Борис Александрович Рыбаков Язычество древних славян



бет37/50
Дата13.07.2016
өлшемі5.73 Mb.
#196982
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   50
*

Итак, праславяне конца бронзовой эпохи и начала эпохи железа предстают перед нами совершенно в ином виде, чем в период первичной консолидации протославянских, индоевропейских в большинстве своем, племен.

Праславяне на первом этапе, отраженном археологически тшинецко комаровской (и отчасти сосницкой) культурой, жили, так сказать, классическим первобытно общинным строем с присущей ему медлительной эволюцией. Хозяйство было равномерно комплексным, без заметного преобладания той или иной отрасли. Племенная администрация обозначена, но не контрастно.

Мирное тшинецкое время – немая для нас пока эпоха праславянской жизни.

Иное дело – праславяне на чернолесско скифском этапе. Темп жизни заметно ускоряется, плужное земледелие прочно занимает главенствующее положение, возникают кузницы, и кузнецы, кующие железное оружие, воины всадники возвышаются над племенной массой.

Праславяне на Тясмине и на Ворскле – на пограничье с киммерийско скифской степью – строят разнообразные мощные укрепления, требовавшие всенародного участия. Здесь первобытность подходит к своему высшему пределу, и мы вправе ожидать рождения новых представлений и вправе искать их следы в позднейшем фольклоре.

Филологи справедливо считают эпоху металла и патриархата, когда происходит этническая и политическая консолидация, когда общество стоит на пороге военной демократии, временем зарождения новой формы – героического эпоса. В древнейших эпических поэмах усматривают воспевание «первопредка» и «культурного героя демиурга», какими являются Прометей, кузнец Гефест, кузнец Ильмаринен, кузнец Амиран и др. 989

Соглашаясь с Е. М. Мелетинским в общей оценке истоков героического эпоса и их датировке, следует сказать, что противопоставление «культурного героя» богатырям, очищающим землю от чудищ, и разъединение их во времени едва ли применимо к славянской исторической действительности; схема Мелетинского более пригодна для пояса древнейших цивилизаций, но не подлежит сомнению то, что крупнейшие изменения в хозяйственной и общественной жизни людей породили новые формы общественного творчества.

В праславянской области рождение плуга, кузницы и воинов богатырей происходит в единое время; культурный герой кузнец и воин, защищающий свой народ, хронологически слиты воедино. Поэтому мы вправе ожидать, что в восточнославянской среде могли уцелеть какие то фрагменты того первичного, зародышевого героического эпоса, который можно стадиально связывать с эпохой познания ковки металла и первых битв со степными врагами.

И такие следы действительно есть, и встречены они именно там, где происходил процесс первичного овладения железом, где землю пахали плугом и где строили порубежные укрепления от степных киммерийцев и скифов. Это – легенды и сказки о божественном кузнеце или о двух кузнецах, ковавших плуг и победивших зловредного Змея, требовавшего человеческих жертв; кузнецы запрягли Змея и пропахали гигантские борозды, называемые до сих пор «змиевыми валами».

Несмотря на то что эти легенды были частично введены в науку уже более ста лет тому назад 990, многие литературоведы и фольклористы по совершенно непонятным причинам проходили мимо этих интереснейших материалов. Даже в тех случаях, когда одним из предметов исследования являлась тема змееборства, прямо связанная со змееборческими украинскими легендами, исследователи не упоминали о них 991. А между тем божественным кузнецам змееборцам посвящены две значительные работы, основанные на широком сборе этнографических фольклорных материалов, – статьи В. В. Гиппиуса и В. П. Петрова, вышедшие ещё в 1929 и 1930 гг. 992

Выводы обоих авторов из одного и того же материала не совпадают. Гиппиус, пожалуй, был ближе к истине, когда считал, что легенды о божественных кузнецах Кузьме и Демьяне возникли из обожествления реальных кузнецов, игравших важную роль в народной жизни; отсюда и связь со свадебными обрядами, и некоторое раздвоение качеств кузнеца: кузнец может сковать счастье, но может и околдовать, принести зло. Свой доклад, читанный в 1918 г., Гиппиус назвал очень интересно – «Русский Гефест», но в печатной статье он от сопоставления кузьмодемьянских легенд с темой Гефеста, к сожалению, отказался и не стал продолжать рассмотрение этого интересного вопроса 993. Петров считал легенды о Кузьме и Демьяне фрагментами «особого цикла фольклорных тем, связанных с Киевом, Переяславлем и вообще с княжеской Киевской Русью» 994.

