Охотникъ на львовъ повѣсть

Два львенка, уже большихъ, съ рослаго сенъбернара, съ темною молодою гривою на загривкахъ играли другъ съ другомъ, какъ котята. Одинъ, словно подстерегая другого, ложился на брюхо и билъ темною кистью хвоста, другой становился на заднія лапы, прыгалъ съ забавной граціей на прилегшаго, и они катались вмѣстѣ, притворно кусая одинъ другого. Потомъ одинъ отскакивалъ, и ихъ игра начиналась снова.

«Кого»?., мелькнуло въ головѣ Мантыка, — «Если львицу?... не будетъ больше львовъ... А ему надо... — двѣнадцать!»

Страшной показалась ему громадная сытая львица.

По разсказамъ абиссинцевъ Мантыкъ зналъ, что левъ рѣдко нападаетъ на человѣка. Сытый никогда не трогаетъ, а уходитъ. Раненый — страшно опасенъ. Мантыкъ окинулъ львицу взглядомъ... и заробѣлъ.

«Надо оставить ее на разводъ», — обманулъ онъ самъ себя. «И эти молодцы хороши... Тоже, пудика по четыре будутъ ребята».

Мантыкъ сталъ выцѣливать ближайшаго къ нему львенка.

Мантыкъ пошевельнулся. Львица насторожилась. Будто что-то сказала она львятамъ. Они сразу прекратили возню и остались, одинъ лежа, другой стоя. Теперь всѣ смотрѣли въ сторону, гдѣ былъ Мантыкъ. Львица легла на брюхо, приподнялась на заднія лапы и будто готовилась къ прыжку.

Не помня себя Мантыкъ дернулъ сразу за всѣ три «собачки» курковъ ружья. Страшный тройной выстрѣлъ прервалъ молчаніе утра. Пуля и картечь со свистомъ полетѣли въ того львенка, что стоялъ. Больше Мантыкъ ничего не видѣлъ и не слышалъ. Не зарядивъ ружья, закинувъ его за плечо, онъ бѣжалъ, прыгая по травѣ. Ему чудилось, что за нимъ, настигая его, могучими прыжками несется львица и за ней львенокъ.

Яркій вставалъ день. Золотымъ озеромъ запылала на горизонтѣ степь. Красное солнце поднималось по лиловому небу. Казалось близкимъ и громаднымъ. Оно слѣпило глаза Мантыку, и онъ съ бьющимся сердцемъ упалъ въ траву и приникъ къ землѣ. Прислушался. Гдѣ-то далеко за нимъ раздалось мощное рыканіе льва. Мантыкъ совсѣмъ зарылся въ траву. Его сердце колотилось въ груди. Рыканіе повторилось на томъ же мѣстѣ. Мантыкъ перевелъ духъ. Львицы не было близко. Она осталась на мѣстѣ подлѣ убитаго львенка. Прошло добрыхъ полчаса въ полной тишинѣ. Мантыкъ слышалъ, какъ выпрямлялась, тихо шурша, примятая имъ трава. Львиное рыканіе донеслось до него чуть слышное, откуда-то очень издалека. Въ степи запѣли птицы. Прекрасный наступалъ день.

Мантыкъ приподнялся и сѣлъ на землю. Осторожно, придерживая, чтобы не щелкнули, открылъ стволы, вынулъ уже остывшія гильзы и зарядилъ всѣ три ствола, картечью и пулею. Потомъ онъ долго прислушивался. По дѣдушкиному завѣту держалъ «уши буравцомъ, а глаза огнивцемъ». Кругомъ все было тихо. Маленькій «дигъ-дигъ» набѣжалъ на Мантыка и остановился въ пяти шагахъ отъ него, вытаращивъ черныя изюмины глазъ. Мантыкъ собрался съ духомъ и, перекрестившись, пошелъ по своимъ слѣдамъ къ тому мѣсту, гдѣ играла львица со львятами.

