Действующие лица

МАРК. Пожалуй. Завтра я встану пораньше, чтоб пройтись по улочкам родного города, и обязательно поднимусь к часовне. Говорят, что вашими усилиями, Георг, она стала ещё прекрасней?

ГЕОРГ. У нас в городе не так много достопримечательностей, чтоб оставлять их в запустении. Часовня влюблённых – самая известная из них.

МАРК. Да, барон Плантер воздвиг чудесную часовню... Там, над обрывом реки много лет назад Бог впервые заговорил со мной. И первые слова Его были горькими, как полынь.

ЭВА. Я помню, как ты мне рассказывал об этом.

ГЕОРГ. Я хочу обнести часовню оградой.

МАРК. Зачем?

ГЕОРГ. Бомжи облюбовали это место. Костры стали разводить. Полиция их гоняет, но этого недостаточно. Вот что я хотел спросить у вас, Марк: что было правдой, а что вымыслом в этой легенде о часовне влюблённых? Гимназисты Адама часто спрашивают его об этом. Помнится, Юля говорила, что вы занимались этой легендой.

МАРК. Да, в столичных архивах я обнаружил некоторые бумаги барона Плантера, и вот что выяснилось. Часовня была построена итальянским архитектором Корделли примерно через год после тог, как дочь барона Маргарита и молодой человек по имени Авель бросились с крутого обрыва в водовороты нашей бурной реки. Но они предпочли смерть не потому, как говорится в легенде, что она была дочерью барона, а он – сыном местечкового учителя, что по тем временам было, конечно, почти непреодолимой преградой на пути к их счастью. Нет. Подлинная причина оказалась другой. Барон Плантер, как вы знаете, вёл безудержно разгульный образ жизни, и в сохранившемся черновике его письма я прочёл о том, что Авель оказался одним из его внебрачных сыновей. Так что эта печальная легенда основана на реальных и трагических событиях. И вам следует очень хорошо подумать, Адам, как рассказывать её детям.

ГЕОРГ. Слышите, Адам? Что с вами?

МАРК. Есть ещё два удивительных факта в этой истории. Несмотря на то, что барон Плантер бросил всех своих людей на поиски тел Маргариты и Авеля, обещая баснословное вознаграждение, тела их так и не были найдены, хоть люди барона и прочесали всю реку вплоть до устья. Удивительным оказался ещё один документ, где говорится, что часовню освятил священник-кальвинист, который, конечно, не должен был освящать памятник самоубийцам. В этом удивительном документе часовня названа “ часовней возлюбленных ” , а не влюблённых, как её теперь называют. Это слово “ возлюбленные” вселяет надежду, ибо возлюбленными Христос называл уверовавших в Него. А милосердие нашего Господа безгранично, даже для смертельно согрешивших.

Входит МАРИЯ.

РОМА. Как ты, ма?

МАРИЯ. Очень хорошо, очень хорошо.

ГЕОРГ. Мария, дорогая, позвольте вам представить Марка – святого отца, который завтра обвенчает наших детей.

Пауза.

МАРК. Мария?

МАРИЯ то надевает, то снова снимает очки.

МАРИЯ. Где Адам?

АДАМ. Я здесь, я с тобой. (Подходит к МАРИИ).

РОМА. Что с тобой, ма?

МАРИЯ. Идём. (Берёт сына за руку).

РОМА. Что случилось, ма?

МАРИЯ молча тащит упирающегося сына к двери.

РОМА. Подожди, ма!

ЭВА. Что происходит, Георг?

ГЕОРГ. Адам!.. Да что с вами, Адам?

ЮЛЯ. Нет! Нет! (Бросается к матери). Нет, мама, нет! Нет! Нет!

Сцена расколота надвое чёрным провалом ночного неба, на фоне которого на высоком обрыве виден силуэт часовни. Гроза уже прошла, но дождь ещё продолжается.

Посреди сцены в глубине – молится священник.

Справа и слева – кухни. Действие происходит попеременно – то в одной, то в другой кухне.