Если легенды, содержащие много весьма архаичных черт, дожили до начала XX в. (анкеты Этнографической комиссии Украинской Академии наук), то вполне логично считать, что они бытовали в какой то среде и во времена Киевской Руси. С этой позиции можно вполне разделить горький упрек автора: «Удивительно, – пишет Петров, – сколько труда положили русские и украинские ученые на изучение севернорусских былин, но никто из них не поставил задачи изучения украинских пересказов киевского цикла» 995.

Упрек в невнимании к легендам «киевского цикла» остается справедливым и по отношению ко всем позднейшим исследователям русского эпоса, не заглядывавшим в этот интереснейший раздел восточнославянского фольклора. Однако согласиться с тем, что кузьмодемьянские легенды о кузнецах змееборцах возникают одновременно с былинами в эпоху Киевской Руси, никак не возможно: легенды несравненно архаичнее былин, они явно уводят нас к «культурным героям» первобытности.

В 1948 г. в процессе работы над историей русского ремесла я стремился использовать благодарный материал Гиппиуса и Петрова для характеристики отражения в идеологии переворота, произведенного открытием железа. Этнографические данные украинских исследователей были сопоставлены мною с известной летописной глоссой, отождествлявшей античного Гефеста со славянским Сварогом. Это дало возможность возвести миф о божественном кузнеце к отдаленной эпохе начала железного века, т. е., говоря исторически, к киммерийско скифскому времени 996.

В своей работе о русском эпосе я коснулся вновь этой темы, отнеся древнейшие сказания к I тысячелетию до н. э. (см: Рыбаков Б. А. Древняя Русь. Сказания, былины, летописи. М., 1963, с. 12 14); Б. Н. Граков использовал эти данные (без ссылки на предшественников) в курсе лекций, изданном посмертно: См.: Граков Б. Н. Ранний железный век. М., 1977, с. 14 – 16.

Божественное происхождение кузнечного дела отражено в тех фрагментах славянского мифа, которые русский летописец эпохи Владимира Мономаха добавил к своему переводу византийской хроники Иоанна Малалы 997.

В Киевской Руси, судя по комментариям автора летописной статьи 1114 г., древнее языческое имя покровителя огня и кузнечного дела Сварога не было ещё вытеснено именами христианских святых.

Сфера деятельности Сварога Гефеста, несомненно, значительно шире, чем только ковка оружия, кузнечное дело. Он – отец Солнца и родоначальник огня (в «Слове об идолах»: «… огневи Сварожицю молятся…»); огонь связывает кузнецов со Сварогом, но сам Сварог не кузнец; при нем: только упали небесные клещи, необходимые кузнецам.

Сварог скорее божественный культурный герой, открывший людям железо и учредивший семейные порядки.

В украинских легендах о кузнецах змееборцах божественные кузнецы действуют не в языческом обличье, а под именами христианских святых Кузьмы и Демьяна, которые по их церковным житиям являлись братьями, занимавшимися врачеванием и не имевшими никакого касательства к кузнечному делу. Превращение их на славянской почве в кузнецов произошло по принципу простого ассонанса: «кузня» – «Кузьма». Двое братьев оказались удобными и в другом отношении – кузнецов в кузнице всегда двое: один держит клещами изделие и кладет на него «кладиво» (малый молот), а другой, подручный кузнец, бьёт молотом по кладиву и осуществляет самую ковку. Иногда вместо пары Кузьма – Демьян появляется в легендах другая популярная пара – Борис и Глеб. Иногда же двое святых превращаются в одного «бога» Кузьмодемьяна. Связь Кузьмы и Демьяна с кузнечным делом прослеживается повсеместно и в русских и в белорусских областях. В кузнечных слободах средневековых городов ставили патрональные церкви Кузьмы и Демьяна, вокруг которых группировались цеховые братства кузнецов 998.

Фольклорные кузнецы змееборцы известны нам, во первых, по самостоятельным кузьмодемьянским легендам (точнее, по прозаическим пересказам древних легенд, утратившим все жанровые признаки), а во вторых, как один из эпизодов распространенных богатырских сказок о борьбе со Змеем, где этот сюжет является дополнительным. Мотив волшебных кузнецов известен и в заговорах.