Уже издали увидалъ убитаго имъ молодого льва. Онъ лежалъ, уткнувъ морду въ траву. Вся лѣвая передняя лопатка была разбита. Въ почернѣвшей крови съ жужжаніемъ роились блестящія мухи. Мантыкъ подошелъ ко льву и пробовалъ поднять его за лапы. Но левъ былъ такъ тяжелъ, что Мантыкъ понялъ, что ему одному не донести его до селенія. Прикрывъ льва нарѣзанной сухою травою, Мантыкъ поспѣшилъ въ ближайшее селеніе скликать народъ нести убитаго имъ льва. Его перваго!

Въ деревнѣ, куда принесли льва и гдѣ опытные абиссинцы снимали съ него шкуру, чтобы отъ имени «неустрашимаго Мантыка» отправить ее въ Аддисъ-Абебу къ негусу, Мантыкъ совсѣмъ отошелъ. Правда, что то покалывало его, когда хвастливо разсказывалъ онъ, какъ онъ одинъ на одинъ пошелъ на льва. Были то угрызенія совѣсти за свою ложь или стыдъ за робость, Мантыкъ не могъ опредѣлить. Ему все-таки было весело и радостно Свою робость, свой страхъ онъ побѣдитъ. Онъ отыщетъ самаго большого льва, отца убитаго имъ львенка и убьетъ его. И онъ, хвастаясь и рисуясь передъ абиссинцами, разспрашивалъ ихъ о томъ, гдѣ видали большого, стараго льва, мужа той львицы, которую наблюдалъ Мантыкъ и отца ея двухъ львятъ.

Старый «шумъ» селенья, уже хмѣльной отъ выпитаго по случаю убитаго Мантыкомъ льва тэджа, покачалъ черною головою въ серебряныхъ сѣдинахъ и сказалъ:

— Того льва тебѣ не придется убить. Онъ замѣченъ въ окрестностяхъ Гадабурка и тамъ, по распоряженію негуса, обложенъ. Его стрѣлять будутъ какіе-то богатые инглезы. Его стерегутъ, и за нимъ слѣдятъ для этихъ инглезовъ.

Мантыкъ промолчалъ. Онъ рѣшилъ отправиться къ Гадабурка, чтобы посмотрѣть, какъ изъ засады инглезы будутъ стрѣлять въ обложеннаго для нихъ льва.

КАРАВАНЪ МИСТЕРА БРАМБЛЯ

Совсѣмъ иначе сложилась въ Африкѣ жизнь Коли. И все благодаря мистеру Стайнлею, американцу, горячо его полюбившему.

Мистеръ Брамбль обставлялъ свое путешествіе по Африкѣ полнымъ удобствомъ. Съ нимъ были просторныя, съ двойной покрышкой индійскія палатки, предохранявшія отъ жары. При содѣйствіи губернатора города Джибути, къ которому у него было письмо, и благодаря любезности стараго мосье Альбрана, хозяина лучшей въ Джибути гостиницы «Де-з-Аркадъ» — былъ составленъ караванъ. Нанято пять черныхъ слугъ, куплено 12 муловъ и 2 верблюда. Изъ багажнаго трюма «Лаоса» достали десятка полтора ящиковъ и изъ нихъ вынимали сѣдла, ружья, походныя кровати, стулья, столы, подсвѣчники, свѣчи, лампіоны, жаровни, коробки съ печеньемъ и шоколадомъ, ящики съ виномъ, жестянки консервовъ.

