних индийцев и, главное, свидетельствующих о развитии медицинских взглядов, которые здесь излагаются, конечно, под иным углом зрения, нежели в собственно медицинских сочинениях. Речь идет не о предотвращении болезней, а об «использовании» их в определенных, «продиктованных нуждами государства» интересах. Эта часть трактата в некоторой степени может служить источником, позволяющим ознакомиться с состоянием древнеиндийской медицины и других естественнонаучных дисциплин. Последняя книга — «Методика» посвящена отношению «политического знания» к науке в целом. Прежде всего Каутилья подчеркивает значение логических категорий, без которых никакое рассуждение невозможно, как без освоения научных данных и методов невозможно создать политическую теорию. «Средством для приобретения такой (т. е. процветающей. — Г. Б-Л.) земли и для ее сохранения служит настоящая наука, которую мы называем «Артхашастрой»», — говорит он. Чтобы развить ее, нужно опираться на 32 метода — совокупность логических приемов и лингвистических правил, дающих возможность с наибольшей корректностью использовать средства языка. Каутилья признавал «четыре основные отрасли знания»: философию, «учение о трех ведах, учение о хозяйстве и учение о государственном управлении». Показательно, что философия предстает «высшей среди наук», причем в специальной главе первой книги обосновывается ее приоритет. Автор трактата спорит со своими предшественниками: он выступает против школы Манавы, которая включала в число наук лишь знания о ведах, хозяйстве и государственном управлении, философию же рассматривала лишь как часть учения о ведах, а также против школ Брихаспати и Ушанаса. Первая относила к наукам только экономику и политику, вторая — исключительно политическую теорию. По мнению Каутильи, философия не просто одна из нескольких научных дисциплин, но своего рода «знание второго порядка», позволяющее оценивать результаты прочих отраслей с точки зрения приносимой ими пользы. Важность философии определяется тем, что она «исследует при помощи логических доказательств в учении о трех ведах законное и незаконное, в учении о хозяйстве — пользу и вред, в учении о государственном управлении — верную и неверную политику и исследует при этом сильные и слабые стороны этих наук, укрепляет дух в бедствии и в счастии и дает умение рассуждать, говорить и действовать». Философия, таким образом, ставится даже выше вед, которые она должна подвергать критическому анализу. Более того, в ведах выделяется «законное и незаконное» — тезис, исключительно смелый для представителя брахманской элиты. Любопытно, что из трех упоминаемых Каутильей философских систем (локаята, санкхья, йога) две отражали реалистические тенденции. Он, несомненно, искал в умозрительных доктринах руководство для достижения целей, связанных с жизнью государства. Отсюда интерес именно к тем философским течениям, которые в той или иной степени способны были помочь в решении практических проблем. «От слушания появляется понимание, — гласит «Артхашастра», — от понимания — приложение к практике, от приложения к практике — полное самосознание. В этом сила науки». Иными словами, процесс овладения знанием распадается на три последовательных этапа: обучение начинается со «слушания», полученные знания проверяются затем практикой, лишь после этого знание становится полноценным. В данном тезисе особенно отчетливо проявляется реалистическая направленность всего трактата. Ярко выраженный практический аспект «политической науки», ее тезис достижения полезного, иисто земных целей вызывали нападки со стороны религиозных ортодоксов, и не случайно «Артхашастра» (в том числе трактат Каутильи) нередко рассматривалась ими как безнравственная, как низменная логика, приносящая гибель. Вот, например, характеристика, которую дал раннесредневековый Бана трактату Каутильи: «Труд Каутильи, — писал он, — заслуживает презрения из-за исключительно безжалостных наставлений». Видимо, в глазах представителей некоторых брахманских кругов Каутилья казался выразителем слишком смелых, а потому и «еретических» идей, подрывавших многие традиционные устои. Решительный протест вызывала также, очевидно, защита Каутильей принципа верховенства артхи над дхармой