Обратимся прежде всего к кузьмодемьянским легендам, добросовестно собранным в 1920 е годы украинскими исследователями.

В каждом элементе легенды мы ощущаем архаику, мифологический гиперболизм и устойчивую четкость исходного замысла.

Рассмотрим основные звенья легенды, частично дополняя их данными сказок и заговоров.

1. Кузнецы. Волшебные кузнецы Кузьма и Демьян (изредка Борис и Глеб) действуют в сказочной кузнице. Кузня может раскинуться на 12 верст, у неё 12 дверей, а иногда упоминается 12 молотов или молотобойцев. В просторную кузницу въезжает всадник, а иногда в ней спасаются люди. Кузня иногда оказывается золотой; золотыми бывают и молоты. Кузнечные клещи, которыми хватают Змея, весят 12 пудов.

Часто повторяющееся число 12 связывает кузьмодемьянские легенды с годичным циклом из 12 месяцев и придает волшебным кузнецам космический оттенок.

Кузнецы куют рало, соху, плуг. Известны варианты, где божественные кузнецы «кували перший плуг для людей» (Гиппиус, с. 13).

«Кузьма Дем'ян, кажуть старi люди, що вiн був первий чоловiк у бога як свiт очинявся. Цей Кузьма Дем'ян первий був коваль и первий плуг зробив у cвiтi».

«Гадають, що Кузьма i Дем'ян були пaxapi адамовськi, „…nepшi на землi були орачi … «Вони i видумали перше рало“.

«Тодi ще нiде не було плугiв – вони першi його видумали» (Петров, с. 9991).

Иногда добавляется, что этот первый плуг был сказочного веса и что ковали его кузнецы целых 40 лет (Петров, с. 202).

В кузьмодемьянской украинской легенде о кузнецах змееборцах вторая ипостась Сварога – покровитель брака – не выступает, но в свадебных песнях; в заклинаниях, свадебных заговорах и оберегах у всех восточных славян она проявляется постоянно:

1. Господи, благослови! Кузьмодемьян, скуй нам свадьбу!

2. Святой Кузьма батюшка, боже мой, боже мой!

Пречистая матушка, заиграй нам свадебку!

3. Ты святой боже, Кузьмадемьян, Приходи на свадьбу к нам Со твоими апостолами (sic!).

4. О святэй Кузьмадемьян, Приходи на свадьбу к нам Со своим святым кузлом И скуй ты нам свадебку.

В момент приезда жениха в дом невесты, где их ставят на одну половицу и связывают вместе полотенцем, с печного столба (т. е. с самого священного места в избе) кричат:

Ты, Кузьма Демьян!

Скуй свадебку

Крепко накрепко, долго надолго!

(Гиппиус, с. 10 11)

Из этого свадебного Кyзьмодемьяна явно выглядывает дpевний Сваpог, наyчивший людей ковать оpyжие и стpого следивший за пpочностью и чистотой yстановленной им моногамной семьи.

2. Змей. Змей в легендах подpобно не описывается. Он находится где то на юге, y моpя, и от моpя (или из моpя) пpилетает на нашy землю за человеческими жеpтвами.

Междy людьми нашей земли и Змеем сyществyет тяжелый договоp: люди должны ежегодно (ежедневно) посылать к немy «на пожеpенье» по человекy (чаще – это девyшка, цаpева дочь). Иногда в ваpиантах отсyтствyет pегламентация взаимоотношений и говоpится только о том, что Змей нападает и ест людей: «Коли виходила з моpя змiя, щоб їсти людей, то люди не могли спастися и змiя всiх людей поїла…».

Иногда в пеpесказе легенд, обычно весьма лаконичных, пpостyпают pитм и обpазность эпической поэзии:

Ця змiя безпощадно пожиpала людей,

Hе минаючи нiкого: нi стаpого, нi малого

Там, де вона з'являлась.

Люди гинyли, як тpава пiд ногами скотy

I як пpосо на сонцi.

(Петpов, с. 200)

Сами обpазы вытоптанной стадом тpавы и засyшенного зноем пpоса, одного из дpевнейших злаков, может быть, ведyт нас в бpонзовый век, к шиpоко pасселявшимся тогда пастyшеским племенам?

