Д. и н., проф. Ш. Б. Чимитдоржиев

Как бы предвестием великой

Очевидно, в этом стихотворении, написанном 1 октября 1894 г. Владимиром Соловьевым, прозвучало первое упоминание о панмонголизме. В 1900 г. вышла его книга “Краткая повесть об Антихристе”, в которой содержалось следующее предсказание: “Двадцатый век по Р.Х. был эпохою великих войн, междоусобиц и переворотов. Самая большая из внешних войн имела свою отдаленную причину - возникшее еще в конце XIX века в Японии умственное движение панмонголизма. Подражательные японцы с удивительной быстротой и успешностью переняли вещественные формы европейской культуры, усвоили также некоторые европейские идеи низшего порядка. Узнав из газет и исторических учебников о существовании на Западе пангерманизма, панславизма, панисламизма, они провозгласили великую идею панмонголизма, собрали воедино под своим главенством все народы Восточной Азии с целью решительной борьбы против чужеземцев, то есть европейцев...”ⁱⁱ. Далее автор подробно описывал завоевание России, Европы, а затем и всего мира кровожадными варварами - азиатами. Двадцатый век действительно был “эпохою великих войн…”, но прошли они не под знаменем панмоголизма (хотя с этим явлением связано тоже множество человеческих жертв). Так, с легкой руки Владимира Соловьева, этот термин, имевший в начале совершенно фантасмагорический смысл, вошел в политическую историю Монголии, России и Китая.

К работам, так или иначе затрагивающим тему панмонголизма, можно отнести воспоминания современника монгольской революции 1921 г. Дмитрия Петровича Першина (1861-1936). В его книге “Барон Унгерн, Урга и Алтан-Булак” отражены события и настроения той эпохи. Интерес к Монголии в начале XX века в России был довольно большим (гораздо больше, чем в настоящее время) – Комаровский из “Доктора Живаго” рассказывает Ларе и доктору свои соображения о политическом значении Монголии.

Как известно, тема панмонголизма долгое время была запрещенной в нашей стране. В тридцатых годах прошлого века органы НКВД СССР выявили и уничтожили в Бурят-Монгольской АССР и Монгольской Народной Республике “антисоветскую повстанческую панмонгольскую организацию”, в результате репрессий пострадали тысячи граждан СССР и МНР.

Ценную информацию можно найти в работах, посвященных взаимоотношениям России и Китая. С.Г. Лузянин предлагает схему взаимоотношений России, Китая и Монголии в виде относительно стабильного, сбалансированного “треугольника’’ Россия – Монголия – Китай, где Монголия предстает в роли объекта скрытого российско–китайского соперничества. Он прогнозирует возможность неблагоприятного сценария в развитии «треугольника» в результате “нарушении баланса… и активизации панмонголистов в Китае (Внутренней Монголии), Монголии и России (Бурятии)”^iv и подчеркивает, что объективно проблема панмонголизма существует и игнорировать ее было бы недальновидно. С.К. Рощин в монографии "Политическая история Монголии" изучает монгольскую революцию 1921 г., и последовавшие за ней изменения, «заигрывание» Коминтерна с панмонгольскими настроениями. Тему панмонголизма затрагивал Е. И. Лиштованный в работе “Исторические взаимоотношения Сибири и Монголии…” .

Интересны зарубежные оценки проблемы панмонголизма. Западные исследователи (О. Латтимор, Р. Руппен, А. Сандерс, Ч. Бодуэн, Л. Тиллет) отмечают, что “русский и китайский контрапункт часто заглушал монгольскую мелодию. Действия русских и китайцев манипулировали, лепили и формировали монгольскую территорию, не считаясь с желаниями монголов. Они вмешивались в государственные дела и экономику и даже социальную структуру. Монголия, как щепка, болталась на волнах российско-китайских отношений”. Проявление идей панмонголизма, по мнению западных аналитиков, по своей значимости является серьезным фактором, способным поставить под вопрос стабильность в регионе. Этот фактор противоречит и российским и китайским государственным интересам: “В Китае боятся влияния Улан-Батора на Внутреннюю Монголию, а в Москве - его воздействия на Бурятию, Туву и Калмыкию”. Развитие взаимоотношений в рамках «треугольника» Россия – Монголия – Китай в немалой степени зависит от “…возможного превращения демократической Монголии в центр возрождения панмонгольского национализма, который… обеспокоит и Россию и Китай”^v.

Как известно, в конце XVII – первой половине XVIII в. территория Центральной Азии, населенная монголоязычными племенами, была поделена между Российским государством и империей Цин. Внутренняя и Внешняя Монголия, Джунгария вошли в состав империи Цин, а земли, населенные бурятскими племенами, - в Российское государство. Но генетическая близость языков, быта, способов ведения хозяйства, религии и историческая память в форме легенд, преданий позволяли сохранить в сознании народов представление об общем происхождении и родстве. Двухсотлетнее владычество Цин в Центральной Азии было скорее симбиозом маньчжурской династии с монголами. “Но все течет, все изменяется”. К концу XIX в. звезда Цин закатилась. Дороги маньчжурской династии и Монголии разошлись, когда Пекин принял курс на превращение Монголии в обычную провинцию. Аборигенное население лишалось источников существования и попадало в кабалу китайских ростовщических фирм. Синьхайская революция позволила провозгласить независимость Монголии.

