Букетов К. Воспоминания о Евнее Букетове: к 80-летию со дня рождения Е. Букетова/ Камзабай Букетов// Индустриальная Караганда. 2004.

Мне нередко задают вопрос, как Евней выбрал профессию. Если я скажу, что он всю жизнь мечтал быть ученым-металлургом, то я скажу неправду. Я уже писал, что ему одинаково легко давались и естественные и гуманитарные дисциплины. Этот вопрос был ему задан на одной из встреч в Карагандинском университете. Тогда он ответил следующими словами: «...Когда я ехал в столицу Казахстана на учебу, мечтал о карьере учителя языка и литературы, но втайне от себя - о карьере писателя. Хотел поступить на филологический факультет. Но по подсказке друзей решил, что литературой можно заниматься везде и всегда, из-за материальных соображений (стипендия была в 2 раза выше) сдал документы в горно-металлургический институт, имея весьма смутное представление о специальности металлурга». В его повести «Шесть писем другу» главный герой схож своей судьбой с автором. Находясь в стенах института, Евней начинает вращаться в кругах работников литературы и искусства. Об этом свидетельствует эпизод из воспоминаний народного писателя Казахстана Абдильды Тажибаева в книге «Запомнившиеся»: «Если память не изменяет, было это в июне 1947 года. Мы, с десяток писателей, собирались с семьями и поселились высоко в горах в доме отдыха Совмина и заняли отдельные небольшие дачки. Начальный период прошел приглашениями в гости друг к другу, так как за зиму мы редко общались, а позднее стали собираться только по воскресеньям, каждый был занят своими делами. В один из таких воскресных дней: «Вот летовка старшего брата», - с такими словами услышал голос Шахмета Хусаинова. Вошли Евней Букетов и Шахмардан Есенов. Обменялись рукопожатием и приветствиями, я пододвинул им стулья. - «Вот два студента-великана, специально шли, разыскивая тебя. Один твой шуряк, а второй брат, Пиши расписку, что принял в целости-сохранности сына Тажибая». - Шахмет удалился, не стал задерживаться, куда-то торопился... Я посмотрел на часы и встал:

- Пойдемте со мной, джигиты, вы меня сегодня выбучите от одной обязанности.

- Драки нет ли?:- спросив, встал с места Шахмардан.

- Я готов на вре, - вторил ему Евней, тоже встав.

Мы втроем направились к двухэтажной даче Мухтара Ауэзова. У домика в холодке за четырехугольным красным столом сидели-прохлаждались Мухтар, Габит, Габиден (Ауэзов, Мусрепов, Мустафин) втроем...

...После приветствия и краткого знакомства Муха принес стулья и усадил двух молодых людей. Началась непринужденная беседа. Вспомнили шедшую на сцене Каздрамтеатра драму Мухтара Ауэзова.

...Наблюдаю, старшие братья очень довольны, что познакомились с такими симпатичными великанами. Смотрят на них и хотят узнать, еще на что способны будущие инженеры. Габит вымолвил, что видел одного русского инженера, который наизусть прочитал «Грозу».

- У русской интеллигенции это бывает. У меня был друг в Ленинграде, очень интересно наизусть читал «Дядю Ваню» Чехова, - поддержал Мухтар.

- Что вы втроем решили замучить моих младших братьев, что ли?- решительно я заступился за молодых. «Брат, не заступайтесь. Кажется, мы тоже не лыком шиты, не ак ли, Шаха?» - сказал Евней, обращаясь к другу. Потом Шахмардан встал с места, стал похожим на Кебека на сцене и поклонился Евнею. А Евней, улыбаясь, вторя Шахмардану, начал декламировать, и они вдвоем исполнили известный диалог из драмы «Енлик-Кебек».

Замечательно получилось, дети мои! - сказал Муха.

Беседа продолжалась на разные темы... На прощание и хозяева и гости выразили свою радость по поводу такого знакомства».