ГЕОРГ (говорит по телефону). Арнольд? Это Георг. (Механически). Извини что так поздно серьёзные обстоятельства вынуждают нас отменить свадьбу прямо накануне на днях я перезвоню тебе извини у меня ещё сорок звонков. (Кладёт трубку и вычёркивает из списка очередного гостя).

Входит ЭВА, прижимая к себе подушку.

АДАМ (говорит по телефону). Это Адам. Извини, если разбудил. У нас большие неприятности – свадьба не состоится... Это не телефонный разговор, Макс, поговорим при встрече, ладно? Ещё раз извини, пока.

Входит РОМА. Наливает в стакан водки, но не пьёт.

ГЕОРГ. Виктория? Это Георг. (И слово в слово – предыдущий текст).

АДАМ. Уснула?

РОМА. После второго укола. Думаю, понадобиться третий.

АДАМ. Так плохо?

РОМА. Она не перестаёт говорить во сне.

АДАМ. Беда... беда...

РОМА. Теперь... помнишь, что врачи говорили? Второй раз ей не выкарабкаться.

АДАМ. Я позабочусь о ней. А тебе, сынок, следует отсюда уехать. Причём, немедленно. Нет смысла ждать до утра.

РОМА. А Юля?

АДАМ. У неё надёжные родители. Думаю, на них можно положиться. А ты ей всё равно ничем не поможешь.

ГЕОРГ. Что? Что случилось?

ЭВА. Ничего.

ГЕОРГ. Что – ничего? А Юля?

ЭВА. Я дала ей ещё одну таблетку. Третью. И поменяла подушку. Вторую. Я не

знала, что можно так долго плакать.

ГЕОРГ. Не проснётся?

ЭВА. Не думаю.

ГЕОРГ. Дверь заперла?

ЭВА. Я заперла все двери. Вот ключи.

ГЕОРГ. Как ты сама? (Набирает номер телефона).

ЭВА. Всё никак не могу поверить тому, что произошло.

ГЕОРГ. Эвелина? Это Георг . (И слово в слово – знакомый тест).

АДАМ. Что у тебя с рукой?

РОМА. Болит. У меня всё болит.

АДАМ. Я никогда не видел тебя в такой ярости...

РОМА. Если бы не ты, отец... я мог бы его убить.

АДАМ. Он не виноват, сынок. Он ничего не знал. Как бы тебе не было тяжело, тебе не надо было набрасываться на него с кулаками...

РОМА. Не окажись он моим родным отцом... Знаешь, я сидел сейчас у кровати матери и вспомнил: “ хоть что-то вынести из этой беды ” , помнишь слова грузинского философа?.. Хоть что-то вынести из этой беды...

ЭВА. Георг, что с нами будет?

ГЕОРГ (кладёт трубку, не набирая номера). Не знаю. Сейчас главное – помочь нашей девочке. На рассвете ты отвезёшь её к моей матери в столицу, я уже вызвал машину и медсестру. Я приеду к вам через несколько дней, когда всё здесь улажу. Рано или поздно в городе узнают, что произошло. И лучше раньше, чем позже, а то поползут такие слухи... Завтра весь город будет, как улей... Господи, сколько раз я повторял эту фразу...

ЭВА. Георг...

ГЕОРГ. В этом городе, Эва, нам с тобой больше ничего не светит. (Набирает номер телефона).

ЭВА. Георг...

ГЕОРГ. Что? (Кладёт трубку). Извини, милая. У меня уже крыша едет. Сядь ко мне. И оставь эту подушку.

ЭВА. Она мокрая от слёз моей дочери.

ГЕОРГ. Не плачь, прошу тебя.

ЭВА. У меня нет слёз. Я выплакала их вместе с дочерью.

ГЕОРГ. Я налью тебе коньяку.

ЭВА. Георг, скажи, что я не виновата.

ГЕОРГ. О чём ты говоришь!

ЭВА. Мы расстались с Марком по обоюдному согласию, ты знаешь. Мы оба поняли, что двум таким разным людям не жить вместе. Нам большими страданиями далось это решение...

ГЕОРГ. Я знаю, милая.

ЭВА. Марк всегда относился к дочери с любовью, он никогда не забывал о ней, звонил каждую неделю...