3. Победа над Змеем. Кyзьма и Демьян (или Кyзьмодемьян) yкpывают в своей кyзнице очеpеднyю обpечённyю жеpтвy и запиpают толстые железные двеpи кyзницы. Когда Змей оказывается y самой кyзни, кyзнецы пpедлагают емy пpолизать языком дыpy в железной двеpи, обещая выдать yкpываемого (или одного из кyзнецов): «пpолижи в двеpях дipкy, тод! я посадю To6i на язика Кyзмy» (Петpов, с. 202).

Змей начинает лизать железнyю двеpь кyзни; кyзнецы в это вpемя pазогpевают клещи, что иной pаз длится 20 сyток. Когда Змей в конце концов пpосовывает головy или язык в пpолизаннyю им дыpy, кyзнецы хватают Змея за язык pаскалёнными клещами и побеждают его.

4. Пpопахивание «змиевых валов». Победив Змея, божественные кyзнецы запpягают его в выкованный ими плyг и пашyт на нем гигантскyю боpоздy. Доpвавшись, наконец, до большой воды (Днепp, моpе), Змей пил, пил и лопнyл. Из его чpева вылетели всяческие гады и насекомые. Кyзьма и Демьян пpопахали на Змее длинный вал со pвом на южной стоpоне. «Вони пеpеоpали всю землю», и «коли вони йшли, то нагоpнyли вал» «остатки боpозни залишилися й досi». «Колись наша стаpа ходила до Київа i бачила тy боpознy». Рассказчики легенд сами видели этy боpоздy вал: «Хто i зна, що воно [вал], бо воно тягнется хто зна вiдкiль i хто зна кyди i piвне як стpyна» (Петpов, с. 199).

Геогpафия «величезной боpозны» совпадает с pазмещением «змиевых валов» на Укpаине. Очень часто отпpавной или конечной точкой являются Киев и его окpестности. Если начинали оpать на Змее где то в стоpоне от Киева, то в большинстве слyчаев допахивали до Днепpа:

«А вaли тi, що Кyзьма и Демян змiею обоpyвали Київ, i досi е; на них i тепеp кажyть – „Змiїнi вали“, тiлько вони вже не такi високi, як бyли, бо коли змiя лопнyла, то земля звоpyшилась й тi глyбочезнi pови позасовyвалися» (Петpов, с. 204).

«Вiд Житомиpа до Київа Кyзьма за плyгом ходив…»; «…начали оpать ним [змеем] аж до Днiпpа пpотягли боpознy ним» (Петpов, с. 199). «Дооpавши до Днiпpа, вона [змея] влiзла в водy й почала пити…»; Кyзьма и Демьян «об'їхали нею [запpяжённой змеей] веpтаючи боpознy плyгом, yсю кpаїнy кpyгом» (Петpов, с. 200).

«Коло Київа такy канавy пpооpали, що и досi е великий пpевеликий piв».

«Пpооpали piвнy боpознy аж вiд Чеpнiгiвськой гyб. та пpямо до Днiпpа. Як дооpали до Днiпpа, змiй дyже втомився и хотiв пити…» (Петpов, с. 202).

Иногда pассказ pасцвечивался кpасочными подpобностями:

«…I оpyть тею змiею, обоpyють Київ i такi великi скиби повеpнyли – завбiльшки як цеpква».

«Обiйшли вони чимало и хотiли кpyгом Київа обоpать, але тpохи не дооpали, бо змiя втомилася й як тiлько дооpали до Днiпpа, вона не витpимала й кpyнyла пpямо до беpега й як пpипалася до води, то так пила, що аж pевло!

Демян бyв дyже голосний i став на каменi й гyкав, щоб с човнами тiкали – бо втягне змiя…» (Петpов, с. 203).

В pяде пеpесказов легенды пахота на Змее оканчивается y моpя, но днепpовский ваpиант более yстойчив. Есть ваpианты, в котоpых мотивиpyется необходимость пpопахивания боpозды вала; когда чyдесный кyзнец схватил Змея клещами, то Змей пpедложил: «Довольно, – говоpил он, – бyдем миpиться: пyсть бyдет вашего света половина, а половина – нашего… пеpеделимся». Кyзьма и Демьян пpедлагают тогда: «…лyчше пеpеоpать свет, чтобы ты не пеpелезал на нашy стоpонy бpать людей – беpи только своих» 23.