В начале пятидесятых годов Евней увлекался литературно-критической деятельностью. Этому, видимо, послужили две причины. Первая - настойчиво пробивался наружу природный дар писать и вторая - материальная заинтересованность в гонораре, хотелось вырваться из полуголодного существования. Он пишет рецензии на произведения видных писателей республики, выступает с литературной критикой на страницах республиканских газет и журналов. Появились такие его статьи, как «О переводах на казахский язык произведений В.В. Маяковского» и «Грозное оружие» о В.В. Маяковском.

Являясь большим поклонником новаторского стиха В.В. Маяковского, брат с большой любовью характеризует его творчество и оценивает его так: «Прославляя передовое, растущее, Маяковский выступает не как восторженный созерцатель, а как самоотверженный и активный боец, строитель новой жизни, как «народоводитель и одновременно народный слуга».

...Я часто смотрю на старую фотографию, где Евней на клубной сцене читает «Стихи о советском паспорте». Не только его жесты, но и высокая фигура, большеглазое лицо, могучая стойка напоминают Маяковского. Он мог часами декламировать его стихи и поэмы. И, конечно же, он не мог оставаться равнодушным к переводам стихов любимого поэта на родной казахский язык. В своей статье «Дума о переводах» Евней анализирует переводы, сделанные такими видными мастерами казахского слова, как С. Мауленов, К. Бекхожин, К. Аманжолов, М. Алимбаев и другие. Наиболее удачными он считал переводы Касыма Аманжолова, хотя отмечал, что в некоторых местах не сохраняется «лесенка» Маяковского.

В культурной жизни республики важное место занял в тот период роман Габита Мусрепова «Пробужденный край». Анализируя произведение, Евней пишет в статье «У истоков дружбы»: «Роман написан образным, сочным языком. Это несомненное достижение автора, свидетельствующее не только о широких возможностях казахского языка, но и о большом значении вдумчивого изучения писателем лучших творений русской литературы». Евней в своей статье положительно оценивает образы рабочих Андрея Быкова, Михаила Неволи, Старика Шило. Он показывает, как колоритно Г. Мусрепов рисует образ Быкова, становящегося вождем не только русских, но и казахских рабочих. Писатель отмечает как важное звено становления классового сознания тружеников-казахов их единение с русскими пролетариями. Такие бывшие бедняки, как Буланбай, Жабай, Шегиралы, становятся истинными представителями казахского рабочего класса. Но наряду с этими удавшимися образами Евней отмечает как неудавшийся образ Е.С. Быковой. В книге она очень привлекательна и представляется борющейся за правду и справедливость. Евней аргументирует свои выводы следующим суждением: «Марксизм тогда еще не получил распространения. Если вдуматься с этой точки зрения в то, что изображает Г. Мусрепов, то Елизавета Быкова становится нереальной фигурой. Автору «Пробужденного края» следовало бы уяснить, что противоречивость, заключенная в деятельности и духовном облике революционно настроенной русской интеллигенции того времени, не имевшей правильной ясной теории и ясной цели, должна была найти отражение и в образе Быковой». Так он, в то время молодой аспирант-металлург, критически анализирует роман маститого писателя Г.М. Мусрепова.

Эта рецензия была опубликована газетой «Казахстанская правда» и явилась сенсацией в писательских кругах республики.

Откровенная обоснованная критика не вызывала мелкого раздражения в таких людях, как наш Габит-ага. Более того, Г. Мусрепов после появления статьи в газете позвонил Евнею и сказал, что придет к нему.