Мистеръ Брамбль путешествовалъ отъ нечего дѣлать, отъ скуки, и не хотѣлъ, чтобы путешествіе его утомляло. Онъ хотѣлъ было оставить Колю на положеніи слуги, но послѣ серьезнаго разговора съ мистеромъ Стайнлеемъ, доказавшимъ мистеру Брамблю, что неудобно, чтобы «бѣлый» работалъ наравнѣ съ «черными», Коля занялъ особое положеніе, какъ бы начальника надъ черными слугами и секретаря у англичанъ. Мистеръ Брамбль съ мистеромъ Стайнлеемъ помѣстились въ большой палаткѣ, для Коли была предоставлена малая. Колѣ дали ружье, и онъ ѣхалъ верхомъ на мулѣ. Его брали на охоту, и онъ . имѣлъ право на свой выстрѣлъ. Къ обѣду и ужину его приглашали англичане. Мистеръ Брамбль молчалъ и криво улыбался, слушая болтовню Коли, мистеръ Стайнлей подзадоривалъ Колю на разсказы и пѣсни и слушалъ его съ увлеченіемъ, любуясь своимъ юнымъ другомъ.

Шли медленно. Охотились мало. Мистеръ Брамбль не увлекался охотой. Ему охота была интересна, какъ хвастовство. Убить слона, или льва, убить что-нибудь крупное лишь для того, чтобы потомъ хвастаться своими трофеями. Со страстью охотился одинъ Стайнлей. Охота для него была не только благороднымъ спортомъ, ко онъ искалъ рѣдкихъ животныхъ, изучалъ ихъ, снималъ съ нихъ шкуры, описывалъ ихъ и готовилъ цѣнный подарокъ для Калифорнійскаго университета.

Брамбль никуда не торопился. Онъ рѣшилъ вмѣсто курорта провести полгода въ пустынѣ. Иногда цѣлыми недѣлями стояли гдѣ-нибудь въ красивой мѣстности, а потомъ шли безцѣльно отъ одного интереснаго мѣста къ другому. По вечерамъ слушали гитару и пѣсни Коли, иногда мистеръ Брамбль и мистеръ Стайнлей сражались въ бриджъ. Днемъ отдыхали, лѣниво охотились.

Такъ прожили двѣ недѣли подлѣ Харара. Ходили смотрѣть этотъ древній городъ, посѣтили могилу его знаменитаго правителя, раса *) Маконена, осматривали дома и улицы, казалось, сохранившіяся съ тѣхъ поръ, какъ тутъ, во дни царя Соломона, жила царица Савская. Бродили по кофейнымъ плантаціямъ и наслаждались вѣчною весною этого благодатнаго города, со всѣхъ сторонъ укрытаго горами.

*) Правители отдѣльныхъ абиссинскихъ провинцій назывались расами. Расъ Маконенъ прославился какъ воинъ въ Итало-абиссинскую войну и какъ мудрый правитель Харара.
Пять дней стояли на берегу озера Хоромайя, стрѣляли утокъ и гагаръ, а потомъ три дня жили въ тропическомъ лѣсу и охотились на обезьянъ гуреза, въ черныхъ съ бѣлымъ длинныхъ епанчахъ изъ нѣжнаго блестящаго, какъ шелкъ, волоса. Слушали легенды о томъ, что эти обезьяны заколдованные люди — абиссинскіе монахи, обращенные Богомъ въ обезьянъ.

Останавливались у богатыхъ абиссинцевъ, мистеръ Брамбль дѣлалъ имъ подарки, а они устраивали для него абиссинскіе пиры и угощали танцами, пѣснями и военной игрой, называемой «фантазія».

Одинъ Коля волновался. Онъ искалъ Минабеллу. Съ необыкновенной настойчивостью онъ изучалъ абиссинскій языкъ, и уже довольно свободно болталъ на немъ. На всѣхъ ночлегахъ и дневкахъ онъ разспрашивалъ абиссинцевъ о Минабеллѣ, спрашивалъ и о крестѣ, но никто не зналъ такого мѣста, никто не слыхалъ о Русскомъ православному восьмиконечномъ крестѣ, одиноко стоящемъ въ пустынѣ.

Помня предупрежденія Люси о мистерѣ Брамблѣ, Коля все это дѣлалъ осторожно, такъ, чтобы ни англичане ни черные слуги его не услыхали.

