Общие контуры интеллектуального портрета и основные вехи творческой биографии

Общие контуры интеллектуального портрета и основные вехи творческой биографии

Однако проблему восприятия с помощью одних только физиологических данных решить было невозможно. И Вундт это отлично осознавал, – причем осознавал гораздо лучше, чем его предшественники. Исследователь высших нервных процессов уже не мог себе позволить быть просто биологом. Природа изучаемых им явлений характеризуется принципиально дуальным характером: она столь же физиологична, сколь и психологична. Для того чтобы продолжать свои исследования, Вундту необходимо было обратиться к изучению психологии, – области в высшей степени туманной и загадочной. У исследователей, воспитанных в «лучших традициях» естественнонаучной учености, – к числу которых, несомненно, можно было бы причислить и самого Вундта, – были все основания относиться к психологии с известной долей скептицизма и подозрительности. Область психологии в сознании естествоиспытателей представлялась своего рода «предметно-дисциплинарным Рубиконом». По ту сторону последнего располагалось «враждебное царство» – царство схоластики и метафизики. Здесь следует иметь в виду, что психологии как самостоятельной дисциплины, имеющей свой вполне определенный предмет и использующей для его изучения свои вполне определенные и надежные методы, в середине ХIХ столетия еще не существовало. Психология на тот момент определялась большинством представителей тогдашнего научного сообщества как дисциплина специфически философская.

Кроме того, важно помнить, что речь здесь идет о Германии. В Германии же психология находилась не просто в зависимости философии, но в зависимости от немецкой философии (т.е. именно от немецкой классической «идеалистической» философии). Центральное место в рамках категориального пространства такой - философски фундированной - психологии занимало понятие души. Здесь перед учеными явно или неявно вставал следующий вопрос: как мы можем изучать такое понятие как «душа», или, вообще, возможно ли изучение названного понятия в рамках науки? Этот же вопрос будут себе задавать и психологи в ХХ столетии, и в данном аспекте представляется весьма симптоматичным тот факт, что большинство появившихся и сформировавших собственный концептуальный аппарат уже в ХХ веке психологических школ будет стремиться по возможности устранять из своего профессионального вокабулярия понятия, подобные понятию «души» (самым ярким примером в указанном отношении, конечно же, может служить бихевиоризм). Однако в ХIХ столетии, и особенно в Германии, позиции методологического натурализма и эмпиризма в психологии были еще не столь сильны, и, с другой стороны, авторитет классической философии был еще слишком велик.

Из такой ситуации как будто бы существовало только два выхода, - причем оба крайние. Можно было либо превратить «душу» в эпифеномен физической реальности, приписав ей тем самым статус простого продукта деятельности мозговых центров, либо продолжать рассуждать о нематериальном субстрате души в духе классической спиритуалистической метафизики. Очевидно, оба выхода были тупиковыми. Первый, несмотря на свою кажущуюся научность, не обладал сколько-нибудь значительной эвристической ценностью, поскольку в концептуальном масштабе его категорий психология полностью, без остатка, растворялась в биологии. Это был обычный, заурядный – хотя и, конечно же, очень воинственный – вульгарный материализм. Когнитивный инструментарий такого подхода, разумеется, не давал возможности адекватно объяснять сложные процессы, определяющие специфику реалий духовной жизни мыслящего человечества. Противоположная точка зрения представлялась неудовлетворительной в том отношении, что она оперировала не понятиями реальных фактов, но внеэмпирическими категориями.