В то время Евней с нашей жене Зубайрой Дюсеновной занимали одну комнату в коммунальной квартире. Наша женге прекрасно готовила, и мы, студенты, приходили часто полакомиться ее вкусными блюдами. У них я не раз встречал известных писателей, поэтов, драматургов, артистов, т.е. представителей творческой интеллигенции, в среду которых вошел Евней. Мне было очень интересно увидеть известного писателя, и я остался ждать прихода Габит-ага. В назначенное время пришел полноватый мужчина в очках, в летнем костюме, с портфелем. Поприветствовал, расспросил по национальному обычаю о здоровье, здоровье родных и близких. Спросил обо мне, кто я. Услышав от Евнея, что его младший брат, как-то успокоился и стал беседовать с Евнеем на разные незначительные темы. После традиционного чая, поданного хозяйкой, Габит-ага достал свою книгу «Пробужденный край» и газету «Казахстанская правда» с рецензией брата «У истоков дружбы».

Затем они стали скрупулезно разбирать каждое предложение очерка, образ героев и их действия. Беседа их шла спокойно, на красивом литературном языке, очень эмоционально, но как-то неспешно и очень уважительно. Я сидел, уткнувшись в книгу, но Ничего в ней не видел, а внимательно слушал их беседу.

Я не имею филологического образования, но для эрудиции читаю среди многих материалов и критические статьи в газетах «Қазақ әдебиеті» («Казахстанская литература») и «Литературная газета». Анализируя их, отмечаю некоторую самоцель очернить творчество даже таких известных классиков русской литературы, как М. Шолохов, В. Маяковский и другие. Здесь хочу привести слова из выступления известного писателя Ю. Бондарева на одном из пленумов СП СССР, обращенные именно к тем, кто хочет «...осадными орудиями критики постепенно и неуклонно расшатывать в народе нравственное и эстетическое состояние духа, а именно: делать зыбкими, больными, сомнительными главные ценности, на чем держится общество: правда, патриотизм, семья, любовь, честь, совесть, стыд, наконец» («Литературная газета», 9 марта 1988 года). Я очень положительно отношусь к мысли, что критика должна быть чистой, объективной и что нельзя, прав Ю. Бондарев, посягать никакой критике на святыни в литературе, искусстве, которые сложились в нашем мировоззрении.

Читая статью брата «Критика и библиография» на страницах журнала «Әдебиет және искусство» (ныне журнал «Жұлдыз»), опубликованную и в журнале «Коммунист Казахстана» (N 9 за 1953 год), я пришел к выводу, что все, что было написано им 35 лет назад, актуально и сегодня. Главными задачами критики и библиографии Евней называет поддержку всего передового в литературе, борьбу против проявлений чуждой идеологии, воспитание чувства патриотизма, интернационализма, дружбы народов. А работу отдела критики и библиографии считает одним из важных участков идеологической работы. Он делает обзор двадцати критических статей, указывая на некоторые творческие неудачи отдельных переводчиков.

Критический анализ романа Г. Мустафина «Караганда», одного из крупных явлений казахской литературы тех лет, по словам брата, является вялым пересказом содержания романа. А следовало бы, пишет он, далее показать, «насколько психологически оправданны разнообразные вехи и повороты в сознании его героев, какова эволюция внутреннего мира их, каковы особенности изображения этой эволюции». Евней отмечает, что критика и библиография у нас значительно отстают от роста казахской литературы, а наши критики рассматривают отдельные произведения писателей вне связи со всем их творчеством, вне связи с развитием всей советской и русской литературы.

Как же воспринималось это критическое замечание? Хорошо сказал С. Баруздин на упомянутом пленуме СП СССР: «Вот мы уже десятка три, а может, больше лет декларируем тезис о взаимовлиянии и взаимообогащении наших братских литератур. Но где, когда конкретно наша критика сказала что-то об этом? Она и не может ничего сказать, кроме разве русской критики, которая как бы тоже ограничена: ей неловко критиковать произведения писателей иноязычных. Каждый критик из союзной или автономной республики ограничивает свой разговор о литературе своей республики в полном отрыве от литературы советской, многонациональной, в том числе и русской... А ведь разговор о своей литературе в связи с литературой общесоюзной - разве это не признак интернационализма?» В Союзе писателей Казахстана прошло совещание на тему «Время и художественная критика» под председательством С. Мауленова. Там говорилось о многих недостатках в развитии критической мысли, отдельные из которых отмечал в свое время Евней.