Мистеръ Брамбль приказалъ Колѣ составить письмо негусу съ просьбой устроить ему охоту на льва. Съ этимъ письмомъпошелъвъАддисъ-Абебу одинъ изъ слугъ, длинноногій Арару. Онъ вернулся черезъ десять дней и принесъ не только разрѣшеніе, но и указаніе отправиться къ богатому абиссинскому помѣщику Ато-Уонди, который и укажетъ, какъ и гдѣ найти льва.

Караванъ мистера Брамбля, кочевавшій въ то время у широкой рѣки Аваша, снялся съ бивака и широкими переходами пошелъ, ведомый присланнымъ негусомъ абиссинскимъ проводникомъ Ато-Домесье.

У КОСТРА

Мистеръ Стайнлей съ Колей сидѣли у костра. Въ рукахъ у Коли была гитара. Онъ перебиралъ на ней лады. Тихо звенѣли струны. Коля опустилъ голову и думалъ свои думы. Мистеръ Стайнлей сидѣлъ на маленькомъ складномъ стуликѣ и посасывалъ догоравшую трубку.

Онъ положилъ свою тонкую руку съ длинными пальцами на голову Коли и сказалъ:

— Спойте про костеръ.

— А не побезпокоимъ его? — кивая головою на палатку Брамбля, спросилъ Коля.

— Онъ крѣпко спитъ, — отвѣтилъ американецъ. Коля тронулъ струны, взялъ одинъ, другой ладъ и запѣлъ.

На походѣ онъ перевелъ пѣсню по-англійски и теперь по-иному звучала походная кавказская пѣсня.

Легкій вѣтерокъ, налетѣвшій сзади, нанесъ терпкій запахъ верблюдовъ, колыхнулъ пламя костра, — пахнуло дымкомъ и горѣлой соломой. Что-то родное, давнее, далекое, очень далекое, какое было, быть можетъ, тогда, когда и самого Коли не было на свѣтѣ, напоминали Колѣ эти запахи, этотъ особый походный духъ глухой степи, и онъ съ чувствомъ пропѣлъ:

— «Иль послѣ труднаго похода

Захочешь освѣжить языкъ,

Ты въ мигъ на чай согрѣешь воду,

Поджаришь къ ужину шашлыкъ"...

И замолчалъ, склонившись къ гитарѣ и накрывъ ладонью ея струны, чтобы не звенѣли.

Стало тихо кругомъ. Мулы кончили ѣсть свою дачу и одни стояли, другіе лежали. Едва шелестѣла сухая трава и, казалось, было слышно, какъ между нея пробиралась мышь. Костеръ едва тлѣлъ и желтое пламя медленно бродило по обугленнымъ сучьямъ.

Мистеръ Стайнлей положилъ руку на плечо Коли и, нагибаясь къ нему, сказалъ:

— Скажите мнѣ, Коля, что заставило васъ поѣхать съ нами въ это путешествіе?

Коля вздрогнулъ. Его размягченное ночью, пѣніемъ и всею обстановкою бивака сердце жаждало открыть кому-нибудь всю тайну. Онъ давно разсказалъ Стайнлею все о своей жизни, о мамочкѣ, о Галииѣ, о Селиверстѣ Селиверстовичѣ и Мантыкѣ, даже о Люси былъ сердечный разговоръ, а о главномъ, что лежало у него на сердцѣ, онъ ничего не сказалъ. Но онъ опять сдержался и, молча, пожалъ плечами.

— 186 —

- Охота! — бросилъ небрежно Коля.

— Подите вы, разсказывайте это кому другому, а не мнѣ, старому охотнику. Я видалъ васъ, когда вы убили вашего перваго «дигъ-дига», не радость и не торжество были въ вашихъ глазахъ, не опьяненіе удачнымъ выстрѣломъ, а жалость къ звѣрю. Вы даже не могли добить его и это я за васъ сдѣлалъ..