Таким образом, получается, что психологию, еще не ставшую толком наукой, в середине прошлого века раздирали на части ее могущественные соседи по предмету. Естествознание тянуло «ковер интеллектуального влияния» в одну сторону, а философия – в другую. В этом споре не было правого, ибо правота заключалась в третьей позиции. Психологии нужно было искать свой путь, свою дорогу, пытаясь при этом по мере сил и возможностей освобождаться от «дурного наследства» собственных былых привязанностей и соответствующих им внешних инодисциплинарных зависимостей. Вундт как раз и выбирает этот «третий путь». Его профессиональный интерес проникает в «опасную» область психологии вполне естественно. Вундт как будто бы не замечает того самого Рубикона, о котором мы упоминали выше. Он – естествоиспытатель, физиолог – уже находится по ту сторону «запретной черты», разделяющей царство природы и царство духа. И здесь, на наш взгляд, не следует искать какой-либо смены ориентиров, возникновения новых исследовательских увлечений и пристрастий. Эволюция научных взглядов Вундта не дискретна, в ее структуре не существует этапов, через границы между которыми нужно было бы «перескакивать». Вундт становится психологом, а впоследствии и философом, не потому, что он с какого-то времени перестает интересоваться физиологией. Его мысль не скачет «с ветки на ветку»³, она развивается постепенно, переходя от одного предмета к другому, увлекаемая собственной внутренней динамикой. Вундт становится психологом и философом именно потому, что на предшествующей стадии своего интеллектуального развития он занимался физиологией. Просто Вундт как ученый-физиолог начинает ставить перед собой вопросы, ответить на которые, оставаясь исключительно в рамках проблемного пространства физиологии, оказывается невозможно. Поэтому-то Вундт и становится психологом. В психологии он обретет свою душевную страсть, эта наука станет его глубочайшей интеллектуальной привязанностью.

Вундт довольно быстро осваивается в новой для него области. Об этом можно судить хотя бы по тому факту, что уже в 1863 году появляется первый вариант его фундаментальной – ставшей впоследствии знаменитой – работы «Лекции о душе человека и животных» (второе, существенно переработанное издание названной книги вышло в свет в 1892 году)[13]. В данной работе мы обнаруживаем первичный вариант систематизации взглядов ученого, относящихся к области психологии, – и это притом, что «Лекции …», в сущности, были написаны новичком. Вундт внедряется в сферу, которая требовала от него новых знаний. Речь идет, прежде всего, о философских знаниях, – знаниях, которыми он до той поры (конец 50-х – начало 60-х гг. ХIХ в.) не обладал. В студенческие годы философией он практически не занимался, и на момент начала своей самостоятельной научной карьеры имел о ней, судя по всему, лишь общее и весьма смутное представление (и это тот самый человек, который в будущем станет автором множества книг, - в большинстве своем очень значительных по объему, - посвященных исключительно философским проблемам). Вундту, таким образом, приходится постигать азы философии самостоятельно, причем в то время, когда он уже был вполне сформировавшимся ученым-естествоиспытателем. Однако период его творчества, который будет характеризоваться наиболее плодотворной разработкой сугубо философских вопросов, еще не наступил. В этой сфере у Вундта все еще впереди. А пока он совершает медленный путь в направлении от физиологии простейших перцептивных процессов к психологии, понимаемой в самом широком ракурсе ее предметных очертаний. Сочетание естественнонаучной подготовки с интересом к проблемам специфики душевной жизни производит на свет весьма оригинальный и, главное, новый для того времени «концептуально-теоретический сплав».