Другой стороной литературной деятельности брата в начале 50-х годов было пристрастие к рецензированию спектаклей, шедших на сценах казахского и русского республиканских драматических театров. Так по-является ряд очерков 1955-1957 гг. о пьесах С. Муканова «Чокан Вали-ханов», А. Тажибаева «Майра», 3. Шашкина и М. Гольблата «Токаш Бокин», Ш. Хусаинова «Вчера и сегодня» и др.

В пьесе о Чокане Валиханове, в основу которой положена не только глубокая личная трагедия человека, переросшего свое время, Евней отмечает три линии. Первая - возникновение и крушение иллюзий Чокана, связанных с верой а способность царской администрации понять нужды казахского народа и удовлетворить их, с верой в реформаторскую деятельность царя. Вторая линия - крушения надежд, которые возлагались на Чокана людьми, давшими образование и способствовавшими его карьере с целью «приручить» выдающегося сына казахского народа. Евней отмечает, как шли они от меценатского благоволения к активному противодействию всем начинаниям Валиханова, связанным с заботами о родном народе. Третья линия в пьесе - тема великой плодотворной дружбы между русским и казахским народами. На протяжении всей жизни Чокан ошущал бескорыстную заботливую поддержку передовых представителей русского народа.

В марте 1955 года появляется статья «Легенда о любви» Назыма Хикмета на казахской сцене. Автор подробно анализирует спектакль и отмечает прекрасное декоративное оформление В.В. Голубовича, яркое выдержанное в сказочных тонах, полностью отвечающее режиссерскому замыслу. Евней пишет, что спектакль о Фархаде и Ширин в казахском театре драмы свидетельствует не только о зрелости творческого коллектива, но и о его больших возможностях.

В феврале 1956 года публикуется статья «Большая тема жизни» о спектакле по пьесе драматурга Ш. Хусаинова «Вчера и сегодня». Это была первая попытка драматурга показать на сцене культурный рост казахско­го народа, талантливую национальную интеллигенцию.

В статье «Пьеса о Токаше Бокине на русской сцене» Евней отмечает, что основное достоинство спектакля состоит в его идейной насыщенности. Верно показаны героизм народа, духовное единение трудящихся, и прежде всего русских и казахов, в борьбе за победу власти Советов. Одним из главных недостатков Евней считает то, что, как ни странно, актеры русского театра драмы еще не имеют достаточного опыта в создании сценических образов казахов.

Позже брат все меньше обращается к критике. Почему? Как он сам оценивал свои первые работы, можно узнать из его же слов: «Как я отношусь к своим литературным работам? Xopошо отношусь. Это переводы и рецензии. Причин их написания было много, я не мог не писать, это была потребность. Переводить начал скорее потому, что хотел познакомить своих близких, не владеющих русским языком, с прекрасным в русской и зарубежной литературе. Мне нравился сам процесс перевода: это творческий процесс, который доставляет огромную радость, требуя соответственно огромного труда. А стимулом в студенческие и аспирантские годы и в начале научной деятельности было материальное поощрение, которое было просто необходимо. Но и впоследствии, когда мне показалось, что в критических статьях я повторяюсь, что в них мало свежих мыслей, я от их писания отказался».

За два-три года Евней написал и опубликовал более 15 статей и очерков, живо откликаясь на многие явления в культурной жизни Казахстана. Я сейчас не помню точно, в каком году - 1955-м или 1956-м - Евнея пригласили в ЦК Компартии Казахстана и предложили должность собственного корреспондента «Литературной газеты- по республике, но он тактично отказался, аргументируя тем, что, выбирая профессию, он предпочел естественные науки, а сочинения являются просто развлечением.