— Это правда, — тихо сказалъ Коля. — Мнѣ было жаль бѣдную, милую козочку.

— И вы думали: — «зачѣмъ я ее убилъ»?

Коля поднялъ голову на мистера Стайнлея. Въ большихъ глазахъ, отразившихъ луну, было удивленіе.

— Какъ вы это угадали? — сказалъ онъ.

— Это не трудно было угадать.

— А въ самомъ дѣлѣ, мистеръ Стайнлей, зачѣмъ убивать животныхъ? Вотъ вы убили пять зебръ, а шкуру сняли только съ одной, остальныхъ убитыхъ отдали абиссинцамъ.

— Зачѣмъ? — раскуривая только что набитую табакомъ трубку, сказалъ мистеръ Стайнлей, — чтобы, вернувшись, у себя въ клубѣ сказать: — я убилъ столько-то зебровъ, столько-то слоновъ, гиппопотамовъ, жираффовъ. Это, мой милый Коля, увы, плохая черта современнаго человѣчества: извращенный спортъ. Охота — прекрасный спортъ. Ъздить на велосипедѣ — прекрасно, но по шесть дней кружиться на велодромѣ, высунувъ языкъ — это идіотизмъ. Автомобиль нужная и необходимая машина, но мчаться на ней со скоростью трехсотъ километровъ въ часъ, ставить новые, бѣшеные рекорды, — это оскудѣніе современнаго человѣческаго ума. Это упадокъ мышленія... Ну и я этому поддался...

И, замѣтивъ печаль въ глазахъ Коли, мистеръ Стайнлей ласково потрепалъ Колю по щекѣ и сказалъ:

— Не думайте обо мнѣ худо, милый Коля... Я зоологъ. Я ищу разницу въ расположена полосъ зебры. Я хочу узнать, гдѣ зебра сѣверовосточной Африки переходить въ кваггу заэкваторной Африки.

— A зачѣмъ это знать? —тихо и серьезно спросилъ Коля.

Подъ его взглядомъ мистеръ Стайнлей смутился.

«И въ самомъ дѣлѣ», — подумалъ онъ, — «зачѣмъ? Излишнимъ знаніемъ не испытываемъ ли мы Бога»?

Трубка вспыхивала краснымъ огонькомъ въ его зубахъ. Онъ задумался и ничего не говорилъ. Коля дрожащею рукою отложилъ въ сторону гитару и досталъ съ груди небольшой холщевой конвертъ.

— Мистеръ Стайнлей! — обозвалъ онъ американца.

— Что, дорогой?

— Я вамъ скажу всю правду. Всю правду, почему я стремился въ Африку... Я ищу Минабеллу.

— Минабеллу? — переспросилъ мистеръ Стайнлей.

— Да, слушайте меня.

И Коля ясно и подробно разсказалъ мистеру Стайнлею всю исторію дяди Пети. Голосъ его дрожалъ. Онъ говорилъ громко. Онъ разсказалъ, какъ шелъ Ашиновъ въ Таджурскій заливъ, какъ съ нимъ шелъ дядя Петя, такой же пятнадцатилѣтній мальчикъ, какъ и Коля теперь, какъ дядя Петя пропалъ и всѣ думали, что онъ погибъ и какъ тридцать лѣтъ спустя, передъ самой войной, отъ него получили пакетъ.

— Вотъ что было въ этомъ пакетѣ.

Коля досталъ изъ холщевого мѣшка патентъ дяди Пети и свою перерисованную крестословицу.

Двѣ головы нагнулись надъ пергаментомъ. Мистеръ Стайнлей свѣтилъ своимъ ручнымъ электрическимъ фонарикомъ, а Коля, водя пальцемъ по чертежу, объяснялъ крестословицу. Они такъ увлеклись, что не замѣтили, какъ чуть отдернулась пола палатки и оттуда двумя огненными точками отразились огни костра въ большихъ круглыхъ очкахъ. Мистеръ Брамбль въ одномъ бѣльѣ и туфляхъ на босу ногу, стоя за полой палатки, внимательно слѣдилъ за объясненіями Коли.