Для современной психологии Вундт сделал очень много. Значение его трудов для данной области знания в известном смысле можно сравнить со значением трудов Конта для социологии. Именно Вундт впервые более или менее вразумительно сформулировал методологические притязания психологии на право считаться полноценной и самостоятельной научной дисциплиной. И надо признать, что ученое сообщество поверило ему более, чем Конту, пытавшемуся проводить ту же самую идею по отношению к социологии. Успех и признание концептуальной программы Вундта были вполне объяснимы: он, в отличие от Конта, не ограничивался одними декларациями новых познавательных принципов, но и реализовывал эти принципы на практике. Он, как и Конт, был «гуманитарием от естествознания». Поэтому его методологические симпатии имели вполне определенную направленность. Он считал, что предметом науки могут быть только действительные факты, – факты, являющиеся предметом нашего опыта. Задача всякой науки в этом смысле состоит в изучении и интерпретации взаимозависимостей, обнаруживаемых в отношениях между конкретными эмпирическими фактами. Основополагающие познавательные ориентации психологии в указанном аспекте ничем не отличаются от соответствующих познавательных ориентаций естественных наук. Душа – такой же естественный феномен, как и феномены природного мира. Она отнюдь не является какой-то неуловимой для научного исследования метафизической сущностью. Понятие «души» вводится в систему категорий психологии как словесное обозначение совокупной области внутреннего человеческого опыта. Душа есть актуальная связь наших переживаний, воплощающихся в определенных устойчивых психических реакциях. Психическая жизнь индивида – во всяком случае на уровне простейших своих проявлений – может быть исследована при посредстве экспериментального метода. И Вундт на деле доказал справедливость своих суждений. Он не просто говорил о возможностях применения эмпирических методов в психологии, но он и сам в своей исследовательской деятельности применял их. Так что на этом основании его можно считать не только теоретическим провозвестником экспериментальной психологии, но ее реальным творцом. Собственно, в широких кругах научной общественности Вундт всегда был известен именно и прежде всего как создатель экспериментальной (физиологической) психологии. И действительно, в этой области его вклад в науку трудно переоценить.

В 1864 году Вундт становится экстраординарным профессором своей родной кафедры – кафедры физиологии Гейдельбергского университета. В этом качестве он будет плодотворно работать в течение десяти лет. В 1874 году ученый переезжает в Цюрих, где занимает кафедру «индуктивной философии». Но уже в следующем (1875) году Вундт принимает новое предложение: он становится штатным профессором философии в Лейпцигском университете. Именно с этим университетом окажется связанной вся его дальнейшая научная и преподавательская деятельность. В скором времени после переезда в Лейпциг Вундт организует в этом городе первую в мире экспериментальную психологическую лабораторию. Данная исследовательская структура существовала поначалу исключительно как плод личной инициативы ее создателя. Однако вскоре она приобрела вполне официальный статус, и стала функционировать под покровительством университета. Лейпцигская лаборатория Вундта стала именоваться Институтом экспериментальной психологии. Слава о научных достижениях института довольно быстро распространилась не только по всей Германии, но и за ее пределами. В Лейпциг съезжались молодые ученые из многих стран специально для того, чтобы поучаствовать в исследованиях, проводимых в организованном Вундтом институте. В 80-е годы ХIХ века Лейпциг становится всемирно признанным местом интеллектуального паломничества для людей, всерьез увлеченных проблемами новейшей психологии. Многие из посещавших в ту пору вундтовский институт начинающих ученых станут впоследствии научными светилами мирового уровня. Среди них были, например, такие яркие личности как Г. Мюнстерберг, Дж.Г. Мид, В.М. Бехтерев. Приезжал сюда и молодой преподаватель философии, выпускник парижской Ecole normale superieure Эмиль Дюркгейм [83].

Однако не следует забывать, для чего Вундта пригласили в Лейпциг. Ведь он приехал сюда для того, чтобы занять кафедру философии. И он конечно к этому времени был уже вполне готов к выполнению данной профессиональной миссии. Начиная с 70-х годов Вундт занимается параллельно и философией, и психологией. Причем его философские и психологические идеи развиваются не в отрыве друг от друга, но в тесном взаимодействии. Не переплетаясь между собой, они как бы «естественно сосуществуют» в сознании и трудах их продуцента. Они пребывают в структуре мировоззрения мыслителя в состоянии своего рода гармоничного взаимодополнения.