ГЕОРГ. Я помню, милая.

ЭВА. В чём мы виноваты?

ГЕОРГ. Ни в чём. Я вообще не понимаю, почему ты заговорила о вине?

ЭВА. Если я не виновата, Марк не виноват, Мария не виновата – почему так жестоко наказаны наши дети? Почему?

ГЕОРГ. О каком наказании ты говоришь? О какой вине? При чём тут эти поповские штучки? Пришла беда – открывай ворота. Потому что нет таких ворот, которые бы она не открыла. На нашем месте мог бы оказаться любой. Любой человек. Беда, Эва, понимаешь? Беда. Сейчас главное – чтоб она не сломила нас, не поставила на колени. Да, жених нашей дочери оказался её сводным братом. Это факт, увы. Так что теперь – биться в истерике? Задавать бессмысленные вопросы? Нет, Эва, нет! Сейчас мы не должны думать о себе, мы должны вытащить Юлю из этой беды, смягчить обрушившийся на неё удар. Разве не так? (Набирает номер телефона).

РОМА. Два года, как умерла сестра... Нелепо, необъяснимо... И что мы вынесли из этой беды? Ты и я – что? Попереживали – так, ни шатко, ни валко – и поехали жить дальше. Мама – да, она сошла с ума. Она уже не та, что была раньше. А мы? Я не говорю, что мы тоже должны были сойти с ума, нет. Но я чувствую, что тут есть какая-то связь – между смертью сестры и тем, что случилось сегодня. Что они нам объяснили – все твои доблестные древние греки? Что? Ну, несчастье, ну, бывает. А почему бывает? И что делать с этим несчастьем? Как жить дальше? Всё, что можно выжать из их философии – это жить, чтобы жить. Во что бы то ни стало жить. Жить, не смотря ни на что. Как поступил бы мудрейший Сократ, окажись он сейчас на моём месте?

АДАМ. ...Случись с ним такое в двадцать два года... не знаю, каким бы Сократом он стал.

РОМА. Спасибо, что ты честен со мной, отец.

АДАМ. Я тебя очень люблю, сынок.

РОМА. Я тебя тоже люблю, отец. Тебя и маму. Но Юлю я люблю больше вас обоих. Это сильнее меня и это правда. Поэтому я не могу передоверить её никому. Даже самым надёжным родителям. Как я буду жить без неё, я не знаю. Но я знаю, что жить буду только тогда, когда на все сто буду уверен, что с ней всё будет в порядке. А я в этом и на одну сотую не уверен.

АДАМ. Я понимаю, сынок. Но как бы не было тебе больно, постарайся всё-таки на случившееся взглянуть трезво.

РОМА. Это как?

АДАМ. В конце концов, Юля оказалась только твоей сводной сестрой...

РОМА. Никогда! Слышишь? Никогда не говори при мне этого слова! Никогда!

АДАМ. Сынок...

РОМА. Никогда! У меня была сестра, и она умерла. Другой сестры у меня не будет. Никогда! Я отказываюсь от такого подарка! Отказываюсь – кто бы его не всучивал! Судьба, Бог – или кто там ещё такой щедрый? Отказываюсь – и имею на это право! А не имею – так беру! И ничего не говори мне больше! Ни слова, слышишь?!

ГЕОРГ. Что ты так смотришь на меня, Эва?

ЭВА. Что-то не так, Георг, не так...

ГЕОРГ. Что не так?

ЭВА. Не знаю. Наверно, мы что-то не так делали, не так жили...

ГЕОРГ. Как – не так? Что мы не так делали?.. Может быть, воровали? Или предавали? Что с тобой, милая? Мы простые порядочные люди, и всю жизнь старались жить по совести, разве не так?

ЭВА. Тогда почему на нас обрушилась такая беда? Почему?