— Это все сдѣлано, — говорилъ Коля, — конечно, по-Русски. Вся крестословица составлена изъ Русскихъ словъ, но я вамъ переведу ея смыслъ. А смыслъ ея тотъ, что, если читать вертикально первый, третій, седьмой и одиннадцатый ряды, то получается загадочная фраза. Я прочту вамъ ее по-англійски: — «На югъ отъ креста ниже Минабеллы. Пять шаговъ. Закатъ. Тѣнь.... Рой аршинъ»... Тамъ, значить, что-то закопано и сохранено для насъ дядей Петей. Тамъ зарыть кладь!... Золото!... Достать этотъ кладь!... И я спасу мою мамочку отъ нищеты.... Галина можетъ спокойно учиться.... Селиверсту Селиверстовичу не надо будетъ ходить въ гаражъ по ночамъ. Ахъ, мистеръ Стайнлей! Вамъ не понять, но это такъ тяжело смотрѣть! Селиверстъ Селиверстовичъ полковникъ, заслуженный старикъ, съ георгіевскимъ крестомъ, еще за ту, Турецкую войну... Ему семьдесятъ лѣтъ — и онъ долженъ каждую ночь сидѣть въ гаражѣ... Получать на чай., по нѣсколько сантимовъ... отъ мальчишекъ шофферовъ... Вы меня понимаете?

Мистеръ Стайнлей крѣпко пожалъ руку Колѣ.

— А если тамъ, — задыхаясь, громко говорилъ Коля.

— Если тамъ страшно много золота... Можно помочь самой Россіи!... Можетъ быть, это сдѣлаетъ такъ, что мы вернемся... домой?!. Вотъ, зачѣмъ я стремился въ Абиссинію, вотъ о чемъ я заключилъ договоръ съ господиномъ Дарсонвилемъ, а онъ устроилъ меня у мистера Брамбля. Я ищу Минабеллу.. Кладъ дяди Пети.

Лицо мистера Стайнлея стало строгимъ и серьезнымъ.

— Спасибо, Коля, за довѣріе, — сказалъ онъ. — Но, милый дорогой мой другъ, никогда не проговоритесь ему,

— онъ трубкой показалъ на палатку.— Боже сохрани, если онъ это узнаетъ!

Отраженія углей въ большихъ круглыхъ очкахъ исчезли за полой палатки.

Мистеръ Брамбль чуть слышно, стараясь, чтобы не скрипнула его походная койка, опустился на постель, осторожно протянулся въ ней и съ головой закутался въ блѣдно-желтое мохнатое, шерстяное одѣяло.

XII

ВЪ ГОСТЯХЪ У АТО-УОНДИ.

Золотисто-красныя, нарядныя райскія птицы красиво перепархивали впереди каравана. Маленькія колибри, точно большія, блестящія мухи летали стайками и качались на тонкихъ сухихъ стебляхъ. Красная тропинка вилась между кустовъ, постепенно поднимаясь къ отвержку оврага.

Когда поднялись на плато, — увидали среди сжатыхъ полей рощу банановыхъ деревьевъ, и въ ней пять круглыхъ хижинъ, сплетенныхъ изъ хвороста, обмазанныхъ землею и накрытыхъ соломою. Одна, стоявшая по серединѣ, была побольше и на ней былъ водруженъ въ центрѣ крыши небольшой, квадратный, рѣзной деревянный крестъ — знакъ, что въ хижинѣ живетъ христіанин-ъабис-синецъ. Хижины были окружены высокимъ тыномъ изъ вѣтвей и камыша. Широкія, распахнутыя настежь ворота, вели за ограду.