Здесь нужно указать на одну важную особенность мировоззрения Вундта. Она заключается в следующем. Вундт был не только «гуманитарием от естествознания», но и «философом от науки». И такое положение сближает его с позитивистами. Сходство это имеет, правда, только общее и исключительно формальное значение. Мыслителя с ограниченными интеллектуальными горизонтами сциентистские когнитивные установки, вероятнее всего, привели бы к принятию позиции банального методологического натурализма. Однако Вундту такая участь не грозила. Вундт всегда и во всех исследовательских областях выступал как последовательный и непримиримый противник редукционистской вульгаризации научного дискурса. Он боролся против редукционизма во всех его проявлениях. Он всегда разделял идею, утверждающую существование объективной иерархии уровней бытия. Психология коллектива не сводится к психологии индивида, также как и психология не сводится к физиологии. Между естественными явлениями, относящимися к разным сферам, не существует отношений аддитивности. Всякая сложноорганизованная целостность (система), конечно, состоит из определенных частей. Без этих частей она существовать не может. Но все же, с другой стороны, она представляет собой нечто большее, чем просто их механическую сумму. Подобного рода целостность всегда будет обладать свойствами и качествами, отличными от тех, которыми обладают ее части, взятые по отдельности, вне контекста их взаимодействия.

Такой подход, очевидно, является надежным «средством», предохраняющим внутренний строй мышления ученого от увлечения объяснительными схемами и гипотезами редукционистского толка. Методы различных наук не сводятся друг к другу так же, как не сводятся друг к другу их предметы. С психологией и физиологией, конечно, – случай особый. Здесь Вундту на помощь приходит принцип психофизического параллелизма. Принцип этот в трактовке Вундта постулирует принципиальную самобытность психических процессов, невыводимость их специфики из знаний об особенностях анатомического и физиологического устройства чувственного аппарата человека. Духовное и материальное в человеке оказываются связанными, но подобного рода связь не может быть описана в категориях однозначного детерминирования первого последним, или наоборот. Материалисты и спиритуалисты с научной точки зрения одинаково не правы. Дух и природа в структурах индивидуального бытия суть «две стороны одной медали», они предстают перед взором исследователя как два различных аспекта рассмотрения одного и того же – целостного по сути своей – явления. Владимир Соловьев [56] в свое время довольно точно определил сущность данной концепции, сравнив ее с теорией человеческой природы, которую разрабатывал Спиноза. В метафизической системе Спинозы атрибуты «протяженности» и «мышления», характеризующие базовые свойства бытия субстанции как causa sui, на уровне индивидуального существования обращаются в соответствующие модусы: воплощением модуса «протяженности» в человеке является его «тело», а воплощением модуса «мышления» – его «душа». Если отвлечься от терминологических нюансов, то нетрудно будет заметить, что Вундт, в сущности, говорил о том же самом.

Антиредукционистские интенции мысли Вундта вполне отчетливо просматриваются и в методологической сфере. Вундт как создатель экспериментальной психологии, конечно же, был исключительно увлечен идеей внедрения инструментальных приемов новой методологии в область исследования феноменов душевной жизни. Однако он никогда не наделял эксперимент статусом универсального по своей эвристической значимости методологического средства. Даже на начальных этапах разработки собственных идей он отлично осознавал, что возможности эффективного использования метода лабораторного эксперимента в качестве инструмента изучения фактов, относящихся к сфере человеческой психики, являются по сути своей ограниченными. Эксперимент пригоден лишь для изучения простейших психических процессов – прежде всего для изучения феномена восприятия, элементарных психических реакций и т.п. Для изучения же сложных психических процессов, – таких, как, например, процесс мышления или целеполагания, – необходимо прибегать к помощи иных методологических процедур. Уже в работах 60-х годов Вундт указывал на то, что психолог в своих исследованиях наряду с непосредственно полученными им лабораторными данными может и должен использовать также и данные, которые предоставляет в его распоряжение «естественная история людей». Это означает, что важным источником информации для психолога становятся разнообразные материалы исторических, этнографических и антропологических исследований. И это были не пустые заявления: большинство зрелых и поздних работ ученого будут просто-таки изобиловать историко-этнографическими сведениями. Так что про вундтовскую программу психологии в целом можно было бы без преувеличения сказать, что она в действительности являлась столь же «естественнонаучной», сколь и «специфически гуманитарной».