ГЕОРГ. Да потому что такова жизнь! И такова беда! Она не различает ни правых, ни виноватых. Она приходит как к преступникам, так и к праведникам. Потому что – слепа. Слепа! И это, к сожалению, непреложный закон нашей жизни, такой же, как дважды два – четыре. И нам, людям, его не изменить, не сделать беду зрячей. То, что разумный человек может изменить, он меняет, а что не может – принимает, как есть. Два раза, когда так нелепо погиб мой отец и когда выяснилось, что у меня никогда не будет детей, я тоже спрашивал: почему? Почему то дерево рухнуло именно на машину моего отца? Он войну прошёл, в сталинских лагерях сидел, всю жизнь помогал людям. И – на тебе. За что? Почему? Почему у моего брата, о котором я, к сожалению, ничего хорошего сказать не могу – он человек бесчестный, ты знаешь, - так вот ему дано иметь детей, а мне нет. Почему? Кто в этом виноват? И жизнь ответила: никто. Виновата я, жизнь, и, если хотите жить, принимайте меня такой, какая я есть. Потому что другой всё равно не будет. Я говорил тебе об этом сотни раз, но, по-видимому, так ни в чём тебя и не убедил. Если тебе нужен другой ответ, обратись к святому отцу.

ЭВА. Он ушёл.

ГЕОРГ. Вот! Он ушёл, а я остался. Расхлёбывать всю эту кашу, которую заварил именно он, знал он об этом или не знал. Пусть сын его жёстко отшил, а дочь? Дочь? Он сейчас должен был быть с ней, а не уходить от ответа неизвестно куда.

ЭВА. Он всё это время стоял на коленях у дверей Юлиной комнаты. Но она никого не хотела слушать. Никого. Даже меня. Только рыдала и спрашивала: за что?

ГЕОРГ. Его воспитание, конечно! Теперь девочка будет мучиться и искать виноватых. И в первую очередь – среди родителей... Нет, я Марка не обвиняю. Знай он о сыне, он любил бы его не меньше дочери, я в этом не сомневаюсь. Он стоял тут, как громом поражённый, когда всё узнал. Если бы Рома не накинулся на него, он бы тут грохнулся наземь... Да, святому отцу не позавидуешь. Если он действительно верит тому, о чём проповедует, то на его карьере священника можно ставить крест. Как, впрочем, и на моей. Как мэра этого города.

ЭВА. Почему жизнь так несправедлива к нам?

ГЕОРГ. Да жизни плевать – к нам или не к нам! Ей всё равно на кого обрушивать молот беды. И она машет им налево-направо, как сумасшедшая. Просто на этот раз именно мы подвернулись под её удар.

ЭВА. Нет, Георг, нет...

ГЕОРГ. Да, милая, да! Случайно подвернулись. Как каждый божий день подворачиваются сотни других, таких же, как и мы. Но я не позволю поставить себя на колени. Я не позволю раздавить мою семью. Ничего, милая, мы с тобой люди бывалые, мы с тобой переживали разные беды, ничего. Мы ещё поставим на ноги нашу девочку, вот увидишь. Мы ещё повоюем, правда?

ЭВА. Пойду, посмотрю, как она.

ГЕОРГ. Обещаю тебе, Эва, что сделаю всё от меня зависящее, чтоб о кошмаре сегодняшнего вечера вы с Юлей забыли, как о страшном сне. Обещаю. (Снимает трубку и набирает номер).

ЭВА. А ты уверен, Георг, что страшные сны забываются? (Уходит, не дожидаясь ответа).

ГЕОРГ. Борис? Это Георг . (И вдруг бросает трубку и хватается за голову).

АДАМ. Я понимаю, сынок, понимаю твой отказ принять случившееся Я тоже поддавался этому искушению, и не раз, и не два жаждал чуда. Чтоб сбывшееся снова стало небывшим. Чтоб вернулась наша девочка, чтоб Сократ не пил цикуту, чтоб дважды два оказалось не четыре, а пять или десять. За что на простого порядочного человека вдруг ниоткуда и так незаслуженно сваливается несчастье и худшее из них – смерть? Почему? Человек отказывается с этим мириться и теряет разум. Когда умерла наша девочка, я впервые обратился к богу. Я спросил его: за что? Почему? Наверно, хорошо, что есть это ухо, этот автоответчик, которому ты можешь задать эти проклятые вопросы, попросить помощи, просто пожаловаться, надеясь, что тебя услышат, что смерть отменят, Сократа вернут, что дважды два вдруг окажется пять или десять. Это может утешить, но в утешении ли смысл? Смысл ли в этой иллюзорной надежде? “ В Ковчег птенец не возвратившись доказует то, что вся вера есть не более, чем почта в один конец ” . Разве поэт не прав? Разве достойно человека искать утешения в иллюзорных надеждах? Не мужественнее ли и честнее – трезво взглянуть правде в глаза? Какой бы жестокой и безумной она не оказалась.

