Чукаш И. Ч-88 Как я стал киноактером: Веселые повести/Пер, с венг. Д. Мудровой, А. Старостина, С. Фадеева; Рис. Г. Алимова

Переделанная вывеска

Они лениво кружили по переулкам, переваривая обильный завтрак.

— Третье испытание, — начал Ориза-Тризняк, — так ска­зать, венчает два первых. Во всяком случае, оно труднее всех. Как известно, бродячие коты отличаются воинственностью. Это так же естественно, как то, что днем светло, а ночью темно. Сре­ди бродячих котов трусов нет и быть не может. Трусливый кот может стать домашней кисой, любимчиком хозяина, может научиться прилежно ловить мышей, но стать бродячим котом он не сможет никогда!

Мирр-Мурр усердно поддакивал, а Ориза-Тризняк все под­ливал масла в огонь.

— Понятия «трусливый кот» и «бродячий кот» взаимно исключают друг друга, — строго посмотрел он на Мирр-Мурра, топорща усы. — Именно поэтому третье испытание заключается в следующем: нужно посмотреть в упор на собаку, считая про себя до десяти. Отвести взгляд и убежать можно только после того, как досчитаешь до конца!

Мирр-Мурр порядком испугался и некоторое время старал­ся избегать взгляда Ориза-Тризняка. «Как сказать... — думал он. — Это дело не столь уж и безопасное. Смотря, конечно, какая собака!»

— А теперь мы пойдем искать подходящую собаку, — решил Ориза-Тризняк. — Идем! Не бойся или, по крайней мере, не показывай, что боишься. Так ты только себе навредишь! Даже трусливая собака смелеет, когда видит, что ее боятся!

Коты пошли, оглядываясь по сторонам.

Но, к немалой радости Мирр-Мурра, собаки им пока не по­падались. Ни трусливые, ни смелые. Так они прогуливались не­которое время: Мирр-Мурр крался, прижимаясь к стене дома, а Ориза-Тризняк шел по середине дороги, как вдруг Мирр-Мурр остановился у какой-то ограды и знаком подозвал к себе Ориза-Тризняка.

На ограде висела огромная вывеска с изображением Мирр-Мурра в натуральную величину и надписью вокруг:

— Мой портрет! — сказал он. — Его написал один мой приятель, еще когда я жил у Эдена Шлука.

Ориза-Тризняк смотрел на вывеску подозрительно и без малейшего воодушевления.

— Ну? — сказал Мирр-Мурр. — Как тебе?

— Похоже, — буркнул Ориза-Тризняк. — Дела плохи! Мирр-Мурр не понимал: почему дела плохи, если похоже?

Ориза-Тризняк мог бы и похвалить вывеску ради приличия. Не так уж часто можно увидеть портрет Мирр-Мурра на ограде! К тому же в довольно людном месте. Кто захочет, придет и по­смотрит! Все это он высказал Ориза-Тризняку. Но Ориза-Тризняк по-прежнему ворчал:

— В этом все и дело! Тем хуже, что место здесь людное. Если бы эта штука висела в каком-нибудь переулке или, ска­жем, за оградой...

— За оградой? Это же бессмысленно! — сказал Мирр-Мурр обиженно.

Ориза-Тризняк почесал в затылке и хмыкнул.

— Все равно ничего хорошего. Ты пойми! Бродячие коты не любят скорняков. О, нет! Они их о ч е и ь не любят. И нет ничего хорошего в том, что твой портрет красуется на вывеске скор­няжной мастерской. Мы должны срочно исправить это положе­ние. Притом ни в коем случае никому не рассказывай, что здесь изображен ты. Напротив, отрицай это! А теперь надо подумать, как нам исправить твою ошибку.

Он зашагал вдоль ограды, время от времени искоса погля­дывая на вывеску.

— Еще и лауреат золотого венка! — ворчал он. — Сколько же у него на совести бродячих котов! Флориан Фатак! — сказал он презрительно и вдруг остановился. — Придумал! Мы подри­суем усы и бороду. Тогда тебя никто не узнает.

— Ладно, — опечалился Мирр-Мурр. — Раз уж нет другого выхода... Только дай взглянуть еще разок!

— Смотри, смотри, — сказал Ориза-Тризняк. — А я пока пойду поищу кусочек угля.

Пока Ориза-Тризняк искал кусок угля, Мирр-Мурр, присев на задние лапы напротив вывески, разглядывал свой портрет. Ему вспомнился художник, вспомнились прекрасные дни, про­веденные с Эденом Шлуком, и вспомнилась — как он ни ста­рался не думать о ней — тетя Вица.

Это последнее воспоминание вернуло к действительности его опечаленную душу. «Если увижу художника, — подумал он, — объясню ему, что переделка была необходима по тактическим соображениям!»

Вернулся Ориза-Тризняк с двумя кусочками угля. Оставив один из них на земле, он легко вспрыгнул на ограду.

Ориза-Тризняк подрисовал на портрете Мирр-Мурра пыш­ные растопыренные усы и маленькую, острую козлиную бородку, так как кусочек угля уже исписался и на большее его не хватило. Но и в таком виде вывеска производила ужасное впечатление! С нее смотрело нечто неузнаваемое со львиной гривой, пышны­ми, как у сыщика, усами и миниатюрной козлиной бородкой.

Ориза-Тризняк с удовлетворением рассматривал вывеску.

— Ну как?! — крикнул он Мирр-Мурру. — Еще похоже? Мирр-Мурр печально покачал головой.

— Я бы даже подписал еще кое-что, — сказал Ориза-Триз­няк, — мне понравилось! Кинь-ка мне второй кусочек!

Мирр-Мурр бросил ему второй кусочек угля, и Ориза-Триз­няк нацарапал на вывеске большими печатными буквами:

— Неважно, — заметил Ориза-Тризняк. — Кому интересно, и так прочтет. Но самое главное, что тебя никто не узнает. А те­перь бежим!

Добежав до угла, коты остановились.

— Давай посмотрим, какое это произведет впечатление, — предложил Ориза-Тризняк.

Они спрятались и стали наблюдать за улицей, не упу­ская из виду переделанную вывеску, которая поблескивала на ограде.

Вывеска, бесспорно, обратила на себя внимание. Прохожие останавливались перед ней, рассматривали — кто улыбаясь, кто содрогаясь — изображенное на ней существо со львиной гривой, усами сыщика и козлиной бородкой и, наклонив голову, читали странную надпись.

А один мальчик громко крикнул:

— Покупайте шубы из кошачьего меха! Натуральный коша­чий мех!

— Ну ладно, — сказал Ориза-Тризняк. — Тут все в порядке. Пойдем, нас ожидает третье испытание!