Здесь следует заметить также, что и в области философии, к занятиям которой по мере эволюции собственного мировоззрения Вундт все более и более склонялся, мы обнаруживаем у него ту же очевидную антиредукционистскую настроенность. Мы уже говорили, что Вундт относился к числу мыслителей, которых можно было бы с известной степенью условности именовать «философами от науки». Он не разделял непреодолимой чертой сферы познавательной компетенции науки, с одной стороны, и философии, с другой. В рамках его системы задачи философского мышления не противополагались задачам научного мышления. Философия в системе Вундта вырастала из науки, – как бы «надстраивалась» над ней. Но он отнюдь не был склонен доводить до абсурда собственные сциентистские устремления. Вундту всегда удавалось сохранять независимость от разного рода модных интеллектуальных поветрий (а таковых за свою долгую жизнь он повидал довольно много). Его мышление, в частности, было вполне свободно от агрессивных «базаровских предрассудков», – тех самых предрассудков «обожествления науки», которые, как известно, были исключительно популярны в среде образованной и полуобразованной общественности во второй половине ХIХ столетия. Он всегда восставал против всех и всяческих форм натуралистического обскурантизма. В концепции Вундта философское знание основывается на знании научном, но в то же самое время оно не является по отношению к последнему ни эпифеноменальным, ни придаточным.

У Вундта философия выводится из науки, но не сводится к ней. «Древние и исконные права» философии не могут и не должны быть ущемлены: она сохраняет свою самобытность на всех уровнях (на предметном, дисциплинарном и методологическом). Весьма показательным в данной связи является также и тот факт, что естествоиспытатель Вундт, столкнувшись в процессе развертывания своих грандиозных исследовательских замыслов с насущной необходимостью решения краеугольных для всякой системы философского знания онтологических вопросов, спешит принять сторону классического идеализма. Принципиальная позиция Вундта здесь обнаруживается довольно четко. В своих общефилософских воззрениях немецкий мыслитель отталкивается от той идеи, что «всякий опыт есть, прежде всего, внутренний опыт: «то, что мы называем внешним опытом, подчинено нашим формам восприятия и понятиям», и если мы нуждаемся для образования последних в толчке со стороны, то они, тем не менее, остаются в нас» [40,с.30.].

Индивидуально-психологическая концепция Вундта мало-помалу приобретает свои законченные очертания. Впоследствии, – т.е. приблизительно начиная с предпоследнего десятилетия ХIХ в., – автор будет лишь дорабатывать ее в отдельных частных моментах. Правда, новые книги Вундта, посвященные проблемам общей психологии, будут продолжать выходить и в дальнейшем, но в них мэтр, в основном, будет лишь воспроизводить, – разумеется, всегда в более или менее видоизмененных формах, – свои старые идеи. Что же касается философии, то здесь ситуация будет как раз обратной: именно в восьмидесятые–девяностые годы прославленный лейпцигский профессор напишет и издаст основные свои философские труды. Именно к этому периоду относятся написание и выход в свет таких его произведений как «Логика»[86], «Этика»[24] и «Система философии». Названные работы имеют чрезвычайно важное значение для понимания базовых интенций мировоззрения Вундта. В них Вундт предстает перед нами уже не просто как психолог (или, если угодно, «философствующий психолог»), но как систематизатор всего пространства научных и философских знаний, как теоретик-универсал.