РОМА. И что? Дальше – что?

АДАМ. И постараться выстоять до конца.

Пауза.

АДАМ. Чтобы... жить. Жить, понимаешь?

РОМА. Ты, отец, лучший из людей, каких я знаю. Я старался во всём следовать тебе. Но сейчас... я слушаю тебя и не слышу. Не слышу.

АДАМ. У нас есть обязанности, сынок. Мы должны сделать всё, чтоб наши любимые девочки меньше страдали.

РОМА. Разве это возможно?

АДАМ. Пойду, взгляну, как мама. (Уходит).

На столе ГЕОРГА звонит телефон.

ГЕОРГ. Слушаю... Я же сказал! За всё! заплачу! Со всеми! рассчитаюсь! Одного! не обещаю! – чаевых! (Бросает трубку). Боже ты мой! Почему я всегда! и за всё плачу? Да ещё по таким спекулятивным ценам?! (Наливает в фужер коньку).

Входит ЭВА.

ЭВА. Идём, Георг! Идём!

ГЕОРГ. Куда?

ЭВА. Юлька пропала!

ГЕОРГ. Как пропала?

ЭВА. Выпрыгнула в окно! Идём, Георг, идём! ( И вдруг опускается на пол). Где моя дочь, Георг? Где моя дочь?

ГЕОРГ. Выпрыгнула в окно... Она у Ромы, я уверен, я сейчас. (Снимает трубку). Не волнуйся, я сейчас...

ЭВА. Где моя дочь?

Входит АДАМ.

АДАМ. Рома, мама ушла из дому.

РОМА. Как ушла? После второго укола?

Звонит телефон.

АДАМ. Дверь распахнута настежь...

РОМА (берёт трубку) . Да!.. Нет, у нас её нет... Вот, чёрт!.. Да, бегу! (Бросает трубку). Юлька пропала! А ты говорил – родители! Бери пиджак и пошли!

III АКТ

Час спустя. Часовня возлюбленных. Дождь закончился. Слышен шум реки.

МАРК, сгорбившись, стоит у входа в часовню. Наконец, он опускается на колени, но привычная молитва не помогает, и он, раскинув руки, ложиться навзничь на ступени.

Входит МАРИЯ.

МАРИЯ (сосредоточенно). Маленькая девочка. Лёгкая, как пёрышко. Нельзя. Нельзя оставлять детей. Даже на минуту. Божья коровка, лети на небо, там твои детки кушают котлетки... Маленькая девочка. Лёгкая, как пёрышко. Большая пуговица. Тяжёлая, как смерть. (Поднявшемуся МАРКУ). Нельзя. Нельзя оставлять детей... Это что – сутана? Я забыла очки дома... Сутана?

МАРК. Да.

МАРИЯ. Почему?.. Вы священник?

Пауза.

МАРК. Я спрошу, спрошу...

МАРИЯ. Сейчас спросите. Как вы это делаете? На коленях? Как вы с Ним говорите? Спросите. Мне Он не отвечает. Я спрашиваю, спрашиваю...

МАРК опускается на колени, шепча молитву.

А Он – как воды... (напряжённо вслушивается). Что?.. Что Он ответил?.. Он ответил вам? Где моя девочка?.. Почему вы молчите?

МАРК. Она... там.

МАРИЯ. Где?

МАРК. На небе.