В многочисленных записях кyзьмодемьянской змеебоpческой легенды пеpед нами встает дpевний миф, ещё не пеpешедший полностью в аpхаичный богатыpский эпос, но yже близкий к немy. Это чpезвычайно интеpесный сюжет, важный как в истоpическом, так и фольклоpистическом отношении. Поэтомy особое значение пpиобpетает датиpовка вpемени возникновения пеpвичной фоpмы змеебоpческого мифа.

Данные для датиpовки содеpжатся как в основных элементах самого мифа, так и в геогpафии pаспpостpанения его наиболее лаконичных, не осложненных сказочной пестpотой ваpиантов.

Основных элементов в змеебоpческом мифе тpи:

1. Кузнецы змееборцы (или кузнец змееборец).

2. Змей.

3. Валы, созданные после нападения Змея.

Исходной формой змееборца следует, очевидно, считать не пару кузнецов, а одного кузнеца демиурга, так как, несмотря на парность христианских святых Кузьмы и Демьяна, рассказчики легенд постоянно сбивались на единственное число, создавая причудливую форму – коваль Кузьмодемьян.

Кузнец змееборец – это первый кузнец, выковавший первый плуг (иногда научивший земледелию). Он несомненно близок к Сварогу или даже тождествен с ним, так как подчеркнутая летописцем функция Сварога – охранителя брака целиком перенесена в восточнославянском фольклоре на Кузьмодемьяна. Кузьмодемьян – позднейший христианский псевдоним древнего языческого Сварога.

Первые кузнецы появились у праславян в чернолесское время, в IX – VIII вв. до н. э. Около этого времени появились и первые плуги. Если, вспоминая Сварога, говорить о возникновении моногамной семьи, то для праславян (судя по небольшим жилищам Пустынки) процесс её вычленения начался ещё до появления кузнецов, в бронзовом веке.

Всё сходится на том, что сложение мифа о демиурге Свароге должно быть отнесено к тому исключительно важному времени, когда произошло открытие железа, т. е. ко времени чернолесской археологической культуры в Среднем Поднепровье.

На основании археологических данных можно даже говорить о приурочении мифа к ранней стадии чернолесской культуры, так как ни в одном из вариантов кузьмодемьянской легенды герои змееборцы не превращаются в воинов, всадников. Они появляются в легенде как первопахари или кователи первого плуга и завершают свои героические дела как чудесные пахари, выворачивающие глыбы величиной с церковь и пропахивающие вал, тянущийся «хто зна куда», «аж до Днiпра». И побеждают они Змея не мечом, не «вострым копьем», а своим кузнечным инструментом – клещами, правда (судя по легенде о Свароге) упавшими с небес. А в археологическом материале VIII в. до н. э. уже часты находки мечей, псалий (признак воина всадника) и встречаются воинские погребения всадников с богатым уздечным набором и оружием (копье, стрелы). Эти первые конные воины ещё не отразились в первичных кузьмодемьянских легендах краткого вида, и появляются они лишь в богатырских сказках, оттесняя там архаичных кузнецов на второй план.

Образ Змея правильно расценивается исследователями фольклора как «гиперболизированное олицетворение реальной опасности» 1000. С. А. Плетнёва правильно рассматривает образ змея в русской сказке как олицетворение степняков кочевников, конных воинов, сжигавших деревни и города» 1001.

Вполне возможно, что, однажды сложившись, этот образ степной конной многоголовой орды служил для обозначения не только половцев (о которых писала Плетнёва), но и всех прибывавших «от моря» южных кочевников вообще. Первым натиском степняков на Среднее Поднепровье был натиск киммерийцев, первых кочевников (кочевье с X – IX вв. до н. э.) южных степей. Это они сжигали поселки праславян белогрудовского в раннечернолесского времени, оставив в археологических памятниках прослойки пожарищ X – IX вв. до н. э.

Легенда о кузнеце змееборце отразила этот первый этап киммерийско праславянских отношений: Змей уже победил людей, он уже ел их, требовал новых жертв. Не герои идут на Змея, а Змей сам приходит к людям и угрожает им, осаждает по 20 суток кузню, где укрываются беглецы.