и мокшей. «Артхашастра», как уже отмечалось, входит в число текстов, которые индуизм признает важными и дидактически полезными. Некоторые высказывания Каутильи (в частности, о варновом делении), вроде бы, объясняют, чем вызвано такое признание. В действительности, однако, его отношение к религиозным догмам было весьма своеобразным. Оставаясь до конца прагматиком, он и религиозную идеологию рассматривает прежде всего с точки зрения выгоды. Недаром из четырех основ «законного порядка» (религиозный принцип — дхарма, обычай - чарита, юриспруденция — вьявахара и царские указы — раджа-шасана) именно четвертая (эдикты государя) выдвигается на первый план. «Если дхарма находится в противоречии с правительственными распоряжениями, — писал он, — то последним отдается предпочтение». Каутилья предлагал выделять специального служащего «для надзора за храмами», который должен был «извлекать выгоды» из паломничеств к святыням и «доставлять в казну имущество еретиков и религиозных общин, использовать в интересах государства религиозные предрассудки и суеверия». Он рекомендовал переодетым агентам устрашать жителей знамениями, а потом брать мзду за изгнание духов и «очищение». В борьбе с врагом можно было ссылаться на помощь богов, внушая противнику суеверный ужас. Опытному шпиону разрешалось проникать в изображение божества и, вещая от его имени, воздействовать соответствующим образом на умы верующих. Правителю, завоевавшему новые земли, не возбранялось демонстрировать «преданность местным божествам», даже если он исповедовал другую религию. Иначе говоря, рационалист, реалист и скептик, Каутилья отбрасывал религиозные догмы и предрассудки своей среды и эпохи; «артха», в его понимании, всегда являлась центральным принципом, «цхарма» же всецело оставалась зависимой от нее. Автор «Артхашастры», по-видимому, не составлял исключения в Индии того периода. Представление о государственном деятеле, критически воспринимающем религиозные догмы и руководствующемся в политике лишь доводами здравого смысла, сохранилось во многих памятниках литературы древности и раннего средневековья. «Рамаяна» запечатлела типический портрет «царского советника», наделенного подобными чертами. Джабали, министр Рамы, поддерживал его, когда в результате интриг мачехи тот вынужден был удалиться в лес. Осуждая слепую покорность Рамы своему отцу Дашаратхе, который добивался от собственного сына отказа от престола, Джабали высказывает мысли, абсолютно чуждые взглядам брахманской ортодоксии. Он подвергает сомнению идею религиозного почитания предков, говоря, что еще никто не видел, чтобы дары, приносимые умершим родичам, реально помогали им в «иной» жизни. Да и что такое отец или мать для их ребенка? — вопрошал он. Рождение — такой же естественный процесс, как к все остальные; зачатие вызывается соединением семени отца с кровью матери (представление, типичное для архаической биологии того времени), рост зародыша в чреве подчинен законам природы. Министр Рамы вовсе не проповедует аморализм, он отнюдь не отрицает человеческих связей между отцами и детьми, но отказывается усматривать в этих связях основу для какой-то надматериальной, религиозно окрашенной сопричастности. Еще более важно, что в реальном движении вещей мудрец не находит места для проявления «закона кармы»: рождение — физиологический процесс, никакая «бесплотная», неуловимая чувствами душа не переходит здесь из одного тела в другое. Сыновнее почтение, оказываемое отцу, обычно зиждется на взаимных обязанностях и привязанности, но Дашаратха нарушил принципы справедливости, и потому Рама также не обязан следовать его воле* Рассуждения Джабали строятся на рациональном, практически оправданном расчете: он видит несправедливость в действиях Дашаратхи и, кроме того, не сомневается, что отправленный в изгнание наследник престола был бы лучшим руководителем государства, чем его слабый и лишенный чувства долга отец. Рама отвергает доводы своего советника, хотя и не оспаривает их разумности: его «нравственная высота» не позволяет ему опуститься до подобных «утилитарных» соображений. Впрочем, в произведении, вошедшем в основной круг текстов индуистской традиции, реакция главного героя едва ли могла быть