Въ воротахъ стоялъ средняго роста очень полный черный человѣкъ съ совершенно сѣдыми курчавыми волосами. Его ноги были босыя, бѣлыя полотняныя панталоны доходили до щиколокъ. Онъ важно и красиво кутался въ большой бѣлый плащъ съ широкой красной полосою. За нимъ толпилось человѣкъ пятнадцать черныхъ людей, молодыхъ и старыхъ, худыхъ и толстыхъ, больше худыхъ, одѣтыхъ въ длинныя бѣлыя рубашки и такіе же штаны. Одинъ, бывшій ближе къ старику, высокій, тонкій абиссинецъ, лѣтъ тридцати, держалъ ружье дуломъ внизъ и черный круглый щитъ, украшенный серебряными пластинками и бляхами.

Это и было имѣніе Ато-Уонди. Хозяинъ, предупрежденный изъ Аддисъ-Абебы негусомъ, дожидался гостей среди своихъ слугъ *).

*) «Ато» — приставка къ имени у абиссинцевъ означаетъ дворянское происхожденіе, какъ «фонъ» у нѣмцевъ, или «де» у французовъ. Дворяне абиссинцы имѣли на бѣломъ плащѣ широкую красную полосу.

Ато-Уонди медленно подошелъ къ мистеру Брамблю и, закрывая ротъ «шамою», какъ того требовало абиссинское приличіе, чтобы своимъ нечистымъ дыханіемъ не осквернить гостя, сталъ говорить слова привѣта Брамблю. Фара переводилъ ихъ по-французски, а Коля передавалъ ихъ по-англійски.

— Ато-Уонди радъ видѣть иностранныхъ гостей, сына великаго англійскаго короля, и гражданина далекой Америки у себя, — сказалъ старый абиссинецъ. — Почтенна и благородна цѣль вашего пріѣзда — охота на львовъ. Отличныя ружья и смѣлыя сердца дадутъ мужскую потѣху вамъ, и помогутъ намъ избавиться отъ звѣрей, разоряющихъ наши хозяйства. Прекрасный, старый левъ выслѣженъ моими людьми. Но раньше, чѣмъ говорить объ этомъ дѣлѣ, я прошу освѣжить ваши уста моимъ скромным «тэджемъ» и поѣсть приготовленнаго для васъ обѣда. День великъ. Солнце только только подходитъ къ полудню. Раньше ночи не можетъ быть охоты.

Ато-Уонди сдѣлалъ широкій жесть по направленію къ банановой рощѣ. Тамъ въ зеленой тѣни былъ устроенъ изъ жердей и листьевъ навѣсъ. Подъ навѣсомъ, на кольяхъ были поставлены столы и скамьи. Столы, вмѣсто скатертей, были накрыты громадными банановыми листьями. Деревянные стаканы и круглые блины «инжиры» были разставлены и разложены вмѣсто приборовъ.

Мистеръ Брамбль, не очень то любившій абиссинской ѣды, запротестовалъ. Коля, смягчивъ рѣзкія выраженія мистера Брамбля, попытался отклонить приглашеніе, но Ато-Уонди рѣшительно и твердо сказалъ:

— Прошу! Гость въ рукахъ хозяина!...

Въ головѣ стола сѣлъ высокій, худой старикъ, родственникъ Ато-Уонди. Самъ Ато-Уонди не садился, но управлялъ слугами, наблюдалъ за тѣмъ, чтобы у всѣхъ въ стаканахъ и деревянныхъ чашкахъ полно было тэджемъ и подходилъ чокаться то съ однимъ, то съ другимъ. По правую руку отъ стараго абиссинца посадили мистера Брамбля, по лѣвую, мистера Стайнлея. Рядомъ съ Брамблемъ посадили Колю. Фара сталъ сзади мистера Брамбля. Дальше, шумно и весело разговаривая, усѣлись черные гости Ато-Уонди. Ихъ набралось человѣкъ двадцать. Кто они были — Коля не зналъ. Они были въ бѣлыхъ чистыхъ рубашкахъ. Передъ тѣмъ, какъ сѣсть за столъ, они ополоснули въ свѣжей водѣ руки и вытерли ихъ полотенцемъ. Забота не напрасная — Коля только теперь замѣтилъ, что ни ножей, ни вилокъ, ни ложекъ не было. Никто не подавалъ тарелокъ, а между тѣмъ уже громадный негръ, обнаженный до пояса, съ полотенцемъ, перекинутымъ черезъ плечо, несъ первое блюдо. Это была нарѣзанная мелкими кусками, жареная на угольяхъ баранья печенка, сильно проперченная краснымъ перцемъ.