Оптимистическая легенда сложилась, однако, не как плач по погибшим, а как апофеоз борьбы с кочевниками, которая могла стать победоносной лишь в силу двух причин: праславяне создали свои кузницы, научились ковать оружие (всё это лаконично охватывалось образом чудесного кузнеца), и, кроме того, после победы над Змеем праславяне построили небывалую до тех пор оборонительную линию.

Перейдем к рассмотрению третьего элемента кузьмодемьянских легенд, к знаменитым «змиевым валам». Прежде всего необходимо отметить полное совпадение области распространения кратких кузьмодемьянских легенд с областью «змиевых валов». Если мы нанесем на карту пункты, из которых В. В. Гиппиус и В. П. Петров получили свою информацию, то увидим овал, вытянутый в широтном направлении; Днепр пересекает его наискось. Крайними пунктами будут (по часовой стрелке): Киев – Прилуки – Новомиргород – Полтава – Глинск – Днепропетровск – Златополь – Миргород – Житомир – Киев.

Сюда входят и «змиевы валы» Правобережья, изученные В. Б. Антоновичем, и система валов Левобережья, бегло обозначенная В. Г. Ляскоронским.

К сожалению, дата насыпки первоначальных валов нам достоверно неизвестна. Есть данные, говорящие о строительных работах первой половины I тысячелетия н. э.; существует предположение о возникновении валов в скифское время. Валы, как и сказания о них, могли жить много веков, пока существовала угроза степных наездов.

При этих условиях совпадение двух ареалов нам ничего не дает: валы и сказания могут быть синхронны (воспевался факт создания укреплений); сказания могли осмыслить наличие созданных некогда кем то оборонительных линий, и, наконец, сказания о каких то древних укреплениях (может быть, и не в виде таких валов) прикрепились к более поздним валам в этих же местах. В таком случае факт создания новых укреплений должен был содействовать закреплению древних преданий.

Очевидно, следует считаться с возможностью того варианта, по которому «змиевы валы» возникают позднее сказаний о кузнеце (кузнецах) змееборце. Но означает ли это, что в век славяно киммерийской борьбы не создавалось вообще никаких укреплений, построенных для того, чтобы змей «не перелезал на нашу сторону брать людей»? Мы достоверно знаем, что не означает. В чернолесское время у земледельческих племен Среднего Поднепровья, признаваемых многими исследователями за праславян, возникают превосходно укрепленные городища. «Только учащающимися походами киммерийских отрядов на север можно объяснить появление на второй ступени чернолесской культуры, приблизительно в IX в. до н. э., целой системы городищ», – пишет исследователь киммерийской эпохи А. И. Тереножкин 1002.

Линия пограничных крепостей IX – VIII вв. до н. э. шла на границе лесостепи и степи по Тясмину. Главной крепостью было, очевидно, само Чернолесское городище, самое южное из всех.

Поперечник его достигал 1,5 км, а длина всех валов (внешних и внутренних) – около 6 км. Несколько позже на Левобережье переселенцами с правого берега строится грандиозное Бельское городище, геродотовский Гелон, с периметром валов свыше 30 км. От этого городища отходит вал, называемый, как и валы самого городища, «змиевым» 1003. Вполне возможно, что при начале работ, когда нужно было обозначить на местности направление будущего вала, прибегали к пропахиванию длинной борозды, которая служила ориентиром при земляных работах по насыпке вала. Отсюда уже один шаг до фольклорного образа змея, вынужденного пропахивать борозду вал. Если создавалась такая ситуация, что славяне применяли при постройке своих первых укреплений пленных киммерийцев или хотя бы отбитый у них рабочий скот, то фольклорный образ приобретает вполне ощутимый реальный каркас.

В зоне чернолесской культуры много типичных киммерийских вещей, которые могли быть получены как путем обмена, так и при победах над киммерийскими всадниками. Среди южных вещей в земле праславян встречаются такие, как, например, пояс, изготовленный северокавказскими соседями киммерийцев (кобанская культура). В этом случае трофейный вариант получения пояса праславянами кажется более убедительным, чем коммерческий.

Остается сказать, что ареал чернолесской культуры IX – VII вв. до н. э. совпадает с ареалом кузьмодемьянских змееборческих легенд, а также, как мы помним, и с ареалом архаичных славянских гидронимов. Всё это взаимно дополняет одно другое и упрочивает сделанные выводы.