иной. Примечательно, однако, что воззрения Джабали воспроизведены в поэме детально и без какой-либо критики, и сам образ «материалистически мыслящего министра», несомненно, не лишен обаяния и нарисован с большим мастерством. Правда, если в бенгальский версии эпоса этот «вызывающий уважение брахман» именуется «знатоком морали», то в южноиндийских вариантах поэмы он же называется «безнравственным». Рационализм Джабали был, вероятно, приемлем для какой-то части брахманской элиты, а более консервативная ее прослойка, связанная с индуистскими сектами Юга, отказывалась принимать подобные взгляды. Аргументация и общий смысл рассуждений Джабали сближают его с Каутильей. Высказывания, вложенные автором поэмы в его уста, во многом перекликаются с положениями локаяты. Здесь особенно явственно выступает связь древнеиндийской «политической теории» с рационалистической традицией. Годы жизни Каутильи, если принять традиционную датировку, приходятся на период интенсивного социально-экономического развития страны. Естественно, что именно в это время отмечается расцвет и политической мысли. Уровень политических знаний, отраженный, в трактате, чрезвычайно высок, содержание последнего выходит за пределы собственно индийской проблематики. Правомерно поэтому, на наш взгляд, сопоставить провозглашаемые в нем принципы с теоретическими изысканиями в той же области в других культурах древности, например с идеями Аристотеля. Прямое сравнение, разумеется, невозможно: условия исторического развития Греции не тождественны древнеиндийским, а сам Аристотель, бывший прежде всего философом, отличен от Каутильи, являвшегося преимущественно «политическим мудрецом». Тем не менее, между «Политикой» и «Артхашастрой» можно провести ряд параллелей. Греческий мыслитель был «первооткрывателем» политической науки в своей стране; все последующие школы ссылались на него и в известной мере продолжали его мысли. Влияние Аристотеля ощутили на себе крупнейшие авторитеты европейского раннего и позднего средневековья (в частности, Макиавелли). «Политика» — это свод положений о принципах управления государством, основанный на изучении истории Афинской республики. В отличие от Каутильи Аристотель не был монархистом: формирование его взглядов связано с республиканскими традициями Греции, однако идея сильной власти не чужда ему, отсюда его симпатии к авторитарному правлению Александра. Описывая «идеальное государство», греческий философ допускал существование различных форм государственного устройства: он прославлял демократию как непосредственное выражение идеи «народовластия», но считал целесообразным в определенных условиях «аристократическое правление» или единовластие. С Каутильей его более всего сближает последовательный рационализм: накакие «сверхразумные» факторы не служат критерием верности методов политики, таким критерием выступает лишь благо граждан (разумеется, в понимании, которое было свойственно эпохе). Как и у Каутильи, важная роль в поддержании общественного порядка в «идеальном государстве» отводилась наказанию. Много внимания уделялось также военному фактору. «Государство не может существовать без военной силы», — писал Аристотель (в «Политике», впрочем, конкретные вопросы ведения войны разбираются гораздо менее подробно, чем в «Артхашастре»). Классовая принадлежность этих авторов определяет множество общих черт в их трактатах: Аристотель защищал права греческой элиты, Каутилья, сторонник «системы варн», — привилегированное положение брахманства и кшатрийства. Выступление «низов» против существующего порядка равно осуждается в их сочинениях; мыслители обеспокоены поиском мер предотвращения «внутренних волнений». Наконец, оба они признавали огромное значение политики, этой, по выражению Аристотеля, «могущественной и архитектонической науки». «Архашастра», несомненно, вершина древнеиндийской политической мысли. Более того, отличающие ее рационализм в подходе к разнообразным проблемам жизни общества, детальность в разработке конкретных вопросов, умелое использование достижений философии и науки делают возможным отнести данный труд к исключительным явлениям и в истории политической мысли всего древнего мира. жүктеу/скачать 2.03 Mb. Достарыңызбен бөлісу:
|