Мистеръ Брамбль, — ему первому подали, — посмотрѣлъ брезгливо, что съ ней дѣлать. Ему на помощь пришелъ хозяинъ. Большою, полною ладонью онъ взялъ горсть печенки и положилъ ее на плоскій хлѣбъ, лежавшій передъ Брамблемъ. Такъ же сдѣлалъ онъ и мистеру Стайнлею и Колѣ. Остальные гости сами потянулись руками, набирая себѣ любимаго абиссинскаго кушанья.

Брамбль брезгливо ковырялъ въ печенкѣ кинжаломъ. Мистеръ Стайнлей вытащилъ охотничій ножъ и съ удовольствіемъ сталъ ѣсть розоватые куски.

— Отличная печенка, — сказалъ онъ Колѣ. — Нѣжная, мягкая, чуть поджаренная. Прелесть что такое. Скажите это хозяину.

— Скажите ему, — сквозь зубы проворчалъ мистеръ Брамбль, — что онъ просто черная свинья. Если приглашаетъ европейцевъ, пусть и подаетъ по-европейски. Прямо грязной своей лапой лѣзетъ въ блюдо. Меня тошнитъ отъ его пальцевъ, по которымъ течетъ сало.

— Тэта, — мягко и тихо, прикрывая изъ подражанія абиссинцамъ ротъ рукою, говорилъ Коля Ато-Уонди, — бузу малькамъ! прекрасная печенка. Мистеръ Брамбль и мистеръ Стайнлей благодарятъ за чудное блюдо!

Полная горсть печенки, наваленная передъ Брамблемъ, была отвѣтомъ на слова Коли.

Мистеръ Брамбль злобно покосился на Колю и тяжело вздохнулъ.

Но выручали собаки. Ихъ было три. Тонкія, худыя и лохматыя, махая ошарпанными хвостами, суетливо изгибаясь и умильно заглядывая въ глаза людямъ желтыми добрыми собачьими глазами, онѣ точно поняли затруднительное положеніе Брамбля и обступили его, ловко ловя бросаемые имъ куски.

« Тэджъ» дѣлалъ свое дѣло. Шумнѣе шла бесѣда на незнакомомъ языкѣ. Свободнѣе и развязнѣе жесты. Вокругъ стола ходилъ старикъ въ темной «шамѣ», онъ веселилъ гостей шутками, гримасничалъ и передразнивалъ ихъ. Все проворнѣе суетились юноши съ тыквенными «гомбами», подливая изъ нихъ пряный и пьяный «тэджъ».

Мистеръ Стайнлей подозвалъ къ себѣ Колю. Онъ отдавался радости абиссинскаго пира, смѣялся съ абиссинцами, разспрашивалъ Колю о шуткахъ старика и весело ѣлъ и пилъ, заслуживъ общую любовь гостей.

Четыре стройныхъ галласа внесли на носилкахъ, убранныхъ блѣдно-желтою машилловою соломою и листьями цѣликомъ зажареннаго барана. Его тушили въ особой раскаленной ямѣ. Это было чудо абиссинскаго кухоннаго искусства. Лицо Ато-Уонди расплылось въ горделивую улыбку. Галласы склонилась съ блюдомъ передъ Брам-блемъ. Брамбль брезгливо отхватилъ кинжаломъ небольшой кусокъ бараньяго бока. Ато-Уонди возмутился.