МАРИЯ. На небе?.. Там темно и холодно. Что она делает – на небе?.. Почему вы молчите?.. Она так любила ходить по земле. В саду, под нашими окнами. Трава щекотала ей пяточки. Она так смеялась. Мы звали её Пёрышком. Она была очень лёгкой. Маленькая девочка. Лёгкая, как пёрышко... Я тоже хочу на небо. По земле тяжело ходить. Я очень устала. Раньше я тоже была лёгкой. Как моя девочка. Я летала во сне. Как пёрышко. А теперь – я старая и тяжёлая. Как смерть. Теперь я не летаю. Теперь я падаю. Падаю, падаю, падаю... Я устала падать. Я хочу на небо. Попросите Его, пусть заберёт меня. Попросите.

МАРК. Я попрошу, попрошу...

МАРИЯ. Я хочу походить по райской траве. Вместе с моей девочкой. Божья коровка, лети на небо, там твои детки кушают котлетки...

МАРК. Почему ты босиком, Мария? Где твоя обувь?

МАРИЯ. Попросите. Слышите?

МАРК. Ты не узнаёшь меня, Мария?.. Не узнаёшь?

МАРИЯ. Вы – священник. Попросите Его, пусть заберёт меня...

МАРК. Я – Марк, Марк!

МАРИЯ. Марк?

МАРК. Ты простудишься, Мария! Почему ты так легко одета?

МАРИЯ. Марк?

МАРК. Марк, Марк!

МАРИЯ. Я забыла очки дома.

МАРК. Мне нечем укрыть тебя, Мария!

МАРИЯ. Ты – Марк?

МАРК. Марк, Марк! Твой Марк, Мария!

МАРИЯ (осторожно пальцами касается его лица). Нет... этого не может быть...

МАРК. Это я, Мария, я! (Становится на колени). Что с тобой, Мария?

МАРИЯ. Я забыла очки дома... Неужели это ты, Марк?

МАРК. Я, я!

Пауза.

МАРИЯ. Мой дорогой! (Берёт в ладони его голову). Мой Марк! Неужели это ты?

МАРИЯ. Я искала тебя. Я так долго искала тебя. Я забыла очки дома.

МАРК. Мария...

МАРИЯ. Где ты был, Марк? Где ты был? Столько лет я искала тебя! Ты был так нужен мне. Подожди! Мне надо сказать тебе одну важную вещь... Моя девочка, Марк. Лёгкая, как пёрышко... Она на небе, Марк. Ходит по райской траве. Божья коровка, лети на небо... Мысли, Марк... они, как божьи коровки... Неужели это ты, Марк? Мне надо сказать тебе одну важную вещь.

МАРК. Мария...

МАРИЯ. Марк. (Прикладывает палец к его губам). У нас будет ребёнок. Мальчик. Он так бьётся. Здесь, под сердцем. Дай руку. Слышишь? Он не даёт мне покоя. Ни днём, ни ночью. Я хочу оставить его, Марк. Я очень хочу ребёнка. Мать орёт: аборт, аборт. Ты бы поговорил с ней, Марк. Меня она не слушает. Скажи ей, чтоб не мучила меня. Я так устала, Марк. Скажи ей, слышишь? Скажи.

МАРК. Я скажу, скажу...

МАРИЯ. Мой дорогой! Как хорошо, что я нашла тебя. Сказала тебе. Какой камень свалился с моей души. Тяжёлый, как смерть. Сколько лет я искала тебя, Марк. Я забыла очки дома. Я почти ослепла, Марк. Я почти не вижу тебя... Я не вижу, рад ты или нет. Что у нас будет ребёнок. Рад? Почему ты в сутане, Марк?.. Ты священник?

Пауза.

Значит... Он есть? Есть?

МАРИЯ. Есть... Поклянись, Марк. Поклянись, что есть.

МАРК. Именем Отца и Сына и Святого Духа. Клянусь.

МАРИЯ. Ты так уверенно говоришь... Ты всегда был очень смел, Марк. Ты никогда ничего не боялся. Это я боялась. Всегда боялась за тебя.

МАРК. Мария...

МАРИЯ. И за себя. Я ходила в храм, Марк. Я молилась дома. Я повсюду искала Его. Я стояла у железной кровати. Ночью, у окна, в больнице. Я просила: верни мою девочку. Маленькую девочку. Лёгкую, как пёрышко. Зачем она Тебе? Зачем? Спрашивала, спрашивала. А Он – как воды в рот набрал. Он не говорит со мной, Марк. Он забрал мою девочку. Он дал ей пуговицу. Тяжёлую, как смерть. Я просила: верни мою девочку. Зачем она Тебе? А Он – как воды...