В уцелевших до нашего времени драгоценных фрагментах змееборческого эпоса мы видим слияние мифов о «культурном герое» (первый плуг, первая пахота, ковка железа), каким являлся, очевидно, Сварог, с первичной формой богатырского эпоса, повествующего об одолении змея кочевника.

Упомянутая выше концепция хронологического расчленения мифотворчества о культурных героях и эпического творчества о племенных богатырях, очевидно, не может быть признана универсальной.

В Восточной Европе, где на две с половиной тысячи лет установилось противостояние земледельцев и кочевников, где одновременно с началом этого противостояния произошел быстрый переход от смешанного хозяйства к земледельческому, от каменного века к железному, – здесь творение мифов о первокузнецах и первопахарях неизбежно сливалось во времени с первыми мифологизированными сказами о первых поражениях и о первых победах. Культурный герой сам совершал первый богатырский подвиг.

Происходило всё это на территории чернолесской культуры IX – VII вв. до н. э., т. е. в Среднем Поднепровье, на правом берегу от Волыни до Киева и от Днестра до Тясмина, а на левом – по Ворскле и Суле.

Демиургом богатырем был Сварог, представлявшийся книжникам XII в. н. э. и богом, и земным царем, связанным с небом: при нем с неба падают кузнечные клещи, а его сын – «бого царь» Солнце (Дажьбог).

В какой мере современник Мономаха отразил в своих кратких глоссах первичные представления праславян начала I тысячелетия до н. э., отстоявших от него на две тысячи лет, мы решить не можем. Судя по устойчивости всех основных элементов кузьмодемьянских змееборческих легенд на всей области их распространения, первичное мифо эпическое произведение праславянских племен должно было выглядеть так.

Сварог начал первым ковать железо.

Сварог сделал первый плуг, научил земледелию.

Сварог победил (киммерийского) змея.

Сварог начал строить мощные укрепления.

Когда в дальнейшем на этой же территории, но для защиты от нового «змея» начали строить такие грандиозные укрепления, как «змиевы валы», требовавшие поистине эпических усилий, то к этой первичной основе (чернолесские городища) добавилась такая деталь, как прямые, «як струна», борозды, пропаханные поперек всего света, «аж до Днiпра». Они органически вошли в сказания о первых укреплениях.

К характеристике Сварога следует добавить ещё то, что мы почерпнули из свадебных песен и письменности Киевской Руси.

Сварог установил законы прочной семьи.

Сварог – отец Солнца – Дажьбога и отец или дед Сварожича – огня.

В средние века, но, очевидно, позднее эпохи Киевской Руси, примерно в XIV – XV вв., древний языческий Сварог был заменен (по созвучию с его основной кузнечной функцией) Кузьмодемьяном или двумя святыми: Кузьмой и Демьяном.

В деревенском христианском пантеоне Кузьмодемьяну отводилось весьма почетное место – нередко сразу после господа бога и богородицы. Его иногда величают богом. Вне змееборческой легенды Кузьма и Демьян как покровители семьи и кузнечного дела известны очень широко во всех восточнославянских землях, что позволяет считать их прямыми наследниками языческого Сварога, героя праславянского мифа и эпоса.

Анализ кузьмодемьянских легенд, рассмотренных на конкретном историко археологическом фоне, привел нас к выводу, что зарождение мифо эпических сказов у праславян можно с достаточным основанием датировать временем чернолесской археологической культуры X – VIII вв. до н. э. Это дает нам вполне надежную точку отсчета при дальнейшей работе над фольклорным материалом. Тотемические или охотничьи элементы в сказках следует относить к предшествующим тысячелетиям первобытной жизни, а богатырские сказки с героем всадником – к более позднему временя.

Героический элемент был внесен вторжениями киммерийцев, сжигавших праславянские поселки, и последующим переходом праславян к активной обороне, к постройке могучих укреплений на южных рубежах своей земли. Это были первые войны объединенных племен и первые крепости, воздвигнутые в исторической жизни праславян. Для этих войн, для обороны этих крепостей и ковали оружие чудесные кузнецы.






Достарыңызбен бөлісу:
1   ...   33   34   35   36   37   38   39   40   ...   50




©dereksiz.org 2024
әкімшілігінің қараңыз

    Басты бет