В этот период бурятские интеллигенты заняты осмыслением роли и места своего народа и пытались найти пути формирования национальной культуры. Интеллигенция выдвинула свой проект: панмонголизм понимался как одна из альтернатив самостоятельного политического развития народов Центральной Азии, в основании которой находились европейские представления о государственном строительстве. Появляется такой феномен, как “культурный панмонголизм” - интеграция народов Центральной Азии в единое культурное пространство, чтобы таким образом нивелировать различия между отдельными региональными группами и в перспективе добиться большей этнической унификации и монолитности населения Монголии.

В это время появляется термин “бурят-монгол” - человек, принадлежащий к группе бурят, которые в то же время являются и монголами. Понятие “монгол” шире и включает в себя понятие “бурят”. Дихотомия названия народа отражает причастность общности бурят к монгольской идентичности. С этой точки зрения первая часть понятия “бурят-монгол”, предстает как этноним, а вторая в большей степени как политоним, первая выражает региональную принадлежность, вторая – политические интересы. Официально закрепленное при создании республики в 1923 г. двойное название “Бурят-Монголия” было отменено в 1958 г. В настоящее время интеллигенцией периодически поднимается вопрос о возвращении старого названия, мотивированный причастностью бурятского народа к монгольскому миру, а также большей известностью термина “монголия”, что по замыслу должно повлиять на большее “узнавание” республики в мировом сообществе.

Панмонголизм как идеология объединения всех монголоязычных народов в одно государство сложился в первые годы независимости Внешней Монголии. Она находилась под сильным влиянием духовенства, Богдо-геген (глава нового государства) символизировал возрождение монгольского народа. В силу сложившихся обстоятельств идею объединения осуществить Полностью не удалось. Внешняя Монголия получила в 1913 г. лишь автономию.

Гражданская война в России реанимировала панмонгольский фактор. Власть атамана Семенова установилась в Забайкалье осенью 1918 г., а уже в феврале 1919 г. на станции Даурия открылся панмонгольский съезд. Россия и Китай несмотря на внутренние неурядицы все же смогли отстаивать свои интересы в Центральной Азии. Колчаковское правительство и республиканский Китай, пользуясь несогласованностью действий участников съезда и саботажем Урги, противодействовали осуществлению планов даурского съезда. В определенной мере панмонгольский этнополитический фактор использовал в своей “одиссее” барон Унгерн фон Штернберг.

В 1924 г. первый Великий Хуралдан принял Конституцию и провозгласил Внешнюю Монголию республикой. Декларировалось, что одной из задач внешней политики МНР являлось “объединение монгольских племен в единое, свободное государство, способное защитить религию и интересы народа”^vi. В двадцатых годах Монголия рассматривалась как коридор к "бурлящему" Китаю. Учитывая революционную целесообразность, Коминтерн поддерживал панмонгольские настроения^vii. После поражения группы национальных демократов в Монгольской Народной Республике в 1928 г., панмонгольский фактор уже не представлял ценности для СССР в геополитической игре, а наоборот, становился все более опасным.

В девяностых годах прошлого века и в настоящее время наблюдается регенерация “культурного панмонголизма”. На III Всебурятском съезде, прошедшем в г. Улан-Удэ 16 февраля 2002 г., говорилось об укреплении международных связей с народами мира и прежде всего с родственными монголоязычными народами и диаспорами.

Панмонголизм можно определить как национальную идеологию, основной идеей которой является объединение монголоязычных народов с целью построения этнически однородного государства. Платформой этой идеологии является мифологизированная память о средневековой истории Монголии, символическим выражением которой является образ Чингисхана. Основными конструкторами и носителями панмонгольской мифоидеологемы выступает творческая и научная интеллигенция - те “…слои, обладающие монополией на формирование карты мира…”^viii

Также панмонголизм - это актуализация групповой идентичности, которая дает перспективу монголоязычному сообществу выступать как единое целое в ситуации политической мобилизации. Такое положение вещей наблюдалось в начале и в девяностых годах двадцатого века. Первая ситуация – распад Российской и Цинской империй, вторая - крах СССР при стабильном положении Китая. В обоих случаях можно было наблюдать подъем панмонгольских настроений. Это было связано с кризисом господствующих идентичностей (Российская империя, Империя Цин, Советский Союз) и поиском самостоятельных путей развития монголоязычных народов. Социокультурные поля этих держав, поделивших территорию этнографической Монголии, периодически разрушались, и вследствие возникала необходимость конструирования “самости” для самостоятельного участия в политическом процессе региона. Панмонголизм как феномен политизированной этничности, после потери легитимности российскими и китайскими властями пытался заполнить политический вакуум.

В-третьих, панмонголизм - это этнополитический фактор, который на протяжении двадцатого века использовался различными силами, оперировавшими в центральноазиатском регионе: правительством Богдо - Гегена, затем монгольской народно–революционной партией, царской Россией, СССР, Коммунистическим Интернационалом, Японией.

Подводя итог, мы можем констатировать, что панмонголизм (в различных формах) будет сохраняться, пока будет практиковаться принцип построения национального государства (“одна нация – одно государство”). Необходимое условие усиления данного фактора - геополитический вакуум, т.е. отсутствие или ослабление позиций в Центральной Азии двух основных факторов – России и Китая. Как показано выше, панмонгольский фактор выходил на поверхность, когда эти государства переживали кризис. И, наоборот, переходил в латентное состояние в периоды их укрепления.