Но он продолжает сочетать научную деятельность с литературой. Первой большой работой был перевод повести И. Василенко «Артемка», затем последовал перевод рассказов и статей Э. Золя и романа болгарского классика И. Вазова «Под игом», пьесы в стихах В. Маяковского «Клоп» - все это было издано в 1955-1959 годы. Потом почти на десять лет литературная деятельность Евнея прерывается. Он объясняет это так: «Большое счастье иметь возможность отказаться от желания того, в чем ты начал сомневаться, дать себе отдых и подумать над тем, что ты делаешь. Я имел возможность отказаться от писания. Вернулся к писательскому труду тогда, когда понял, что мне есть что писать, есть мысли, знания. Насколько удачно воплотил это на бумаге - судить вам, мои читатели».
ДОВЕРИЕ

В набранном ритме Евней в эти годы, как видно из приведенных высказываний, работает в двух направлениях - в науке и литературе. Может быть, так и продолжалось бы неизвестно сколько лет и зим. Но однажды, когда решался вопрос о должности проректора его родного института вместо долго проработавшего на этой должности товарища, перешедшего по личной просьбе на более спокойную и менее ответственную работу на кафедре, выбор пал на кандидатуру моего брата, молодого доцента. В середине 1958 года его назначили на эту должность. В период работы проректором он вынужден был отложить свои любимые занятия - сочинение и перевод художественных произведений, лабораторные исследования в науке - и целиком и полностью переключиться на административную работу. Правда, ненадолго. В начале 1960 года тогдашний президент Академии наук Казахской ССР К.И. Сатпаев предложил ему возглавить вновь созданный Химико-металлургический институт. Брат дал согласие и в феврале 1960 года переехал в Караганду.

Приняв высокий пост директора научно-исследовательского института в возрасте 35 лет и не имея особого опыта руководящей и организаторской работы, Евней столкнулся с большими трудностями. Спустя некоторое время погрустнел, видно было: очень переживает. Из-за чего - мы узнали много позже. Все его попытки сплотить, хотя небольшой, но разношерстный коллектив ученых, съехавшихся со всех концов страны, были безрезультатны. Сотрудники разбились на две враждующие группы: одни, были на стороне заместителя директора по науке академика АН республики В.В. Михайлова, другие - на стороне секретаря парторганизации, заведующего одной из лабораторий Ж.Т. Тюленева. Ни одна из группировок не поддерживала молодого директора. Кроме того, дефицит помещений, приборов для укомплектования лабораторий, недостаток квалифицированных кадров не могли не отразиться на результатах работы и настроении директора.

В этих условиях брат приходил к выводу, что не может сплотить работоспособный научный коллектив, и пишет заявление на имя президента АН Казахской ССР с просьбой об освобождении от занимаемой должности. Президент в обстоятельной беседе предостерегает Евнея от скоропалительных необдуманных решений и решительно отклонил его просьбу. Брат с новой энергией и энтузиазмом взялся за дело и проработал на этом посту 12 лет. Начала укрепляться материальная база, лучше стали оснащаться необходимыми приборами лаборатории. Надо полагать, не без содействия президента Академии наук республики. Отдельные разработки, хотя и незначительные, начали внедрять в производство. Появились первые кандидаты наук, вышедшие из стен института. Это были уже зримые плоды труда, первые победы.

Коллектив сплотился. Одним из первых защитил кандидатскую диссертацию, подготовленную под руководством Евнея, его первый ученик Марк Залманович Угорец, ныне доктор химических наук, профессор Карагандинского университета. В дальнейшем подготовка научных кадров пошла быстро, многие сотрудники направлялись в центральные научно-исследовательские институты страны, в целевую аспирантуру, откуда возвращались подготовленными к защите диссертантами. Евней помогал доработать диссертации и организовывал их защиту.