МАРК. Он вернёт её.

МАРИЯ. Вернёт?

МАРК. Вернёт.

МАРИЯ. Когда?

Пауза.

Когда?

МАРИЯ. Какие сроки? Я не понимаю. А почему Он забрал её?.. Почему?

МАРК. Потому что такова была воля Его.

МАРИЯ. Он очень страшен, Марк. Очень страшен. Он не считается с нами. Он делает то, что хочет. Он ни с кем не считается. В Него страшно верить, Марк. Очень страшно.

МАРК. Страшно – не верить в Него.

МАРИЯ. Я не виновата, Марк. Я только на полминуты отошла к телефону. Адам спросил: как наша девочка? Я сказала: хорошо. И всё. Нет! Адам ещё сказал: я люблю вас. И я сказала: и мы тебя любим. Он сказал: до вечера. И я сказала: до вечера. И повесила трубку. Вошла в комнату, а она... Я каждый день убирала дом! Каждый божий день! Вылизывала каждый угол! Откуда взялась эта пуговица? Не моя, не Адама! Большая пуговица. Тяжёлая, как смерть. Спроси у Него! Откуда взялась эта пуговица? Кто её нам подкинул? Кто её дал моей девочке? Спроси у Него! Спроси! Спроси!

МАРК. Мария...

МАРИЯ. Я не буду! Я помню. Адам запретил мне говорить об этом. Я помню. Я не хочу в сумасшедший дом. Я помню. Там очень жарко. И все говорят, говорят, говорят...

МАРК. Успокойся, Мария, успокойся...

МАРИЯ. Я не буду, не буду. Помоги мне, Марк. Ты говоришь с Богом, ты веришь. А у меня нет веры. У меня – заноза в сердце. Это всё бабушка, Марк. Это всё от неё. Я любила её больше всех родных. Ты знаешь. Она крестила меня. Но к первому причастию не повела. Потому что утратила веру. Во время войны. Когда убивали еврейских детей. На её глазах. Во дворе их дома. Мирные соседи. Добрые самаритяне. Она бросилась в храм. К священнику. А он сказал ей: на всё воля Божья. Может, останься дети жить, их ждала бы более страшная участь. А что страшнее смерти, Марк? Бабушка плюнула священнику в лицо и ушла из храма. Навсегда. Что страшнее смерти, Марк? Страшнее смерти?

МАРК. Жизнь без веры.

МАРИЯ. Ты так уверенно говоришь... Помоги нашему сыну, Марк.. Дай руку. Слышишь, как он бьётся под сердцем? Поговори с ним. Научи его этой своей вере. Я так боюсь за него. Как я воспитаю его одна? Помоги ему стать таким, как ты. Таким уверенным и смелым. Поговори с ним.

МАРК (становясь на колени). Мой дорогой сын!

МАРИЯ. Скажи ему, что отец говорит с ним.

МАРК. Твой отец говорит с тобой... Мой дорогой сын!.. Я рос без отца и был несчастнейшим из сыновей. Потому что не знал, не понимал, что такое отец. И однажды здесь в этой часовне Он заговорил со мной. Он открыл мне Себя, и сердце моё наполнилось беспредельной любовью. Я стал счастливейшим из сыновей и верой и правдой стал служить Отцу своему. Какую власть и силу Ты даровал мне, Господи! Именем Твоим я обращал заблудших и грешных, именем Твоим исцелял немощных! (И вдруг) Почему? Почему не меня, грешного, а детей моих обрёкаешь на муки? Почему?!

МАРИЯ. Что ты говоришь, Марк?

МАРК. Невинных, невинных казнишь, Господи? Почему Ты скрыл от меня тяжкий мой грех? Почему не столкнул меня в воду – здесь, где открылся мне? Почему, Господи, почему?! Ответь мне, Отец мой, ответь мне, слышишь?!