И, наконец, пришел черед указать еще на одну область интеллектуального творчества Вундта. Область эта – уже упоминавшаяся выше «психология народов». Собственно, историка социологии, «по логике вещей», в общем контексте системы воззрений Вундта должна интересовать именно она. Однако не следует думать, будто бы все, о чем мы говорили до сих пор, не имеет никакого отношения к непосредственной теме нашей статьи. Дело в том, что «психология народов» в структуре научно-философского учения Вундта занимает вполне определенное место. «Психологию народов» Вундта нельзя рассматривать в отрыве от всех прочих областей и сфер его изысканий. Вундтовская «психология народов» в содержательном отношении оказывается теснейшим образом связанной не только с его общепсихологической, но и с его философской теорией. В «психологии народов» немецкий ученый естественным образом опирается на все свое предшествующее творчество. «Психология народов» есть финальный аккорд, последнее звено в теории Вундта. Именно разработками в этой сфере Вундт завершает долгий путь своей, оказавшейся столь блестящей, интеллектуальной биографии. «Психология народов» для Вундта была своего рода итогом, результатом: в ней отразилась вся идейная палитра его многоликой, многоаспектной и разноплановой теории. Неслучайно, что Вундт обращается к обстоятельной разработке данной проблематики лишь на склоне своих лет. (Состоящий из двух книг солидного объема первый том его десятитомной «Психологии народов» выходит в 1900 году). И дело тут, конечно же, не в нехватке времени (Вундта, несомненно, можно отнести к числу довольно плодовитых авторов). Он писал большие трактаты и раньше. Просто у него как у всякого систематизатора мысли был свой «план», свое видение последовательной предметной и методологической преемственности, определяющей известный логический порядок в пространстве отношений между различными областями знания.

Рассуждения о необходимости дисциплинарного самоопределения особой науки, призванной изучать духовные явления «надындивидуального происхождения», мы можем обнаружить уже в ранних работах Вундта. Человеческие индивидуумы живут не порознь, но в сообществах себе подобных – от этого факта нельзя абстрагироваться (во всяком случае, если мы хотим составить верное представление о мире духовных явлений как о некоей целостности). Существует масса духовных феноменов, специфика которых не может быть объяснена исключительно на основании наших знаний о закономерностях протекания индивидуально-психологических процессов. Здание психологической науки оказывается достроенным не до конца, если мы ограничиваем пространство наших исследовательских интересов одной лишь психологией индивида. Такие свои мысли Вундт повторял неоднократно, они встречаются во многих его работах. Идея, утверждающая насущную необходимость создания концептуальной основы «народопсихологии», проходит красной нитью через все творчество немецкого ученого. Однако поначалу заявления Вундта на этот счет будут более походить на простые «декларации о намерениях». И его можно было понять – ведь для построения верхних этажей здания психологической науки нужно было сначала построить нижние. Поэтому естественно, что вплотную заниматься проблемами «психологии народов» Вундт начинает только с середины 80-х годов ХIХ столетия. Именно к этому времени относится публикация его программных статей, посвященных данной проблематике[21⁴; 31]. Непосредственно же к разработке конкретного содержания новой дисциплины ученый приступит лишь во второй половине следующего (последнего) десятилетия ХIХ века.

В судьбе всякого системного теоретика особую роль играет фактор времени. Мыслители подобного интеллектуального склада, как правило, ставят перед собой чрезвычайно грандиозные задачи. В их жизни главное – успеть реализовать собственные замыслы до конца. Подлинный успех всякой системной теории не в последнюю очередь заключается в самой ее системности. Но для того чтобы перевести всякую ментально-когнитивную систему из состояния «возможного» в состояние «действительного», нужно время, … много времени. Поэтому для систематизаторов научных знаний не может быть лучшей жизненной награды, чем дар физического и творческого долголетия. Вундту в этом отношении повезло, причем повезло как никому другому. Он прожил долгую жизнь, и в этой жизни успел сделать все (или почти все), что задумал. В последние двадцать лет своей жизни, будучи уже почтенным старцем, Вундт все еще продолжал заниматься активной научной деятельностью. Примером этому может служить хотя бы та же десятитомная «Психология народов» – ведь ее создание относится именно к данному периоду его творческой биографии.

Вильгельм Вундт умер в маленьком саксонском городке Гроссботен (Grossbothen) 31 августа 1920 года. Городок этот, находящийся в нескольких десятках километров к востоку от Лейпцига, расположен – если верить карте природных достопримечательностей Германии – в довольно живописной местности. Вундт ушел вместе с эпохой – эпохой немецкой интеллектуальной классики. Профессор Вундт скончался, едва успев перелистнуть страницу восемьдесятдевятого года своей жизни. Девятнадцатый век, прихвативший с собой лишних два десятилетия века двадцатого, становился историей. Его верный и преданный сын последовал за ним...