Вспоминаются два эпизода из его рассказов того периода. Однажды они с одним из аспирантов были в Москве в командировке и раздобыли дефицитный прибор, который нужно было везти очень осторожно, чтобы не повредить. Купили четыре билета в купейный вагон, чтобы полностью занять купе и водрузить туда громоздкий ящик. Бухгалтерия института наотрез отказалась оплатить стоимость двух «лишних» билетов. Что же, наука требует жертв - успокоили себя ученые. Впоследствии на этом приборе было проведено немало ценных опытов, так что моральное удовлетворение сполна окупило материальные затраты.

Второй случай был на одном из уральских заводов. Наблюдая за процессом производства, Евней пришел к выводу, что процесс этот можно упростить и удешевить. Своими соображениями поделился с техническими руководителями завода, которые заинтересовались новшеством и поддержали его. В институте процесс разработали в деталях, но перед внедрением необходимо было провести полупромышленные испытания, для чего потребовалась небольшая производственная площадь. Вот это стало загвоздкой: бесконечная переписка и поездки не дали желаемых результатов.

Однажды Евней вызвал своего аспиранта В.П. Малышева (впоследствии доктор технических наук, профессор, директор Химико-металлургического института) и попросил его подготовить проект письма к союзному министру - хозяину этого завода. На другой день Виталий Павлович принес отпечатанный проект письма. В нем подчеркивалось, что речь ведется о площади не большей, чем та, которую заняли бы, сойдясь вместе для решения вопроса, три солидных директора: завода, проектного института, который проектирует реконструкцию завода, и научно-исследовательского института. А решение вопроса тянется уже более трех лет. Евней расхохотался над этой неофициальной фразой, но она была очень уместной и потому осталась в тексте. Все, кому довелось читать это письмо, смеялись. Письмо отправили, а спустя немного времени всех трех директоров пригласили в Москву, в министерство. Когда они зашли в кабинет, заместитель министра не мог удержаться от смеха, ибо все трое были очень солидной комплекции. Присутствовавшие не понимали, в чем причина смеха, и тогда хозяин кабинета прочитал письмо. Все вместе тоже засмеялись. Вопрос был решен без обсуждения. Дело пошло на лад, провели полупромышленные испытания, новый процесс внедрили в производство. Завод имел немалую экономию, повысилось качество продукции. Многие родственные заводы переняли опыт.

Стабилизировав текущие дела в институте, направив деятельность коллектива в нужное русло, брат начал добиваться выделения ассигнований для проектирования и строительства комплекса зданий института. Ведь институт размещался в общежитии горного техникума, а остальные лаборатории размещались в других приспособленных помещениях - бараках. Обойдя все компетентные инстанции в области и республике и заручившись их поддержкой, Евней выехал в Москву, добился приема у М.В. Келдыша, президента АН СССР, В.А. Кириллина, заместителя Председателя Совета Министров СССР, председателя Комитета по науке и технике СССР.

Он так рассказывал нам об этих встречах. Сначала был на приеме у президента академии. Обговорив все необходимые вопросы, предварительно получив заверение о выделении средств на проектирование и строительство комплекса зданий института, поблагодарив М.В. Келдыша, стал прощаться; в это время в кабинет вошел красивый, подтянутый, строго одетый моложавый мужчина. Хозяин кабинета вышел из-за стола и уважительно поздоровался с ним, Евней, едва кивнув, повернулся спиной к вошедшему и продолжал говорить о своих делах с хозяином кабинета. Президент отрекомендовал брата как молодого способного директора научно-исследовательского института и представил вошедшего. Им оказался академик Кириллин, встреча с которым была ближайшей целью Евнея. Президент сам советовал зайти к нему и заручиться его поддержкой. Вот тут-то Евней понял, какую допустил оплошность. Брат рассказывал о подобных случаях и казусах в своей жизни с юмором, вызывая улыбку у собеседника.

Итак, добившись разрешения на строительство базы научно-исследовательского института, определив проектировщиков и генерального подрядчика по строительству, поручив дело ответственным работникам института во главе с заместителем директора по общим вопросам М. Мамраевым - Героем Советского Союза, не упуская повседневного контроля за ходом дел, Евней обратился к другим делам.